Kitobni o'qish: «Абатские рассказы», sahifa 5

Виктория

В небольшом огороде бабушки значительное место занимали грядки с садовой викторией. Грядки шли от входа в огород до бани, целых восемь штук. Укрытые каким-то черным плотным материалом, похожим на застывший гудрон, с отверстиями для кустиков ягод, широкие грядки представляли собой интересное поле для выпаса.

По-хозяйски заходя в огород, я выдирала несколько «мышиных хвостов» молодой морковки, с десяток стручков юного горошка, срывала огурец и направлялась на обход ягодных угодий. Набрав пригоршню спелых, сочных ягод, шла к большой старой металлической ванне, которая была наполнена дождевой водой. Ванна вся обросла илом, сверху плавала ряска и какая-то зеленая пена. В этой ванне наверняка жило столько микроорганизмов, каким не всякое болото может похвастаться. Однако, небрежно отогнав от бортика ряску, в мутной воде я несколько секунд пулькала ягоды. Когда они считались помытыми, я переносила весь собранный мной урожай на серую потемневшую от времени скамейку и принималась за трапезу.

Солнце светило в мой белый незагорелый городской нос, жужжали насекомые. Бабушка стирала в тазике на свежем воздухе возле бани. Я хрумкала морковь и огурец, придирчиво осматривала стручки на предмет гусениц и лакомилась клубникой.

В конце июня – начале июля, когда время клубники наступало, бабушка собирала со своей плантации по два ведра сочных ягод в два-три дня. Варилось варенье, ягоды елись со сметаной и сахаром, добавлялись в молоко, толклись, с викторией пеклись булочки, а самые крупные ягоды замораживали на зиму. В самые урожайные годы ягод было так много, что мы с бабушкой отправлялись на местные торговые ряды, чтобы ягоды продать.

Когда я просыпалась, урожай в двух ведрах уже ждал у входа. Мы скоро собирались и отправлялись в центр, к единственному крупному (двухэтажному) магазину Абатска – универмагу. Неподалеку стояли деревянные прилавки, где местные предлагали свою продукцию. Мне было немного скучно выступать в роли продавца, так как приходилось просто ждать, когда кто-то заберет оба ведра ягод. К счастью для меня, бабушка отдавала ягоды недорого, много уступала и торговля заканчивалась быстро. Купив свежего хлеба и молока, а также петушков на палочке (которые часто оказывались белочками, а то и вовсе солдатиками), мы довольные шли домой.

Сколько труда стоило вырастить, подкормить, полить, прополоть, убрать усы, защитить от долгоносика, собрать и «прибрать» эту викторию! Угрозой для урожая являлись не только птицы, насекомые и заморозки. Огород бабы Вари соседствовал с огородом местного детского дома. То и дело, ребятишки оттуда забирались на наши грядки, отодвинув доску в заборе, и «козлятничали». В детском доме малышей не было: содержались дети от восьми до шестнадцати лет.

Бабушке не было жаль ягод – если бы ребята пришли и попросили их угостить, она ни за что бы ни отказала. Но против подлого воровства была настроена непримиримо и решительно. Поэтому каждый день в период сбора ягод бабушке приходилось караулить свой урожай. На час-полтора, когда детдомовских детей выводили воспитатели на огородные работы, мы садились на крылечко, которое служило бабушке наблюдательным пунктом.

– Бабушка, – выясняла я – разве они голодают там, у себя в детском доме? Почему к нам лазят? Может им есть нечего?

– Лазят они не от голода, а от отсутствия привычки спрашивать разрешения на то, что им вздумается. Родителям не нужны были, самим за себя думать пришлось приучаться. А без примера хорошего перед глазами, что могло вырасти? Воры и пройдохи – и она вздыхала.

Мне было жаль тяжелого бабушкиного труда, было жаль детей, которые никому не нужны, было жаль, на всякий случай, себя, если бы я оказалась на их месте. Бабушка же уверяла, что никаких приличных людей их воришек не вырастет, а потому ничему хорошему они не научат и общаться мне с ними не стоит. «Ещё поколотят тебя», – для пущей убедительности добавила она, что окончательно утвердило меня в мысли, что за забором – враги.

В один из дней со мной случилась непредвиденная неприятность – понос. Виной были так любимые мной ягоды. Живот болел и выкручивался, будто там кто-то делал генеральную уборку. Я лежала на диване и ждала, когда же это закончится. Пить разрешено было только воду, но её совсем не хотелось. Самым досаждающим обстоятельством было то, что количество трусов было невелико, приступы позывов в туалет настигали меня внезапно и не всегда в деревянном строении в огороде. После седьмой смены белья, бабушка усадила меня на детский горшок для надежности «пока точно всё не пройдет». После того, как вроде бы всё прошло, еще две пары белья были испачканы. Бабушка разводила руками, ворчала, что за «напасть» на меня напала, и стирала. Наконец, остались последние трусы, которые я надела.

Побродив в огороде, я вновь ощутила утомившее меня бурление в животе. Туалет был рядом, но это не спасло – последняя пара белья была испачкана. Я была раздосадована невероятно: что скажет бабушка?! Что я теперь надену?! Когда закончится это представление?!

В гневе я размахнулась и швырнула грязные трусы подальше. Они перелетели через забор на сторону огорода детского дома. Я в ужасе шарахнулась к забору, от всей души надеясь, что они упали куда-нибудь в картофельные кусты и обнаружат своё местоположение только осенью. Но нет, трусы повисли на высокой палке, воткнутой в горох, повернув к солнышку самую испачканную свою сторону и весело белея на всю округу!

Я замерла. В огороде детского дома никого не было; внутри, видимо, был «тихий час». Трусы надо было вернуть. Воровато озираясь по сторонам, подошла к другой стороне забора, пытаясь найти доску, которую отодвигали соседские воришки, когда лазили «по ягоды». Как назло, дед накануне крепко приколотил все шатающиеся деревяшки и ни одна не поддалась.

Побродив немного в раздумьях и не найдя выхода из этой нелепой ситуации, я побрела в дом. «Как же так получается? – размышляла я, – «Они к нам за сладкими ягодами, а я к ним была готова лезть за грязными трусами! Кто из нас теперь «не вырастет в приличных людей»? Захотели бы они общаться со мной? Или подумали бы, что ничему хорошему я их не научу? Может быть, их тоже пугают, что я их могу поколотить?»

Вечером бабушка миролюбиво и лукаво поинтересовалась, не мои ли трусы висят на соседнем огороде. Я, собрав весь свой артистизм, «удивилась» и заверила, что не имею к трусам никакого отношения: «Это детдомовских трусы. Ты же знаешь, они никем не воспитаны и на всё способны: клубнику нашу воровать, трусы раскидывать, да мало ли ещё что…»

Хорошего во всем происшествии было три момента. Во-первых, понос прошел окончательно. Во-вторых, ягоды с тех пор я мою тщательно. В-третьих, и главных, я перестала считать себя лучше детдомовских детей, но не настолько, чтобы открыть это бабушке.

Квартирант

В Абатск из соседних небольших деревенек часто приезжали на учебу в единственное местное сельскохозяйственное училище молодые парни и девчонки, кто не мог позволить себе учиться в Тюмени или Ишиме, а профессия была нужна. В заведении, именуемом местными «Капустой», можно было стать механиком, сварщиком или трактористом, а девицам – поваром или продавщицей. Предприятия организовывали летнюю практику для учащихся в «Капусте» и тех, кого по распределению направляли из Ишима. Жить приезжим было негде, так как общежития как такового при училище не было, а немногочисленные комнаты единственной гостиницы постоянно были заняты останавливающимися на постой дальнобойщиками. Поэтому практиканты обычно снимали комнату, а чаще просто койку в доме у какой-нибудь старушки.

Баба Варя пустила к себе «квартиранта» только один раз и только потому, что её попросила хорошая знакомая, посетовав, что мальчик хороший, а его негде приютить: у неё самой жили двое. Жить квартиранту предстояло месяц, пока длилась практика. Я приехала как раз, когда шла первая неделя практики и очень удивилась, когда мне навстречу вышел из дома бабушки незнакомый молодой человек, лет шестнадцати – семнадцати, и деловито направился за ограду.

Бабушка, не вдаваясь в подробности, объяснила, что парню негде жить, и он немного поспит у нас в комнате на полу. Приходил квартирант поздно, уходил рано, обедал, очевидно, в придорожном кафе «Пельмешка», недалеко от «Капусты». Когда попадался бабушке, она неизменно усаживала его за стол и кормила впрок. Я приняла тот факт, что кроме меня в доме есть ещё кто-то «временный» легко, как будто это обычная вещь в моем летнем пребывании в деревне.

Как-то я сидела в комнате за круглым столом и рисовала цветными карандашами в тетрадке. Парень зашел и с радостным задорным видом уселся на стул напротив.

– Извини, не было времени познакомиться, – начал весело он, – я – тут он назвал своё имя, – как тебя называть? Я представилась. «Будем друзьями?» – спросил он. Я неуверенно кивнула и улыбнулась в ответ, такая искренняя и светлая была у паренька улыбка.

Много лет я пыталась вспомнить, как его звали. Я помню всё: светлое лицо с веснушками, острый мальчишачий подбородок, копну густых темно-русых волос, карие с искринками глаза, искреннюю улыбку. Но имя моего нового летнего друга словно скрыло пеленой – Сережа? Леша? Саша?

– Я здесь на практике ненадолго, не помешаю тебе? – продолжал он.

– Конечно, нет, оставайся, – милостиво «разрешила» я.

Тут он увидел на столе колоду карт, которую я впервые привезла с собой из Тюмени. Среди девчонок было модно гадать «на женихов» на картах и «на желание»: сбудется/не сбудется. «В дурака» я тоже умела играть, но играть было не с кем – колода валялась без дела.

– Как-нибудь я научу тебя играть в одну очень интересную карточную игру, – предложил мой новоявленный друг, – а сейчас мне пора.

Через несколько дней у него появилось свободное от учёбы время и он, интригующе перетасовывая колоду карт, позвал меня учиться играть. Мы уселись в комнате на диван с выпирающими пружинами. Игра называлась «Сплю». Ведущий раздавал три карты сопернику и четыре себе. Одну «ненужную» карту нужно было отдать. Если карта возвращалась, её откладывали и из колоды брали следующую. Цель игры – собрать на руках комбинацию из трех карт одной масти быстрее соперника и выкрикнуть слово «Сплю!».

С этого времени мой досуг стал намного динамичнее и веселее. Мы могли сыграть несколько раз или рубиться целый час, мне не надоедало. Мой друг страшно жульничал и притворялся, принимая загадочный и непроницаемый вид, но его глаза смеялись. Я хохотала и тоже пыталась шельмовать. Было легко и весело. В доме поселилась непривычная для сонного лета активность и радость. Постоянное ожидание встречи для получения позитивных взаимных эмоций очень сблизило нас и мы стали настоящими друзьями: болтали о кошках, о моих игрушках, о книжках. Он частенько рассказывал что-то забавное и интересное для меня. Время пролетало незаметно, и было немного грустно, когда ему было пора уходить по делам.

Вечерами квартиранта сложно было застать дома. Он, как и многие молодые парни, уходили «на вечорки». Запирали калитку у нас рано, ведь принято было рано ложиться. Я как-то спросила, как же он проходит в ворота, когда поздно возвращается, калитка-то закрыта на задвижку. Он усмехнулся: «Я через забор привык». С этого дня он стал для меня кем-то героическим, ведь перепрыгнуть бабушкин забор в полтора метра для меня казалось под силу только супермену.

Казалось бы, зачем молодому парню проводить своё время с чужой девочкой, смешить её до колик в животе, развлекать разговорами, учить чему-то? Ответ довольно прост. Однажды он сказал: «У меня дома осталась сестренка твоего возраста. Я очень по ней скучаю». Я от всей души позавидовала незнакомой девочке, у которой есть такой веселый и добрый брат, который так её любит. Но тут же утешилась, что мне не так повезло, как ей. Ведь если бы я была его сестрой, я бы не смогла выйти за него замуж, когда вырасту. Ничего, – думала я – что у нас значительная разница в возрасте, когда я буду взрослая, это будет не так важно и заметно. Одно было доподлинно ясно: другого такого веселого и доброго парня найти непросто.

Когда прошел месяц практики, нашему квартиранту пора было съезжать. Он нашел время, чтобы попрощаться со мной, чем снова показал мне, что мы настоящие друзья, и он не может уехать просто так. Парень выглядел расстроенным: «Мне пора уезжать. Всего тебе самого счастливого. Давай сыграем в последний раз?» Мы снова сели на диван и в последний раз сыграли в «Сплю». Я ещё ни с кем не прощалась «навсегда-пренавсегда» и не знала, что обычно говорят в таких случаях. Сидела тихо-тихо, но не плакала, а внимательно смотрела на него во все глаза, чтобы запомнить его хорошенько. Он собрал свои немногочисленные вещи в рюкзак.

– Мы ещё когда-нибудь увидимся? – спросила я.

– Всё возможно, – грустно ответил он.

Я понимала, что когда взрослые так говорят, то это «нет» и вздохнула. Было видно, что ему жаль расставаться со мной. Это меня очень тронуло. До этого расставания я не представляла, что могу быть кому-то «постороннему», то есть не родственнику, дорога. Он уехал.

Сидя на крылечке и раскладывая очередное гадание на картах, я грустила, что не с кем теперь поиграть. Мне по обыкновению стало скучно. Чтобы как-то развлечься, представляла, будто, невзирая на то, что я не знаю ни фамилии паренька, ни его место жительства, судьба обязательно сведет нас вместе сама через много лет. Я буду молодой прекрасной девушкой, и он будет полностью мной очарован, а потом он узнает кто я, и мы, несомненно, поженимся, и будем жить долго и счастливо.

До сих пор становится на душе светлее, когда я думаю, что на этом шаре где-то живет человек, имя которого скрывает моя память – Сережа? Леша? Саша? Его веснушки смешно морщатся, когда рот расплывается в улыбке, на которую невозможно не ответить. А непослушная челка темных волос падает на глаза, когда он смотрит в карты (или в телефон). Пусть будет счастлив мой детский друг, где бы он ни был.