Kitobni o'qish: «Розенбург. Дар и проклятье»

Ольга Распутняя

* * *

Здесь никто не является тем, за кого себя выдает…

– Тебе это с рук не сойдет, – прохрипела Ева, собрав последние силы. – Они все равно узнают, кто ты, и что со мной случилось. Лидия этого так не оставит.

Сознание постепенно ускользало от нее, а каждое слово стоило неимоверных усилий. Возвышающийся над ней силуэт начал расплываться перед глазами…

– Я бы на твоем месте не была так уверена, – прозвучал безликий голос. – Лично я думаю, что они останутся такими же слепцами. Прошли годы, а они так и не догадались, кто я на самом деле. Равнодушие ослепило их. Так что пройдет несколько недель, и все забудут о твоем существовании.

И скрытая во мраке фигура вновь протянула к ней свою костлявую руку. На кончиках пальцев зажглось холодное изумрудное свечение, которое не развеяло темноту. Тело Евы вновь пронзила боль, равную которой она не испытывала за всю свою жизнь.

И тут она осознала, что это конец. Больше у нее не было сил сопротивляться. Она извивалась на острых деревянных обломках, чувствуя, как стремительно погружается в темноту и как жизнь капля за каплей уходит из ее тела.

Ева понимала, что смерть уже опаляет ее лицо своим смрадным дыханием. Таким же смрадным, как у ее врага…

«Один раз мне удалось ускользнуть от смерти, – мелькнула в ее сознании слабая мысль. – Теперь настало время вернуть долг».

– Не стоило тебе приезжать в Розенбург, Ева, – сказал голос, но в нем не было ни жалости, ни злорадства – только равнодушие. – Зря ты послушалась своего отца. В этом городе никто не знает покоя.

«И как я дошла до этого?» – уже теряя сознание, подумала она. Как оказалось так, что она, некогда самая популярная девочка города, Ева Оленская, сейчас прощалась с жизнью, лежа на полу старого полуразрушенного помещения?

А ведь всего несколько месяцев назад…

Глава 1. «Добро пожаловать в Розенбург!»

Ева возненавидела этот город сразу же, как сошла с поезда, в котором они с Тимом протряслись почти восемнадцать часов.

Стоило спрыгнуть с последней ступени, как ее тут же ослепили колючие струи дождя. Серая мгла повисла в воздухе, размывая очертания довольно унылого перрона. Единственным ярким пятном был плакат с надписью, выведенной тошнотворно-оранжевой краской: «Добро пожаловать в Розенбург!».

– Да уж, спасибочки, – буркнула Ева себе под нос.

Немногочисленные пассажиры, которые вышли из поезда вслед за ними, уныло, как мумии, волочились к зданию вокзала. Какой-то толстый мужчина с обрюзгшим лицом и потертой дорожной сумкой зацепил Еву плечом так, что она потеряла равновесие и едва не упала.

– Эй, осторожнее, толстяк! – заорал ему вслед Тим, удержав Еву за руку. – Ну и тип! Веселенькое же нас ждет лето, если здесь все отличаются такими изысканными манерами. Ты в порядке, Ева?

– Ага, – Ева недовольно поджала губы и плотнее запахнула любимую куртку из тонкой кожи, которую купила в Праге. Отец предупреждал ее, что здесь в такое время будут бушевать майские грозы, но она легкомысленно отказалась брать с собой что-то более теплое.

Тим взял Еву за локоть и потянул за собой через толпу, спеша поскорее укрыться от дождя. Ему пришлось взять один из внушительных чемоданов Евы, через плечо он перекинул свою легкую дорожную сумку. Тим не отличался лишней скромностью и сейчас нагло работал локтями, прокладывая ими путь вперед. Что было не особо легко, учитывая количество их багажа. Ну, не то чтобы их…

– Господи, Ева, ты что, прихватила на память папину коллекцию камней с раскопок мавзолея? – простонал Тим.

– Прекрати, Тим, ты прекрасно знаешь, что девушкам нужно много вещей, – отмахнулась Ева. – К тому же, совсем скоро настанет лето. Мне пригодятся мои платья!

– Платья? Судя по весу, ты упаковала по меньшей мере половину «Massimo Dutti» и весь ассортимент «Primor»!

– Ну извини, не могла же я взять с собой трусы и пачку жвачки, как ты! – огрызнулась Ева.

Тим закатил глаза, но промолчал. В другое время он не преминул бы добавить еще несколько язвительных комментариев, но последние месяцы после трагедии в Палермо он, как и все остальные, старался обходиться с Евой более деликатно, что ее ужасно бесило.

Наконец Ева с Тимом укрылись от дождя в грязном здании вокзала, до отказа забитом пассажирами. Они отошли в более-менее спокойный угол рядом с полуразвалившимся банкоматом, который стоило бы сдать на металлолом еще лет десять назад. Сгорбленная старушка, закутанная в цветастую шаль, торопливо вытянула оттуда несколько банкнот и, подозрительно глянув на них, поспешила прочь. Тим насмешливо фыркнул.

– Как думаешь, Ева, где же наш любимый дядя? – спросил он, окинув критическим взглядом свои забрызганные грязью бордовые кроссовки от «Adidas». – И вообще, каким, интересно, образом, мы должны его узнать?

– Понятия не имею, – рассеянно ответила Ева, обреченно оглядываясь вокруг.

Суетящиеся вокруг люди казались ей серыми, блеклыми и абсолютно неинтересными. Как и все, на что падал ее взгляд. Стена дождя снаружи становилась все более плотной, что усиливало мрачное впечатление от городка. Вдалеке послышался раскат грома, и Ева невольно поежилась.

– Ладно, сейчас наберу папу, – вздохнула она и достала свой одиннадцатый iPhone. – Хотелось бы надеяться, что в этой дыре уже провели связь.

– Ты ведешь себя, как избалованная городская стерва, Ева, – весело сказал Тим. Судя по всему, все происходящее он воспринимал, как забавное приключение. Ева, не разделявшая его радужного настроения, наградила брата убийственным взглядом и набрала номер отца. К счастью, после продолжительных гудков отец, наконец, ответил.

– Ева, милая! Я уже начинал беспокоиться, – папин по обыкновению флегматичный голос прозвучал глухо, словно сквозь комок ваты. – Вы уже в Розенбурге? Как там Тим? Вы в порядке?

– Да… Нет. Не в порядке. Здесь просто ужасно! – Еве редко удавалось сдержать свое недовольство. Контраст между ее прежней жизнью и этим провинциальным городком был настолько велик, что она готова была расплакаться. – Серьезно, папа, я совершенно не понимаю, зачем было отправлять нас сюда.

– Ну перестань, дорогая, – отец устало вздохнул, и Ева явственно представила, как он привычным рассеянным жестом потер переносицу. – Мы ведь это уже обсуждали, и ты со мной согласилась. Смена обстановки пойдет вам с братом на пользу. Да и ты не была здесь почти с самого рождения.

– И прекрасно без этого жила! – Ева глубоко вздохнула, стараясь справиться с эмоциями. Она поняла, что, если не возьмет себя в руки, то у нее начнется истерика. – Ладно. Неважно. Просто скажи мне, где твой брат?

– М-м-м… Разве Филипп не встретил вас?! – в голосе отца наконец-то прозвучали хоть какие-то признаки эмоций. – Боже мой, ну я же предупредил его, каким рейсом вы приезжаете. Неужели он забыл?!

Ева устало вздохнула. Кажется, ей снова придется решать все самой.

– Просто отправь мне адрес, ладно? – уныло попросила она. – Я позвоню тебе, как только мы доберемся. Если, разумеется, доберемся.

Ева отключилась и перевела взгляд на брата. И с возмущением увидела, как Тим достал сигарету и уже шарил по карманам спортивной куртки в поисках зажигалки.

– Ты что, с ума сошел?! – воскликнула Ева и выхватила у него сигарету. – Разве я не говорила, что расскажу отцу, если еще раз увижу, что ты куришь?

– Ладно-ладно, мамочка! – раздраженно сказал Тим. – Больше ты этого не увидишь.

Упоминание мамы больно кольнуло Еву. Как он мог так сказать?! Но Тим и так явно пожалел о своих словах, так что она не стала читать ему нотации. Ее охватило желание самой выкурить эту дрянную сигарету, но она сдержалась.

Поведение брата в последний год все больше и больше тревожило ее, и она просто ума не могла приложить, как с ним справляться. Но сейчас у них были проблемы поважнее. Нужно было выбираться отсюда.

К счастью, им улыбнулась удача. Стоило им выйти из здания вокзала, как сквозь серую пелену дождя спасительным ярко-желтым пятном мелькнуло такси. Оно явно знавало лучшие времена, но Ева обрадовалась ему так, словно это был личный лимузин. Ева с Тимом рванулись к нему с рекордной скоростью. Бородатый таксист открыл окно и с неудовольствием посмотрел на чемоданы Евы. Увидев, что они не собираются уходить, он мученически закатил глаза, но все же уместил их в крохотный багажный отсек.

От Евы не укрылось и то, с каким удивлением и любопытством уставился на них таксист, когда они назвали адрес.

Ева с Тимом устроились на заднем сидении, из которого угрожающе торчали пружины, и они наконец тронулись. Ева крепко сжала зубы. Она до сих пор не могла спокойно садиться в машину. Грудь словно сдавило железными тисками, ладони предательски вспотели… Но она поклялась себе, что перестанет быть запуганной девочкой с чувством вины. Она должна преодолеть это и жить дальше. Ради Виктори.

Вдруг Ева почувствовала, как Тим неловко дотронулся до ее руки, и нашла в себе силы улыбнуться ему. «Все в порядке», – одними глазами сказала ему она.

– Вы, значит, к родственнику приехали? – наконец выпалил таксист, которого явно просто распирало от любопытства. – Меня, к слову, Дмитрий зовут.

– С чего вы взяли? – подозрительно прищурилась Ева, полностью проигнорировав то, что теперь и им нужно представиться.

– Не смеши меня, милая! – расхохотался Дмитрий, и Еву передернуло от такой фамильярности. – Зачем же еще кому-нибудь понадобилось приезжать сюда? Чем мы можем похвастаться, это редким сортом горных роз, за которые Розенбург и получил свое название. В остальном, это самая обыкновенная дыра.

«Вот уж точно», – подмывало сказать Еву, но она вовремя прикусила себе язык. Кто-то из них с Тимом должен быть благоразумным, и, так как она была на два года старше, эта обязанность легла на нее.

Зато Тим уже накинулся на Дмитрия с расспросами, стараясь выудить у него сведения о тайных веселых местечках города. Ее брат умудрялся узнать, как отвязно провести время, буквально где угодно. Ева предоставила ему возможность болтать и отвернулась к окну.

Зрелище за окном вогнало ее в еще более удрученное состояние. В ореоле серебряных струй перед ней предстал типичный провинциальный городок, застрявший где-то в предыдущем столетии. По обеим сторонам от узкой дороги, которая, судя по всему, и являлась главной трассой города, были раскиданы небольшие частные домишки с аккуратными верандами и черепичными крышами. Вокруг каждого из них были разбиты ухоженные сады с цветами и фруктовыми деревьями, которые в такую погоду выглядели жалко и неприветливо. Время от времени им попадались небольшие магазинчики с поблекшими вывесками, а один раз они проехали мимо величественного здания ветхой церкви с позолоченным куполом. Если бы ни несколько заправок и современных забегаловок вроде KFC, Ева бы ничуть не удивилась, попадись им телега, запряженная лошадьми.

«Наверно, именно сюда людей раньше отправляли в ссылку», – угрюмо подумала Ева и нервно накрутила на палец влажный темный локон, что было ее многолетней привычкой. – Нет, конечно, папа хотел, как лучше. Но как он мог подумать, что эта дыра может ободрить меня после того, что случилось в Палермо?!»

– Ну что, далеко еще?! – ей пришлось буквально проорать это Дмитрию в ухо, потому что тот по какой-то причине решил, что им с Тимом очень нравится шансон из прошлого века, включенный на полную катушку.

– Да нет, еще около десяти минут, – заорал в ответ Дмитрий, развернувшись к Еве и совершенно игнорируя тот факт, что он сидит за рулем. – Прости, солнышко, но дом вашего родственника находится на другом конце города, поэтому и добираемся так долго.

Ева подняла брови. То есть весь Розенбург можно проехать из одного конца в другой за каких-то двадцать минут?! Кажется, все еще хуже, чем она думала.

Вдруг они так резко свернули с главной трассы на боковую улочку, что Еву швырнуло на Тима. Тот только рассмеялся, а Ева подумала, не дали ли их водителю покататься в машине такси исключительно по дружбе. Почва становилась все более холмистой, а Дмитрий не утруждал себя тем, чтобы объезжать неровности. Так что спустя еще пять минут Ева могла в точности сказать, какое количество ухабов они проехали. Как только такси наконец остановилось, Ева пулей выскочила из него, потянув брата за собой.

– Вы всегда так ездите? – тяжело дыша, поинтересовалась она. Ева так обрадовалась тому, что эта пытка закончилась, что даже не оглянулась вокруг. Только оказавшись на твердой почве, она почувствовала, как у нее мелко подрагивают все мышцы.

– Вообще-то, нет. Сегодня я старался ехать гораздо аккуратнее. Все-таки с нами дама, – явно рисуясь, ответил Дмитрий и щеголевато подкрутил усы.

Ева услышала, как Тим хихикнул и постарался замаскировать это под кашель.

Дмитрий взял протянутые ему мелкие купюры и помог им выгрузить багаж. Он уже забирался обратно в машину, когда вдруг обернулся через плечо и с коротким смешком сказал:

– Добро пожаловать домой, детки!

Посчитав свой долг выполненным, Дмитрий захлопнул двери и резко выдавил педаль газа. Через несколько секунд он уже скрылся за поворотом.

Проводив его недоуменным взглядом, Ева и Тим наконец удосужились осмотреться. Они оглянулись вокруг и одновременно остановили взгляд на единственном особняке, который находился на углу этой улицы. Все остальные дома располагались на приличном отдалении от него. Ошибки быть не могло: они прибыли по адресу.

– С ума сойти можно! – первым нарушил молчание Тим и громко присвистнул.

– Бог. Ты. Мой! – потрясенно прошептала Ева, чувствуя, что голос отказывает ей.

* * *

Ева не была бы так потрясена, если бы она помнила этот дом. Ведь здесь она появилась на свет семнадцать лет назад.

Но родители увезли их отсюда почти сразу же после рождения Тима, так что в памяти Евы Розенбург остались лишь смутные воспоминания. Она прожила здесь слишком мало, чтобы считать этот город родным. И вот, спустя столько лет, она вернулась.

Перед ней, окруженный пышными кедрами, возвышался старинный готический особняк. Стены из темного шероховатого камня, вычурная лепнина, несколько ярусов черепичной крыши и величественные колонны, которые словно удерживали на себе весь вес массивного здания, – все это напоминало громоздкую архитектуру времен классицизма и не имело ничего общего с той легкостью и изяществом, которые нравились Еве.

Но больше всего брата с сестрой поразило не само здание, а его состояние.

Фамильный особняк Оленских находился в крайней степени запустения. Обломки камней и черепицы были разбросаны у подножия дома, буйные листья плюща пробивались сквозь трещины в стенах, а облупленную краску металлических двустворчатых дверей было видно даже отсюда. Сад, который окружал дом, давно превратился в непроходимые заросли травы и колючего кустарника. Ветер с жутковатым шелестом перекатывал по брусчатой дорожке влажные листья. Создавалось впечатление, что мрачный особняк семьи Оленских восстал со страниц сказки братьев Гримм.

Некоторое время Ева с Тимом взирали на дом в полном молчании. Ева опомнилась первой.

– Тим, – напряженно сказала она. – Может, этот идиот привез нас по неправильному адресу?

И, не дожидаясь ответа, она достала телефон, на который тут же упали крупные капли дождя. Но Тим остановил ее, молча кивнув на полустертую табличку на воротах. Ева прищурилась и прочитала: «Лазоревая улица, 12». Это был именно тот дом, на который указал им отец.

– Может, он давно переехал отсюда? – предположил Тим.

– Не говори глупостей, – отрезала Ева. – Ведь они с отцом говорили буквально на днях. Дядя, конечно, сказал бы о том, что переехал.

– Ну да, а еще он сказал, что встретит нас, – саркастически заметил Тим. – И вообще, папа же говорил, что его брат немного чокнутый.

– Никогда он такого не говорил, – машинально возразила Ева, начиная все больше нервничать. Хотя то, что отец уже много лет не поддерживал связи с младшим братом, на что-то да указывало.

– Слушай, а ты не думала, что он того… – неуверенно начал Тим. – Ну знаешь, всякое случается… Вот черт!

Дверь дома с ужасающим скрипом распахнулась, и в ярко освещенном проходе появился силуэт мужчины. Он некоторое время стоял, словно раздумывая, не захлопнуть ли ему дверь, а затем резко устремился вперед. Брат с сестрой испуганно вскрикнули.

Мужчина энергичным движением открыл створки кованых железных ворот с извивающимися, как змеи, острыми прутьями, и посмотрел на них с не меньшим потрясением, чем они на него.

– Ева? Тим? – грудной голос мужчины прозвучал так обреченно, словно он до последнего надеялся, что встречи не произойдёт.

А потом он неожиданно быстро приблизился к Еве и всмотрелся в ее лицо почти с благоговейным ужасом.

– Великий Боже! – прошептал он. – Как же ты на нее похожа!

* * *

Они сидели на кухне, которая пребывала в не менее плачевном состоянии, чем весь дом, и пили горячий чай с какими-то неизвестными травами. Ева продрогла так, что ее зубы громко цокали о стенки фарфоровой чашки. Дядя Филипп поставил перед ними поднос с банановым печеньем, которое, судя по его виду, вполне могло лежать здесь еще с их рождения. Ева вежливо надкусила его, едва не оставив там передние зубы, и быстро положила обратно на тарелку.

– М-м-м… Простите, что не встретил вас. Совершенно вылетело из головы, – хмуро сказал дядя Филипп, хотя и дураку было ясно, что ничего он не забыл. Судя по его унылому лицу, он надеялся, что если он не встретит их на вокзале, то они уедут обратно.

То, что перед ними был Филипп Оленский, не представляло никаких сомнений. Несмотря на то, что его лицо было осунувшимся от недосыпа и употребления алкоголя (о чем свидетельствовали несколько пустых бутылок возле урны), невозможно было не заметить, как он похож на их отца. Правда, красота дяди Филиппа была более дерзкой и бунтарской. Что-то в его густых темных волосах и выразительном лице, в котором читался вызов, подсказывало Еве, что когда-то он был настоящим покорителем сердец. Но что же с ним произошло? Почему в свои сорок он выглядел лет на десять старше?

– Ничего страшного, мы без проблем добрались сами, – жизнерадостно сказал Тим, с неподдельным интересом постучав печеньем по столу. – Правда, мы раз тридцать едва не отправились на тот свет, но…

Он осекся, потому что Ева пнула его ногой под столом.

– Вы, наверное, часто уезжаете, дядя Филипп? – вежливо спросила Ева. – Мы сначала подумали, что дом пустует…

Дядя при этих словах посмотрел на нее едва ли не враждебно, и у него между бровей пролегла резкая морщинка.

– Я провел в Розенбурге всю жизнь. А последние пятнадцать лет, как только вы с Родионом и… Анжеликой уехали, я жил в этом доме, – от Евы не укрылось, с каким трудом он выговорил имя ее мамы. – Да, наверное, нужно бы немного прибраться тут, но у меня все не доходили руки. К тому же, я живу один, так что никому нет дела до порядка.

При этих словах он снова с вызовом посмотрел на Еву, как бы говоря: «Если кого-то что-то не устраивает, можете выметаться ко всем чертям».

Ева уткнулась в свою чашку, совершенно не зная, что еще сказать. Они в полном молчании пили чай на захламленной кухне в мрачном особняке этого унылого города, окруженного горами. Ева с грустью вспомнила, какой веселой была ее жизнь, когда они с папой путешествовали по Европе, переезжая с места на место из-за его работы. Польша, Болгария, Германия, Испания, Италия… Ох, Палермо…

– Вам, наверное, Розенбург показался ужасной дырой? – словно прочитав ее мысли, уже более добродушно спросил дядя, и Ева смутилась. Нужно быть тактичнее, ведь дядя, в отличие от них, прожил здесь всю жизнь.

– Вовсе нет, – запнувшись, ответила она, чувствуя себя лицемеркой. – Мы ведь не всегда жили в больших городах. Иногда помощь папы в раскопках или восстановлении исторических документов требовалась даже в деревнях. Здесь, наверное, довольно симпатично… ну, когда не идет дождь. И, если немного привыкнуть…

– Если немного привыкнуть, можно случайно застрять здесь на несколько десятков лет, – неожиданно хохотнул дядя, и Ева с Тимом вздрогнули. – А я вот, знаете ли, считаю этот город самой отъявленной дырой, которая только может существовать в мире.

– Почему же вы остаетесь здесь? – потрясенно спросил Тим, пока Ева не успела пнуть его еще раз. Но, признаться, ей и самой хотелось услышать ответ на этот вопрос.

Дядя задумчиво посмотрел на них, и особенно пристально он задержал взгляд на лице Евы.

– Из-за памяти, – негромко сказал он и порывисто поднялся с места. – Ладно, идем, я покажу вам ваши комнаты. Вы наверняка устали с дороги. Я все подготовил… как мог. Так что все же надеюсь, что не возьму приз худшего родственника в вашей жизни.

Он пошел вперед, а Тим за его спиной незаметно покрутил пальцем у виска.

Дядя Филипп повел их на второй этаж по витой лестнице со скрипучими ступенями и массивными перилами. Стараясь не отставать от дяди, Ева незаметно рассматривала убранство дома, в котором им предстояло провести все лето.

Дом представлял собой смесь исторического наследия семьи Оленских и абсолютно наплевательского отношения дяди. Пыльные толстые ковры, когда-то явно обошедшиеся в целое состояние. Кувшины с росписями, старые светильники, фарфоровые статуэтки, стеклянные фигурки, потускневшие шкатулки, массивные зеркала, – казалось, что в течение нескольких столетий обитатели дома собирали здесь самые необычные вещи, которые им только удавалось найти.

И еще были книги. Много книг. Их можно было обнаружить в самых неожиданных местах. Они были на комодах, полках, углублениях в стенах, столиках на витых ножках и пуфах. Они были свалены неустойчивыми стопками или небрежно брошены в углу дивана. На некоторых из них, словно на подставках, покоились вазы и блюда. Толстые и тонкие, яркие и потускневшие, с обложками из дешевого картона или дорогой кожи. e Но у всех них было кое-что общее – они были неизменно старыми. Словом, Ева все больше убеждалась – этот дом безнадежно застрял в прошлом и не желал из него выбираться.

– Это что, краеведческий музей? – шепнул ей Тим, и она хихикнула.

Но, несмотря на то, что Ева любила все новое и изящное, готическая красота дома все-таки произвела на нее впечатление. Например, ей понравились роскошные картины с изображением битв, сказочных пейзажей и портретов каких-то людей. Присмотревшись внимательнее, Ева заметила в уголках некоторых портретов подписи с именами и фамилиями членов их семьи: Александра Оленская, Елисей Оленский, его супруга Аделаида, Димитрий и Агнесса Оленские и их дети – Анна и Маркус. И наконец…

Ева, как завороженная, застыла перед портретом красивого мужчины с изящными чертами, которое чуть портило меланхоличное выражение лица. А рядом с ним, прижавшись к нему и ослепительно улыбаясь, стояла потрясающая красавица с пышными темными волосами и такими же темными глазами. На руках у женщины был спящий младенец, из розовой шапочки которого выбивались светло-каштановые волосики. Надпись под портретом гласила: «Родион и Анжелика Оленские со своей новорожденной дочерью Евой».

– Я убедил их заказать семейный портрет, как только ты родилась, Ева, – негромким, болезненным голосом сказал дядя. – Они были тогда так счастливы. Твоя мама… она была особенно красива.

– Да… – только и сказала Ева и отвернулась, не в силах смотреть на портрет. Тим и вовсе прошел мимо, даже не остановившись. Его губы сжались в тонкую линию, и Ева поняла, что брат боится расплакаться.

– Вы покажете нам наши комнаты или нет? Ева едва держится на ногах! – нарочно грубовато сказал он, но дядя Филипп, судя по всему, и не думал обидеться. Он прошел вглубь узкого коридора второго этажа и толкнул третью по счету дверь.

– Располагайся, Ева, – сказал он, взмахом руки приглашая ее внутрь. – Надеюсь, тебе здесь понравится. Это была гостевая комната, но я обустроил ее для тебя.

Ева благодарно кивнула ему и вошла внутрь, помахав рукой брату и с облегчением прикрыв за собой дверь. Слава Богу, дяде не пришла в голову мысль заселить ее в бывшую комнату мамы с папой.

Ева осмотрелась и пришла к выводу, что комната ей нравится. Большая кровать с кованой позолоченной спинкой, пушистый ковер, вместительный, хоть и довольно старый шкаф и трюмо с огромным зеркалом, которое особенно порадовало Еву. На окнах – тяжелые бархатные портьеры, которые Ева решила выкинуть при первой же возможности, а на комоде у кровати – изящный абажур.

В общем, Ева решила, что все могло быть гораздо хуже. Ей только хотелось надеяться, что в шкафу не стоит банка с прахом ее прабабки или еще что-то в этом роде.

Ева убедилась, что ее брат удобно устроился в соседней комнате, и пошла в ванную, чтобы смыть с себя дорожную грязь. К тому же, обжигающе горячий душ всегда ее успокаивал. Пока струи воды стекали по ее длинным темным волосам и стройному телу, в ее голове проносился поток вопросов.

Как ее прогрессивные родители могли столько времени жить в этой дыре? И почему они так стремительно умчались отсюда сразу после рождения Тима, даже не дожидаясь, пока он немного подрастет? Что могло случиться с дядей, что он пришел в состояние не меньшего упадка, чем этот разваливающийся дом? И почему, ради всего святого, отец отправил их в место, из которого так стремился выбраться? Да еще и к своему брату, который так откровенно не желал их видеть?

Ева думала над этим снова и снова, но не находила ответов.