Kitobni o'qish: «Янтарный меч»
ГЛАВА ПЕРВАЯ
– Держи ведьму. Держи!
Щеку обожгло огнем – по лицу хлестнула ветка. Лес не хотел прятать чужачку, хватал за кожух, дергал за косу.
Коряга как нарочно попалась под ноги. Ярина рухнула, едва сдержав крик. Склон был скользкий, голый, ухватиться не за что, и она покатилась вниз, впиваясь пальцами в мерзлую землю.
Не разбилась чудом! Нелепо распластавшись на дне, попыталась сообразить, где верх, где низ. Но разлеживаться было некогда. Хруст веток и злые голоса раздались совсем рядом. Ее нагоняли!
– Куда делась?
– Не видать!
Единственным спасением был мертвый почерневший куст. Разлапистые ветки торчали из склона. Ярина скрючилась под ними, закрыла голову руками и взмолилась Охранителям. Пусть защитят. Ведь она не сделала ничего! Попросила еды, и только.
На что селяне могли позариться? На кобылку ее старую? На тощую сумку или плохонькую обувку?
Сердце испуганно бухало в груди.
Голоса слышались рядом, но к оврагу преследователи отчего-то не подходили.
– Нету никого! – раздалось сверху.
Ярина вздрогнула и сильнее вжалась в землю. За ведьму ее, что ли, приняли? Но это ж не Вестария, где чародеи до сих пор хуже нави. Не зря, ох, не зря она избегала сел на пути. Нельзя было в деревне останавливаться, но после долгой скачки Ярина с ног валилась от усталости. Дурища! Понадеялась, что за звонкую монету пустят на ночлег и не станут расспрашивать, куда спешит одинокая девица. Рассчитывалась Ярина мелкими медяшками. Кто, на нее глядя, подумал бы, что в худом кошеле есть чем поживиться?
– В старой дубраве еще бы поискать.
– А успеем? Ночь скоро.
Крики раздавались все дальше.
Ушли. Неужели удалось провести? Даром, что ломилась через лес напролом, как медведь с болячкой в ухе. Выходит, проклятущая коряга помогла, хоть едва и не угробила.
Ярина потерла ноющую ногу. Что делать теперь? Кобылка и нехитрый скарб остались поживой для селян. Верная Марька была в летах: на такой лошади не пахать или по дорогам разъезжать – только на живодерню… Все равно жалко. На скудные сбережения новую не купишь, торговые обозы здесь не ходят. А пешком до Ольховника не добраться.
Голоса давно стихли, только ветер шевелил обнаженные ветви деревьев. Ярина выползла из укрытия и рискнула оглядеться.
Уж лучше бы она этого не делала! Понятно, почему местные не заглянули в овраг. Они попросту боялись подойти!
Земля скрипела под пальцами – черная, выжженная. Ни травинки нигде, даже засохшей, только пара мертвых кустов на склоне. Лес обступал со всех сторон, но держался подальше, будто боялся оскверненного места. А на дне – черная наледь, от которой веяло жутью. Тут без чародейского чутья ясно – дурное место, гиблое.
Колени дрожали, но Ярина упрямо поднялась, кое-как вытирая рукавом разорванной рубахи кровь с лица. Обереги, нашитые матушкой на кожух, отлетели, на штанах зияли дыры – тяжелое некрашеное полотно не выдержало.
Солнце скрылось за верхушками вековых сосен. От деревьев к оврагу ползли длинные изломанные тени. Того и гляди, им навстречу вылезет какая-нибудь нежить, а знакомиться с ней Ярина не хотела. Встать-то дело нехитрое, а попробуй заберись наверх, когда руки трясутся, а впереди ждет враждебный лес. Но лучше протрястись ночь на дереве, чем украсить осиновый сук рядом с деревней.
Ярина карабкалась, то и дело скатываясь на сырое дно. Злые слезы мешали видеть, она размазывала их по лицу и вновь пыталась выбраться.
Упорства ей было не занимать, поэтому прежде чем соседом в вынужденном убежище стал сумрак, она вылезла и, не оглядываясь, кинулась в чащу. Оказаться бы как можно дальше от проклятого места!
Жаль, поздно. В спину дохнуло могильным холодом, на краю оврага сгустился мрак и потек за ней.
Не останавливаться.
Лед сковывал сердце. Хотелось упасть наземь, притвориться корягой. Но Ярина откинула навеянные мороком мысли – не встанет же потом. Или встанет и присоединится к развеселой компании упырей. А то и чего похуже.
От страха перехватывало дыхание. Тени надвигались. Безмолвные, хищные. Примеривались перед прыжком, играли с ней, ждали, когда кончатся ее невеликие силы.
Мруны так не могли. Им не было дела до чувств, утолить бы вечный голод. А эти наслаждались ужасом.
Укрыться негде! Дыхание клокотало в груди, Ярина неслась дальше, понимая, что вот-вот упадет замертво. Жаль, нож остался в сумке.
Хотя толку-то от ножа! Сюда бы меч янтарный из сказки, тогда нежить не посмела бы ее тронуть! Но и нож сгодится – жизнь оборвать, чтобы не оставить тварям на поживу ни боли, ни страха.
Мысли мелькали всполохами. Ярина бежала из последних сил. Вот бы речка здесь была, да хоть ручеек чахлый! Но откуда им взяться в чащобе? Через проточную воду выползни овражные не перебрались бы.
Когда перед глазами уже мутилось, лес расступился. Спасение пришло внезапно. За высоким частоколом застыла изба: темная, мертвая. Тишины Ярина не боялась, она и селян бы сейчас не испугалась! Лишь бы не достаться хищным теням.
– Помогите! Откройте! – сорвался с губ истошный вопль.
Ворот не было, она замолотила по частоколу изодранными руками.
– Пожалуйста!
По лицу катились слезы. Когда Ярина представляла смерть, думала, что встретит Переправщицу с достоинством, уйдет без лишних жалоб. Но за спиной стояла не белокосая дева, готовая увести по Темной дороге, а то, что изменит, уничтожит безвозвратно.
Она не хотела с этим мириться!
Внезапно частокол под ладонями исчез, чтобы возникнуть уже за спиной. Неведомые хозяева избушки сжалились. Однако Ярина не успела этого понять – впервые в жизни лишилась чувств от пережитого страха.
***
Обычно в сказках прекрасные девы приходят в себя с первыми лучами солнца в объятиях красавца царевича. Ярина, увы, очнулась на стылой весенней земле, с которой едва сошел снег, и не под пение жаворонков, а под глухие шорохи из-за частокола.
Вряд ли обморок продлился дольше пары минут, но тело ломило, пальцы оледенели и едва гнулись. Насилу поднявшись, Ярина бегло осмотрела появившиеся ворота, которых еще недавно не было; двор, здоровенный для лесной сторожки. Да и мрачная изба, такая же мертвая, как и на первый взгляд, больше подходила не охотнику, а отшельнику-чародею. Но если он и жил здесь, то затаился. Небось пожалел, что впустил незваную гостью.
– Есть кто-нибудь? – робко спросила Ярина.
Ответом стала звенящая тишина. Даже нежить за частоколом смолкла.
Зубы клацнули, пришлось изо всех сил сжать челюсти. Ярина дрожащей ладонью отерла залитое кровью лицо и недоверчиво уставилась на пальцы – это ж надо, так оцарапать лоб! Рана пустячная, но кровила сильно, а под рукой ни одной завалящей настойки, запасы остались в сумке, а сумка – в деревне, будь та трижды неладна.
На подгибающихся ногах Ярина двинулась к крыльцу, надеясь дозваться таинственных хозяев. Добротная дверь оказалась заперта, сквозь окна не удалось разглядеть даже очертаний комнаты. Сделаны окошки были на диво: не холстина, как в сельских избах, не слюда, не дорогущие пластины горного хрусталя. Одна прозрачная поверхность, гладкая и прохладная.
В другое время Ярина бы подивилась, но сейчас усталость брала свое. На боязливый стук никто не отозвался, пришлось взять себя в руки и начать действовать. Сперва поискать колодец – умыться не мешало бы. Судя по неясному отражению в оконце, ее теперь и кикиморой нельзя было назвать, они бы оскорбились сравнению с таким чудищем.
Колодец обнаружился за поленницей, но уж лучше бы его не видеть: от одного взгляда свалявшиеся в колтун волосы встали дыбом, язык прилип к нёбу. И ворот, и оголовок были сделаны из костей!
Месяц серебрил крышу, затейливо украшенную человеческими черепами. Пожелтевшие от времени, они скалились в ночную мглу. Хорошо хоть не светились. Без чародейства явно не обошлось.
Ярина отшатнулась, подавив желание начертать перед лицом охраняющий знак, но справилась с собой и шаг за шагом двинулась к колодцу. Страшно. Но хуже, чем в лесу, вряд ли станет. Подумаешь, черепа!
Ведро, хвала Охранителям, самое обычное, стояло рядом. И веревка к ручке уже прилажена. Ярина, недолго думая, плюхнула его в колодец, внизу булькнуло. Звук был таким привычным, что отогнал веющую жутью тишину.
Ворот шел легко, хоть убедить себя взяться за костяную ручку удалось не сразу. Зато напилась вволю. Вода была сладкая и до того холодная, аж зубы свело.
Потом Ярина долго отфыркивалась и шипела, промывая глубокие царапины на лице и ладонях. Страх отступил: за вечер она набоялась столько, что на год вперед хватит. Но усталость и холод, почуяв, что жертва приходит в себя, с новой силой впились в тело тысячей иголок. Весна нынче была промозглой, а ночи по-зимнему студеными.
Вода попала за разорванный ворот, ткань мерзко липла к телу. Вздрагивая и ежась, Ярина вновь повернулась к застывшей в ожидании избе.
– Спасибо, что пустили! Не дозволите ли переночевать в доме? Отплатить мне нечем, но я отработаю. Я могу…
– Чего орешь? – раздался хриплый неприветливый голос.
С крыльца на нее взирало косматое существо, поблескивая в темноте алыми глазками.
– Сначала спаси ее, потом в избу пусти, – продолжило недовольно бормотать нечто, – мож, тебя еще и накормить да в баньке попарить?
– Если изволишь, дедушка, – спокойно откликнулась Ярина. Домовых она не боялась, всегда относилась с почтением. Что хранитель дома ей не рад, ничуть не удивляло – она и вправду ввалилась среди ночи, наверняка перебудив воплями лесную живность.
– Ишь, наглая! Вы, дуры деревенские, шляетесь где ни попадя, еще требуете чевой-то. Много чести тебе.
На «дуру деревенскую» Ярина отчего-то обиделась. Пусть она и жила почти десять зим в Заболотье, но родилась-то в городе! Она уже открыла рот, чтобы возмутиться, но догадалась – домовой принял ее за одну из местных. Вот только как убедить его в обратном? Начнешь отрицать – не поверит.
– Тогда зачем ты меня спас, дедушка? – осторожно спросила она.
Домовой не смутился и выдал:
– Ежели бы они тебя рядом схарчили, кому хуже-то было б? Ходют тут всякие, оттирай их опосля от забора. На дворе переночуешь, не сахарная.
Ярина содрогнулась, стоило представить, какое живописное пятно красовалось бы на частоколе. Чудом ведь спаслась!
Но дедок не желал сменять гнев на милость.
– А что, дедушка, – вкрадчиво попыталась она, – есть ли другие веси окрест леса? Поприветливей. А то я с Пожарищ еле ноги унесла.
Домовой поднял косматую голову, оживился, и следующий вопрос прозвучал гораздо радушнее:
– Ты откудова будешь?
– Из Белого Бора. – Перед отъездом мать строго-настрого наказала не сообщать о себе никому и ничего, но нечисть обманывать смысла нет, лучше уж полуправда.
– А звать?
– Ярина.
Вряд ли домашний дух прознает, за какими бесами ее понесло за тридевять земель, и сможет кому-нибудь разболтать.
Домовой нахмурился, что-то припоминая, а спустя миг посветлел лицом:
– Далеко-о ты, девка, забралась. Был я в Белом Бору. Много зим утекло с тех пор. Изволь, заходи.
Дверь отворилась беззвучно. Ярина, еще не в силах поверить, что ночевать будет не на улице, ступила в теплые сени. Знакомый с детства аромат трав окутал мягким платом, вырывая тихий вздох и пробуждая неурочные воспоминания.
– А хозяин против не будет? – осторожно спросила она, смаргивая непрошенные слезы.
– Нету хозяйки, – погрустнел домовой и тут же засуетился, подгоняя. – Иди в горницу. Я тебе поесть соберу, баньку истоплю.
– Сам-то ты кто будешь, дедушка? – крикнула вдогонку Ярина, шагая за порог. Чистенькая просторная горница встретила ее теплом и мягким сиянием трех волшебных светильников.
Такие мощные колдовские предметы делали чародеи прошлого. Сейчас если и остались умельцы, то уж точно не в Дивнодолье. Знания давно канули в Реку1, попусту царские посланцы обещали золотые горы и едва ли не землю рыли, разыскивая кудесников-умельцев.
– Торопий я. Или дед Тороша, как сподручнее, – раздалось из-за печи вместе с грохотом котелков. – Грейся, покудова я перекусить соображу. Сказывай, чего в мире деется.
Ярина прильнула к печке всем телом, стараясь не закрывать глаза и не сползать на лавку – если она сейчас сядет, то ни ужин, ни баня ее не дождутся.
– Дедушка, а можно я тебе завтра все расскажу? – взмолилась она.
Глаза домового сверкнули из-под заросших бровей, но он хмыкнул, расставляя миски:
– Иди ешь, горемычная.
Ярина переступила через нарядные, благоухающие свежестью половички и прошла к столу, усаживаясь на краешек лавки.
Горница сверкала чистотой: блестели натертые полы, печь щеголяла свежей побелкой, а недавно расписанные миски – мудреным узором. В такой красотище поневоле почувствуешь себя замарашкой. Баня могла это исправить, а сначала ужин. Настоящий пир!
Первой под руку попалась кружка с малиновым киселем. Ярина не успела опомниться, как выпила половину, потом принялась за щи, пустые, на грибах, но такие вкусные, аж живот сводило. В последний раз перекусить довелось вчера утром: Ярина, не слезая с лошади, умяла краюху черствого хлеба с солониной, и теперь любая горячая еда казалась пределом мечтаний.
Вскоре на дне миски осталось морковное крошево, которое Ярина принялась остервенело соскребать. И тут заметила, что домовой сердобольно пододвинул к ней тарелочку с пирогами, явно приготовленными для себя, такими маленькими они были. Смотрел он до того жалостливо, что краска бросилась в лицо.
– Спасибо, дедушка, сыта я, – прошептала Ярина, уставившись в пустую миску.
Нашлась умирающая с голоду! Объела хозяина, не для гостей же он щи готовил! Обмануть домового не получилось, он лишь головой покачал, но не стал настаивать.
– Иди-ка ты в баню, я тебе одежу припас, а свою там брось, дюже грязная.
Никуда ей уже не хотелось. Прикорнуть бы прямо здесь, за столом. Но лучше вымыться сразу, иначе завтра исчешется вся. Поэтому Ярина через силу поплелась во двор.
Баня обнаружилась слева от крылечка – из трубы низенького бревенчатого домика валил дым, и Ярина побрела туда, на ходу стаскивая кожух.
Как ни восхитительно окунуться в щекочущие нос запахи багульника, ромашки, липы, затягивать купание не стоило. Ярина мылась, не давая себе расслабиться. Дольше всего пришлось провозиться с волосами, в которых запутались веточки, отчего голова стала похожа на раздербаненный веник.
Наконец, в чистой, как по ней шитой, рубахе, полушубке и мягких сапожках, надетых прямо на босу ногу, она вернулась в избу, разомлевшая и счастливая.
Домовой постелил ей на печке. Ярина вымоталась так, что готова была отключиться и на лавке, поэтому без единого слова забралась под одеяло и тут же уснула под несмолкающую колыбельную ветра за окном.
Ах, если бы можно было проспать до полудня. Но мечты так и остались мечтами. Солнце только выползло из-за холма, а первые лучи едва осветили горницу, как ворота содрогнулись.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Грохот ураганом ворвался в сон, Ярина чуть на пол не свалилась. Слетев с печки, она испуганно огляделась. Бежать куда-то? Прятаться? Спросонья она даже не поняла сперва, что не дома.
Домового звуки не напугали – он даже головы не поднял, продолжая зашивать дыру на рукаве ее многострадального кожуха.
– Дедушка, что это?
Ярина сгребла сапожки в охапку, готовая к чему угодно, вплоть до нападения вчерашних невидимых чудищ, но спокойствие хозяина было непрошибаемым.
– Опять пришли, – невозмутимо ответил он. В руках ловко сновала игла, кажется, еще немного, даже следа от дыры не останется. – Ходют, ходют чевой-то. Все неймется.
– Это что, из Пожарищ?
Шлепая босыми ногами по теплому полу, Ярина бросилась к окну. Оно, как назло, выходило на другую сторону, ворот из него не увидишь. Дедок усмехнулся, щелкнул пальцами, окно подернулось серебристой рябью, и картинка поменялась. Теперь двор по другую сторону избы был виден как на ладони. И ворота!
Сапожки выпали из рук, Ярина аж на лавку села от удивления: никогда, даже в сказках, домашняя нечисть не творила таких чудес.
– Как же это? – Ворота содрогались от ударов, но Ярина позабыла о них, ошалело озираясь.
– Волшба, – улыбнулся, показав острые зубки, домовой.
– Твоя?
– Нет, что ты, девонька, это еще до хозяйки было. Кудесник в стародавние времена избу построил, он ее и заговорил. И ее, и подворье. Я в чародействе не больно силен, но хозяйка говорила, что таких заклятий сейчас не знает никто. Стеклы эти, волшебные, цены немереной.
При упоминании хозяйки голос домового потеплел, наполнился грустью. Ярина пожалела старичка – нечисть редко привязывалась к людям, но, если такое случалось, разлуку переживала с болью. Бывали случаи, когда домашние духи даже уходили искать хозяев, успешно или нет, история умалчивала.
Она снова испуганно глянула в окно. Каким бы ни был прочным частокол, выдержит ли?
– Завтракать будешь? Да не бойся ты. Не войдут они.
Горницу наполнял утренний свет, делая ее просторнее и уютнее. Миски, из которых Ярина трапезничала ночью, стояли на полках вымытые, а в печи поспевали пироги, наполняя комнату сладким запахом печеных яблок и свежей сдобы.
Прекрасное утро, если бы не настойчивые посетители у ворот.
– Раньше-то их леший не пущал, – продолжал как ни в чем не бывало домовой. – Но отправился он в дорогу, луна уж минула. А эти как прознали, что путь свободен, все бродят вокруг. Внутрь еще ни разу не сунулись, значится, чары действуют. Токмо ослабли совсем, еще немного – сниматься с места придется. Сегодня вон, ворота углядели. Глядишь, скоро забор их не остановит.
Закончив шить, домовой с невиданной силой встряхнул кожух и с улыбкой продемонстрировал свою работу, но взгляд то и дело возвращался к окну.
– Что им нужно? – все еще пытаясь разглядеть пришельцев, спросила Ярина.
– Поди разбери, – Торопий пожал плечами и переместился к столу, принимаясь бережно протирать его тряпицей, смахивая одному ему видимые пылинки. – Может, сокровища найти хотят, может, думают, что тут чудо-юдо поселилось. Хозяйку-то все знали. Пока она жива была, без конца ходили. Не глядели на ее нрав крутой. То стрелы им заговори, то зелье на удачу сготовь. А как сгинула, да потом чародей этот проклятущий появился, словно с цепи сорвались. Хорошо, леший им вовремя пути затворил. А теперь вон оно как выходит. Жадное до чужого добра ваше племя, ох, жадное.
Домовой потянулся и распахнул соседнее окошко, впуская в горницу вместе со студеным утренним воздухом обрывки разговора, от которого внутри все похолодело.
– Нет ее, говорю же. Зря только колдун нас гоняет. Не вернется.
– Отчего тогда дым из трубы? Отчего ворота появились? А ежели нет, пошуровать бы там. Чай, колдун не узнает.
– Не по-людски это. Али забыл, как ведьма твою жену от родильной горячки спасла? Ведьмовство здесь, опять же, на доме. Не помереть бы.
– Не помрем. Ведьмы нет, колдовство ее сгинуть должно было вместе с ней. Коли боязно, беги к жене под юбку. А мы с Годотой промеж собой каменья разделим.
– Хозяйке ларец драгоценный доставили, как раз перед тем как сгинула она, – пояснил хмурый Торопий. – Прознали же, погань бледная. Ничего, будут им каменья. На всю жизнь запомнят.
Ноги замерзли, Ярине пришлось наклониться, чтобы надеть сапожки, а когда она снова прильнула к оконцу, через частокол уже лез здоровенный детина – косая сажень в плечах. Как только веревка выдерживала! Но оказаться во дворе любителю чужого добра было не суждено – миг, и грохотнуло, запахло паленым, а мужик с воплем свалился по ту сторону забора.
Окрестности огласила похабная брань. Ярина стыдливо поморщилась – к крепким словечкам она так и не привыкла, от местных выражений заалели уши. И рада бы забыть, да не выйдет.
На лице домового застыло мрачное злорадство. Но торжествовать было рано, деревенские отличались упрямством и злопамятностью. Стоило подумать, что они отступят, как ворота вновь содрогнулись.
– Не попасть им сюда, не боись, девонька, – усмехнулся Торопий. – Пусть чары и ослабели, все ж держатся.
– Дедушка…
Сердце заходилось в дурном предчувствии. Перед глазами, словно вчера это было, расцвело воспоминание: десять зим назад жители другой деревни пытались поджечь стоявший на отшибе покосившийся домишко. В окрестностях на людей поглядела холодным взором моровая дева, две веси слегли, а их семья как раз только-только обжилась. На кого подумали селяне? Кто призвал болезнь-лихоманку? Конечно, пришлые. Чужаки. От участи сгореть заживо спас отец – мужики испугались высоченного витязя с мечом, отступили. Но своими в Заболотье стать не вышло. Отца боялись, а когда брат подрос, стали бояться и его, поэтому не трогали. Но лишь спустя пять зим местные убедились – пришлая знахарка с семьей не желает им вреда. А раньше ходили за снадобьями за тридевять земель, брезговали брать лекарства у чужачки.
– Дедушка, а от огня чары защитят? – обмирая от страха, прошептала Ярина.
Судя по тому, что торжество на лице домового сменилось тревогой, эта мысль не приходила ему в голову. Слишком поздно! Первая горящая ветка упала на землю, ничего не задев, но, судя по ругани, останавливаться мужики не собирались.
– Рехнулся? Колдун нам головы открутит!
– Плевал я на колдуна! Сжечь надо мерзость эту ведьмовскую! А когда догорит – тогда сокровища поискать.
– Сбегай-ка в селище, приведи подмогу. Вместе мы быстро это дело обстряпаем.
Следующая ветка упала на крышу давно опустевшего курятника. Так хороший пожар не устроить, но Ярине приходилось видеть, как полыхают дома, загоревшиеся от одной только лучины, поэтому обольщаться не стоило.
– Потушить надо, – вскочила она.
И тут в крышу со свистом вонзились горящие болты. Один, потом второй.
Окончательно обмереть от страха не дал оклик домового:
– Собирайся, – велел он, вытаскивая из печи только что поспевшие пироги.
– Дедушка, но как же!
– Собирайся, говорю. Коли они всей деревней придут, не сдюжим. Видишь, чары на последнем издыхании. Думал, от огня защитят, ан нет, занялось.
Ярина все не могла прийти в себя, хоть и понимала: время дорого, если поджигатели разойдутся, то угореть в избе можно запросто. Но как она будет добираться до Ольховника – без лошади, без денег? Кошель вчера остался где-то в лесу, свалившись с пояса. Да и уходить вот так, бросив доброго, пригревшего ее дедушку, бессильного перед нападавшими! Домовые не живут на пепелище – куда он подастся?
– Может, можно что-то сделать? – нерешительно спросила Ярина, все же вняв совету и юркнув за печку, чтобы одеться. Рубашка и штаны не успели просохнуть, мокрое полотно противно липло к телу.
– Ты богатырь али ведьма? – хмыкнул Торопий и, дождавшись печального вздоха, добавил: – Коли нет, чем ты собираешься с ними сражаться? Косами своими русыми задушишь?
Как раз в это время в крышу впился еще один пылающий болт. Курятник уже полыхал, сухое дерево занялось быстро.
Краска стыда залила щеки, и Ярина принялась отчаянно бороться с застежками кожуха. Она ничего не могла: бесполезная, ни на что не годная! Но на самоедство времени не было.
– Держи. – Стоило выпрямиться, домовой протянул ей пироги, крепко спеленатые в тряпицу. – На дорожку. Денег нет, не серчай. Как сойдешь с крыльца, беги мимо колодца. Супротив него увидишь калитку. Беги по тропке, она к реке выведет. Кликнешь водяного, скажешь, я прислал. Он поможет. Пусть дорожка будет скатертью.
– А ты, дедушка?! – У Ярины от отчаяния горло перехватило.
– Не боись, девица. – Торопий упер руки в бока, выпячивая грудь, хотя по всему видно – хорохорился. – Не пропаду. Я воробей стреляный.
Тетеря беспомощная! Ярина приняла подарок, часто смаргивая, чтобы не пустить слезы на глаза. Только и удалось выдавить:
– Спасибо, дедушка.
– В добрый путь, – серьезно кивнул домовой.
Прижимая к груди узелок, Ярина осторожно отворила дверь и выскользнула во двор, стараясь прижиматься к стене. Хотя крыльца мужики, стоящие у ворот, видеть не могли. Мимо колодца даже при дневном свете бежать было жутко, но сейчас ее гораздо сильнее пугали не старые кости, а живые люди. Вместо курятника весело потрескивал костер, несколько веток тлели на промерзлой земле, но поджигатели останавливаться не собирались. Видно, решили, что сжечь частокол сподручнее. От ворот тянуло дымом.
– О! Девка!
Пока она пробиралась по двору, один из мужиков успел влезть на дерево и теперь горланил оттуда. Ярина по давней привычке вжала голову в плечи и опрометью бросилась к калитке.
– Держи ведьмино отродье! – раздался из-за частокола яростный вопль.
Калитка не поддавалась. Старые петли поскрипывали, насмешничая над Яриниными потугами, поэтому она потеряла драгоценное время, прежде чем удалось сдвинуть дверь так, чтобы протиснуться наружу.
Едва она свернула на тропку, удар в живот заставил согнуться. Не удержавшись, Ярина рухнула под ноги рослому мужику.
Грубые ручищи вздернули вверх, пальцы впились в плечи так, что она не сдержала стона. В лицо пахнуло застарелым потом и перегаром. Единственное, что пришло в голову – ударить узлом с еще теплыми пирогами, но какой из нее воин против этого медведя! Сальная ухмылка расползлась по одутловатому лицу – он прекрасно чуял ее страх.
Выдернув из ослабевших пальцев узел, мужик распотрошил его. Не обнаружив сокровищ, злобно бросил наземь. И напоказ раздавил сапожищем. Узелок жалобно хрупнул, в воздухе пахнуло свежими пирогами, которые с такой заботой собрал для нее домовой.
Ярина билась как птица в силках, но ее потуги вызывали лишь хохот. Она была беспомощной, и мучитель наслаждался этим.
– Ну что?! – раздался вопль с другой стороны частокола.
– Пойма-ал! – откликнулся мужик. Хлесткая пощечина обожгла лицо, Ярина снова очутилась на земле, а он уже крепко наматывал ее косу на руку, аж шея хрустнула. – Ну, тварь. Добегалась!
Он обхватил Ярину поперек живота и потащил. Все попытки пинаться и царапаться встречались только издевательским хохотом.
– Гляди-ка!
Возле ворот полыхал костер. Один мужик поджигал ветки и бросал через забор, другой заряжал самострел. Его Ярина видела вчера в деревне – это он принял повод, когда она спешилась и направилась в корчму.
– Выжила, – с удивлением сказал он. – Точно, ведьма.
Тот, кто притащил Ярину, дернул ее за косу, задирая голову вверх. Ярина попыталась подняться, чтобы уменьшить боль, но ноги не слушались, а на глазах выступали слезы. Эти попытки встретили глумливыми смешками.
– Отпусти девку, – пробасили рядом. Возле частокола появился еще один мужик. Он не смеялся. Невысокий, коренастый, в латаной-перелатаной куртке, он стоял чуть поодаль, хрипло дыша и хмурясь. Мужик был в годах, старше остальных, но больше Ярина разглядеть не могла – слезы мешали.
– А тебе-то что, Жит? Жалко? Али она тебе по нраву?
Но тот, кто держал ее, все же выпустил косу, и Ярина рухнула на колени, остервенело вытирая глаза.
– Негоже девок обижать. Она сама нам все расскажет. Верно?
Говорящий сделал шаг вперед, но ее поимщик заступил дорогу, а остальные вновь принялись поджигать сухие ветки, с легкостью бросая их через забор.
– Не лезь, Жит. В доме была, значит, ведьма! – мужик вновь схватил Ярину за косу, вздергивая вверх и хватая за ворот. Ткань затрещала, Ярина зажмурилась, пытаясь побороть липкий ужас, комом вставший в горле. – Чего с ней цацкаться?
– А колдун?
Хватка ослабла, пока мужик размышлял. Ярина не стала медлить – хотелось сделать хоть что-нибудь! Убежать она не успеет, напасть не сможет, но на ее глазах третий подельник взвел самострел с болтом, обмотанным горящей тряпицей. Одно дело – ветки, но пара таких болтов, и изба займется пламенем, а потушить будет некому.
Глупо, но Ярина больше ни о чем думать не могла. Воспользовавшись тем, что детина все еще размышляет, рванулась и вцепилась зубами ему в запястье.
– Ах ты!!!
Вопль оглушил, во рту стало солоно, к горлу подкатила тошнота. Но Ярина не сдалась и не разжала зубы. Однако мучитель опомнился слишком быстро, и удар по шее свалил с ног, нож взвизгнул в воздухе, Ярина едва успела закрыть руками голову. Лезвие полоснуло левое предплечье, руку пронзила боль. Задыхаясь, Ярина попыталась отползти, зажимая рану ладонью, но пинок под ребра отбросил назад, да так сильно, что она приложилась затылком о ворота.
– Не трожь!
Поджигатели повисли на беснующемся подельнике, напоминающем разъяренного медведя. Он оглашал лес ревом пополам с отборной бранью, а Ярина сползла на землю, сжавшись в комок. Рукав быстро набряк от крови, боль уже не резала – дергала предплечье, перед глазами плыло.
Мужики продолжали бороться с ополоумевшим товарищем, а она все пыталась найти в себе силы встать. Пока отупевшее от боли сознание не выцепило на земле что-то…
От внезапного жара взмокла спина. Ярина метнулась вперед и ухватила брошенный самострел прежде, чем мужчины успели опомниться.
– Уходите! – От страха у нее даже голос прорезался.
Болт был всего один, просмоленную паклю, вдетую в наконечник, зажечь она все равно не успела бы. Надежда, что мужики устрашатся самострела в трясущихся руках, была крошечной, но Ярина должна была попытаться.
Нападавшие замерли и уставились на нее с гадливой опаской.
– Ты чего удумала? – вкрадчиво спросил владелец самострела. Сделав шаг вперед, он тут же замер, когда Ярина подалась назад, вжимаясь спиной в забор, и вцепилась в спусковой рычаг.
– Я выстрелю. – Страх ушел, сменившись решимостью. Она обречена, как и разгорающаяся избушка за частоколом, но сдаться, не пытаясь сделать хоть что-то – этого Ярина позволить себе не могла. – Уходите.
Удивление на обветренных лицах мужиков сменилось лютой злобой.
Заставить кого-то послушаться Ярине всегда было не под силу: единственная в семье, кто не унаследовал крутой нрав отца, она даже с младшим братом, родившимся на девять зим позже, с трудом справлялась. Но сейчас не отступила бы, даже будь выбор: перед глазами так и стоял дед Торопий, бережно смахивающий со стола пылинки.
– Не шали, девка.
Только один Жит заложил руки в карманы, отступая, трое приближались плечом к плечу.
Шаг. Еще шаг.
Она зажмурилась, когда мужики кинулись на нее, пальцы на затворе дрогнули. Выстрела не случилось, но и удара не последовало. В голове гудело, перед глазами заплясали ослепительные всполохи, пришлось открыть глаза, чтобы понять – ей не чудится. Впереди поблескивал прозрачный щит. Он полностью закрывал и частокол, и ее. Мужики живописной кучей валялись в десяти шагах, отброшенные его силой.
Ярина ошалело вытянула вперед руку, по кончикам пальцев пробежали искры.
Чары! Настоящее колдовство из стародавних времен окружало ее, защитив в последний миг.
– Уходите! – в третий раз повторила Ярина. Голос звенел от напряжения, срывался. – И не возвращайтесь!
Безумцами селяне не были. Щит горел так, что даже те, кто не владел колдовским даром, могли ощутить плещущуюся в воздухе силу.
