Выжить и не сойти с ума. После потери ребенка

Атомная бомба внутри*

Через пару месяцев после трагедии я осознала, что стала очень бережна к себе.

Носила себя как хрустальную вазу. Этому «помогали» сложности с передвижением ног – я ходила плавно и медленно. Кому-то я могла показаться беременной.

Беременной своим горем.

И внутри правда что-то зарождалось.

Сначала у меня была настоящая беременность. Через три месяца после трагедии. Беременность была желанной. Мы были очень рады.

Но малыши, а их было двое, с нами не остались.

Они помогли остаться МНЕ.

Однако и после потери беременности я продолжала чувствовать, будто что-то вынашиваю. Это «что-то» начало подавать сигналы жизни. Оказалось, что в нем очень много энергии.

Я уже писала о больших энергозатратах горя. Так вот, параллельно с большими затратами внутри меня образовалась небольшая атомная электростанция.

Только вот направить ее в мирное русло у меня не сразу получилось. И до сих пор получается через раз.

Поток энергии зарождался и поднимался внутри меня внезапно, сам по себе. Я не могла им управлять. Любая неуправляемая энергия разрушительна.

И эту огромную энергию я назвала «яростью».

Возможно, если бы я умела управлять такой стихией, ярость превратилась бы в мощный поток. Но я не умела.

Меня захлестывал гнев.

И его надо было как-то выражать. Я искала адекватные способы продемонстрировать его. Мне жизненно необходимо было стравливать эту огромную энергию, пока она не взорвалась внутри меня.

Я очень хотела превратить атомную бомбу внутри себя в атомную электростанцию.

Но внутри меня все же была скорее БОМБА.

Что-то, что может рвануть в любой момент. Что-то, что мало управляется мною. Что-то, с чем я боюсь взаимодействовать.

Я стала тратить очень много энергии на создание саркофага для этой бомбы. Чтобы не подорваться на ней самой и не взорвать пару стран вокруг себя. Иногда казалось, что заряд моей бомбы может уничтожить весь мир. За первые полтора года после трагедии я стала опытным сапером.

Сапером, который принял свое бессилие разминировать заложенный внутри самого себя заряд. Сапером, которого хотя бы хватает на то, чтобы оберегать от внутреннего взрыва всех вокруг.

А угроза взрыва неоднократно была совсем рядом.

Горе продуцирует огромную энергию внутри горюющего. Настолько огромную, что часто все силы уходят на ее контейнирование.

Неприлично же выйти на улицу, взять и взорваться прямо в ее центре?

Я долгое время думала, что антидепрессанты выписывают для того, чтобы поставить предохранитель на взрыватель. Но при очень большом заряде антидепрессанты не помогут.

Религия знает секрет разминирования таких бомб.

У верующих людей иногда получается прийти в такое смирение, что бомба превращается в молочную реку с кисельными берегами.

Мне этот способ не сильно помог. Хотя я очень хотела, чтобы помогло.

Я молилась везде, куда меня заносило. Я молилась в своем любимом монастыре Монсеррат. Я молилась в парижской церкви Сакре-Кёр. Я молилась Черной Мадонне в Канделарии на Тенерифе. Я молилась в Казанском соборе Санкт-Петербурга. Я молилась в церкви в Олимпийском парке в Сочи.

Заряд со мной до сих пор.

Потом я попала к одной видящей женщине, живущей далеко от Москвы. Спасибо интернету. И она увидела мою бомбу внутри. Я обрадовалась!

То, что вижу не только я, становится чуть более управляемым!

– Ты думаешь, что это бомба, – сказала она. – А это зерно, которое прорастает в тебе. И это зерно несет в себе большие изменения. Горе его активировало. Просто дай ему прорасти.

Я даю. Насколько меня хватает. В последнее время хватает ненамного. Меня сносит внутренней энергией, как ураганным ветром сносит путника в пустыне. Я хватаюсь за все вокруг, чтобы не улететь.

В моем внутреннем саркофаге по-прежнему огромная энергия.

Пока я учусь с ней взаимодействовать.

Когда любое счастье коробит*

Когда произошла трагедия, у меня было чувство, что я ненавижу всех людей на улице.

Потому что у них живы дети. Потому что они не знают, что такое запредельная боль. И я тоже об этом не знала ДО.

А потом я вышла на неизвестный до этого уровень БОЛИ. И каким-то чудом выжила. Но ощущение оторванности от мира остается до сих пор. Оно уже намного меньше.

С миром меня примирил ковид – то, что люди стали испытывать три или пять процентов боли от моего состояния, сделало нас ближе. Первые два месяца жесткого испанского карантина я радовалась.

Радовалась тому, что мир хоть немного начал меня понимать. Но счастье вокруг очень сложно воспринимать до сих пор.

Почему у меня постоянная боль, а у других людей проблемы уровня «сломался ноготь»? Особенно когда эти другие говорят: «Я так тебя понимаю, у меня тоже умер попугайчик, когда мне было пять лет!»

Я осознала, что мне очень сложно справляться со счастьем окружающих. Чужое счастье становилось раз за разом моей собственной ретравматизацией. Я чувствовала себя забытой Богом, который все еще раздает счастье и радость всем, только не мне.

И я нашла для себя практику – каждый день радоваться чужому счастью.

Самым большим для меня вызовом стало поздравлять чужих дочерей с днем рождения. Но день за днем я старалась делать это искренне! Как будто за это мне пришлют дополнительные баллы в карму.

У меня не осталось дочерей, тогда я могу хотя бы радоваться за чужих.

Иногда друзья стараются скрыть от тебя радость.

Так я случайно узнала о вчерашней свадьбе когда-то очень близкой подруги. Она рассказала о свадьбе другой моей подруге, с которой я их и познакомила. После трагедии и та и другая просто вычеркнули меня из своего круга. И вот они бывают счастливы где-то отдельно, скрывая весь процесс от меня.

Думаю, просто не хватило внутреннего процесса подумать, что мне будет больно. А может быть, и хватило.

В любом случае это не моя война. Пусть радуются. Без меня и моих ресурсов, которые обе из них когда-то могли получить.

Чужая радость коробит, а свою радость хочется защитить от чужой боли.

Я все понимаю, но это не значит, что мне не больно от этого.

Зато я могу радоваться беременностям. Беременностям моих клиентов, потому что я помогла прийти к этому результату. И я радовалась беременности Даши, потому что Даша и Хорхе как никто помогали мне после трагедии.

Но это не значит, что эта радость не приносила мне боль.

У других что-то происходит.

Празднуются свадьбы, рождаются дети. А мой мир словно застыл в одной точке после трагедии. И когда друзья тебя вычеркивают из мира счастья, это очень больно.

Словно на тебя махнули рукой. Навсегда. Ты уже будто символизируешь горе и неудачи. Проще скинуть тебя со скалы, как в Спарте поступали с нездоровыми детьми.

Я долго пыталась понять, что мне с этим делать.

И осознала, что я свободна радоваться, когда мне радостно. Я свободна отдаваться боли, когда мне больно.

Просто мне уже МОЖНО ВСЕ!

Если кто-то хочет скрыть от меня свою радость – это принадлежит этому человеку. Решение каждого – его право. Но и продолжение общения со мной – это дело и задача такого человека, а не моя. Если кто-то захочет снова общаться, его задача – найти ко мне подход.

Моя задача – быть в согласии со своими чувствами. И я вижу, что уже могу радоваться счастью других. Мне хорошо от этого.

Если в мою жизнь возвращается радость, значит, я выбрала ЖИЗНЬ.

Новую жизнь после смерти любимых.

Масштабы гималаев жизни и смерти**

Я хочу сегодня поговорить о масштабах жизни.

Мне кажется, масштабы жизни человека простираются от самой большой радости до самого большого горя, случившего с ним.

Отсюда развивается масштаб чувствительности и нечувствительности к другим событиям. И масштаб центрированности на себе или на себе подобных. Очевидно, что я очень центрирована на теме родителей, потерявших детей. Расскажу подробнее, о чем я. Когда человек проживает такое большое горе, как смерть ребенка, какие-то тяготы обычной жизни перестают казаться проблемами. Например, сложно воспринять как ТРАГЕДИЮ, когда подругу, у которой все в семье живы, увольняют с работы. Или оказалось, что у ее бойфренда есть любовница. Раньше бы это очень ранило.

Долгое время испытываемая на максимуме огромная БОЛЬ приводит к нечувствительности к обычным жизненным тяготам окружающих. Если у них ВСЕ живы.

Вот это «если ВСЕ живы» становится основным разграничителем внутреннего датчика тяжести проблем окружающих.

Прошлой осенью я была на вебинаре по авторскому праву. Мои студенты прислали свидетельства того, что мою интеллектуальную собственность в Сети воруют. Вебинар вела молодая, я бы даже сказала, юная девушка, которая с полным драматизма взглядом спрашивала аудиторию:

– КАК, вы думаете, себя чувствует автор, когда узнает, что его авторские права нарушены?

Ведущая сделала мхатовскую паузу и замолчала.

– Он чувствует себя словно с него сняли живьем КОЖУ! – вдохновенно ответила она себе.

Мне в этот момент захотелось вывести эту девушку из кадра и сказать:

– Дорогая ведущая, не дай тебе Бог узнать, каково это на самом деле – чувствовать себя БЕЗ КОЖИ долгое-долгое время. Не говори, пожалуйста, о том, чего ты, к счастью, не знаешь.

Вместо этого я вышла из комнаты вебинара сама, потому что не могу взять что-то полезное от человека, который рассуждает о том, о чем не имеет ни малейшего понятия.

Для кого-то узнать о нарушении авторского права – самая большая трагедия.

В моей системе координат все, что можно изменить, трагедией не является.

Я не могу долго находиться в обществе, где с большой долей трагизма обсуждаются какие-то моменты жизни, которые для меня в масштабах произошедшего являются просто пустяками.

Жизнь людей БЕЗ больших потерь и жизнь людей, проживающих БОЛЬШИЕ потери, отличается ценностями и акцентами.

Масштаб жизни родителей, потерявших детей, отличается от обычных родителей, как Гималаи от холмистой равнины. Это не лучше и не хуже. Это по-другому.

Я помню, как в 2011 году проводила семинар для пар в Непале. У нас была очень насыщенная программа: почти каждые два дня мы путешествовали по стране, начав со столицы Катманду, затем мы переместились в Покхару. Далее нам надо было лететь на маленьком самолетике в Гималаи.

В самолете нельзя было встать в полный рост. Когда наша группа заняла места, в салон вошла стюардесса в национальном костюме, расшитом золотом. Выглядела она так, словно вчера выиграла конкурс «Мисс Вселенная». С поклоном каждому пассажиру стюардесса раздала нам ватные шарики для ушей, чтобы не так сильно слышать гул самолета.

И мы полетели! Сначала мы летели над равниной, но вот в окне иллюминатора увидели горы. Мы влетели в узкое и глубокое ущелье и долго летели с видом на отвесную горную скалу с одной стороны и с таким же видом с другой стороны.

Чудом крылья самолетика ни разу не коснулись стен ущелья. Возможно, это был специальный аттракцион для туристов. Впечатляюще.

Самолет приземлился в селении Джомсон на высоте 2400 метров над уровнем моря. В отель в стиле средневекового замка с горящими факелами в коридорах нас привез… трактор. Про асфальтовые шоссе на такой высоте можно было забыть. По краям дороги валялись огромные валуны.

Отель стоял на обрыве с огромными панорамными видами на величественную Аннапурну, одну из самых высоких гималайских вершин. «Какой масштаб!» – хотелось кричать от восхищения.

Знала бы я, как развернется всего через восемь лет масштаб моей жизни. Я бы пересмотрела свое отношение к масштабам. Но все познается в сравнении.

Холмистые равнины в моей жизни тоже были.

В 2013 году я два раза шла по Пути святого Иакова в Испании. Прочитав книгу Пауло Коэльо «Путь мага» и вдохновившись этой идей, я собрала небольшую группу из своих клиентов и друзей, и мы отправились в путешествие. В первый раз в мае 2013 года мы шли по Французскому пути, в октябре 2013 года мы покоряли Португальский.

Дорога большей частью пролегала по холмистым равнинам. Это было очень красиво. Но когда ты идешь очень долго, ты устаешь. И любой подъем, даже под углом десять градусов, кажется непосильным. В этот момент равнина становится твоими Гималаями.

Как-то одна участница группы так устала, что в полутора километрах от города уселась прямо на дорогу и сказала, что дальше не пойдет. Я, как негласный лидер группы, не могла оставить ее там. Я села рядом, и мы провели спонтанную психологическую сессию. После чего даже успели на ужин с нашей группой в отеле.

Когда же мы подходили к цели пути – столице Галисии городу Сантьяго-де-Компостела, – другой участнице группы стало больно наступать на ногу. Она не могла быстро идти. Даже учитывая то, что мы шли не по Гималаям, а по холмистым равнинам. Я осталась ее сопровождать.

Мы вошли в город последними и подошли к собору святого Сантьяго перед самым началом службы. Перед входом в собор моя подруга упала на колени и расплакалась от счастья.

Она покорила свою Аннапурну в этот момент.

Для чего я это пишу? У каждого свои Гималаи и холмистые равнины. Любые сравнения мало приемлемы в масштабах разных судеб.

Но очень важным фактором является УВАЖЕНИЕ к судьбе любого человека. Особенно если вы знаете, что этот человек пережил смерть ребенка.

Тем не менее я бы не смешивала Гималаи с равнинами. Когда периодически на практических конференциях, посвященных помощи при проживании горя, из зала раздаются вопросы «А можно ли применять рассказанное к смерти хомячка, к ситуации развода или потери работы?», мне хочется сказать: НЕЛЬЗЯ!

НЕЛЬЗЯ, потому что важно УВАЖАТЬ БОЛЬШИЕ ПОТЕРИ.

Если у вас пока таких потерь не было – вам повезло. Но УВАЖЕНИЕ – это необходимый минимум для того, чтобы быть рядом с теми, у кого они произошли. А для других потерь я сделала специальную конференцию «Потери и судьбы». Чтобы не смешивать наши масштабы.

Когда для конференций для родителей, потерявших детей, мне предлагают темы разлуки с детьми, я сочувствую переживающим разлуку и мягко отказываю. Потому что в этом случае ребенок далеко, но ЖИВ. Есть надежда, что когда-нибудь разлука закончится. В случае родителей, потерявших детей, разлука тоже имеет конечный пункт.

Когда мы перейдем в тонкий мир и встретим там наших детей у входа.

И тогда наши масштабы полностью совпадут.

Правдивый ужас, или ужас правд**

Одно из важных первых признаний родителям после смерти ребенка приходится делать самостоятельно.

Это признание ПРАВДЫ ситуации, в которой они оказались. Это случается далеко не сразу. У меня, например, оно случилось спустя полтора года после трагедии. Правда ситуации оказалась ужасна.

Я могу сказать с вероятностью 99 %, что это самая тяжелая и обрушающая ситуация в моей жизни. И вижу, что чудом осталась в живых и не сошла с ума. Я осознаю, что прошла через такой ужас, сквозь который части людей было бы невыносимо пройти. Они бы на этой ситуации закончились.

И я признаю свою СИЛУ в том, что выжила на этой растяжке БОЛИ и ЛЮБВИ. Хотя это временно, несомненно. Все мы там будем, и наши дети нас там будут встречать.

Правда в том, что все ТАК ужасно, как вам кажется. Даже если иногда вы в это не верите. Даже если близкие говорят, что «все будет хорошо»!

НЕ БУДЕТ!

Будет ВСЕ по-другому!

Хотя бы потому, что вы будете другими. Абсолютно.

С признания того, что все, что произошло, по-настоящему ужасно, начинается движение ВВЕРХ. Да, как это ни странно.

Пока мы ищем обходные пути, не верим до конца в случившееся, мы внизу. Нам там легче. А потом мы осознаем, что все ужасно настолько, насколько мы не могли себе и представить.

Начинается движение ВВЕРХ, потому что мы наконец обретаем СВОЙ МИР.

Мир, в котором слишком многое УЖАСНО, но этот мир – НАШ. Мы наконец находим свою геолокацию, считываем координаты и можем вызвать спасателей. Если мы нашли себя и свой мир, отсюда мы можем начать движение на выход из этой страны горя.

Выход из горя начинается с признания его факта не только головой, но и сердцем.

Голова горе может признать почти сразу. Признать головой – не значит понять или принять. А вот признать сердцем, что горе – это твоя реальность, ОЧЕНЬ больно. И как любое живое существо хочет убежать в безопасность, наше сердце делает то же самое.

Оно убегает в безопасность через НЕПРИЗНАНИЕ тяжести произошедшего. Это не голова говорит чаще всего «Не могу поверить». Это сердце.

И самая большая АНТИсинхрония заключается в том, что большинство окружающих констатирует факт трагедии, произошедшей с нами, почти сразу же, просто потому что НАША трагедия для них безопасна. Они все увидели, согласились, что это «тотальный ужас», и пошли дальше.

А горюющий родитель не способен из своей боли и небезопасности признать сразу: все, что произошло, – это на самом деле правда, и это именно так ужасно, как кажется.

Родителю в горе надо еще дожить до этого осознавания. И когда оно нас догоняет, становится очень БОЛЬНО.

Когда РАЗУМ и СЕРДЦЕ входят в синхронию осознавания реальности ГОРЯ, это похоже на атомный взрыв и полет в пустоту одновременно.

Но некоторые БОЛЬШИЕ ВЗРЫВЫ формируют ВСЕЛЕННЫЕ.

Важно, чтобы хватило сил дойти до этой точки. Чтобы переродиться от этой боли и начать движение ВВЕРХ.

Я замечаю, что сегодня мне диктуют какие-то особенно красивые фразы. В проживании все эти взрывы боли крайне некрасивы. Никто не хочет перерождаться, разлетаясь на тысячу маленьких кусочков.

Но нам выпала эта доля. Нам выпал этот шанс. Признайте, что вы проживаете НЕВОЗМОЖНОЕ.

Если вы тот, кто рядом с горюющим родителем, признайте, что человек рядом с вами проживает НЕВОЗМОЖНОЕ. Это вернет родителю в горе часть его ДОСТОИНСТВА.

Горе можно проживать с достоинством. Если называть ВЕЩИ своими ИМЕНАМИ. Прожить опыт невозможного в жизни выпадает не всем.

Но можно признать особое достоинство тех, кому этот опыт выпал.