Kitobni o'qish: «Личный поверенный товарища Дзержинского. В пяти томах. Книга 4. Гром победы»

Книга 4. Гром победы

Глава 1

Победа приближалась неотвратимо. Это уже понимали все, даже те, кто был уперт так, что на нем клейма партийной канцелярии ставить некуда было. Так и казалось, что в воздухе реют строчки сенатора и по совместительству пиита Гаврилы Романовича Державина:

Гром победы, раздавайся!

Веселися, храбрый Росс!

Звучной славой украшайся.

Магомета ты потрес!

Мы ликуем славы звуки,

Чтоб враги могли узреть,

Что свои готовы руки

В край вселенной мы простреть.

Гимн сей был написан по случаю взятия крепости Измаил войсками Александра Суворова, но сейчас под его звуки Краснознаменные дивизии орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого рвались к европейскому Измаилу – у коего в союзниках была и ранее блистательная Порта, и многие страны, на знаменах которых сиял полумесяц. Много у них было общего и много их объединяло, взять хотя бы общую ненависть к иудеям.

Звук гимна был слышен не только в рейхсканцелярии, но и в Белом доме в Вашингтоне и в резиденции на Даунинг-стрит, десять в центре Лондона. Там прекрасно понимали, что если они опоздают к концу войны, то русская армия может просто-напросто попереть их с освобожденных территорий, имея полное право на все, куда ступила нога русского солдата. И против законов войны все доводы являются совершенно неубедительными.

В середине марта меня вызвал Мюллер.

– Как дела, коллега Казен? – ехидно осведомился он.

– Все в порядке, господин группенфюрер, – ответил я.

– Как вы посмотрите на то, если мы присвоим вам очередное звание – штандартенфюрер, – спросил он, – время военное, сроки выслуги значительно сокращаются, да и дубовая веточка на ваши петлицы будет хорошим украшением.

– А нужно ли это, господин группенфюрер? – ответил я вопросом на вопрос. – Если наша победа будет зависеть от количества штандартенфюреров, то мы можем победить через неделю.

– Даа, воспитал я вас на свою голову, – протяжно сказал Мюллер, – смотрите, не вздумайте ехидничать где-то в другом месте, там я вам вряд ли смогу помочь. Вернее, неизвестно, захочу ли я вам помогать. Вы меня поняли?

Я кивнул головой.

– Вот приказ о вашем производстве, распишитесь, – и он протянул мне лист приказа о присвоении очередных званий по ведомству гестапо. – А вот за это распишитесь отдельно.

Я расписался в двух документах и взял в руки карточку, запаянную в тонкий целлулоид. Это было удостоверение на имя штандартенфюрера Дитриха фон Казена унд Либенхалле. Предъявитель сего удостоверения имеет право делать все во имя Рейха и на благо Рейха. Подписи Гиммлера и Бормана. Печати партийной канцелярии и канцелярии рейхсфюрера.

– Так уж и все? – усомнился я.

– Все, коллега Казен, – заверил меня Мюллер. – И в первую очередь – вы должны убраться со стариком в самое безопасное место. Куда, решите сами. Никаких командировочных документов, приказов об убытии, снятия с довольствия и прочей строевой чепухи. Вся документация попадет в руки англичан или русских, и сразу начнутся поиски вас и вашего объекта. Это нам не нужно. Будете действовать на свой страх и риск. Мы не потерпим поражения в войне. Будет временная неудача. Война начнется тогда, когда Кейтель поставит свою подпись под актом о безоговорочной капитуляции. Мы еще покажем всему миру, кто победил на самом деле. Вы должны создавать финансовую сеть по всему миру. Высшим пилотажем будет такая система, когда запущенная в одной из стран мира некая сумма вдруг потеряется в процессе перечисления с одного счета на другой. Но она не потеряется, просто она возникнет на одном из счетов, которым будет владеть член нашей организации. Вы меня понимаете? По вашей заявке курьер доставит вам необходимую сумму в любую точку мира. Вот для этого и нужен вам этот документ. И не бойтесь использовать силу там, где не помогают уговоры и хорошее отношение. Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер, – ответил я и вышел из кабинета.

Практически я был запущен в свободное плавание.

Дед Сашка жил на вилле и занимался разбором трав, которые ему присылали со всей Германии и тех стран, где авторитет фюрера германской нации был еще высок или, если не высок, то там стоял сапог немецкого солдата. Я стоял и смотрел на моего уже старого друга, который был занят своим делом и для него то, что творилось на улице, являлось лишь элементом, отвлекающим его от основных занятий.

Так, вероятно, и Архимед Сиракузский рукой отодвинул римского воина, который загородил ему солнце. Так и дед Сашка совершенно не обращал на меня внимания и не слышал, как я вошел в его комнату, напоминающую то ли мастерскую, то ли лабораторию. Дед любил заниматься всем, переключался с одного дела на другое с неимоверной быстротой и никогда не чувствовал, что такое скука или безделье.

Я стоял и думал над своей судьбой. До определенного момента я был гражданином Великого государства – Российской империи. Потом Российской империи не стало. На ее месте появилась Советская империя, но в ней мне не нашлось места.

Это как в уравнении, поменяли знаки, положительные стали отрицательными, отрицательные – положительными. Два каторжника стали положительными, два положительных обывателя так и остались положительными. Положительный человек, якшавшийся с каторжником, стал элементом отрицательным, так и каторжник, пообщавшийся с человеком положительным, оставался отрицательным. Как ни крути, а при всех математических выкладках число отрицательных элементов должно быть равно количеству положительных, иначе корабль государства либо пойдет на дно, либо взлетит вверх.

Отрицательные элементы тянут корабль на дно, но положительные вытягивают его наверх. Поэтому и руководители советской империи не всех положительных людей пустили под нож, понимали, что с одними каторжниками и челкашами им не построить светлого будущего для своих детей. А дети челкашей и так проживут.

А кто я для этого государства в начале 1945 года? Никто. По большей части элемент отрицательный. Я передавал стратегическую информацию, но чувствовал, что мне не доверяют как классово чуждому элементу, да еще работающему в карательных органах Рейха. Я мог бы выложить все, что я знал, меня бы, может, и орденом каким-нибудь наградили, посмертно.

Интересно, а Вилли Лемана, советского агента, работавшего с нами бок о бок в гестапо, наградили каким-нибудь советским орденом? Уверен на сто процентов, что нет. Раз провалился, то значит, что всех выдал. А раз всех выдал, так значит – враг. А врагов не награждают. Если после его ареста не было других провалов, то это просто хитрость гестапо.

Если бы я выложил все, как Леман, то и меня ждала бы его судьба. Вот штука жизнь! Для государства, которое верит тебе и которое стоит на твоей стороне, жизнь отдать не жалко. Даже немцы, которых мы в то время считали поголовно фашистами, по-человечески относились к своим гражданам и тем, кто служил им. Их считали людьми, а всех других – недочеловеками.

Нельзя противопоставлять себя всему миру. За это они и получат свое по полной мере. Но почему же я, русский по своей сущности, верящий в нашу победу и знающий, что она уже близко, с каким-то внутренним содроганием жду прихода своих соотечественников? Я не делал ничего во вред моей родине, но со мной даже церемониться не будут. Коммунисты не церемонятся со своими же соратниками по партии и по борьбе с фашизмом. Поэтому, я принял для себя твердое решение уходить в безопасное место вместе с дедом Сашкой.

Глава 2

– Здоров, дед, – довольно бодро сказал я.

Дед Сашка даже не вздрогнул. Слышал, старый лис, как я вошел и спокойно занимался своим делом, ожидая, когда я выйду из своих дум.

– Здоров, мил человек, – сказал дед, – что-то ты сияешь как новенький пятак. Никак твои начальники тебя генералом сделали. Так, тащи давай бутылку, обмывать звездочки будем.

Да уж, дед зрит прямо в корень. То ли по мне действительно можно читать все, что происходит, то ли у деда все-таки есть сверхспособности видеть все на три метра ниже земли.

– Генерала не генерала, – сказал я, – но в полковники произвели, и билет на дальнюю дорогу выдали.

– Уж, не в Америку ли, – хитро улыбнулся дед Сашка. – Вместе поедем, али как? А то я, почитай что, сообщником твоим стал, с гестапо общаюсь, а за это у нас на родине по головке гладить не будут. Так что, дорога у нас одна, куда ты, туда и я.

– Вместе, дед, вместе, – сказал я, – только вот думать будем вместе, куда нам свои стопы направить.

– Подумать оно не помешает, конечно, – ответил дед Сашка, – ты уж сам и реши, где нам будет лучше, только вот хотел я подругу свою с собой забрать. Она хоть и из благородных будет, но баба хорошая и душевная. Если не забрать ее, то отвезут ее на родину и сгинет она все равно в колымских лагерях. Как ни крути, а ей только одна дорога с нами.

– Добро, дед, – сказал я, – она нам в обузу не будет. Вы как мои отец и мать, а я ваш сын, сопровождаю вас от ужасов большевизма. Вот и легенда есть. Документы подружке твоей сделаем. Сегодня же и поедем к ней, возьмем все данные, не будем затягивать. А как вернемся, так и звездочки мои обмоем. Только никаких звездочек уже нет. Одна ветка дубовая на петлицах.

– Все равно, как у генерала, – стоял на своем дед, переодеваясь в цивильный костюм.

Вряд ли кто-то узнал бы в представительном господине прежнего деда Сашку. Он так научился входить в банки, что у всех клерков сразу появляется желание как-то услужить богатому с первого взгляда человеку, а вдруг он окажется тем рождественским волшебником, который каждый год превращает золушек в принцесс, а бродяжек в прекрасных принцев. А как на него смотрят женщины? С вожделением, прекрасно понимая, что это не мальчик, у которого гормоны прыгают в разные стороны, а искушенный в любовных делах человек, одним словом – гурман, который и сам насладится любовью и даст отпить из ее таинственной чаши.

В отношении герра Александера классики правильно подметили, что бытие формирует сознание. Это определение глубоко индивидуально и подходит не ко всем. Смотришь иной раз на человека, который ест и пьет на серебре, спит на раззолоченных кроватях, носит тонкие шелка, ходит в театры и на выставки, читает умные книги, а все такой же, как в тот день, когда на него упала финансовая или деловая удача.

Тут все дело в математике. Обратная пропорция: чем изящнее человек тычет дорогой вилкой в икру, тем короче у него линия аристократизма или просто интеллигентного образа жизни.

На знакомой нам двери висела записка с надписью, что прием не ведется. Мы позвонили в дверь. Нам открыла женщина в одежде медицинской сиделки. Я ничего не стал объяснять и говорить, просто сунул ей под нос гестаповский жетон, и мы прошли в комнату.

Гадалка лежала в кровати. При виде нас она улыбнулась, но улыбка получилась какая-то невеселая. Вымученная.

– Как я рада видеть вас, – сказала она по-русски. – Хоть перед смертью увидеть родных людей и иметь возможность попросить их поклониться от меня русской земле.

– Ты куда это собралась? – весело заговорил дед Сашка, пытаясь разогнать тягостную атмосферу в комнате больного человека.

– Ты сам знаешь, Александр, – сказала дама и замолчала.

Молчали и мы.

– Я так хочу поехать с вами, – сказала она после некоторой паузы, – но не могу. Вся моя колода сыграна, остался джокер в руке, и он скоро упадет на пол. Александр, не балагурь. Ты сам все видишь и понимаешь. Посиди рядом и послушай. Передо мной сейчас открытое окно и я вижу, что будет впереди, только я там буду по другую сторону от вас. Насколько глаз мой видит, вам все и расскажу.

Война закончится примерно через месяц. Союзники перегрызутся между собой и будут грызться постоянно, держа весь мир в напряжении развязывания новой войны. Войны будут идти не прекращаясь. Только зальют один пожар, возникнет другой. Кто виноват в этом? Никто. Это земля сама регулирует количество людей на ней обитающих. Все болезни и вирусы идут от земли, от Вселенной.

Система мироустройства рухнет. Первой падет Британская империя. За ней Российская империя. Колонии получат независимость, изгонят колонизаторов и погрузятся в ту среду, из которой их пытались вытащить и приобщить к цивилизованному миру. Никого нельзя делать счастливыми помимо их воли. Чукча счастлив, когда поймает рыбину или забьет на праздник оленя. Ему нет дела до того, что там говорят в Лиге наций.

Мощь государств будет зависеть от того, кто и сколько успел ухватить в этой войне. Больше всех ухватила Америка, получившая право выпуска мировой валюты. Она и будет готовить мир к новой мировой войне против России. Ей не нужно золото, ей нужна бумага на печатание денег и изготовление пипифакса.

Советский Союз распадется на части. Все бывшие российские губернии, объединенные в союзные республики, станут злейшими врагами России, вступив в один блок с теми, кто ходил походами на Россию.

Россия и сама не без греха, но стремлением к мировому господству не грешила. Коммунисты не в счет, им дали укорот под Варшавой в 1920 году.

После войны Советский Союз создаст свою зону влияния в странах, освобожденных Красной Армией, но и они снова вернутся под крыло Америки.

Америка будет покупать всех бывших союзников России и оставит ее в изоляции. Будет пытаться подчинить себе ее экономику и расчленить на губернии-государства.

Только исламский мир придет на помощь России и прорвет кольцо окружения. Мусульмане заполонят Европу и Америку, придут к власти в штатах, землях, областях, провинциях. Станут президентами и премьер-министрами, установят исламское господство во всем мире, кроме России и Китая.

И вот тогда начнется следующая мировая война за исламское господство, которая уничтожит остатки Европы, Америку и государства правящего ислама.

Россия и Китай понесут огромные потери, но выживут вместе со странами третьего мира и будут основой новой цивилизации без религий, во имя жизни на Земле. Человеческая жизнь будет основой новой идеологии, подразумевающей действительное равенство между расами и нациями.

– СССР не распадется никогда, – уверенно заявил я, – основа союза – это Россия, собранная государями нашими по крупицам, и каждому народу были дарованы одинаковые права.

– СССР распадется, – сказала гадалка. – Не у всех одинаковые права. Те, кто у власти, сами создадут условия для распада страны. Воспитают национальных интеллигентов и отдадут им российские земли, чтобы они чувствовали собственную значимость… ааах, – тяжело вздохнула дама, – я вижу войну между Украиной и Россией. В эту войну вступают все новые бывшие республики, надеясь на помощь из-за океана. Им помогут деньгами, но не больше. И только жесткие действия России принудят бывшие российские народы к миру…

Женщина замолчала и закрыла глаза. Все, что она говорила, похоже на бред. Такого не может быть потому, что этого не может быть никогда. Если бы это было умозаключение человека, постоянно интересующегося политикой, то были бы названы французская колониальная империя, японская, бельгийская, голландская и португальская. Выброшу все это из своей головы.

– Не выбрасывайте это из головы, – тихо сказала гадалка, – я говорила только о больших империях, потом проверите, права ли я была. Тяжело уходить, зная, что ты бессильна что-то сделать для своей родины. Не везет России с царями. Александр, – сказала она деду, – подойдите и обнимите меня.

Дед Сашка подошел к постели и обнял женщину. Через несколько минут он встал, и я увидел в уголках его глаз слезы.

– Преставилась, – тихо сказал он и вышел из комнаты.

Глава 3

Похороны прошли тихо. В числе провожавших были только мы с дедом Сашкой. Да еще священник православный был. Отпел свое и ушел. Сообщил Господу о прибытии новой души, помолился за нас, живущих, поклонился и ушел по своим делам, предчувствуя, что освободители его по голове не погладят за то, что он православный, а живет во вражеском логове.

Клиентура у покойной была обширная, но никого она не допускала близко к себе. Никто не мог сказать, что он находится в числе ее приятелей. У таких людей никогда не бывает друзей. Пока она была при деле, предсказывала, гадала, то и знакомые были. Как заболела, так все знакомцы и исчезли. Это как у портнихи или у человека при нужной должности. Все друзья. А как только перестал шить или с должности ушел, так вокруг никого и нет.

Был человек, и не стало человека. Только на кладбище останется деревянный крест с табличкой. И дерево тоже не вечно. То, что в земле, сгниет и крест упадет. Его отнесут на свалку. Останется пустая земля. Никто не будет знать, что здесь была могила и что здесь похоронен какой-то человек. Придут новые люди, похоронят другого человека. И так будет продолжаться до тех пор, пока вся наша земля не превратится в сплошное кладбище.

– Пойдем, дед, помянем, рабу божью, – сказал я, пригласив деда Сашку к себе в квартиру. – Вроде бы и в уме своем была, а говорила невероятные вещи, может, у всех так бывает, что рассудок сначала покидает человека, а потом уже душа наша. Пусть земля ей пухом будет.

Выпили не чокаясь.

– Рассудок у нее никуда не делся, – сказал дед, – в своем уме она была. Она мне еще не такое рассказывала. Она точно сказала, когда будет революция. Предлагала мне вместе с ней ехать за границу. Да только что я буду делать вдали от России? Не поехал. А я ведь не все в крестьянах был.

Познакомились мы с ней давно. Я тогда молодым фабричным рабочим был. Помогал ей по хозяйству, а она меня грамоте учила. Много знала. С духами общалась. Дух моего тятеньки вызывала. Старик грозный у меня был и сказал, чтобы я у умных людей учился и в люди выбивался. Я школу экстерном закончил и коммерческое училище. Меня на фабрике в конторщики произвели. Вот тогда мы и стали жить вместе, только венчаться не торопились, потому что она из дворян была, а я крестьянского происхождения, только никто об этом не знал.

– Что же она тебе такого рассказала, что ты в нее безоговорочно поверил, – спросил я.

– Рассказала она мне, что со мной будет, если я останусь в России. Все как есть сбылось, – сказал герр Александер. – Даже о твоем приезде говорила. Истинный крест, – дед Сашка мелко перекрестился, – говорит, начнется война большая. Немец снова придет. До самой Москвы дойдет, а к тебе в деревню приедет русский в черной немецкой форме и будет твоими знаниями трав интересоваться, а потом с собой тебя заберет. Только судьба меня ждет незавидная. Убьют меня. Если останусь один, без тебя, все равно убьют. Если буду вместе с тобой, все равно убьют. Даже дату сказала.

– Успокойся, старик, – я похлопал деда Сашку по плечу, – я твоя защита. Если что-то будет, то мы с тобой по капельке выпьем, и не будет нас здесь. Будем начинать новую жизнь в другом времени.

– Не успею я капельки свои принять, – сказал дед Сашка, – зато жизнь я прожил не зря. Детей вырастил. Дом у меня крепкий. Садик небольшой. Все как Бог нам заповедовал. Был бы там, судьба была бы такой же. От нее никуда не уйдешь.

– А если бы ты согласился и с дамой своей за границу уехал, то как бы сложилась твоя судьба? – спросил я.

– Все было бы так же, – сказал старик, – занялся бы коммерцией, имел бы успех и богатство, мы бы обвенчались, да только все равно меня должны убить. В какую сторону ни бросайся, а в назначенный день меня ждет блондинка с косой.

– Почему блондинка? – не понял я.

– Сказала она мне, что смерть моя будет в виде девушки с белыми волосами, – сказал дед Сашка, вздохнув, – я от этих блондинок как черт от ладана шарахаюсь.

Вроде бы о серьезных вещах мы говорили, да что-то недоверие у меня было от всего, что я услышал в последнее время. Сейчас война и никто ни от чего не гарантирован. Я в Кракове шел по улице спокойно и получил несколько пуль в спину. А здесь бомба упадет, и пикнуть не успеешь.

Нужно успокоить деда и сказать, что мы с ним поедем в Испанию. Нужно проскочить юг Франции, пока союзники не освободили Францию полностью. В Испании и места знакомые, и к немцам там отношение вполне нормальное.

Испанцы сильно не участвовали в войне против СССР. Так, послали в район Сталинграда «Голубую дивизию», да ее там сильно потрепали, а морозы вообще выгнали испанцев домой. Вояки они еще те. Тогда голубой цвет не имел каких-то особых ассоциаций, так как не было теории о голубой крови у некоторой части мужского населения и название «Голубая дивизия» звучало вполне пристойно.

Мой добрый друг штурмбанфюрер Мацке, ведавший визами, устроил мне испанские визы в наши аргентинские паспорта. В одночасье мы с дедом сняли свои шкуры и стали иностранцами в агонизирующем третьем Рейхе.

В Испанию мы полетели на частном самолете. Конечно, самолет был не частный, он находился в ведомстве рейхсмаршала, но по личной заявке Мюллера он был выделен в мое распоряжение. Обыкновенный четырехместный гражданский самолет. Маленький, тихоходный, с четырьмя канистрами бензина за задними сиденьями.

– Это для чего? – спросил я пилота.

– Для беспосадочного полета не хватит восьмидесяти литров, чтобы приземлиться на ближайшей к границе посадочной площадке, – ответил он, – вот сюда мы будем доливать, – он показал горловину в кабине и жестяную лейку, – и долетим. Будем надеяться, что нас не собьют.

– Кто же будет стрелять по гражданскому самолету? – спросил я.

– Любителей много, – усмехнулся пилот. – На таких самолетах летают люди с туго набитыми чемоданчиками. И немало моих коллег упокоилось в земле, так и не долетев до пункта назначения.

– Мы люди везучие, – успокоил я его, – мы обязательно долетим.

– Долетим, так долетим, – как-то устало согласился пилот, – через час – полтора я буду готов, а вы пока погуляйте здесь или зайдите в нашу столовую, подкрепитесь. Хотя, не советую это делать, потому что тряска будет такая, что потом неделю самолет отмывать придется.

Глава 4

Через час, когда мы возвращались к самолету, нас остановил патруль фельджандармерии. Три «фельда», лейтенант и два фельдфебеля в прорезиненных серых плащах с металлическими бляхами на цепях. Имперский орел и надпись «Feldgendarmerie» отсвечивали похоронным блеском. На бляхе одного из фельдфебелей блестела свежая вмятина то ли от пистолетной, то ли автоматной пули, они все одинаковые, но бляха спасла жизнь своему хозяину. У «фельдов» были особые права расстреливать на месте дезертиров и паникеров. Чекистские заградотряды в подметки не годились полевой жандармерии.

– Стой! Ваши документы, – для таких людей даже гестаповский жетон не указ, тем более, если его хозяин в цивильной одежде и этого жетона при нем нет, как нет и удостоверения, что он штандартенфюрер из четвертого управления РСХА.

Мы предъявили наши аргентинские паспорта. Лейтенант перелистал их, внимательно посмотрел на нас и сказал:

– С такой аргентинской рожей нужно быть в фольксштурме и защищать столицу Рейха от красных варваров. Расстрелять, – и он небрежно махнул рукой своим фельдфебелям.

Осадное положение не терпит отлагательства в приведении приговоров. Я поднял руку и закричал, что выполняю специальное задание фюрера и партии и у меня есть документы, подтверждающие мои слова. Я снял правый ботинок и достал из-под стельки мое специальное удостоверение, говорящее о том, что владелец его делает все на благо Рейха и во имя фюрера.

Лейтенант посмотрел на удостоверение и задумался. Можно и шлепнуть этого спецагента, но вдруг это окажется тот человек, которому нужно оказать содействие. Тогда этого лейтенанта шлепнут так же, как и этого человека. Даже разговаривать не будут. А так у «фельдов» есть возможность выжить в этой мясорубке. Как только будет объявлена капитуляция, бляхи и документы выбрасываются, и они становятся обыкновенными служащими Вермахта, обязанными исполнять приказы своего фюрера. Кто докажет, что это была группа палачей? А с гестапо и владельцами спецудостоверений лучше не шутить.

Как бы нехотя лейтенант вернул мне удостоверение и лениво произнес:

– Свободны.

На сердце отлегло. Дух полковника бушевал внутри и требовал поставить на место зарвавшегося лейтенанта, но это была не та ситуация. Сейчас этот лейтенант ставил к стенке всех от рядового до генерала.

У нашего самолета у переднего колеса сидел пилот и нервно курил.

– Я все видел, – сказал он, – меня тоже пытались поставить к стенке за то, что я готовлюсь убежать из осажденного города, но я сказал, что выполняю особо важное задание представителей фюрера и партии. Если бы они расстреляли вас, то вернулись бы за мной. У меня есть спирт, не желаете выпить?

Я кивнул головой в знак согласия.

Через полчаса мы стали размещаться в самолете. Спирт сделал свое дело. У нас было эйфорическое состояние предвкушения захватывающего путешествия. Я еще никогда не летал на таком маленьком самолете. Я сел рядом с пилотом. Дед Сашка – сзади. Кабина как в автомобиле. Такие же автомобильные дверцы. Только вместо руля штурвал. У пилота и у пассажира.

– А это зачем, – спросил я, указывая на штурвал у себя.

– Мало ли что, – уклончиво ответил пилот, – вдруг пилот левша, или ему по-маленькому захочется сходить, то пассажир в это время и рулит. Тут сложного ничего нет. Как на машине. Нужно влево повернуть, поворачиваете штурвал влево и одновременно двигаете вперед правую педаль, а левую – назад. Направо – все наоборот.

– Что все наоборот, – не понял я.

– Если нужно повернуть направо, то поворачиваете штурвал направо, левую педаль двигаете вперед, а правую назад. – Пилот был терпелив. Видно было, что терпеливость была обусловлена тем, что он не знал, кто мы, а не то нам бы это все объяснили в две минуты с использованием выражений, на которые горазды настоящие летчики. – Штурвал на себя – поднимаемся вверх, штурвал от себя – снижаемся. Вот и все. Просто как лопата. Вот сектор газа. Это кнопка выключения зажигания. Сейчас вы даже сами можете поднять самолет.

– Нет уж, увольте, – запротестовал я, – вы пилот, вы и управляйте самолетом.

– Слушаюсь, – сказал пилот и нажал на кнопку зажигания.

Самолет как бы встрепенулся. Винт сделал половину оборота. Самолет еще раз встрепенулся и винт стал вращаться, набирая обороты. Самолет стал чихать из трубок сизым газом, который стал набираться в кабину. Наконец, самолет тронулся с места и поехал по-автомобильному к взлетной полосе. Приостановившись у начала полосы, двигатель запел какую-то визгливую песню, выжимая из себя все силы для вращения винта. Затем самолет побежал и легко оторвался от земли. Звук двигателя немного стих. Стало закладывать уши, и бензиновая гарь потихоньку через щели ушла из кабины.

Сам момент взлета интересен. Прекращаются толчки от неровностей взлетной полосы, самолет начинает мягко лететь, но проваливаться в воздушные ямы, от чего содержимое желудка начинает подниматься к горлу или наоборот, опускаться вниз. У воздушных ям есть одна особенность. На сколько метров ты упадешь в яму, на столько метров ты поднимешься в восходящем потоке.

На маленьком самолетике это все чувствуется по-иному, чем на огромном самолете. Болтанка в полете была такая, что не приведи Господь. Нас то швыряло из стороны в сторону, то мы плавно покачивались как на легкой морской волне, то нас сносило в правый или в левый крен. Вообще, если образно так сказать, то полеты по воздуху чем-то сродни прогулке на моторной лодке по бурной реке или по бурному океану. Одно и то же, только со знаком минус. Морские волны повторяются воздухом на большой высоте. То они мелкие, то они крупные, то боковые, то встречные, то верховой ветер начинает создавать волны, то низовой. Ох, уж этот низовой ветер. Волны мелкие, жестокие и злые, стараются перевернуть лодку и пустить ее на дно. То же и в воздухе. Создается проекция земной поверхности в высоте. Не зря его называют воздушный океан.

Мы летели, внимательно наблюдая за землей и обходя воинские соединения союзников. Части на марше частенько обстреливают все появляющиеся цели, чтобы не допустить бомбежки. Зенитная стрельба никогда не бывает прицельной. Бьют по площадям на опережение.

Слышал я, что есть умельцы, которые одним снарядом сбивают летящий самолет. Покойничка Гейдриха тоже сбил красноармеец одним выстрелом из трехлинейной винтовки. А самолет во время зенитного обстрела попадает как бы в облако астероидов, которые так и пытаются смять в лепешку твой звездолет. Прямые попадания не редкость, но и они тоже результат случайности.

В этой случайности кому-то всегда везет, пробежал между струями дождя и остался сухой, а кто-то сразу получает всю порцию, отведенную для всех. Так вот и я не вхожу в число счастливчиков, на которых ни одна капля не падает.

Ожесточенных боев на западном направлении Германии мы не наблюдали. Шла деловая сдача в плен германских войск. Ожесточенные бои шли только на восточном направлении. Над Францией мы вздохнули спокойно. И как оказалось – зря.

Глава 5

Во Франции войны не было. С 1918 года французы не воевали. Разве можно назвать войной тот месяц, во время которого они сдали немцам свою Францию и отправились лежать на боку, наблюдая, как ложатся под немецкий сапог другие страны.

Если бы у Польши были такие возможности как у Франции, то немцам крепко бы не поздоровилось в 1939 году. Но поляки видели себя огромной империей «от можа до можа» с оттяпанной у России католической или униатской Киевщиной, размовляющей на польской мове. Поляки четко обеспечили себе два враждебных фронта, немецкий и русский, и получили именно то, что должны были получить, несмотря на заигрывания с Гитлером. Сталин правильно сделал, что вернул украинские земли Украине, оттянул на два года начало неизбежной войны против СССР и вызволил от немецкой оккупации украинские территории, отошедшие недавно к Польше. С другой стороны, Польша была санитарным кордоном между СССР и Германией и, возможно, Сталин просто приблизил начало и неизбежность войны с непосредственно граничащим с ним врагом-союзником.

Французская война с немцами превратилась в Сопротивление, о котором так мало говорят, что непонятно, в чем же выражалось это Сопротивление.

Англичане засылали во Францию агентуру и диверсантов. Гестапо и абвер благополучно вылавливали их и организовывали оперативные игры с помощью перевербованных агентов. Немцы получали английское снаряжение, а англичане рапортовали об успешных диверсиях и военных операциях. И все были довольны. Немцы тем, что во Франции было спокойно, а англичане тем, что они наносят «огромный» урон немцам.

И так было бы до 1945 года, если бы не проклятые коммунисты и социалисты, которые взялись за оружие и начали воевать по-настоящему. Маки́. Maquis – густой кустарник, растущий на Средиземноморье. Это по-научному, а в переносном смысле слова – это бурелом, чаща, там, где черт ногу сломит. И немцы там часто ломали ноги. Хотя англичане и не жаловали маки, но считаться с ними приходилось, даже снабжать оружием. В частности, автоматами (вернее, пистолет-пулеметами, потому что они стреляли пистолетными патронами) «Стерлинг», которые изготавливались из обрезков водопроводных труб, имели плохую отделку и невероятно плохую меткость при стрельбе. Зато они были маленькими, легкими, хорошо прятались в одежде, были удобны в руках, стреляли и иногда попадали в цель, особенно тогда, когда цель пыталась спрятаться от стрелка.