Kitobni o'qish: «Бомба для президента»

Shrift:

Пролог

Небольшое здание из грязно-серого камня – четыре этажа вокруг внутреннего дворика – было практически незаметным. Оно ничем не отличалось от других таких же, построенных в пятидесятые и шестидесятые годы. Случайный прохожий никогда не взглянул бы на него еще раз.

Только вот случайных прохожих здесь никогда не было. Их просто не могло быть на маленьком закрытом острове в пяти милях от западного побережья Норвегии, входящем в группу островов Фруан. Собственного названия у него не было.

Трижды в неделю к острову подходили катера с эмблемой Министерства здравоохранения. Если же к острову пыталось пристать сбившееся с пути из-за постоянных туманов или неисправное рыболовецкое судно, его встречали одетые в хаки мужчины с вежливыми улыбками и холодными взглядами. Вот почему никто из посторонних не мог увидеть четыре сторожевые вышки и трехметровый электрифицированный забор, окружающий странное учреждение.

Хотя что может быть странного в том, что в непримечательной во всех отношениях психиатрической лечебнице содержались люди с расстроенным сознанием и неуравновешенной психикой? Ничего! Если бы из «прошлой жизни» каждого ее обитателя не тянулся зловещий след самых кровавых злодеяний – убийств, насилия, разбоев, грабежей.

Это была специальная психиатрическая лечебница для особо опасных преступников, содержать которых, вполне естественно, необходимо в особо охраняемом месте. Все потенциальные риски здесь были сведены к минимуму. Медицинский и обслуживающий персонал проходил тщательную проверку, а постоянное видео- и аудионаблюдение давало надежную гарантию от возможных побегов и бунтов.

Впрочем, за несколько десятков лет существования клиники никому не удавалось совершить такой побег. Хотя две-три неуклюжие попытки все-таки были зафиксированы. А вот бунты не случались никогда. И, конечно, главная заслуга в этом принадлежала формам и методам применяемого лечения. Конечно, здесь был и электрошок, и экстремальные термальные процедуры, но применялись они лишь в исключительных случаях, отнюдь не чаще, чем в любой обычной психиатрической лечебнице. Основным было медикаментозное направление лечения, а главной заботой учреждения – вовсе не душевный покой пациентов, а их усмирение. Поэтому здесь усиленно применялись препараты, чье воздействие на человеческий разум было еще не до конца изучено, а последствия – не всегда предсказуемы. А уж дозы…

С первым же приемом лекарств наступали апатия, медлительность, инертность. Взгляд становился затуманенным и рассеянным, походка – медленной и неуклюжей, движения расслабленными и плохо скоординированными. Явления эти полностью совпадали с наблюдениями за теми, кто подолгу принимает антипсихотические средства, и в клинике воспринимались как нечто вполне естественное.

Ни один пациент еще не покинул клинику излечившимся.

Раздвижная дверь палаты № 2С медленно открылась, и пациент замер у входа, ожидая приближения санитара. Очередная рутинная процедура: санитар отведет его в пункт приема лекарств. Для передвижения на столь короткие расстояния на него не стали даже надевать специальный пояс, который дистанционно выполнял функцию мощнейшего электрического разрядника. Многомесячное применение транквилизаторов и антидепрессантов полностью подавило волю пациента. Из уголка рта на подбородок стекала струйка слюны, голова была опущена и слегка подрагивала. Странным оказался лишь короткий, цепкий взгляд исподлобья, тут же потухший. Но кто мог это заметить?

В открытом кабинете фельдшера пациент получил три таблетки из рук коренастого человека средних лет в белом медицинском халате. Он проглотил лекарство, а затем открыл рот, показывая, что не спрятал его под языком или за щекой. В этот момент фельдшер, стоя спиной к камере наблюдения и отгородившись телом пациента от взгляда охранника, расположившегося в маленьком коридорчике на стуле напротив открытой двери лазарета, засунул под его рубашку чип-карту и еле слышно прошептал:

– Через полчаса. По сигналу.

Это время пациент провел, лежа на жестком топчане в кабинете фельдшера, в полной неподвижности, уставясь остекленелым взглядом в потолок. Он был готов…

…Около двух месяцев назад в дом фельдшера в Тронхейме явились двое незнакомых людей. Фельдшер жил один: жена умерла десять лет назад, а двадцатилетняя дочь обучалась во французском университете модной профессии ландшафтного дизайнера. Глупая девочка! А может, это воздух Парижа и пьянящее чувство свободы вскружили беленькую головку неопытной норвежской провинциалки?! Дочка без ума влюбилась в черноволосого красавца-араба с параллельного факультета. Они даже вместе приезжали к отцу в Тронхейм на несколько дней, растопили сердце нестарого вдовца своей пылкой любовью и получили отеческое благословение. Тем более что дочка оказалась уже на шестом месяце беременности и вскоре произвела на свет очаровательных мальчиков-двойняшек. Новоиспеченный дедушка был на седьмом небе от счастья и, не раздумывая, согласился, что юной маме с новорожденными лучше пожить на родине отца, в теплом климате Средиземноморья, чем в туманной и промозглой северной Норвегии.

И вот теперь оттуда, из ливийского Триполи, появились в его доме эти страшные незнакомцы. Они показали десятки фотографий счастливого семейства и спокойно сообщили, что безоблачное будущее его внуков и дочери, и даже сама их жизнь, целиком зависит от безусловного выполнения их распоряжений. Ради своих единственных близких фельдшер был готов на все.

Так он стал надежной «ниточкой» связи для пациента из палаты № 2С с внешним миром. Кроме того, фельдшер получил несколько упаковок таблеток, которыми надлежало поить пациента вместо предписанных в клинике. Таблетки творили чудеса: у заключенного прояснилось сознание, улучшилось настроение, появилась легкость, он ожил. Теперь ему приходилось притворяться: имитировать тяжелую шаркающую походку, пускать слюни, изображать человека, находящегося под действием нейролептика этаперазина. А еще одну таблетку фельдшер должен был дать обитателю палаты № 5А – старику с серьезным сердечным заболеванием и неоднократными приступами – строго в указанное время. Сегодня время пришло…

Пациент № 2С поминутно представлял себе каждый последующий шаг благодаря полученным через фельдшера инструкциям и никак не прореагировал на раздавшийся из динамиков переливчатый сигнал и голосовое объявление: «Код 3–4, Центральный портал, палата 5». Объявление прозвучало еще несколько раз. Пациент почувствовал, как на плечо ему легла рука угрюмого санитара. Он открыл глаза и медленно поднялся. По инструкции учреждения по такой команде свободным санитарам надлежало немедленно явиться в указанное место, а все пациенты должны быть разведены по своим палатам и оставаться там под непосредственной охраной сопровождающих санитаров.

Медленный путь завершился у двери камеры. № 2С была на данный момент единственной обитаемой в небольшом отделении Западного крыла.

– Проходи!

Пациента на нетвердых ногах качнуло в сторону коридора, и санитар автоматически вытянул руку, чтобы поддержать его, а потом легким пинком отправить в камеру-палату, как делал уже неоднократно. Но в этот раз пациент неожиданно резко и сильно рванул за вытянутую руку. На лице санитара отразились растерянность и паника: накачанный наркотиками, едва таскающий ноги заключенный вдруг проявил бурную активность – что случилось? Но уже в следующее мгновение колено пациента с силой ударило его в низ живота, а на открывшийся затылок обрушился мощный удар двух сцепленных рук. Без сознания санитар тяжело рухнул на покрытый пластиком пол.

Заключенный быстро переоделся в его серую рубашку и брюки, прицепил значок-пропуск, прикрыв фотографию клапаном кармана рубашки. Тело санитара он затащил в палату и нанес выверенный удар ребром ладони по сонной артерии. Теперь тот уже не поднимет тревогу. Никогда. Пациент прислушался: ничто не нарушало внутренней тишины отделения, а вот снаружи еле слышно доносился шум винтов подлетающего вертолета. Значит, оставалось чуть менее трех минут. Заключенный устремился к выходу из отделения, а затем свернул налево, на черную, рабочую, лестницу. Проход на нее он открыл полученной от фельдшера карточкой-чипом.

У престарелого пациента палаты № 5А действительно случился приступ. Обследовавшие его на месте врачи клиники констатировали общее ухудшение состояния и развитие признаков сердечной аритмии. В таких случаях полагалось перевезти больного в отделение интенсивной терапии, то есть эвакуировать с острова. Мгновенно связались с Центральной клинической больницей и запросили вертолет или катер. Погода в этих широтах была крайне неустойчивой, поэтому врачи особых надежд на винтокрылую машину не питали. Однако в этот раз транспортный санитарный вертолет с опознавательными знаками Министерства здравоохранения появился удивительно быстро. Погрузку на борт больного старика организовали, пренебрегая многими бюрократическими процедурами: больному становилось хуже прямо на глазах, и появились серьезные опасения за его жизнь. Так пусть это случится в Центральной клинике. Через пять минут вертолет взмыл вверх, заложил крутой вираж в сторону моря и быстро скрылся в нескончаемой череде рваных низких облаков и густого серого тумана.

Глава 1

Герман Талеев медленно ехал по недавно заасфальтированной дороге к своей подмосковной даче, расположенной на самом краю небольшого лесного массива. Он редко бывал здесь. Гораздо реже, чем хотелось бы. Несмотря на очевидную публичность своей профессии – Талеев был журналистом, – он любил тишину и уединение. Может быть, он любил и рыбалку, только за все последние годы не имел ни одного случая проверить наличие у себя этого пристрастия. Ему обычно вполне хватало нескольких часов, проведенных в глубоком мягком кресле у полыхающего камина с коньяком и сигарой в руках. Без книг, телевизора и компьютера.

Сегодняшнее посещение этого «благословенного приюта холостяка» оказалось неожиданностью для самого Талеева: ему позвонил человек, сама вежливая просьба которого являлась для Геры неукоснительным приказом. Не столько в силу служебной подчиненности, сколько из чувства глубокого уважения к личным качествам позвонившего. Никогда за много лет знакомства, постепенно переросшего в дружбу, они не встречались на людях. Этого требовала строжайшая конспирация, абсолютно необходимая в деле, которому Талеев посвятил лучшие качества своей неординарной натуры. И это была не журналистика!

Герман Талеев являлся одним из непосредственных командиров загадочной и таинственной организации, которую сами ее участники именовали просто Командой. Другого имени у нее не было. Да и кому оно могло понадобиться?! Ни один документ не подтверждал реальность ее существования. Никаких приказов и распоряжений, отчетов о проделанной работе и платежных ведомостей. Отсутствовала даже утвержденная внутренняя структура. Из всего дюжины штатных сотрудников с натяжкой можно было выделить трех командиров, которые имели непосредственную связь с Куратором. От него они получали задания, и дальнейшая свобода их деятельности не ограничивалась практически ничем. Однако при такой кажущейся внешней призрачности решаемые Командой задачи были вполне реальны и жизненно необходимы. Команда действовала там, где заканчивались полномочия официальных властных и силовых структур. Причем использовала методы, зачастую вступающие в явное противоречие с официальной государственной доктриной и даже, случалось, декларируемыми морально-этическими принципами.

По большому счету на Команду работала вся мощь государства. В ее распоряжении были ресурсы всех силовых структур. К проводимым ею операциям привлекались сотрудники любого ведомства, никогда и не подозревая об этом. Чаще всего такие привлекаемые были абсолютно уверены, что работают на «смежников» – ФСБ, МВД, ГРУ, – тем более что приказы о привлечении всегда исходили из таких заоблачных высот кремлевской власти, куда за разъяснениями или подтверждениями никто не рискует обращаться.

О существовании Команды знали только два человека. Причем Первый никогда не вмешивался в ее работу, а лишь сознавал и поддерживал необходимость самого присутствия этого подразделения в таком неспокойном пока еще мире. Это был Президент России.

Второй… Это и был Куратор. Владимир Викторович Алексахин, бессменный Помощник Президента РФ. Человек, на встречу с которым ехал сейчас журналист Талеев на свою собственную дачу.

Гера пошарил рукой в бардачке: ключ от въездных ворот дачи всегда лежал там. На этот раз найти его не удалось. Он попытался вспомнить, когда последний раз посещал свое загородное прибежище. Кажется, месяца три назад вместе с Серегой Рединым. Или это Гюльчатай уговорила его отдохнуть на лоне природы? А, плевать. Придется вылезти из машины, зайти в дом и взять висящий на гвозде запасной ключ.

Никаких сверхсекретных замков на даче у Талеева не было, зато установлена надежная сигнализация с видеокамерами и датчиками движения, заведенная на пульт опорного пункта милиции в четырех километрах отсюда. А еще сработает оповещение на его автомобильном навигаторе, подключенном к спутниковой системе слежения. Мало кто мог похвастаться такими наворотами. Так ведь и журналист Талеев – не первый встречный. Из всей Команды он единственный имел «официальное лицо». Причем такое, которое светилось на всех этажах государственной власти. Он имел постоянную аккредитацию в Кремле, сопровождал первых лиц страны в их государственных визитах по всему миру, ему не отказывали в интервью самые медийные и закрытые лица.

Гера вышел из машины у незаметной калитки. Забор дачи был сплошной и достаточно высокий, но и сюда, на дорогу, проникал сильный запах свежежареного мяса, аромат специй и голубоватый дымок костра. Журналист громко кашлянул и открыл незапертую калитку. От мангала, расположенного слева от дома, к нему повернулся высокий подтянутый мужчина лет 45–50 в светлых поношенных джинсах и малюсенькой бейсболке с длинным козырьком на коротко стриженных седых волосах.

– По моим подсчетам, ты должен быть здесь уже 12 минут назад, – голос встречавшего был негромкий, но очень четкий, – небось поджидал за углом, пока шашлык не поспеет, чтобы самому руки не марать?

– Я просто не хотел лишать вас, Владимир Викторович, всей радости от приобщения к высокому кулинарному искусству. Где вы там, за своей многозубчатой стеной, живой огонек увидите, дымком поперхнетесь…

Помощник действительно закашлялся, сплюнул и погрозил Талееву кулаком:

– Еще и накаркал, прорицатель! – Тыльной стороной ладони он протер глаза. – Загоняй машину – и прошу к столу-с!

Под большим дубом у Талеева располагался длинный деревянный стол со вкопанными вокруг скамейками. Сейчас весь стол был завален пучками разнообразной зелени и уставлен батареей бутылок с красочными этикетками. Гера неодобрительно покачал головой:

– А вот вы так и не даете мне проявить истинно русское гостеприимство и хлебосольно встретить почетного гостя на территории…

Владимир Викторович перебил:

– Да-да-да, твоя личная территория! Я и так, наверно, сделал ошибку, появившись тут, но очень уж захотелось всего вот этого. – Гость широким жестом обвел поляну перед домом. – А меры предосторожности я все принял. Ты ведь и здесь никого не видишь, и по дороге не заметил.

Талеев прекрасно знал, что Куратор никогда не передвигается без соответствующей охраны и машин сопровождения. Он не считал себя вправе менять установленный порядок для высоких госслужащих. А охраны Гера действительно не заметил.

– Что ж, предадимся смертному греху чревоугодия!

Через час, сытые и довольные, они переместились в дом и устроились в гостиной у тихо потрескивающего камина. Талеев закурил неизменную черную тонкую сигару, а Помощник перешел наконец к главной теме своего посещения.

– Мы с тобой давно не виделись, и я не имел возможности поделиться кое-какими интересными новостями. После событий на Шпицбергене ты вскоре уехал с Президентом в Вену, оттуда в Южную Америку. Да и сами-то новости были не теми, чтобы всерьез переживать, но они накапливались. А с какого-то времени меня начали одолевать смутные предчувствия…

Интуиция Помощника Президента служила притчей во языцех у всего государственного аппарата. Для Талеева, знакомого с ней не понаслышке, она давно была чуть не эталонным мерилом.

– …Остановлюсь на главных новостях, в хронологическом порядке. Помнишь, в деле с фашистским кладом в переговорах террористов упоминался «Альтаир»? Ты еще предположил, что это может быть базой на одном из островов архипелага? – Журналист согласно кивнул. – Норвежцы тогда с помощью НАТО организовали круглосуточное патрулирование катеров в этом районе. Террористы обнаружили себя сами. «Альтаир» оказался скорее перевалочным пунктом и существовать сколь-нибудь длительное время автономно просто не мог. Бандиты решились на прорыв судоходной блокады. Вероятно, у них не было точных данных о количестве задействованных в операции сил блока. Иначе не поперли бы на рожон! Им даже не дали далеко отойти от своего необитаемого островка. Из 25 человек 22 были уничтожены на месте. Трое взяты в плен. Двоих отправили в лагерь на Гуантанамо.

Владимир Викторович не спеша поднялся с дивана, поворошил кочергой догорающие дрова в камине и плеснул себе немного коньяка в пузатый бокал. Вернувшись на место, равнодушно спросил:

– А кто был третий, тебя не интересует?

– Боюсь вас разочаровывать, но, без сомнения, догадываюсь.

– ?

– Пожалуй, сейчас во всем мире у меня есть только один «знакомый» живой террорист. Разумеется, не считая Бен Ладена! А о незнакомом вы бы и спрашивать не стали. Так что третий – это Азер.

– Браво дедуктивному методу обожаемого тобой Шерлока Холмса!

Журналист раскланялся на все стороны, а Помощник продолжил:

– Он оказался разумнее своего хозяина Саллаха, а может, трусливее, и не ринулся, очертя голову, под пули и взрывы на шахту Грумант, а обходными путями сумел добраться до «Альтаира», справедливо рассчитывая на помощь, поддержку и «билет до Европы». Не срослось. А вот выжить и симулировать шизофрению получилось. И, надо думать, весьма талантливо. Потому что два или три консилиума местных психиатрических светил единодушно подтвердили: да, болен, тяжело и безнадежно. И оставили его у себя в специализированной клинике-тюрьме для особо опасных преступников на каком-то норвежском острове.

– Могли бы мне хоть записочку черкнуть в Вену. Или в Бразилию с Венесуэлой. Все-таки мой почти крестник.

– Не мог, Гера. Потому что сам узнал обо всем этом совсем недавно. Черт бы побрал эту международную секретность и политкорректность!

– Значит, пустили козла в огород…

– Невысокого же, однако, ты мнения о европейских спецтюрьмах.

– Я достаточно высокого мнения о способностях Азера.

– Ладно, пропускаем события незначительные и малоинтересные. Переходим к апофеозу. Около месяца тому назад Азеру удалось совершить побег из этой лечебницы.

Талеев изобразил жест, который безошибочно можно было трактовать как «Я и не сомневался!».

– Об этом событии российское правительство уведомили официально.

– Уже достижение!

– Не иронизируй. В этом деле очень важны подробности, а вот как раз их-то и не было! Норвежские викинги всегда отличались неразговорчивостью и замкнутостью. Да-а-а… Что бы мы делали без наших хороших друзей в «Моссаде»?! Видишь, какими окольными путями приходится добывать истину?

– И недешево, наверно?

– Тебе лучше не знать. Так вот, тюрьма эта числится на самом хорошем счету. Ни одного побега! И Азеру никогда не удалось бы вырваться оттуда самостоятельно, если бы не помощь извне. Нашлись заинтересованные люди, которые и провели всю организационную работу. Вычислили одного служащего с незапятнанной репутацией и большим стажем работы в лечебнице из числа среднего медицинского персонала. Его взрослая дочь обучалась в Сорбонне, вышла замуж за студента арабского происхождения и родила прелестную двойню. То ли молодые родители сами решили, то ли уже на этом этапе вмешались «заинтересованные лица», но юная семья уехала на родину мужа в Ливию. Дальше – дело техники: элементарный и беспроигрышный шантаж здоровьем и жизнью дочери и внуков. Фельдшер беспрекословно выполнял все требования: кормил пациента нужными лекарствами, передавал подробные инструкции и т. д. В день «Х» Азера вывезли из лечебницы на вертолете министерства норвежского здравоохранения, который, естественно, принадлежал террористам и на несколько минут опередил посланный в клинику за настоящим тяжелобольным заключенным настоящий медицинский катер. Никаких следов, кроме брошенного на побережье вертолета, найти не удалось. Больничный фельдшер ничем не мог прояснить картину и повесился в КПЗ на рукавах собственной рубашки.

– Как элегантно! А главное, правдоподобно.

– Ты извини, Гера, у меня просто нет уже времени обсуждать нюансы. Эта новость меня очень встревожила, потому что я сделал элементарные выводы. Азер это не Саллах, и в масштабах международного терроризма фигура мелковатая. Зачем понадобилось проводить многоходовую – и недешевую! – операцию по его освобождению? Цель может быть одна: использовать Азера на том участке, где только он сможет принести максимальную выгоду своим хозяевам. И тут я вспомнил один существенный нюанс.

Владимир Викторович озабоченно посмотрел на наручный хронометр:

– Ого, надо закругляться! Налей-ка нам, хозяин, по чуть-чуть, а то у меня в горле пересохло от таких длинных речей. – Он подождал, пока будут наполнены рюмки. – Выпьем за вашу Команду. Чтобы работы у нее стало поменьше, а радостей побольше. И не только служебных…

– За НАШУ Команду!

Они дружно осушили рюмки, и Куратор продолжил:

– Так, о нюансе. Ведь Азер впервые появился на мурманском городском рынке еще до того, как началась вся эта история со Шпицбергеном. Появился практически ниоткуда, имея за спиной деньги и силу, в короткие сроки подмял под себя половину организованной преступности Кольского полуострова. Значит, его хозяева из Аль-Каиды уже тогда планировали серьезную активизацию своей деятельности в том регионе. Поэтому и был выбран Азер: бывший офицер военно-морского флота России, химик-подводник по образованию, ярый националист в душе. Мне сейчас готовят скрупулезное досье на него. Но ясно уже то, что Аль-Каида не отказалась от своих планов. Поверь, Гера, готовится крупный теракт.

– А не риск посылать Азера туда, где его знают?

– А кто знает? Вы – не местные, «повоевали» и уехали. Как крупная фигура в организованной преступности он еще не засветился и предпочитал всегда оставаться в тени. Да и логика, Талеев, вещь упрямая: только там Азер может быть максимально эффективен! Для того и вытаскивали именно его из норвежской психушки.

– Ну, в принципе не лишено правдоподобия.

Куратор хмыкнул:

– Знаешь, я ведь вначале хотел просто обговорить с тобой все эти подробности. Информация, так сказать, к размышлению. А теперь убеждаюсь, что надо конкретизировать свои опасения. Не так давно стало известно, что в городе Северодвинске Архангельской области на заводе СМП состоится торжественный спуск на воду новейшей подводной лодки. С тех пор как развалили в перестройку всю нашу промышленность, это первый выпуск корабля такого класса для российского флота. Намечается грандиозный праздник, который еще и совпадает по времени с днем рождения города. Дата круглая: Северодвинск получил статус города в 1938 году. Правда, тогда он назывался Молотовск. Будет много самых высоких гостей: министры, депутаты, флотская верхушка. Ну, чем тебе не повод?

– Убедили, Владимир Викторович! Пусть даже это и не мурманская вотчина Азера. Да и сами данные о предстоящем спуске готовой лодки террористы действительно могли уже да-а-а-вно получить по любым каналам. И начать свою «подготовку».

В такт всем словам журналиста Куратор согласно кивал головой, потом негромко проговорил:

– А теперь уже и не секрет, что на спуске будет присутствовать Президент России.

– Что-о-о-о?! – Не сдержался обычно прекрасно владеющий собой Талеев. – Это недопустимо!

– Прикажешь мне так и объявить Президенту?

– Ну, как-нибудь, во время встречи без галстуков… С применением всех ваших обязательных парламентских уловок… Слегка приоткрыть…

– Не переоценивай моего влияния на этого человека. Он не откажется, даже если десяток Бен Ладенов закажут себе билеты до Северодвинска.

– Тогда я не знаю, – развел руками журналист, – может, мне с какой-нибудь статьей выступить, а? Разоблачить, предупредить…

– Зато я знаю. И в данном случае это уже будет моим тебе прямым приказом. Ты возглавишь, так сказать, вторую линию охраны Президента. Впрочем, думаю, что это будет первая – и главная – линия. Штатная охрана Президента и все силовые структуры будут осведомлены о твоем особом статусе. Неизменным останется и «красный код».

– Слушаюсь! – Абсолютно несвойственный Талееву ответ, вызванный, наверно, предельной серьезностью положения.

– Я понимаю, Гера, что такое задание никак не вписывается в «репертуар» Команды, но ты и ребята видели Азера воочию, сможете опознать.

– Владимир Викторович, я понимаю, что о строительстве и готовности новой лодки без труда можно быть осведомленным заранее. Это процесс длительный, завод большой, многое на виду… А вот как можно точно рассчитывать на визит Президента?

– Ну, здесь своя кухня имеется. Конечно, точную дату и время поездки никто вслух заранее не оглашает. Да ее просто нет. За исключением каких-нибудь официальных государственных визитов. А вот очень верные косвенные признаки существуют всегда. Представь: в «Новостях» показывают, как Президент общается с шахтерами где-то на Урале. Но это лишь одна (и далеко не всегда главная) причина визита. За несколько часов он успевает получить ворох конкретной информации: и о строительстве какого-нибудь нового комбината в этом регионе, и о положении дел в Высшей школе, и об обеспечении квартирами льготников и очередников… Так вот, проблемы, доведенные до Президента таким способом, практически всегда разрешаются в самое ближайшее время. А те же бумаги будут месяцами и годами ходить по инстанциям без особой надежды. Так что для многих руководителей такой контакт с главой государства, возможно, единственная надежда. А чтобы ее воплотить, у руководителя будет минуты полторы, а то и меньше! Значит, подробные бумаги должны быть подготовлены заранее. Вот затем и есть у каждого регионального начальника свое лобби в Думе, Сенате, в правительстве. Они вопросы поднимают, продавливают, согласовывают, выстраивают по порядку… И рано или поздно получают намек, что, мол, не дергайтесь, вот скоро в «ту степь» САМ поедет, тогда и… А вы готовьтесь! Поверь мне, без такого известия заранее половина проблем на местах решена не была бы! Вот и прикинь, сколько человек на всех уровнях еще за несколько недель осведомлены о предстоящем визите. Это я заранее отвечаю на твой вопрос о возможной утечке информации и эффективности ее обнаружения. Ну как, удовлетворил тебя?

– Безусловно! Думу, Сенат, правительство, партии – к стенке! А если серьезно, при такой организации не имеет никакого смысла пытаться до чего-то у вас там докопаться.

– И, несмотря на это, «у нас внутри» работает определенная служба. Успехи случаются чаще, чем ты думаешь. Но не в нашем теперешнем случае. Поэтому я и беседую с тобой. До торжественного спуска осталось четыре дня. Ты полетишь в Архангельск уже сегодня на ночном рейсе. Билеты заказаны. Там тебя встретят и довезут до Северодвинска, это 35 километров.

– Да-да, Владимир Викторович, я знаю. Провел в тех местах несколько дней в приятной компании с Рединым. Помните дело о доставке урановых стержней в Обнинск?

Куратор покивал:

– Кстати, я тут выяснил, что твой друг будет присутствовать на торжествах. Он же теперь заметная фигура в Комитете по контролю за сбором, захоронением и утилизацией ядерных отходов, а в Северодвинске такие работы постоянно ведутся. Так что это его хлеб. А тут сам Президент…

– Спасибо за подарок! Признайтесь, ведь это вы подсуетились, а?

Куратор даже фыркнул, обиженно и ненатурально:

– Не царское это дело…

– Еще раз спасибо, шеф! А кто еще…

– У тебя карт-бланш. Возьми из Команды любого, «…можно даже двух!» – Владимир Викторович продекламировал слова из песни Высоцкого.

– А трех?

– Ох, Гера! Это ведь, конечно, Вадим с Анатолием и Галина Алексеева?

Журналист только скромно развел руками.

– Билеты на самолет заказаны и на твою Гюльчатай. Встретитесь в аэропорту. В курс дела введешь ее в полете.

– Да вы волшебник, шеф!

– Ребята будут встречать вас в Архангельске. Толя уже там, а Вадим прилетит за полчаса до вашего рейса.

– Ну, Владимир Викторович, ну… слов нет!

– Это у тебя-то слов нет?! Ладно-ладно, все я понимаю. И вовсе не о твоем комфорте пекусь! – Нарочитая строгость и сведенные брови Куратора не могли обмануть и ребенка. – Прежде всего забочусь о себе. Ты мне еще нужен! А попробуй не дай тебе Гюльчатай, а? Да-да, и не кивай! Ты-то, может, и обойдешься, хотя вряд ли, а вот Галина Алексеева… Она девушка восточная, пылкая, может и не простить. Ее, кажется, где-то на советско-афганской границе нашли?

– Да, под Гератом. Наш спецотряд с задания возвращался и наткнулся на умирающую девочку лет двух-трех. Представляете, высоко в горах, на десятки километров вокруг никакого человеческого жилья, и – ребенок с почти смертельной огнестрельной раной, истощенная, обезвоженная. Как выжила – уму непостижимо. И все бормотала: «Гю-иль!» Так и стала Гюльчатай.

– Зато теперь на четырех или пяти языках говорит, и боевая подготовка лучше, чем у любого профи-спецназовца! А красавица… И чего только ей какой-то ловелас-журналист приглянулся, не знаешь?

– Ну разве можно что-то скрыть от Куратора?! Только вовсе уж не ловелас! И отношения у нас как у командира с подчиненным. В основном… – гораздо тише добавил Талеев.

– Ну и дурак! – еще тише проговорил Помощник.

– Что-что вы сказали? – переспросил журналист.

– А? Нет, ничего. Говорю, что КПД вашей четверки просто поразителен! А с добавлением Редина мне всерьез начинает казаться, что в реальном мире нет проблемы, которую вы не смогли бы решить. – Он встал, подошел к камину и протянул к огню руки. – Ну вот, что-то меня на комплименты потянуло. «Старею, брат, старею». Да и расслабил ты меня великолепным коньячком, природой…

Журналист очень серьезно ответил:

– К сожалению, Владимир Викторович, тот мир, с которым нам приходится бороться, трудно назвать реальным. В нем господствуют извращенные законы и перевернутые принципы. Так что и ваша уверенность может оказаться…