Kitobni o'qish: «Весёлая же-же… (сборник)»

Shrift:

Сказ о чуде

1

Казалось бы, тихая, спокойная сентябрьская ночь опустилась на уральский лес. Но вдруг поднялся шквальный ветер, и огромные чёрные тучи, словно огромные чёрные корабли, приплыв со всех сторон, в каком-то странном, я бы даже сказал – военном, порядке построились и нависли над лесом. Ухнуло. Потом ещё. Ещё. И вот уже целая канонада небесного грома сотрясала воздух и землю. И засверкали молнии, подобные огромным турецким саблям. Они вонзались в несчастный лес, расщепляя стволы кустарников и деревьев, срезая, словно бритвой, их ветки. Иногда что-то вспыхивало, но, слава богу, пожара быть не могло, потому что лил дождь. Лил крупный и густой дождь. И так продолжалось всю ночь. Наконец к шести утра атака туч-кораблей на лес закончилась, чёрная армада уплыла восвояси, шквальный ветер затих. Вместо него заиграл дружелюбный, задорный ветерок, а над лесом, окружённое белым ореолом, стало всплывать рыжее сонное солнышко. И хотя лесу и был нанесён немалый урон, он не выглядел жалким, он по-прежнему был прекрасен: его ели звенели, расправляя могучие плечи, его полянки оживали – поднимались трава и цветочки, его ручейки журчали, как ни в чём не бывало. А вот и птахи зачирикали. А вот и солнышко проснулось окончательно и принялось отдавать своё тепло всему живому. Чудо!

Но полюбуйтесь ещё на одно, тоже вполне осязаемое, да только не очень-то симпатичное чудо, точнее сказать – Чудо-юдо. Появившись непонятно откуда в лесу, это Чудо-юдо ползло. Оно ползло сквозь чащобу, раздвигая трёхметровым чешуйчатым телом стволы приличного калибра и раздавливая им любую живность. Оно хваталось лапами с длинными когтями за всё, за что только можно было ухватиться, отталкивалось острыми коленями и ползло. Ползло и… стонало. Выбравшись на светлую поляну, существо приостановилось. Под взгляд его алых, чуть дымящихся – без зрачков! – глаз попал внушительных размеров пень. Продолжая стонать, оно взгромоздилось на него. Оно село, подобно человеку, пристроив зад и согнув в коленях задние лапы. У существа кровоточил бок, на его жабьей морде лежала печать страдания. Так, как делает это человек рукой, существо пошарило передней лапой под пнём, и вот в его когтях блеснула ампула – граммов эдак на двести. Трясущейся лапой чудище поднесло к пасти ампулу и… выронило её. Всё бы ничего, ампула упала рядом с пнём, в траву, но в траве предательски спрятался камень. Услышав лёгкий звук разбивающегося стекла, чудище взвыло, да так, что лес замер: птахи перестали петь, дятел – тюкать, болото – пузыриться. Наконец существо отревело. Вскоре в его когтях блеснула вторая, точно такая же ампула, и она была последней. Резким движением Чудо-юдо вогнало стеклянную «торпеду» прямо себе в рану, ампула лопнула, встретившись с рёбрами. Чудовище взвыло почти так же, как и до этого. Но спустя минуту мерзкое, ужасное тело успокоилось и обмякло. Алые глаза потухли. А уральский лес наоборот – снова ожил.

2

Вот уж год, как сорокалетний Михаил Евгеньевич Кремниев являлся пенсионером. Пенсию получал по инвалидности. Заболевание у него было странное, медицине не известное. Двадцать лет назад, вернувшись из армии, Миша Кремниев устроился на единственный в городе металлургический завод учеником кузнеца. Кстати, современный кузнец – это вам не тот языческий лохматый силач с испариной на лбу да в кожаном фартуке, кующий мечи, подковы и гвозди, – это совсем другой персонаж: чумазый работяга в суконной робе, на голове которого пластмассовая каска, на носу – защитные очки, его слух защищают наушники, а с недавнего времени – беруши. Этот человек находится возле огромного пресса, где вручную (щипцами) подкладывает под молот пятидесятикилограммовые стальные, алюминиевые или титановые чушки или то же самое делает при помощи манипулятора.

Вот к такому кузнецу-работяге и прикрепили Мишу Кремниева, только что отслужившего в армии, на два месяца учеником. А через два месяца способный ученик сдал на разряд и начал работать самостоятельно. А ещё через пять лет Мишу Кремниева все коллеги по цеху (вплоть до начальника цеха) стали величать Михаилом Евгеньевичем.

Девятнадцать лет Михаил Евгеньевич Кремниев отдал заводу. Работал себе человек, работал и вот на тебе – рядовой медосмотр. Отоларинголог проверяет слух, а слух-то у кузнеца сверхотменный. Вроде бы это хорошо? Но заступил как-то бригадир-кузнец на смену и… из ушей его внезапно потекла кровь. Звуки он стал слышать в десятки раз отчётливей обычного человека. Беруши помогали, но от грохота пресса порвало ушные перепонки.

Боль позже отступила, а неизвестная в мире медицины болезнь осталась. Кремниева направили в Москву. В Москве врачи собрали консилиум, постановили: обострённый слух, чем громче произнесённый звук, тем хуже ушным перепонкам. Взвинченная человеческая речь, надрывное мяуканье кошки, близкое жужжание пчёлки – ещё куда ни шло, а вот, к примеру, громкий стук, резкий хлопок, грохот, взрыв – всё это могло сыграть очень злую шутку со слухом, вплоть до глухоты. Закончив обследование, светилы медицины прописали необычному больному беруши, дали инвалидность, свалив всё на профболезнь, и отпустили с миром.

Простившись с заводом, Михаил не спешил искать новую тихую работу, пенсия по инвалидности была не такой уж плохой (приплачивал завод). Да и много ли надо одному, ведь за всё время сознательной жизни он так и не женился и детей не завёл. А родителей он схоронил несколько лет назад: мать умерла от рака, после чего от горя у отца не выдержало сердце.

Почти год бывший кузнец валял дурака, редко с кем общался из друзей, знакомых и родственников, но зато за это время он пристрастился к чтению. Записался в заводскую библиотеку и мало того, что брал книги на дом, так ещё и два-три раза в неделю посещал читальный зал, там садился обычно в какой-нибудь угол и читал, читал, читал. Он увлекался этим настолько, что не всегда вставлял в уши беруши. А иногда и вовсе забывал про них.

3

Сегодня он снова пришёл в этот храм святой тишины, вечных страстей и истин. Поднялся на второй этаж, с трепетом открыл обычные деревянные двери и проник в атмосферу, где одни люди с жадностью поглощали фантазии и мысли других людей, называемых в мире писателями.

– Губермана, если можно. Любую книжку.

– Минутку…

Миловидная блондинка – библиотекарша Варя – скрылась в «книжных джунглях» и вскоре, лучезарно улыбаясь, вынесла Кремниеву томик стихов.

– Спасибо, – сухо поблагодарил он и удалился в свободный угол читального зала.

Всё это время, точнее, целый год Варя наблюдала за высоким, чуть седовласым, с умными карими глазами мужчиной, и каждый раз, когда Михаил приходил в библиотеку, а именно – в читальный зал, где она работала, сердце её стучало сильнее, чем обычно. Глядя на него, она мысленно отмечала: «Надо же, всегда выбритый и чисто одетый». И частенько беспокоилась: «Неужели женат?» Затем успокаивалась: «Хотя кольца нет». А ещё она иногда думала: «Какой мужчина! Жалко, кажется, глуховат…»

К своим двадцати девяти годам библиотекарша Варя получила высшее образование, сходила, как говорят, замуж, родила мальчика, развелась и теперь жила тихой, монотонной жизнью с матерью-пенсионеркой и девятилетним сынишкой.

Стихотворения Губермана были занятными: весёлые умные четверостишия жемчужными бусинками нанизывались на нить доверительного разговора автора с читателем. Поглощать это легко. Закончив читать, Кремниев подошёл к столу библиотекаря и вернул книгу. Варя невольно привстала.

– Как вам Губерман? – с неким волнением спросила она.

– Смешно, поучительно.

– Мне тоже по душе его «гарики». И даже мат у него уместен.

– Ещё как! – согласился бывший кузнец. – Правда, я за свою трудовую деятельность наслушался этой скабрёзности выше крыши.

– Кстати, вы так давно сюда ходите, а мы даже не знакомы. Меня Варей зовут, – женщина протянула ему свою маленькую ручку.

– Я знаю. Меня – Михаилом, – он бережно пожал её ручку своей клешнёй.

– И я знаю, что вас зовут Михаилом. Конечно же, вы работаете на нашем металлургическом.

– Работал, – пояснил мужчина. – Ныне на пенсии.

– Такой молодой?

– У меня инвалидность – профзаболевание.

– А… простите… мне искренне жаль, – Варя повернула голову к окну, за которым дымились трубы металлургического завода. – Вот он, кормилец нашего города…

Миловидная библиотекарша тоже нравилась Михаилу. Но ему – сорок, Варя гораздо моложе; мужчина застеснялся, подумав, мол, куда мне! Она встретит мужчину более достойного, чем он, – ровесника. И главное – здорового… Зачем портить молодой женщине жизнь? Хотя женщина Михаилу очень приглянулась.

Последних слов, сказанных Варей, Кремниев прочитать по её губам не смог, а расслышать не позволяли беруши. И как раз в этот момент вошедший читатель нечаянно громко хлопнул дверями. Михаила словно спугнули.

– До свидания, – пробормотал он и зашагал к выходу.

Завтра он собирался отправиться в лес.

4

Слева от перрона располагался дачный посёлок, справа – лес. День обещал быть солнечным, как-никак бабье лето. Михаил вынул из ушей беруши, поправил на плече рюкзак, в котором лежали лукошко и термос с горячим чаем, и с наслаждением втянул полной грудью воздух. «Ну, здравствуй, родной», – мысленно поздоровался он с лесом и направился вглубь чащобы. Хруст сухой ветки, тюканье дятла, уханье совы щекотали ушные перепонки, но Михаил терпел ради завораживающей, дивной, осенней красоты уральского леса. Мужчина знал здешний лес с детства, его грибные места. Но сегодня чего-то дельного попадалось мало (постарались дачники). Да и Бог с ними, с грибами, не они – главная цель. Михаил наслаждался хрустальным воздухом, солнышком, которое начинало набирать свой оранжевый цвет, и, самое главное, наслаждался тишиной. Вдруг Кремниев уткнулся в странный бурелом, с туннелем внутри: такое ощущение, что по лесу полз огромный червяк, ломая своей тушей кустарники и деревья, сгибая их в крутые дуги. Бывший кузнец, поражённый невиданным зрелищем, с осторожностью пошёл по «следу» мнимого чудища; иногда он невольно наступал на красно-бурые пятна, напоминавшие кровь. Михаил шёл всё осторожнее и осторожнее. Но бурелом закончился, и ничего сверхъестественного не произошло. Далее раскинулась весёлая, светлая полянка, посреди неё торчал большой пень. Пень густо ощетинился опятами. «Мама моя! Хоть что-то!» – обрадовался Кремниев и приготовил лукошко с ножом. Срезая опята и складывая их в лукошко, он то и дело оглядывался на бурелом, при этом думал об этой странной загадке природы. Находясь в таком «рассеянном» состоянии, он не заметил осколочков стекла и поранил указательный палец левой руки. От неожиданности он ойкнул, машинально сунув палец в рот. Теперь Михаил увидел и красноватые осколочки стекла и всё те же красно-бурые пятна на пне и около него.

«Что ж, всему есть объяснения, – успокоившись, мысленно стал разговаривать сам с собой Кремниев. – Если рассуждать логически, быть может, начался сезон охоты на крупного зверя. В общем: стреляли, скажем, в лося. Ранили бедняжку, он метался, видимо, даже полз – вот тебе и бурелом, и кровь. Ясно, что событие ужасное…» Хотя открыт или не открыт сезон охоты, Михаил точно не помнил! Затем он посмотрел на порезанный палец, ещё раз осмотрел его весь – ранку затянуло, как будто её и не было.

«Вот это да!» – выкрикнул он, подумав: «Странное стекло». Он решил, что пора сматываться. Сидя в электричке, Михаил пил чай, но картина загадочного, невесть откуда взявшегося бурелома у него не выходила из головы. Напротив Михаила на тряском сидении притулился мужичок в телогрейке из разряда этаких, бывалых, как говорят в народе.

– Вы не знаете, – обратился к нему Кремниев, – сезон охоты уже начался?

– Это смотря на какую птицу, зверя, – ответил бывалый.

– Ну, скажем, на лося.

– На лося ещё не начался, вот тёплые деньки уйдут и начнётся. Сам жду с нетерпением, я же охотник. А вы?

– Нет, я не охотник.

«Не начался…» – мелькало у него то и дело в голове…

Вернувшись домой, Михаил первым делом замочил грибы. Ближе к ночи сварил их и засолил «по-горячему», как учила его покойная мать. Получилось три литровые баночки. Не удержался и съел несколько свежих, непросоленных грибочков. Спать лёг поздно. Ему, переваливающемуся с бока на бок, во сне, чудились кошмары: какое-то чудовище, какая-то прелестная женщина с платиновыми волосами и странным рубином на лбу, какой-то сердитый старик. С такими же волосами, с таким же рубином на лбу… Чушь какая-то…

5

Массивное кресло было деревянным, без всякой краски, обивки и подушек, на пухлых резных ножках, по бокам – с резными поручнями. Такое кресло могло вместить и выдержать пятерых взрослых людей, но сидел в этом кресле один-единственный могучий старик. Его платиновые волосы стекали на широкие плечи, такие же платиновые усы переходили в бороду платинового цвета, коя время от времени вздымалась на покатой груди. Его чело обхватывал тонкий золотой обруч со странным на лбу большим рубином, который каждую секунду менял оттенок – зрелище завораживающее. Белого цвета, длинное одеяние, опоясанное кушаком, было надето на старике, из-под полы выглядывали острые носки сапог тоже белого цвета. Глаза старика были закрыты, руки мирно покоились на коленях, он не спал и не дремал. Он был погружён в раздумья. Возле его ног, свернувшись калачиком, словно собачонка, лежал маленький горбун в красном костюме скомороха, который не просто спал, он дрыхнул, издавая храп и пуская слюни. Как называлось такое помещение, ярко-освещённое, в котором находились кресло, старик и горбун, понять было невозможно. Вроде бы зал дворца: высокий белый потолок, белые колонны, но – никакой помпезности, из мебели одно кресло, по бокам тяжёлые шторы тоже белого цвета. Но окна или что-то иное таились за ними, было не ясно. И непонятно было, откуда исходил необычно яркий свет. Вдруг в метрах десяти от старика возникло серебристое облако, которое быстро рассеялось. Вместо него появились трое – два огромных белых голубя и… Чудо-юдо, его крыльями с усилием подтолкнули те же голуби. Старик открыл глаза, спокойное выражение его лица не изменилось. Проснулся и отодвинулся от его ног карлик-горбун. Тот позевал, протёр глазенки и живо вскочил на свои кривые ножки.

– На колени, – тихо приказал старик.

– На колени! – продублировал хозяина своим мерзким скрипучим голосом горбун, просеменив вокруг чудовища.

Чудовище не шелохнулось.

– Ну! – у старика набрякли желваки.

– Ну! – подхватил скоморох.

Издав рык, Чудо-юдо припало на одно колено, но головы не преклонило.

– Ты вновь совершил преступление, – в голосе старика появились грозные нотки, – ты сбежал из моего зоопарка.

– Хозяин, насчёт зоопарка – смешно, ей-богу, смешно! – Горбун покатился по полу. – Хаааааа!

– Цыц! – Старик грозно повёл бровью.

– Яволь! – Горбун мгновенно вскочил на ноги и приложил ладонь к сбившемуся колпаку, на котором дзинькали бубенчики. – Хозяин, подать ли вам посох под номером тринадцать? – Карлик облизнулся. – Посох для испепеления – мой любимый.

– Уймись, дурачок.

– Значит, чуть попозже.

Старик снова обратился к чудовищу:

– Мало тебе того, что я сделал с тобой? Ещё совсем недавно ты был мужчиной в расцвете сил, а теперь ты непонятно кто и непонятно что. Мало тебе?! Неужели ты и в самом деле надеялся спрятаться от меня на Земле?

Чудо-юдо заговорило, и заговорило вполне красивым мужским голосом:

– Я много лет прожил на Земле, пока был похож на человека. Эта планета стала для меня домом. Вторым домом. Я просто хочу жить в нём, и не только я один. А ещё я хочу, чтобы плохие люди на этой планете становились хорошими. И я готов всячески содействовать этому.

– Что?! – выражение лица старика изменилось, его начал охватывать гнев. – Ты забыл, что я тебя отправил на Землю много веков назад! Но для чего?! Отвечай!

– Я должен был быть проводником твоей воли.

– Моей воли, – каждое слово отчеканил грозный старик. – Моей! Слышишь?! Почему ты не давал умереть людям, когда им это было суждено мною? Зачем ты приглашал за стол переговоров вождей, королей, царей, президентов, предотвращая тем самым войны? И всё это ты делал, не спрашивая меня. Ты помогал людям строить города, ты помогал им двигать вперёд науку, развивать искусство. А сейчас ты собираешься из подлецов варганить ангелов? Разве ты – это я?! – старик помрачнел ещё сильнее. – Надеюсь, ты раскаиваешься?

– Нет, – чудовище по-прежнему не преклоняло головы.

Старик поднялся во весь свой исполинский рост, но не сделал ни шага.

– Хозяин! – взвился горбун, почуяв нужный момент. – Я за тринадцатым!

Холоп метнулся в сторону и подал старику посох чёрного цвета. Тот принял от горбатого карлика посох, именуемый тринадцатым. Ещё минута – и старик направит кончик посоха в Чудовище, от которого в испуге шарахнулись огромные белые голуби.

– Э, хозяин, вы не спросили про универсальный эликсир выздоровления. – Горбун склонился в поклоне.

– Да… м… откуда ты, дерзкий, взял две ампулы универсального эликсира выздоровления? – Старик разозлился не на шутку. – Молчишь? Что ж, гори, несчастный!

– Постой, отец! – в этот момент все услышали пронзительный женский голос, который доносился откуда-то из глубины зала.

– Принесла нелёгкая! – с досадой выпалил карлик.

6

День не обещал ничего хорошего, потому что предполагался быть пустым. Очередной, похожий на другие, серый день, каких у Михаила было сотни. Когда особенно плохо, вспоминаешь, что где-то есть приятели, родственники… Но от тяжёлых чувств нет желания навестить даже их. Значит, ты совсем одинок. Вот это точно – тоска! Впору повеситься. Но не пить алкоголь. Через это Кремниев уже проходил. Уж лучше в библиотеку.

А там, в читальном зале, как всегда, было тише, чем где-либо. Варя что-то писала, когда Кремниев подошёл к столу. Она подняла голову и приветливо улыбнулась, хотя голубые глаза её оставались грустными.

– Что хотите почитать? – спросила она нарочито громко, памятуя о глухоте Михаила.

– Говорите тише, – бывший кузнец кивнул в сторону читателей. – Я вас прекрасно слышу.

В грустных глазах Вари искоркой пробежало удивление.

– У вас хороший слух? Простите, вопрос некорректен.

– Нормальный вопрос. У меня слух ещё какой хороший! Просто мне часто приходится запечатывать свои уши берушами – я плохо переношу резкие, громкие звуки. Помните, я говорил вам о своём профзаболевании? Вот оно у меня такое. Сейчас я без берушей. У вас что-то случилось?

Михаил заметил и опечаленность во взгляде, и некую скованность женщины.

– Да. Но зачем вам знать об этом.

– Вы можете мне довериться.

– Мама, – Варя вздохнула. – Понимаете, как это сказать, мой близкий человек… Моя мама заболела.

– Я вам очень сочувствую. – Михаил вынул из внутреннего кармана блокнот, быстро записал и протянул вырванный листок Варе. – Вот мой номер сотового. Давайте созвонимся. Вдруг нужна моя помощь!

– Хорошо. – Варя написала на бумажке номер своего сотового тоже. – Я согласна!

Только Михаил и Варя успели обменяться номерами телефонов, как дверь читального зала отворилась, и вбежал мальчик лет девяти-десяти, сразу с первого взгляда было ясно – ребёнок сильно обеспокоен. Он учащённо дышал и, казалось, вот-вот заплачет. Ребёнок неожиданно, с придыханием закричал, подбежав к Варе:

– Мама!

– Тише, Саша. Что-то с бабушкой?

– Бабушку увезла «скорая» в больницу. Тётя Лида вызвала.

– В больницу? В какую?

– Я не знаю. Тётя Лида знает. Она нас внизу в такси ждёт.

Bepul matn qismi tugad.