Kitobni o'qish: «Посох Инорога»

Глава 1-2

ПРОЛОГ

Ветер гнал тучу, подгоняя резкими, как удар пастушьего кнута, порывами. Он собирал тучи со всей округи, сбивая их в огромное чёрное стадо, и гнал вперёд, с немыслимой скоростью. Туча хмурилась. Ей не очень нравилось, что ветер так нагло себя ведёт. Она набухла от воды, и ей было тяжело, но ветер не позволял туче пролиться дождём, чтобы освободиться от тяжести. Такого обращения туча давно не припоминала.

А ведь было время, когда она парила над землёй белым пушистым облаком. Играла с тёплыми ласковыми ветрами, что постоянно дули над бескрайними степями. Гоняла наперегонки с подругами. Даже Стрибог, владыка ветров, бывало, запрягал её в свою небесную повозку, и они мчались, скользя по гребням ветров, наслаждаясь безудержной гонкой.

Сейчас же всё было иначе. Туча уже давно не так молода, как прежде, и такая скорость ей не по силам. Тяжесть воды в её утробе не позволяет мчать по небу с той скоростью, что задаёт ветер. Но разве ему объяснишь? И избавиться от воды нельзя, она нужна изнывающим от жары землям, далеко за виднокраем, куда гонит их ветер.

И туча мчит дальше, в окружении таких же хмурых подруг-туч. Они сталкиваются, наползают друг на друга, цепляются краями, обмениваясь хлёсткими вспышками молний и с гулким рокотом, под завывание злого ветра, несутся дальше.

Чёрная, как сама ночь, башня возникла перед тучей слишком неожиданно. Туча не успела свернуть и ударилась об неё, разбрасывая мелкие водяные брызги. Пресветлые боги, туча едва угадывала далеко внизу серое пятно земли с узкими полосками рек. Это какой же высоты башня встала на пути?

Человек поморщился от мелких брызг, попавших на лицо и, тряхнув головой, отвернулся от окна. Он ждал. Он давно научился ждать. В том, чем он занимается, чему посвятил свою жизнь – главное терпение.

Он колдун.

Вот и сейчас он ждал, глядя в прорезь окна, за проплывающими тучами. Чёрные как смоль, слегка вьющиеся волосы собраны в косу, которая свесилась вдоль спины, намокнув и отяжелев, от излишней влаги. Сыро и промозгло. Даже утеплённый плащ, накинутый на плечи поверх широкой мантии, не спасал от холода, а скорее мешал, напитавшись сыростью и давя на плечи.

Чародей поёжился и отошёл от окна. В комнате, а точнее в зале башни, царил сумрак. Слабого света из узких окон едва хватало, чтобы разглядеть небольшое пространство, в два-три шага. Но колдуна это не смущало. Он привык к полумраку. Свет режет глаза. Будь его воля, он вообще бы убрал с небосвода солнце, закрыв его непроницаемыми тучами, чтобы погрузить весь мир в бархатный полусумрак. Ничего, скоро он это сможет сделать, и ни какие боги ему не помешают. Скорее бы…

Колдун прошёл в глубину башенного зала, к едва видимой в центре чаше. Длинная чёрная мантия, перехваченная в талии широким золотым шарфом, тяжело шуршала по неровным плитам каменного пола.

Огромная бронзовая чаша-алтарь, опирающаяся на растущие, казалось из самого пола, три каменные руки, была наполнена тусклым багровым светом. Свет, будто жил своей жизнью, где-то в глубине чаши, рдел, едва заметно переливаясь дымными разводами. На мгновение жизнь тусклого света замерла и…, алтарь, наконец, осветился багровыми языками светящегося тумана. Чародей будто этого и ждал.

– Ну, наконец-то!– колдун приблизился и опёрся руками о край чаши. – Говори. Ты узнала, что мне нужно?

Багровое сияние внутри чаши стало бултыхаться и закручиваться в спираль, словно открывая окно в другой, потусторонний мир. Когда-то давно, колдуну удалось вызвать в этот мир и заключить союз с одним из духов нижнего мира. Теперь этот дух, вернее душа древней колдуньи, служила чародею. Взамен колдун отдавал ей для насыщения живые души своих пленников, которых держал в подвале башни.

– Да, колдун! – женский голос, глубокий и гулкий, разлился по всему залу башни, порождая эхо. Разлился и замолчал.

– Во имя Чернобога, не томи же, Маржель! Говори,– нетерпеливо поторопил чародей.

– Да, колдун. Я нашла его,– сияние алтаря на мгновение затихло.– Я знаю, где хранится Посох Инорога.

Внутри чаши опять заклокотало и забулькало. Дымные языки багрового света поднялись к краю чаши, лизнули руки колдуна и вновь втянулись внутрь. Колдун нахмурился. Ему показалось, что дух Маржель решила ограничиться этой короткой информацией и опять уйти назад, в свою бездну, из которой колдун с таким трудом вызвал её несколько часов назад. Чародей умел ждать и никогда не жаловался на, порой, излишне медленно текущее время, которое с пользой посвящал размышлениям, но только не сейчас.

– Будь ты проклята, Маржель! Ты, верно, решила испытать моё терпение? Говори же, наконец!

– Сначала плата, – усмехнулась Маржель. – Ты знаешь закон.

– Знаю, знаю, – проворчал колдун.

Он вынул из рукава мантии небольшой ритуальный нож с треугольным лезвием и прижал острие к большому пальцу левой руки. Выступившую на пальце кровь колдун стряхнул прямо в чашу. Багровое сияние в чаше вспыхнуло и сыто заурчало.

– Ты довольна? – зарычал колдун. – Теперь говори.

– Посох Инорога хранится в Чудском урочище, – в голосе Маржель послышалась обида.– В Капище древних Невров, под охраной Даждьбога и Заклятия Рода

– Заклятия Рода? – колдун нахмурился. – Что это значит?

– Это значит, что только сами Невры могут туда войти.

– Только Невры? Но Невры давно ушли из нашего мира. Это заклятие невозможно преодолеть. Выходит всё бессмысленно?

– Не совсем так, колдун, – багровые разводы внутри чаши стали ярче. – Невры ушли, но их кровь осталась в этом мире. Заклятие Рода может преодолеть их прямой потомок.

– Что ты имеешь в виду, Маржель? – колдун поднял брови и упёр взгляд вглубь багрового тумана, внимательно следя за дымными завитками. – Ты хочешь сказать, что в Капище может войти не только Богородич, но и тот в ком течёт его кровь ныне?

– Именно так, – ответила Маржель, всколыхнув багровые завитки.

– Хм. Невры, жили до того, как появилось Гиперборейское царство. Потом ушли и гипербореи. Пришли росы, берендеи, скифы, чудины,– в задумчивости произнёс колдун, глядя в багровый туман. – Неужели кровь Невров ещё осталась? Слишком много народов жило на этих землях со времён Богородичей.

– Росы потомки Невров, повелитель, – произнесла Маржель. – А их князь ведёт свой род от самого Гиперборея, последнего Богородича, основавшего Гиперборейское царство.

– Ярослав – Невр? Ты это хочешь сказать?– колдун удивлённо вскинул брови.

– Да, чародей. Ярослав Китежский и его дочь прямые потомки Невров. И они могут войти в Капище. Даждьбог пропустит их.

– Хм, интересно. Почему я раньше этого не знал? – чародей отвернулся и задумчиво потёр подбородок, намотав на палец хвост небольшой вьющейся бороды. – Надо поразмыслить, как тут быть. Значит, Ярослав может достать его из Капища. Не так всё плохо оказалось, как я думал. Однако не просить же самого Ярослава принести мне Посох, в самом-то деле. Хм. Это было бы смешно.

– Ладно. Об этом я ещё подумаю, – колдун вновь повернулся к алтарю.– Что ты узнала об Алатырь-камне?

Маржель промолчала. Только багровые сполохи внутри чаши закрутились в хороводе. Колдун вздохнул.

– На, держи, ненасытная тварь.– чародей смахнул в чашу ещё несколько капель своей крови.

Внутри чаши алтаря снова заурчало.

– Я не смогла его отыскать, повелитель, – алтарь качнул языками багрового тумана, будто с сожалением разведя руками.– Я осмотрела весь мир, и даже заглянула в доступное моему взору прошлое, но за столетия Алатырь-камень, не проявлял свою силу. И пока его сила спит, найти его невозможно.

– Стало быть, или никто не использует его силу, или же он канул в бездну веков. А может про его силу никто, кроме меня и не знает уже. Может такое быть, Маржель?

– Всё может быть. В любом случае он тебе не помеха и не стоит беспокоиться на его счёт, повелитель. Даже если Алатырь-камень не утерян, он тебе не опасен.

– Прекрасно! – колдун потёр руки. – Но ты всё равно будь настороже и продолжай его искать. Может камень проявит себя. Не очень-то хочется, чтоб мои планы были под угрозой. Я и так слишком долго ждал.

– Как прикажешь, колдун! Но ты должен дать мне больше, чем жалкие капли твоей крови. Ты же знаешь, что нам демонам тяжело в мире живых без пищи.

– Хорошо,– колдун усмехнулся. – А теперь ступай, более не держу тебя. Бери свою плату. Ты знаешь где.

– О, да, я знаю! – багровый свет в чаше алтаря на мгновение радостно вспыхнул, чтобы тут же угаснуть.

Колдун с улыбкой прислушался к тому, что происходило в подвале его башни. Он знал, какое наслаждение испытывала сейчас Маржель, насыщаясь, свежей плотью и кровью, которой была лишена в своём мире. Когда ему надоело слушать, чародей задумался и стал мерить шагами зал башни. Плащ скользнул с плеч на каменный пол, но чародей не обратил на него внимания, продолжая ходить из угла в угол, глубоко погрузившись в размышления. Наконец, когда прошло уже достаточно времени, колдун остановился.

– Тугарин! – резкий окрик чародея эхом прокатился по залу. – Эй, Тугарин!

Эхо его голоса не успело затихнуть, как за его спиной возникла тень. Колдун вздрогнул от неожиданности, хотя и ожидал его появления. Всякий раз этот раб, словно в насмешку, появляется именно за спиной и колдуну ни как не удаётся поймать это мгновение, чтобы успеть повернуться лицом. Он мог бы уничтожить его за такую дерзость щелчком пальцев, но нуждался в столь ценном рабе. Пока нуждался…

Воин, который возник словно из пустоты (а это был именно воин), молча ждал, скрестив руки на груди. Облачённый с ног до головы в чёрную броню он смотрел на своего господина пустыми глазницами вечно опущенного на лицо стального забрала. Шлем, выкованный в виде уродливой лысой головы с безносым лицом, жутко скалился искусно вмонтированными медвежьими клыками, и колдуну порой казалось, что это и есть истинное лицо воина.

Но всё же, колдун знал, что это не так, ведь он сам поработил этого, некогда, поистине, великого, воина, сделав своим верным рабом. Чародей звал его Тугарином. На языке берендеев, к роду которых принадлежали и сам колдун и его раб, это означало – могучий. Больших трудов ему стоило покорить этого человека, но зато теперь у него был надёжный и преданный слуга, способный выполнить любую волю своего господина. Беспрекословно, без жалости и сомнений.

Хотя, иногда, глядя в пустые глазницы, колдуну казалось, что в глубине шлема он угадывает взгляд Тугарина, полный ненависти к своему поработителю. Но заклятие, наложенное на воина сильнее воли последнего и ненависть вспыхнув на мгновение, тут же угасает. Такая внутренняя, яростная, но бессильная борьба, порабощённого раба настолько забавляла чародея, что он даже прощал редкое проявление воином остатков былой гордости: скрещённые на груди руки, извечное появление за спиной колдуна, молчаливую и покорную ненависть.

Вот и сейчас, когда колдун смотрел в лицо воину, ему показалось, что в глазницах шлема мелькнул знакомый взгляд. Мелькнул и угас. Колдун усмехнулся.

– Слушай меня, раб,– колдун в упор посмотрел на Тугарина. – У тебя много работы.

Тугарин слушал, как расхаживающий вокруг него колдун описывал ему свои планы. Воин не поворачивался услужливо вслед за чародеем, как это делают обычные рабы. Он слушал молча, глядя прямо перед собой, не меняя позы, со скрещёнными на груди руками, но колдун знал, что раб неотрывно следит за ним своим взглядом. Даже когда чародей заходил ему за спину, он чувствовал, что Тугарин видит его. Он не знал, как воину это удаётся, да его и не особенно это интересовало. Главное, что Тугарин точно выполнит всё, что он прикажет ему.

– Тебе всё ясно?– спросил чародей закончив.

Тугарин молча поклонился. Колдун опять усмехнулся.

– Когда всё закончится, и мои планы осуществятся, я тебя освобожу. Обещаю. А теперь убирайся, раб.

Тугарин снова поклонился и, развернувшись, ушёл в темноту так же неслышно, как и появился. Колдун смотрел ему в след, и улыбка блуждала на его лице.

– Освобожу. Ведь смерть – избавление.

Глава 1

Толстый хомяк шнырял в траве, собирая и запихивая в рот семена. Обе щеки уже надулись до неимоверных размеров, но зверёк продолжал совать зёрнышки – чем больше наберёт за раз, тем меньше будет ползать в траве, а принесёт домой сразу гораздо больше обычного.

Много будет зерна в кладовой, значит, зимой можно не экономить. А то в прошлую осень поленился лишний раз сходить, чуть с голоду зимой не пропал. Набрав столько, что уже не помещалось во рту, хомяк потрусил к норке.

Солнце уже село, скоро стемнеет и на охоту сова отправится, надо успеть, хотя бы раз ещё сходить туда и обратно. Солнцеворот давно прошёл, на дворе осень и сумерки теперь стали короче, но одну ходку сделать можно.

Хомяк освободился от зерна и снова вылез наружу. Вдалеке послышался едва уловимый рокот, будто камни в горах обвалились. Гроза что ль идёт? На небе ни облака, но хомяк мал, ему не всё видно из-за травы. Может там, за виднокраем, уже собираются тучи. На всякий случай надо поспешать.

Он огляделся ещё раз, втянул носом воздух и принялся за работу. Когда он уже наполнил обе щеки, земля неожиданно качнулась, и хомяк растянулся, едва не выплюнув, с таким старанием, собранное зерно. Что за чудеса? Устал поди-ка за день, вот лапки и не держат.

Земля вновь качнулась, на этот раз, подбросив его гораздо сильнее. Ударившись об неё опять, он всё-таки не сумел удержать зерно во рту. Вновь подняться хомяк уже не успел. Земля под ним заходила ходуном. И тут же зверёк понял, что это вовсе не гроза рокочет.

Спасаться. Спасаться немедленно.

Зверёк заметался, не зная – то ли бежать, то ли попытаться собрать по пути хоть часть обронённого зерна.

Огромный чёрный конь выскочил на взгорок. Хомяк упал, вжимаясь в землю. Копыта, размером много больше самого хомяка, поднимая ветер, пронеслись у него над головой.

Уф! Это, пожалуй, пострашнее совы будет, едва уцелел. Надо спешно собрать, что можно и в норку прятаться. А то вона… земля как дрожит не переставая. Не иначе табун следом несётся.

Взлетев на взгорок, Тугарин осадил коня. Перед ним расстилалась широкая долина, удобная для устройства лагеря. Здесь и будет он собирать армию, достойную величия своего господина. Здесь же будет ждать дальнейшего приказа. Время у него есть, тем более что часть войска уже движется у него за спиной.

Солнце село и землю мгновенно, словно боги опустили полог, накрыла ночь, потому всадники, скачущие вслед за Тугарином, выглядели жуткой чёрной тучей опустившейся на землю и накрывшей степь от края и до края. Они текли мимо Тугарина, переваливались за гребень холма, разливались по долине широкой рекой. Их было много. Но должно быть ещё больше.

Воины-киммеры, составляли основную силу армии Мрака. Жившие некогда в Киммерийском каганате, они, после покорения их колдуном, верой и правдой служили новому хозяину. Не было на земле более злобных и безжалостных воинов. Ещё во времена, когда ими правил каган, они уже сыскали славу кровожадных убийц. Совершая внезапные набеги на окрестные земли, грабили и вырезали всё, до чего успевали дотянуться.

Но в те времена, соседние народы объединёнными усилиями могли всё же сдерживать алчность киммерийского кагана, держа на границах сильные дружины. Однако всё изменилось, когда Мрак сверг тогдашнего вождя киммеров и подчинил своей воле жестоких воинов.

Первым делом колдун привёл эту безжалостную армию в земли своего народа. Огнём и мечом он сломил сопротивление берендеев и воссел на престол своего отца. За очень короткий промежуток были покорены все соседние государства. Теперь пришёл черёд свободных народов живущих по эту сторону степи.

Тугарин ещё раз окинул своё воинство, уже разлившееся по долине. Тут и там кипела работа по обустройству лагеря. Ставили шатры, зажигали костры, стреноживали коней. Раздавались гортанные крики, лязг железа.

Хорошая армия. Сильная.

Чёрный ворон опустился Тугарину на плечо и скосил глаз, заглядывая, в пустую глазницу шлема. Где-то в глубине шлема, птица уловила посланный ей безмолвный приказ. Ворон мотнул головой, переступил своими лапами по плечу воина и, взмахнув крыльями, с резким отрывистым хрипом, сорвался в темноту ночи.

– Тихо! Не торопись, Тишок. Она идёт к тебе.

Марьяна стояла почти по пояс в воде и смотрела как большая форель, медленно перебирая плавниками, смещалась в сторону притаившегося в камышах, приятеля. До рыбы было всего-то пара шагов, но Марьяна не хотела рисковать и упускать её. Пусть лучше она подойдёт ещё поближе к ней или к приятелю, замершему сейчас в воде недалеко от Марьяны в ожидании удобного момента. Мелкие рыбёшки плескались возле её ног, царапая плавниками, но девушку они не интересовали. Ребята хотели поймать именно эту форель.

– Ну что там у вас? Скоро вы?– нетерпеливо зашипел с берега Мизгирь. Он не видел рыбу и сильно волновался.

– Тс-с!– Марьяна качнула острогой, не поворачивая головы. – Спугнёшь.

– Марьяшка, – Тишок осторожно повернул голову. – Она снова к тебе идёт.

– Вижу.

Девушка затаила дыхание. Большая рыбина медленно приближалась к ней. До рыбы было два шага. Один…. Есть! Резко кинув руку вниз, Марьяна насадила жирную форель на острогу, пронзив её насквозь. Рыба ударила хвостом по ногам, и девушка полетела в воду, но острогу из рук не выпустила. Мелкую рыбёшку как ветром сдуло.

– Быстрее! Вырвется! – Марьяна вцепилась обеими руками в скользкое древко.

Рыбина билась в агонии, стремясь освободиться от пронзившей её остроги и уйти в глубину озера. Тишок с Мизгирём бросились на помощь, разбрызгивая воду. Втроём ребятам удалось вытащить трепыхающуюся рыбу из воды. На поверхности форель разом потяжелела и чуть не вырвалась из рук.

– За жабры её хватай, Мизгирь! За жабры!

– Уф! Вот это рыбина! Тяжёлая какая. А огромная-то!– Мизгирь восхищённо смотрел на лежащую и разевающую рот рыбу, общими усилиями вытащенную на берег.

– Что бы вы без меня делали, – сказала Марьяна, отжимала подол понёвы.– Ловили бы всякую мелкоту одну.

– Это я первый её заметил. И место тебе показал, – обиженно ответил Тишок, мотая головой и стряхивая с волос воду.

– Да ладно, я же шучу, – Марьяна улыбнулась и, не удержавшись, показала мальчишкам язык. – Ну что уже, понесли её домой а?

Мальчишки подхватили рыбу, положив концы остроги на плечи, и пошли по тропинке к городу, оставляя в пыли мокрые разводы воды, стекающей с одежды. Пойманная рыбина уже не трепыхалась. Сейчас она казалась ещё больше, особенно в сравнении с невысоким Мизгирём и свешивалась с остроги, волоча хвостом по земле.

– Тяжёлая форелька-то! – сгибаясь от тяжести, пробормотал Тишок. – Мамка зажарит, вот вкуснятина-то будет.

– Мне не забудьте дать кусочек, – девушка отжала косу и забросила её за спину.

– А, то! Лучший кусок твой, Марьяшка.

Марьяна зашагала следом за приятелями, размахивая полами промокшей понёвы, стараясь скорее обсушить мокрую одежду, прямо на ходу. Негоже дочери князя ходить в таком неприглядном и мокром виде по улицам. Вот раньше было проще. Марьяна любила носить мальчишескую одежду и коротко стричь волосы, как парни. В таком виде её никто порой за девчонку и не принимал. Особенно те, кто не знал её в лицо. А сейчас….

В какую бы мальчишечью одежду не рядись, всё одно видно, что не парень она, а девка. Ей уж, через седмицу, шестнадцать сполнится и девичьи округлости, как не старайся, всё равно не скрыть. Да и косу пришлось отращивать, как-никак всё ж девка на выданье и должна соблюдать обычаи. Тем более что с годами Марьяна, ох как похорошела: темные каштановые волосы с медным отливом, коса до пояса толщиной с руку, алые слегка припухлые губы, идеально изогнутые брови, под которыми сверкают синие небесного цвета глазищи в пол лица под пушистыми ресницами. А уж, когда Марьяна улыбается, то жемчужные зубки, да ямочки на щеках, просто здорово смотрятся, на бронзовом от загара овальном лице.

И хотя все почему-то считают, что девица должна быть лицом кругла, кожей бела да щеками румяна, Ольгерд всё равно говорит, что краше Марьяшки нет никого. Да она и сама стала это замечать, то и дело, ловя восхищённые взгляды не только парней, но и зрелых мужчин. А старики, те вообще прицокивают языками, утверждая, что молодая дочь князя дюже на мать свою похожа и лицом, и станом.

Мама.

Какая она была? Марьяна задумалась, пытаясь вспомнить её лицо, но почему-то вспоминаются только ласковые руки, которые гладят засыпающую маленькую Марьяну по головке, да потеплее укутывают её тёплым одеялом.

Марьяна, как и Ольгерд рано потеряла свою мать. Ольгерд, же потерял ещё и отца, когда его мать уже на сносях была. Потом мать Ольгерда умерла при родах, и парень вовсе сиротой родился. Поэтому отец Марьяны, князь китежский Ярослав, воспитывал паренька как родного, тем паче с отцом Ольгерда Трувором в побратимах ходили.

Марьяшки тогда ещё и на свете не было. Ольгерд старше её на две зимы. А когда девочка у князя с княжной родилась, пацан взялся опекать её, будто взрослый муж уже, хотя самому от горшка два вершка было, а туда же. Вот так и росли они вместе – не разлей вода.

В Китеже уже никто и не сомневался, что как сполнит княжна совершеннолетие, так Ольгерд непременно сватов зашлёт к князю. Да и князь не откажет, знает, как относятся друг к другу молодые.

Да и породниться с варягами для Китежа дело полезное, не зря Ярослав отпустил Ольгерда к родне, что живут на Варяжском море. Ну и варягам то ж выгоден такой союз – Китеж княжество не только сильное, но и на торговых путях удобно стоит. Всё это князь понимал.

Когда прошлой осенью из Греков караван купцов варяжских шёл, да в Китеже остановку сделал ну и упросил Ольгерд с караваном тем пойти. А караваном этим тогда дядька Ольгерда правил – Сигурд. Трувор ему родным братом приходился, хоть и младшим, стало быть, Ольгерд для него родная кровь. Охрана у купцов справная была, так что Ольгерду ничто не грозило. Да и сам молодой Труворович уже не раз с малой дружиной китежской в походы ходил, порубежье оберегал, и сам мог неплохо своим мечом варягам помочь. Ну и уехал. Как только санный путь стал, так и уехал.

А Марьяна тут осталась.

Вот скоро исполнится ей шестнадцать вёсен, недолго уже осталось. Всего-то седмицу переждать. Ольгерд обещал к нужному дню вернуться, а после и сватов заслать. Марьяна уже сильно соскучилась по верному другу своему. Так надолго он ещё никогда не уезжал. Сердце девичье истосковалось.

Вот поэтому она и отправилась с мальчишками на озеро, «агромадную рыбину ловить», как зазывал Тишок. Тишок с Мизгирём эту рыбину уж третий день заострожить не могут. В последний момент она словно чует что-то и уходит вглубь озера. И когда парни ей предложили на рыбину пойти, она с радостью согласилась. И рыбу поймать и время скоротать в разлуке с милым.

Тогда как, Ольгерд был для княжны всё ж будущий жених, хотя с детства росли они как брат и сестра, то Тишок с Мизгирём были с Марьяной лучшими друзьями-приятелями. И, разумеется, они с княжной тоже росли вместе среди дружинных воинов, среди железа и удали молодецкой. Ольгерд, так тот вообще за братьев младших их считал и везде горой за них стоял. А мальчишки, со своей стороны, души в витязе не чаяли и браткой звали молодого Труворовича.

Тишок младше Марьяны на пару годков. Он сын сотника княжеского, воеводы Кукши, и живёт с семейством, как и положено ближникам князя в детинце вместе с княжеским двором. Зим восемь назад Тишку волк сухожилье на левой руке порвал. Волки тогда дюже оголодали в лесу и один, не побоявшись, напал на ребятню, что в проруби на озере, рыбу таскали. С тех пор Тишок не может владеть левой рукой так, чтоб воинским делом заняться, как и положено сыну воеводы. Купец Могута его к себе взял, к делу купеческому приучает теперь.

Мизгирь, тот из городских, ему годков дюжина всего-то. Он младший брат Всеслава, справного молодого воина, которого пестовал сам воевода Ратибор. Сейчас-то Всеслав уже сам десятком правит. С Ольгердом Всеслав погодки, вместе нынче с дружиной ходят на порубежье.

Ну и Мизгирь, когда старший брат в походе или надолго по делам куда уезжает, в княжеский терем перебирается. Что малому дома-то одному делать. Хозяйство у них не большое, за ним и соседи присмотрят ежели что. А там глядишь, брательник-то старший и возьмётся сам Мизгиря натаскивать. Ведь кроме старшего брата у Мизгиря никого и нет, почитай, разве что тётка – седьмая вода на киселе. Мамка их умерла сразу, как младшим разродилась, а вслед за ней и отец их ушёл в Вирий.

Было то, двенадцать лет назад, во время великого мора, в который умерла и мать Марьяны. Много тогда жизней унесла смерть. Говорили, что мор тот напустил сам Мрак, чародей из Чёрной башни, которую он отстроил далеко за краем земли.

Что в том правда, а что вымысел сейчас и не узнает никто, но с тех пор уцелевших сирот и тех, кто многих своих потерял от мора, взяли под своё крыло и защиту почитай все горожане. Кого дружинные приютили, кого купцы, да ремесленники к себе пристроили. Многие сироты семьи новые обрели. Не бросили на произвол никого. Помогали, кто, чем может. Потому и выжил Китеж, потому силу былую набрал быстро, да разросся больше прежнего.

Вон он Китеж. Во всей красе вырос, как только Марьяна с мальчишками из-за поворота вышли: до того город-то камыши закрывали. А вот сейчас любо-дорого посмотреть.

Китеж стоял на большом холме. На самой вершине был выстроен княжеский детинец, окружённый крепким дубовым тыном. За этим тыном располагались княжьи палаты, да три десятка дворов с подворьями, где жили ближники князя с семьями, да челядью.

Когда город только появился, один детинец почитай и был сам город. Даже не город, а просто застава сторожевая. С тех пор много зим утекло, и Китеж сильно разросся вокруг холма. С начала как выселки, вокруг княжьего терема. Позже весь холм обнесли стеной из морёного дуба и лиственницы. И теперь уж это не выселки, а собственно город и есть. Четыре сотни дворов, да амбары, да конюшни, да казармы дружинные, да прочие постройки. Почти к самому Светлояру стены подходят.

Снова князю надо думать, а не обнести ли новой стеной, то, что теперь является выселками. Ещё почти тыща дворов к стенам, что выходят на озеро, примыкает. Тут и пристани и склады купеческие и ремесленные селятся и рыбаки. Защита этому люду тоже требуется.

Вон у греков, купцы сказывают, все пристани под защитой крепких стен внутри города стоят, а это значит, что при осаде можно по воде в город и подмогу и провиант подвозить, да и вода… вот она, под боком, стало быть, жажда городу уже не страшна.

Ну а зимой, когда лёд станет, тоже отбиться можно. Большое-то войско лёд не выдержит, со дна озера много тёплых ключей бьёт, и лёд в тех местах никогда толстым не бывает, да и в устье реки тоже течение сильное, вода там вообще не замерзает всю зиму. Горожане-то знают, где коварные места и стороной их обходят, когда зимой по льду озера по надобностям идут. Вона, какие тропы хитроумные прокладывают да петли накручивают. А кто не знает… – вмиг под тонкий, как слюдяное оконце, лёд уйдёт, да и не выплывет, затянет.

А с малым врагом…, так можно на сваях стены в озеро вынести, да ворота широкие, чтоб корабль купеческий или боевая ладья пройти могли, поставить. Тогда хоть зимой, хоть летом отбиться можно.

Марьяна с мальчишками, волочащими на своих плечах рыбину, только подошли к выселкам, как из-за угла ближайшего дома выскочил Посташка и чуть не врезался в Тишку с Мизгирём. Увидев Марьяну, он набрал в лёгкие воздух и выпалил на одном дыхании.

– Марьяшка, там Олька приехал! Тятьку велел срочно бежать на озеро тебя искать. Вот! Ну, я сразу и побёг, за вами. Тишок-то мне объяснил, куда вы идёте и где вас искать. Поймали рыбину-то? Ух, ты, какая огромная. Можно потрогать? А можно я помогу нести?

Посташка, младший брат Тишка, вытаращил восторженные глаза на трофей, который несли мальчишки. По сравнению с ним рыбина была просто огромной. Правда и было ему всего-то шесть годков.

Ольгерд! Как? Когда?

Марьяна глянула на озеро. Действительно у причала уже стоял большой, величественный корабль варягов. Широкий, гораздо шире узких, но более манёвренных славянских ладей, драккар варягов гордо возвышался над всеми своею красной драконьей головой. У его синих бортов уже суетились люди. Разгружали бочки, ящики и какие-то тюки.

Как же ребята его пропустили не заметив? Наверное, увлечённые охотой на неуловимую рыбину, они даже не услышали (из-за камышей-то видно бы корабль всё равно не было) ритмичные резкие «кий-йех» варяжских гребцов.

– Ольгерд вернулся! Здорово! Мальчишки, ну я побегу тогда, ладно?– Марьяна подобрала подол, чтоб не мешал, и помчалась вверх по холму, к воротам не дожидаясь ответа от своих друзей.

– Вот так всегда, – проворчал Тишок. – Стоит Ольгерду объявиться, как она тут же забывает про старых друзей. Одно слово, девчонка, хоть и княжна.

– Значит, говоришь пятьсот мечей?– князь сидел на резном стуле с высокой спинкой и слушал рассказ Ольгерда о путешествии к варягам.

Ярослав был не стар. Ему не было ещё и сорока лет. Возраст князя как нельзя лучше подходил для того, чтобы править своим народом с умом и рачительно. И нет уже той молодой горячности, что приводит ко многим ошибкам, и исправлять кои уйма сил, а то и жизней людских, требуется. Но и умудрённой дряхлости, которая больше смахивает на упрямство выжившего из ума старика, из которого даже песок уже не сыплется, тоже нет. Волевой, сильный духом и телом мужчина, прирождённый вождь, сидел в своей горнице и слушал рассказ молодого витязя, что только вернулся из земель варягов.

Хоть и посеребрила седина виски да бороду Ярослава, и прорезали морщины высокий лоб красивого, мужественного лица, то не от возраста – от забот княжьих седина и морщины. Серые глаза князя лучились мудростью, и равно способны были, как метать молнии гнева, так и загораться безудержным весельем и молодецким задором или же нежною лаской согреть.

Ярослав был одет в простую домотканую рубаху, из неокрашенного льна. Такие же простые синего цвета штаны были заправлены в сапоги, коричневой кожи. Будучи у себя дома, князь всегда одевался просто. К чему излишнее? Он же не греческий базилевс, провозгласивший себя сыном солнца, дланью богов или кем там они себя объявляют? Он князь. Отец и сын своего народа. Плоть от плоти земли родной.

Что роскошь и богатство? Тлен.

Жил бы народ и земля родная всегда бы родила, своим во благо и на зависть соседям. Ему не зазорно есть с походниками из одного котла, спать на простой земле, положив под голову седло, жить, как живёт простой народ. Да и в родных стенах он порой забывает поесть толком. Не о том голова должна болеть.