Kitobni o'qish: «Открой рот. Проявляйся, говори и получи то, что хочешь», sahifa 3

«Мама, посмотри на меня!»

Когда на вас смотрит зритель, подписчик, начальник, клиент – на вас смотрит мама. И она будет смотреть всегда. Видеть или не видеть. Аплодировать или поджимать губы. Или и вовсе не приходить.

Я часто спрашивала себя: «Почему в кадре, под прицелом камеры, я всегда чувствую себя счастливее и свободнее, чем в остальной жизни, хотя, по идее, должно быть наоборот?», «Почему, пока меня показывают по телевизору, кажется, что я живу?». В моем детстве мы с мамой часто ходили на концерты одного танцевального коллектива. Город был небольшой, ансамбль, соответственно, нарасхват, все только на эти концерты и ходили. Театров у нас еще не построили, разве что дворцы творчества и дома культуры были. На сцене танцуют дети: красивые, легкие, звонкие, в ярких костюмах. Мама смотрит на них как завороженная и… плачет. Просто рыдает от восторга и счастья. Мне лет 5, а потом 6, а потом 8 (так было много раз), и я дергаю ее за рукав: «Мама, мама, ну что ты плачешь?» Я в растерянности, не понимаю, что происходит, мы же на концерте: все красиво, радостно, – а мама обливается слезами. Мама никак не хочет мне отвечать, не смотрит на меня, не поворачивается, только всхлипывает: «Какие детки талантливые», «какие молодцы» – и продолжает плакать.

Сейчас я думаю, что оплакивала она свое тяжелое детство, ту маленькую девочку внутри себя. Девочку, для которой кружки, концерты, наряды были просто недосягаемы, девочку, в чьем детстве не было даже красивых туфелек. В селе с детской обувью вообще было сложно, и бóльшую часть года – между холодами – все бегали босиком. Когда внутри себя с этим соприкасаешься – тут уж не до других маленьких девочек. Потом мама привела меня в этот ансамбль. Я, правда, была старше, чем нужно. И преподаватель после первого занятия сказала маме: «У вашей девочки нет таланта». Ее муж, тоже танцевальный тренер, пытался ей как-то мягко возразить, но это «нет таланта» заглушило все вокруг. Прозвучало как приговор. И маме, и мне стало почему-то стыдно и неловко. И очень грустно. Сейчас мне смешно вспоминать об этом, ведь потом я занималась в другой студии и даже побеждала в конкурсах, но «нет таланта» уже жило во мне. Мне нужно было опровергать эти слова каждый день.

Спустя много лет я поняла, что мое появление в кадре – это как выход на сцену. Где меня подсвечивают, на меня наводят фокус, где мама точно сможет меня увидеть, рассмотреть, точно взглянет на меня из темноты зрительного зала. Как будто я стою на той самой сцене из моего детства – там больше нет никаких танцующих детей, а есть только я – и говорю: «Мама, я здесь, посмотри на меня!» Ведь можно годами жить рядом, смотреть на человека и никогда его при этом по-настоящему не видеть.

Нарциссичная мать

Там, где есть сцена, блеск софитов, кнопка «rec» на видеокамере, полные зрительные залы и аплодисменты, за кулисами зачастую бродит тень нарциссичной матери – притягательной, манящей и недосягаемой одновременно. Такая мать может оказаться практически в любом из сценариев, которые я описала, кроме самого первого – где есть место эмоциональному теплу и близости.

Нарцисс – это совсем не про самовлюбленного человека, это про огромный недостаток любви, ее дефицит или же вообще полное ее отсутствие. О методах терапии нарциссичных личностей психоаналитики спорят до сих пор. Одни считают, что нарциссов нужно «докармливать» любовью и теплом, другие – что нужно честно показывать им то, что они делают с окружающими, обнажать их жестокость и равнодушие.

Нарциссичный родитель – это в первую очередь родитель, который не видит своего ребенка в реальности, не понимает, каково это любить его просто так и наслаждаться тем теплом и той эмоциональной связью, что есть. Не видеть другого мы можем только по одной причине: когда нас тоже научили не видеть себя, наши желания и потребности не были важными, значимыми.

Нарциссичный родитель – это тот, кто часто не замечает реальность, зато отлично жонглирует красивыми и правильными картинками в своей голове. Более того, он не всегда видит разницу между этими фантазиями и настоящей жизнью.

Нарциссичный родитель постоянно раскачивается на качелях между идеальным, великолепным и ничтожным, постыдным, поэтому ему так сложно пережить и свою неидеальность, и неидеальность своего собственного ребенка. Это немыслимо! Должно быть или великолепно, или никак. Третьего не дано. Вопросы: «А почему 4, не 5?», «Почему третье место, а не первое?» – как раз задают граждане с той самой качели.

Нарциссичному родителю картинка важнее содержания. Ребенок, который стоит на табурете и рассказывает стишок через силу, «через не могу и не хочу», достоин любви и похвалы, а тот, кто сопротивляется, отказывается, злится, автоматически становится плохим, бракованным и недостойным родительского тепла.

Нарциссичному родителю сложно ощутить эмоциональное удовлетворение, ему обычно незнакомо умиротворяющее сладкое чувство «все хорошо и всего достаточно».

Выход на сцену для многих артистов, певцов, любых других публичных персон работает как противоядие от мам-отличниц и снежных королев или мам, которые любят и видят твои достижения, а не тебя.

Снежная королева

Эх, недаром сказка «Снежная королева» – одно из любимых произведений психологов: на ее примере так удобно разбирать природу нарциссизма! Нарциссичная мать может быть просто холодной и довольно равнодушной, и это станет невыносимым для маленького человека. Такая мама при этом легко может построить феноменальную карьеру, фантастически выглядеть, вызывать восхищение, восторг у окружающих, но рядом с ней будет холодно, как в Антарктиде или в склепе.

Ребенок в отношениях с такой успешной снежной королевой постоянно будет чувствовать недосягаемость, пустоту внутри, ужас, беспомощность и беспросветное одиночество. Порой маленький человек рядом с таким родителем начинает ощущать себя предметом, вещью, аксессуаром, а не ребенком.

В психике у такого малыша – огромная дыра из пустоты, холода, ощущения ненужности, ничтожности, но в противовес этому внутри будет сконструирован и тот великолепный образ, идеал, к которому нужно стремиться. Более того, в душе маленького человека может поселиться надежда, что, если он станет таким же, как его мама, он избавится наконец от этого чувства ненужности и пустоты – что, конечно же, самообман. Даже если он станет таким же или даже более успешным, черная дыра будет по-прежнему с ним.

Такой ребенок действительно по образу и подобию может создать блестящую карьеру и стать невероятно успешным, иметь публичную профессию и даже собирать стадионы. Более того, если из этой толпы поклонников вычленить отдельного человека, рядом с суперзвездой он будет чувствовать себя как раб перед божеством. И это будет иметь отношение не к зрителю, а к нарциссическому сценарию, который встроен внутри публичной персоны. С достижением успеха чувство собственной ничтожности никуда не девается. Его опять нужно где-то размещать, выбирать партнеров, сотрудников, которые в первую очередь будут удобными, а вот их человеческая сторона станет совершенно неинтересной. Там, где есть грандиозность, недосягаемая вершина, рядом всегда есть и подножие из обесценивания.

Все эти стадионы могут стать для суперзвезды новой «матерью». Такой же далекой – ведь это толпы людей, в которых не различить лиц, и сам артист не соприкасается с ними близко… Публика всегда находится внизу сцены или за кордоном из охраны. Это связь на большом расстоянии. Артист и зритель в этом случае соединяются только посредством творчества: песнями, спектаклями, фильмами, но никогда не сближаются дальше, за редкими исключениями.

При этом важно понимать, что ребенка «снежной королевы» не всегда ждет такая судьба. Те счастливчики, у кого есть определенные способности и довольно сильная психика, могут скомпенсировать происходящее и взлететь по карьерной лестнице, у большинства же жизнь легко превратится в сплошное саморазрушение и нескончаемое чувство пустоты внутри, которое будет преследовать в любых отношениях, в любом городе или стране.

Вечная отличница

Есть и совсем другой вариант нарциссичной матери. Эта мать может время от времени давать тепло и ласку, но при этом для нее будет крайне важно, чтобы ребенок все сделал без ошибок и помарок, выступил без единой оплошности. Она будет напряженно сидеть в зрительном зале, не шелохнувшись, и ждать идеального выступления своего ребенка: чтобы бант не развязался, слова не забыла, не ошиблась. Она будет очень недовольна четверками и недоуменно спросит: «А почему не пять?»

Такая мама может использовать ребенка как нарциссическое расширение, о котором я говорила ранее, а может быть и просто заложником множества стереотипов о том, «как полагается» и «как все должно быть». Это «как полагается» тоже становится неким идеалом, образцом, золотым стандартом, который как будто гарантирует счастье и признание.

Этот тип матери может быть безжалостным к проявлению слабости, не выносить слез, уязвимости, отчаяния своего собственного ребенка и приучить его к тому, что проявлять слабость стыдно и неприлично.

Я часто вижу в своем кабинете дочек и сыновей таких матерей. Они умеют и могут всё и способны годами выдерживать просто колоссальное напряжение. До тех пор, пока не начнет страдать их собственное здоровье или пока не наступит депрессия в придачу с сильнейшим выгоранием. Они привыкли быть под прицелом маминого взгляда, постоянно внутри проверяют себя чуть ли не по списку, все ли в порядке, нет ли того, к чему можно придраться.

Перед камерой такие люди все делают очень выверенно и правильно, безупречно – но скучно. Потому что чем больше напряжения, тем меньше возможности спонтанно отреагировать, искрометно пошутить. Таким спикерам стоит огромного труда выступать ярко, оригинально, для них гораздо понятнее цель все сделать гладко, безошибочно, чтобы не придраться.

«Все ради тебя!»

Этот вариант частично пересекается с предыдущим сценарием и с нарциссическим расширением, но все же требует отдельного рассмотрения.

В одной из моих любимых книг «Хочу всем нравиться» Бэрбель Вардецки рассказывает об отличиях мужского и женского нарциссизма. Автор говорит о том, что женский нарциссизм часто выражается в пассивной форме – не в суперуспешной маме-карьеристке, например, а в маме, которая жизнь положила ради мужа и детей. Растворив свою личность в окружающих, она рано или поздно начнет взыскивать долги. И ребенок такой матери тоже может страстно желать сцены и славы, чтобы показать ей: «Ты отдала мне свою жизнь не зря». А мама будет управлять своей куколкой на нитках, сидя у экрана телевизора и смотря на свою «звезду», – более того, она будет ощущать себя автором этой «звезды».

Ребенку такой матери всегда будет недостаточно собственных успехов и достижений, он даже не всегда сможет их осознать своими, потому что чувство вины и долга перед мамой просто не позволит этого сделать. Мама станет фигурой, как будто пожирающей успех собственного ребенка. О свободе проявления и самовыражения тут говорить не приходится. Во-первых, важно будет не предать маму, а любое стремление сделать что-то по-своему может бессознательно восприниматься именно как предательство человека, который всем пожертвовал ради тебя.

Кроме того, выросшему с такой матерью ребенку осознать, что он сам чего-то добился своими усилиями, работой, будет тоже невероятно сложно, ведь с мамой он навеки связан общей жертвой ценою в жизнь.

Что делать, если вы обнаружили себя в нарциссичном сценарии

Не буду скрывать: нарциссичные пациенты – одни из самых сложных в психотерапии, потому что их изменения требуют очень много времени и внутренних усилий, и обычно это не год-два, а лет пять-десять психотерапии. Сложность в том, что ребенку нарциссичной матери невероятно трудно удержаться в терапии. В отношениях с мамами у таких пациентов было столько невыносимого, что бессознательно они будут бояться этого и в отношениях с психотерапевтом. Скорее всего, со своим психологом они начнут проигрывать те же сценарии: отдаление, отвержение, обесценивание, критику, нападение. Понадобится немало времени, чтобы привыкнуть к тому, что в контакте с человеком может быть по-другому, и станет возможно сделать так, чтобы обоим людям в отношениях было хорошо, создать пространство, в котором имеют значение человеческие чувства, эмоции, можно показывать свою ранимость.

Дети «снежных королев» в первую очередь нуждаются в разморозке своих собственных чувств и эмоций: кусок льда все-таки придется вытаскивать из глаза, а это может быть очень болезненно. Самое страшное в том, что разморозиться могут не только светлые и теплые чувства, но и страшные: боль, ненависть, воспоминания о том, как было невыносимо рядом с холодной, ледяной мамой. Но именно эта разморозка станет ключом к тому, чтобы строить свою жизнь иначе, не прибегая к услугам душевной морозилки.

Детям мам-отличниц придется активно «учиться плохому», например нарушать правила, проявлять и показывать свою неидеальность, демонстрировать злость, гнев, разрешать себе зависть, проявлять свою – не похожую ни на кого другого – индивидуальность. На языке психологии это называется «присваивать себе деструктивные части». В социальных сетях часто можно встретить разные челленджи и посты, где люди делают нетипичные, разбитные или слишком дерзкие, откровенные фотосессии, показывают те стороны себя, которых всегда боялись. Я расскажу об этом подробнее в следующих главах.

Детям мам, которые «все делали ради них», предстоит активно выкорчевывать свою жизнь из маминой. И лучше это делать тоже под присмотром психотерапевта, потому что этот процесс будет вызывать огромное чувство вины, тревоги, долга, страха и с этим нужно будет учиться справляться. Но только признавая то, что это был мамин выбор и мамина ответственность – отдать все вам, игнорируя собственные желания и потребности, – можно выбраться из замкнутого круга. Очень больно, отворачиваясь от такой мамы, видеть, что у нее ничего больше не остается, ведь она привыкла хотеть для вас и за вас. Это чудовищно больно, но это единственный шанс спасти свою жизнь и прожить ее так, как чувствуете и хотите именно вы.

Была ли моя мама нарциссичной?

Каждый второй клиент в моем кабинете или на онлайн-сессии просто-таки требует, чтобы я ему сказала срочно, нарцисс он или нет, или поставила диагноз его близким, например мужу или маме. И это последствия того, что я, с одной стороны, так люблю, – популяризации психологии. Знаний становится все больше, и это плюс, но с другой стороны – людям начинает нравиться переводить все в плоскость диагнозов. Все дело в том, что диагнозы дают как будто больше ясности, они вроде бы все объясняют, а это сразу приносит облегчение. Ну просто человек нарцисс.

Но если спросить, что человек планирует делать с этим диагнозом, ответом будет тишина. Потому что неизвестно, как со всем этим быть дальше. Потому что не все так просто. Живем, общаемся и строим отношения мы не с диагнозами, а с людьми.

Например, если бы я говорила психологическими штампами и за плечами не было бы нескольких лет терапии, я бы сказала: «О да, у меня была нарциссичная мама! Она все время хотела, чтобы я совпала с ее ожиданиями, дотянулась до них». Сейчас мне кажется, что она пыталась создать жизнь своей мечты на моем примере. У нее всегда были свои представления, как я должна выглядеть, какой должна быть настоящая девушка: образ, модель – все это точно было в маминой голове. Она легко сравнивала: «А вот посмотри, как Маша делает это и то!» Было ли это приятно? Конечно нет. Я очень злилась, в маминых декорациях «идеальной жизни» лично мне всегда было тесно.

Хотелось быть не такой, как мама меня придумала, а такой, как я сама себя придумала и сама себя чувствовала. Тем не менее то, что придумывала я, часто критиковалось, и я соглашалась на придуманную для меня роль, надевала на себя это «платьице с рюшами», подавляя в себе волну злости и протеста. Так можно ли говорить о нарциссичности? Безусловно! Но мама «хакнула» и эту систему.

При всех своих ожиданиях она могла быть ОДНОВРЕМЕННО очень эмпатичной, сочувствующей. Она умела поддерживать, быть рядом, когда трудно, более того, она умела меня защищать. Ее объятия были горячими, ласковые слова – исцеляющими.

За как будто бы нарциссичным фасадом маминого поведения скрывалось желание подарить мне то, чего никогда не было у нее. У мамы не было возможности получить престижное образование, спокойно заниматься только учебой, наряжаться, когда она была ребенком. Ее золотое время настало, когда она уехала работать на завод в большой город, пошла учиться там в техникум, начала зарабатывать, шить себе платья у портнихи, ходить на танцы и свидания. И даже тогда ее жизнь не была легкой. Работать приходилось много, зарплаты не всегда хватало, и она часто рассказывала, как на завод ездила «зайцем» в трамвае, как приходилось больше смен брать, чтобы подзаработать. А училась она после завода вечером. При этом еще покупала мебель в комнату в рассрочку, помогала младшей сестре, ухаживала за своей мамой (моей бабушкой), когда та попала в больницу.

А дальше еще сложнее: замужество, жизнь военной семьи в гарнизонах, тяжелые 90-е годы в маленьком промышленном городке. Весь этот период был временем большого труда, к тому же, кажется, мама жила ощущением «чтобы тебя сильно любили, нужно очень стараться и много работать, просто так никто тебя любить не будет, надо заслужить». И мне, своей дочери, она хотела дать совсем другие возможности. Сама не получив большого внимания к себе, с меня мама не спускала глаз.

Ей было важно, чтобы у меня была красивая одежда, пусть даже с рынка, где, чтобы что-то примерить, нужно на холоде стоять на картонке (в 90-е у большинства россиян шопинг выглядел именно так). При этом деньги на меня тратились легко, а вот себя мама не баловала, ей было неудобно, хотя мы с папой постоянно ее уговаривали.

Мама хотела, чтобы я занималась в кружках, ходила на танцы, училась в английской школе. Для папы это тоже было важно, и родители находили на все это деньги и время. Сейчас я думаю о том, что мама выросла в многодетной семье с пятью детьми и огромным хозяйством, а папа вообще ходил в школу каждый день по 9 километров через лес с волками. Каким квантовым скачком для них была возможность дать мне совсем другое детство! С английской школой, модной одеждой и даже путевками в лагерь на Черное море. И в мою школу папа возил меня на машине.

У моих родителей были большие ожидания в отношении меня, но оценить, как много родители дали, можно, только сопоставив свое детство с их детством. И тогда виден масштаб происходящего. Есть о чем погоревать, но есть и так много, за что хочется бесконечно благодарить.

Когда я начала вести в школе мероприятия и участвовать в спектаклях, мама была постоянным и очень благодарным зрителем. Она всегда говорила, что никогда бы так не смогла, всегда приходила на представления и поддерживала.