Kitobni o'qish: «Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам»
Подготовлено к печати и издано по решению Ученого совета Университета Дмитрия Пожарского
Рецензенты:
Басханов Михаил Казбекович, доктор исторических наук, профессор
Фалько Сергей Анатольевич, кандидат исторических наук, доцент
Введение
Российское военное присутствие в Иране1 начиная с 1830-х гг., когда отношения между государствами потеряли конфликтность, носило разнообразный характер2. Но только с конца 1870-х гг. русские военные появились иранской регулярной армии как военные инструкторы. Регулярная армия (в России во второй половине XIX в. называлась также «постоянной», «правильной» – от лат. regularis – «имеющий силу правила», regula – «норма, критерий, правило») – армия, организованная на основе правил, – формируется в Европе и отдельных государствах Азии в начале Нового времени. Ее отличительными чертами были наличие четкой организации; уставов, на которых она базировалась, по которым обучалась и которые должны были четко соблюдаться; единообразие вооружения и обмундирования; наличие подготовленного офицерского и унтер-офицерского корпусов; жесткая вертикаль командной иерархии и управления; постоянное пребывание на службе и систематическое обучение; всеобщий (т. е. вне зависимости от племенных, родовых, феодальных и пр. начал) принцип комплектования3. Как правило, регулярные армии создавались центральной властью с целью противопоставить их феодальным ополчениям или войскам других претендентов на власть сначала внутри страны, а затем и за ее пределами. Этот тип армии вырос из постоянных армий различных правителей традиционного общества, в основе которых лежал принцип отказа от феодально-племенного комплектования. Для традиционных обществ (к которым, без сомнения, относится Иран XIX в.) регулярным войском можно считать постоянные военные части, организованные не по племенному признаку4.
В начале XIX в. наследником престола Аббас-мирзой при помощи французских, а затем английских военных инструкторов удалось создать новую регулярную армию5. Она состояла из пехоты, артиллерии и кавалерии. Член французской военно-инструкторской миссии – капитан Пепен обучил и вооружил несколько эскадронов по образцу французской регулярной кавалерии, составивших иранскую регулярную конницу (незам-атли или савар-незам)6. Позднее усилиями бывшего французского офицера Г. Друвиля возросла до 20 эскадронов. Она была организована, вооружена и обучена по французскому образцу. По замыслу Г. Друвиля, которого поддерживал лично Аббас-мирза, каждый эскадрон в будущем должен был стать основой для формирования отдельного кавалерийского полка. Однако после того как французов сменили англичане в 1809 г., кавалерия пришла в упадок. Англичане не были заинтересованы в ее развитии, т. к. опасались создания мобильного войска для нападения на Индию. Вторая попытка создания кавалерийских частей регулярного типа была предпринята в ходе военных реформ мирзы Таги-хана Ферахани эмир-низама эмир-е кебира, первого министра Ирана в 1848–1851 гг. Они видоизменили регулярную персидскую армию. Но попытка сформировать полк регулярной кавалерии в 750 человек из племени шахсевен оказалась безрезультатной7. Регулярные кавалерийские части сильно уступали иррегулярным и в конце концов не прижились. В результате, к началу 1880-х гг. иранская регулярная армия состояла из пехоты – 76 батальонов-фоуджей (20 в 1000 человек, 1 – 900, 53 – 800, 1 – 400, 1 – 250), штатная численность которых составляла 63950 человек; и артиллерии – 20 фоуджей по 250 человек (10 – в Азербайджане и 10 – в Ираке, всего по штату 5 600 артиллеристов)8.
В XIX в. иранская армия пережила 3 волны модернизации по европейским образцам9. За это время здесь побывали 3 французские, 2 английские, 2 австрийские, 1 итальянская и 1 русская военные миссии, не считая инструкторов-одиночек10. Однако наибольшего успеха добились именно представители России. По справедливому замечанию С. Кронин, вооруженные силы Персии пережили 2 волны русского присутствия – в первой и во второй половинах века11. Однако следует заметить, что имели они разный характер. В первой половине века одновременно развивались официальная и неофициальная (относительно русского правительства) линии. Неофициально, без связи с российским правительством, а даже вопреки ему, действовали русские дезертиры, а официально – дипломаты-военные и военные советники. Во второй же половине деятельность русских военных инструкторов имела вполне законный вид и была ориентирована на обучение части иранских войск по контракту.
После Болгарии Персия стала местом наиболее удачного их применения во второй половине XIX – начале XX в.12 Созданная Персидская казачья бригада (далее – ПКБ) 13 просуществовала более 40 лет (с 1879 г. до 1920 г. (в 1916 г. была переформирована в дивизию)) и, не смотря на множество проблем, к началу XX в. превратилась в серьезную вооруженную силу, ставшую со временем основой новой иранской армии. Мы рассмотрим только начальный этап ее существования, этап наименее разработанный в историографии. Нижняя хронологическая рамка нашей работы – 1878 г., когда было принято решение о формировании русской военной миссии и состоялась первая, ознакомительная поездка А. И. Домонтовича в Персию. Для лучшего понимания того, на каких исторических основаниях базировалось создание ПКБ, в первой главе нами сделан очерк военной миссии в Иран под руководством В. А. Франкини в 1877 г. Именно она заложила основы для приглашения российских инструкторов в иранскую армию. Верхняя хронологическая граница – майские события 1895 г., когда был окончательно преодолен бригадный кризис. Были подписаны «Положение 24 мая 1895 г.» и «Конвенция между Россией и Персией о командировании русских офицеров для заведывания обучением персидской кавалерии», утвердившие законодательно правила управления ПКБ и положение русских инструкторов.
В историографии развитие русской военно-инструкторской миссии14в Иране не получило всестороннего освещения. Основу изучения бригадного прошлого заложил один из ее командиров – Владимир Андреевич Косоговский15. Его «История ПКБ» до сих пор активно, но некритично используется исследователями развития русской военной миссии как чуть ли не основной источник (в широком смысле слова) для рассматриваемого нами периода. Не отрицая компетентность автора (он около 9 лет руководил ПКБ, знал многих ее командиров и офицеров, был хорошо осведомлен о перипетиях ее истории как по устным рассказам, так и по документам штаба Кавказского военного округа), следует заметить, что стремление к самовосхвалению, затушевывание одних и выпячивание других моментов из истории бригады позволяют усомниться в его объективности.
В дальнейшем, вплоть до начала XXI в., история ПКБ не являлась объектом пристального внимания историков. За это время появилось лишь 4 работы16, в которых частично или в общем, но поверхностно рассматривалось развитие русской военной миссии. Первой из них была крайне тенденциозная и лишенная исторической критики работа Михаила Павловича Павловича (Вельтмана)17, посвященная в первую очередь участию ПКБ в подавлении персидской революции в 1908 г.18 Следующая работа принадлежала перу британского историка Фируза Казем-заде19. Это был достаточно качественный для того времени очерк по истории ПКБ, написанный на основе опубликованных источников. Тем не менее отсутствие архивных материалов (как русских, так и британских) делает сейчас эту статью ценной лишь с историографической точки зрения.
Остальные 2 работы были написаны с опорой на материалы тогда еще советских архивов. В первой – до некоторой степени фрагментарной работе Н.Р. Рихсиевой – в политическом ключе эпизодически рассматривался путь развития русской военной миссии с 1909 по 1912 гг. Затронула она и события 1893 г. Но выдержку из документа, где говорилось о начале кризиса, Н.Р. Рихсиева привела без связи с остальным текстом. Отдельно стоит отметить кандидатскую диссертацию Нугзара Константиновича Тер-Оганова20. Рассматривая роль иностранных военных инструкторов в каджарской армии, он уделил отдельный параграф и российской военной миссии. Несмотря на использование материалов Российского государственного военно-исторического архива (далее – РГВИА), Н.К. Тер-Оганов также пошел по пути В. А. Косоговского. Он дал очерк развития ПКБ, отталкиваясь от его схемы, без должного критичного анализа.
Настоящий бум публикаций, посвященных ПКБ, начался с конца 1990-х гг.21 Среди них следует отметить наши работы, публикации Н.К. Тер-Оганова и Ольги Александровны Красняк. Работа Н.К. Тер-Оганова является на сегодняшний день наиболее полным исследованием по истории ПКБ. Однако, если период с 1895 г. изучен автором детально, с привлечением английских иранских источников, то временной промежуток до 1895 г. изложен схематично, без должного анализа. Очень детально указанный автор разобрал майские события 1895 г. Он привлек недоступные для нас документы, которыми устанавливался новый порядок управления и формирования ПКБ. О. А. Красняк активно использовала документы Архива внешней политики Российской империи (далее – АВПРИ), касающиеся ПКБ. Она реконструировала в общих чертах процесс начала формирования ПКБ, до этого изученный слабо. Но в изложении истории ПКБ рассматриваемого нами периода оба автора следовали схеме, предложенной В. А. Косоговским, поэтому воспроизвели в своих работах все неточности и искажения исторического материала.
В целом, в последнее время были введены в оборот материалы российских архивов – РГВИА и Архива внешней политики Российской империи, появились новые оценки событий, связанных с бригадным прошлым. На Западе также появились интересные публикации, касающиеся ПКБ22. Но они имеют вторичный характер (за исключением статьи Н.К. Тер-Оганова и У. Раби), поскольку в основе их лежат не исторические источники, находящиеся в архивах России и Британии, а в лучшем случае – опубликованные источники. В основном же авторы этих работ опираются на работы друг друга или иных ученых. Исследователи либо повторяли сведения В. А. Косоговского и А. И. Домонтовича, ограничиваясь для остального рассуждениями общего характера, либо вообще их опускали. Вообще, для подавляющего большинства работ характерен акцент на «популярных» моментах в истории ПКБ, о которых существуют опубликованные источники, или которые активно освещались в современной прессе и литературе. Исключение составляет крайне интересное исследование Павла Бабича о взглядах В. А. Косоговского на Персию и персидскую политику России, основанное на материалах личного фонда офицера, хранящихся в РГВИА23. Интересно, что использование работ В. А. Косоговского позволило автору даже без серьезного изучения раннего этапа развития ПКБ сделать несколько точных выводов относительно ее места в российской внешней политике.
Тем не менее для подавляющего большинства научных и научно-популярных работ, даже выдержанных в добротном научном стиле, характерно множество ошибок, неточностей, использования непроверенной информации и даже неосознанных искажений в изложении истории ПКБ24. По возможности, большинство из них мы рассмотрим в главах нашей работы. Здесь же отметим недостатки, характерные для историографии ПКБ вне зависимости от происхождения. Во-первых, это концентрация внимания на «популярных», «раскрученных» моментах истории ПКБ, которые либо освещены в опубликованных источниках, либо стали предметом политико-публицистических дебатов. Это: создание ПКБ в 1878–1879 гг. (по воспоминаниям А. И. Домонтовича), кризис 1895 г. (по воспоминаниям В. А. Косоговского), расстрел меджлиса и переворот 1908 г. (крайне политизированный как в русскоязычной, так и в англоязычной и иранской историографии), и, наконец, бригада накануне и в период Первой мировой войны и ее ликвидация (по опубликованным документам из царского архива Министерства иностранных дел, воспоминаниям иностранцев; вопрос отчасти политизированный). Классическими примерами могут служить статья о ПКБ в авторитетной «Encyclopaedia Iranica»25, работа по истории иранской армии в 1880–1917 гг. американского историка Реза Раисе Туей26 и историка иранской армии Стефани Кронин27.
Во-вторых, перенос реалий начала XX в. на более раннюю историю ПКБ, «опрокидывание настоящего в прошлое»28, что приводит к фактическим и теоретическим ошибкам, в том числе и в истории ПКБ. Наконец, в-третьих, – незначительное внимание к роли личности. А ведь, как следует из источников, в вопросе создания и функционирования российской военной миссии в Персии указанный фактор играл значительную, а иногда даже решающую роль. Личное мнение шаха (который не отличался постоянством), позиция людей из его окружения, интриги в нём, взаимоотношения российских командиров бригады с дипломатическими представителями России в Тегеране и персидскими сановниками, личные качества самих офицеров ПКБ – все эти факторы имели первоочередное значение в деятельности российской военной миссии. Модернизация истории, эмоциональность исследования, эссеизм, увлеченность конкретным методом или методикой (особенно национальным подходом к историописанию) – вот методологические недостатки многих современных работ по истории ПКБ. При этом иногда игнорируется принцип историзма29.
При изучении истории ПКБ мы исходили из того, что она была русским проектом и должна была служить российским интересам. Поэтому основной акцент нами сделан на изучение русских источников30. Они лучше всего позволяют рассмотреть и понять не только логику создания и развития бригады, как ее представляли российские офицеры и дипломаты, но и рассмотреть внутреннюю, «бытовую» историю российской военной миссии. Использованные нами иностранные источники имеют для работы лишь вспомогательный характер (за исключением работы Д.Н. Кёрзона), поскольку ни планов русского правительства и военных, ни внутренней жизни ПКБ оставившие их авторы в основном не знали. Но они дают взгляд на ПКБ извне и помогают понять, как видели работу русской военно-инструкторской миссии в Иране европейские (преимущественно английские) наблюдатели. Помимо собственно исторического очерка, предполагающего создание исторической реконструкции истории ПКБ на основе источников, дополненных сведениями из различного рода литературы, в наши задачи входит показать русский взгляд (или, правильнее, – взгляды) на «бригадный проект», определив его место в представлениях о русской внешней политике относительно Ирана и реальной реализации этих представлений.
По не зависящим от нас обстоятельствам, наше исследование построено на ограниченном архивном материале. Мы не использовали документы Архива внешней политики Российской империи (относительно ПКБ они частично введены в оборот О. А. Красняк), Центрального государственного исторического архива Грузии (частично изучены Н. К. Тер-Огановым), английских архивов. Поэтому мы не ставим целью дать исчерпывающую реконструкцию истории ПКБ. Нашей целью является на основе главным образом российских материалов дать углубленный исторический очерк развития ПКБ в последней трети XIX в., вписав ее внутреннюю жизнь во внутриперсидский, внешнеполитический и международный контексты. В основу исследования положены материалы РГВИА и отрытые источники. Особую ценность, естественно, представляют архивные документы. В РГВИА содержится значительное количество внутренней, деловой и пр. документации относительно русской военной миссии в Тегеране. Это: ведомственные и межведомственные документы и переписки, тексты контрактов военных инструкторов, рапорты глав миссии и инструкторов, военно-статистические и топографические работы офицеров ПКБ и штаба Кавказского военного округа и Закаспийской области, дневники, исторические работы, касающиеся истории ПКБ, справочные материалы. В основу нашей научной разработки были положены отдельные дела и документы, относящиеся непосредственно к внутренней жизни ПКБ и связанные с ее внешнеполитическим положением31. Некоторые архивные материалы были опубликованы в работе О. А. Красняк32. Однако невысокий уровень издания некоторых из них делает непригодными для детального анализа33.
Из опубликованных источников следует отметить секретные работы офицеров ГШ и ПКБ, консульские донесения, сведения из иностранных источников относительно Ирана, публиковавшиеся в «Сборнике географических, топографических и статистических материалов по Азии» и отдельными изданиями. В них неоднократно встречаются упоминания о бригаде, они дают представление о том, как она виделась со стороны непосвященным русским и иностранным наблюдателям. С этой же точки информативности сюда примыкают дневники и воспоминания офицеров и дипломатов. Особняком среди них стоят воспоминания есаула Меняева (изданные под псевдонимом Мисль-Рустем34), бывшего инструктором персидской кавалерии в 1880-х гг., и отчет начальника Закаспийской военной области А.Н. Куропаткина, посетившего Иран в 1895 г.35 Первая работа – ценнейший источник по внутренней, бытовой стороне жизни бригады36. Вторая представляет собой важный «взгляд со стороны», дополняющий характеристику событий зимы-весны 1895 г., ставших переломными в истории ПКБ.
Интересный материал представляют собой официальные справочники российского Военного министерства по иностранным армиям37. Они показывают уровень осведомленности Петербурга относительно состояния дел в ПКБ. Как свидетельствует анализ указанных источников за 1880-е – первую половину 1890-х гг., информация о русской военной миссии в Персии обновлялась крайне редко, и до 1894 г. носила формальный характер, поэтому пользоваться ею нужно с крайней осторожностью.
Из иностранных источников нами были использованы воспоминания английских и французских авторов, в той или иной степени наблюдавших ПКБ со стороны. Они дают сведения о внешней, «рекламной» деятельности русских инструкторов. Особняком среди указанных работ стоят публикации Д.Н. Кёрзона38. Они имеют научно-публицистический характер. Но автор, помимо личных наблюдений и бесед с представителями британской Миссии и иранскими сановниками, использовал официальные персидские источники, в том числе бюджетную роспись бригады. Несмотря на множество неточностей, незнание внутренних особенностей функционирования ПКБ, явную пристрастность автора, его сведения дают возможность увидеть ПКБ так, как она представлялась стороннему наблюдателю. Кроме того, они дополняют материалы РГВИА, относящиеся к первому серьезному кризису в ПКБ – конца 1889 г. Опосредованно – через работы Е.Ю. Сергеева, Н.К. Тер-Оганова, С. Кронин, Реза Раисе Туей – нами использованы были сведения первого английского военного атташе в Иране Генри Пико, относящиеся к середине и второй половине 1890-х гг. Из иностранных источников его материалы наиболее близки к истине в характеристиках деятельности российской военной миссии39.
Следует заметить одну особенность мемуарной и отчасти специальной литературы XIX – начала XX в. об Иране. Это – европоцентризм в оценках. Рассматривая Иран, его население, политические, общественные и религиозные институты в категориях «свой – чужой», большинство из авторов отказывало ему в праве быть «другим». Европейская модель общежития в ее различных вариантах виделась ими как единственно верная, образцовая, а все остальные оценивались как «отсталые», «застойные», «варварские» и т. п. Упрощенно говоря, авторы работ рассматривали мир в линейно-прогрессивной проекции «дикость – варварство – цивилизация», относительно Ирана и его населения применяя только первые 2 категории. Даже если европейцы (в том числе и русские авторы) пытались глубоко вникнуть в отдельные аспекты жизни Персии, их выводы и оценки были проникнуты указанными нормами. При этом критерием для сравнения, эталоном выступала Европа. Классическим примером являются письма Евгения Михайловича Белозерского, где глубокое понимание персидской действительности сочеталось с подчас даже наивными оценочными суждениями40.
Перед тем как перейти к изложению основного материала, необходимо остановиться на терминологии и географических понятиях, которые мы будем использовать в данной работе. В тексте названия «Персия», «Иран» будут употребляться как синонимы41. Ираном («Высочайшее государство Иран») называли свою страну сами ее жители, а Персией ее именовали европейцы по аналогии с древними греками42. Слова «Россия», «Русское государство», «Российская империя», «империя Романовых» и производные от них (русский, российский и т. п.) мы будем употреблять в тексте (если это не оговорено) в политическом («русских – россиян» – как подданных российских монархов), а не в этническом значении. То же касается слов «Персия» и «Иран», а также производных от них (понимая «персов» – как подданных правителей Ирана). Как синонимы мы будем употреблять названия «Англия», «Британия», «Британская империя», «Великобритания». Так же будут использоваться нами в государственническом смысле (если это опять-таки не оговорено в тексте) термины «англичане», «британцы», «английские», «британские» и т. п. Мы сознательно не употребляем термин «национальные интересы», так как он имеет не научный, а пропагандистский характер. Мы также против персонификации государств. Историю делали не абстрактные бездушные конструкции, типа «правительство», «Россия», «Иран» и т. п., а живые люди с их характерами, убеждениями, личной инициативой, достоинствами и недостатками. Государство – это в первую очередь группа лиц, находящаяся у власти по принципу силы или традиции и диктующая свою волю, свое видение развития общества остальной его части или конструирующая их в головах подвластных. Поэтому правильнее говорить не о национальных интересах или интересах России, а об интересах ее правящей верхушки, определенных лиц или слоев населения. Если где-нибудь в тексте мы будем употреблять персонифицированные понятия типа «Россия решила», «Англия считала» и т. п., то подразумевать мы будем именно вышеизложенное толкование.
При написании работы нами будут использованы 2 наиболее распространенных во второй половине XIX в. принципа районирования земного шара – политический и географический. Учитывая, что любое районирование является плодом людского воображения, а названия одних и тех же регионов могут иметь разное наполнение как у отдельных народов, так и в разное историческое время, мы отдельно остановимся на том понимании регионов Востока и Азии, которые мы будем использовать в своей работе.
В первую очередь, необходимо определиться с понятием «Восток». Учитывая множество значений термина «Восток», мы в данной работе понимаем под ним страны Азии и Северной Африки43. В региональном отношении Восток подразделяется на Ближний (владения Османской империи, в том числе и Кавказ), Средний и Дальний (Северная, Северо-Восточная, Восточная, Юго-Восточная и Южная Азия). В английской традиции термин «Near East» («Ближний Восток»; применялся первоначально по отношению к владениям османского султана) и синонимичный ему «Middle East» («Средний Восток»; используется с 1850-х гг.) включали и включают в себя не только территории Оттоманской Порты, но и Иран, Афганистан и часть индийских владений британской короны – современный Пакистан (второй вариант – Иран, страны Центральной Азии и Кавказа)44. Для русскоязычной историографии характерна относительная неопределенность в ограничении понятий «Ближний» и «Средний Восток», поскольку оба они были заимствованы из английского языка. Отсюда появление таких квазирегионов как «Большой Ближний Восток», «регион Ближнего и Среднего Востока». В то же время выработано и разделение (основанное опять-таки на английской традиции), согласно которому Ближний Восток – это владения Османской империи, а Средний Восток – Иран и страны Центральной Азии (прежде всего Афганистан и северо-индийские земли; в разных трактовках сюда включают или не включают т. н. «среднеазиатские» государства и общества, попавшие в зависимость от Российской империи).
Учитывая принцип историзма, мы будем употреблять понятие «Средний Восток», которое использовал в начале XX в. Андрей Евгениевич Снесарев. Он включал в него: русский Туркестан, Хиву, Бухару, Тибет, Кашгарию, Памир, Афганистан, восточную Персию, Белуджистан, Индию45.
Следующее важное понятие – «Азия». В последней трети XIX в. Азию делили по географическому принципу на: Восточную, Южную, Юго-Восточную, Северную, Западную и Центральную46. В нее включали следующие «страны и государства»47: «Русские владения (вместе с вассальными государствами Бухарой и Хивой и площадью под внутренними морями Каспийским и Аральским), Китай с подвластными ему странами, Британские владения, Аравия (независимые государства), Турецкие владения (вместе с Самосом), Персия, Нидерландские владения, Французские владения (вместе с состоящим под французским протекторатом Аннамом), Сиам, Афганистан, Япония, Владения Соед. Штатов Сев. Америки, Корея, Оман, Независимые Гималайские государства, Египетские владения (п-ов Синай), Португальские владения, Германские владения (Киоджау)»48.
В «азиатском блоке» в первую очередь необходимо остановиться на понятиях «Средняя» и «Центральная Азия». Термин «Средняя Азия» первоначально использовался в русском языке как точный перевод немецкого «Zentralasien» (французское «Asie Centrale», английское «Central Asia»)49, термина, предложенного в 1843 г. немецким ученым Фридрихом Вильгельмом Генрихом Александром фон Гумбольдтом50 и уточненного германским исследователем Фердинандом Паулем Вильгельмом фон Рихтгофеном51, и соответствовал редко употреблявшемуся «Центральная Азия». «Центральной» или «Средней Азией» в России называли пространство Азии «между Каспийским морем и Алтаем, Сибирью и Гиндукушем и Куэнь-Лунем; в этих пределах С. А. заключает в себе русский Туркестан, киргизские степи, Хиву, Бухару, и афганский Туркестан, китайский Туркестан, и Джунгарию… иногда этим обозначают русский Туркестан с Хивою и Бухарою»52. Со временем, с продвижением Российской империи в глубь Центральной Азии, термин «Средняя Азия» получает и второе значение. Средней Азией стали именовать т. н. «русский» Туркестан53, т. е. российские владения и зависимые от империи Романовых государства Центральной Азии. Появляется термин «Внутренняя Азия», охватывающий все внутренние замкнутые бассейны Азиатского материка. Восточную часть этого региона, лежащую к востоку от Памира, называют Центральной Азией, а западную, включающую в себя Туркестан, часть Аралокаспийской низменности и Ирак – Средней Азией. В связи с этим появляется также обозначение «русская Средняя Азия»54, обозначающее русские владения в Центральной Азии55. Параллельно с этим названием по отношению к подвластным России территориям используются названия «Туркестан», «русский Туркестан», «Туркестанский край»56. Тем не менее до конца существования империи главенствующим оставалось значение Средней Азии как синонима Азии Центральной, в ее географическом понимании57.
Еще одно важное понятие, связанное историей взаимоотношений в треугольнике Россия – Иран – Османская империя, – «Кавказ». За основу его «расшифровки» мы также будем брать географическое определения и понимание его в XIX в. Для нас это географический регион на границе Европы и Азии, разделяющийся горной системой Большого Кавказа на два субрегиона: Северный (Предкавказье) и Южный (Закавказье). Политико-экономические границы региона на протяжении веков менялись, но в целом сосредоточены между Черным, Азовским и Каспийским морями58.
Иран во второй половине XIX в. одновременно находился в регионах Среднего Востока, Западной, а географически частично и Центральной Азии. Россия же, помимо Кавказа, контролировала Среднюю Азию и имела свои интересы практически во всех регионах Востока, за исключением Северной Африки.
Относительно географии Ирана (в том числе и исторической) в основу нашей работы положены сведения, содержавшиеся в работах Василия Владимировича Бартольда59. При написании иранских имен мы ориентировались на работу Алима Гафурова60. С целью унификации персидских титулов и названий, встречающихся в текстах, мы будем использовать следующие варианты написания (в скобках указаны другие виды передачи их в русских источниках): Ахалтекинский, Ахалтеке (Ахал-Текинский, Ахал-Теке), Боджнурд (Буджнурд, Бурджнурд, Буджнурт), валиат (валият, валиад, валиахд, велиэхд), Зелл ос-Солтане61 (Зили-Султан, Зелл-ос-султан, Зиль-ус-султан, Зиллес-султан), Исфахан (Исфаган, Испагань), Йезд (Иезд, Езд), йомуды (иомуды, иомуты), Кучан (Кочан), Мешхед (Мешед), Мозаффарэддин (Музафар эдин, Музаффар эд-дин, Мозаффар-эд-дин), сараф (серраф), Тебриз (Тавриз), Хорасан (Хоросан, Хорассан), Хусайн (Гуссейн, Хосейн, Гусейн).
В заключение хотим отметить, что наша работа не претендует на закрытие темы. Скорее, мы намечаем ею пути дальнейшего исследования проблемы. Поэтому будем рады любым замечаниям.
Автор выражает особую благодарность за информацию и направляющие советы Михаилу Казбековичу Басханову, Нугзару Константиновичу Тер-Оганову, Олегу Рудольфовичу Айрапетову и Сергею Анатольевичу Фалько.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. [Электронный ресурс]. URL: http:// www.vehi.net/brokgauz].