Kitobni o'qish: «Фермата Лауры»

Предисловие

Книга «Фермата Лауры» объединяет рассказы, эссе и интервью.

Мои рассказы – повествование об эмоциях, чувствах, сложностях, радостях, воспоминаниях и ошибках, которые испытывают и претерпевают главные герои. Режим реального действия – временной срез 2022–2024 гг, флешбэки переносят действие на много лет назад.

Мои эссе – критические рассуждения о некоторых аспектах современного искусства и кино, прошлого и настоящего.

Интервью в этой книге резко отличаются по стилю, жанру и регистру от рассказов и эссе. Они посвящены подробному обзору книги Сергея Фирсова «Сталин: миф и образ. Вита-Нова, 2021» и книги Игоря Дмитриева «Ловушка для героя», издательство СПбГУ, посвященной жизни Дмитрия Менделеева.

Объединение текстов в одну книгу – желание по возможности «ухватить» момент коллективного сознания, метафорическая попытка жеста в беспредельное, фермата или зависание.

Рассказы

Пенный дух

Коля думал о Марии и его всего поднимало над землей, словно это была главная встреча в его жизни.

– Маша, Машенька, – проговаривал он про себя, весь внутренне искрясь от осознания того, что она существует, есть, живет где-то там далеко, несвободная и веселая.

– Маша, Машенька, – еще раз повторил Коля про себя, и ему стало вдруг нестерпимо грустно от того, что он не может обнять ее, прижать к себе, и посвятить ей все последующие годы своей жизни.

– Я тут в Москву съездил, – рассказывал Коля своему приятелю, лихорадочно перебирая в голове события, и не в состоянии вспомнить ни одного достойного, кроме того, как он протянул билет на «Стрелу», и проводница, монотонно обследовала телефонный аппарат и прибор, приготовленный для чтения билетов, сообщила ему, что его в поезде не было и быть не должно, так как протянутый билет не из Москвы, а из Петербурга, и был выписан ему по ошибке.

Спустя пять минут Коля отчаянно бегал между Ярославским и Ленинградским вокзалом в поисках кассы, выкидывал деньги и карты из кошелька, и считал внутренним счетчиком дни, вагоны, минуты и места, очутившись ровно через два часа на боковой полке в общем вагоне, куда он и улегся, накрывшись тремя одеялами, и ощущая, как озноб бьет его уже по всему телу.

«А ощущение, кстати, неописуемого счастья!» – успел подумать он об общего вагоне и заснул.

– Вот так! – сообщил Коля Сергею через пару дней, криво улыбнувшись.

– Так что нового, я не понял? – спросил недоверчиво Сергей.

– Ничего нового. Увидел ее и – все. Снова все на свете забыл, и вообще надежды теперь нет никакой.

– Тебе надо жениться! – сообщил Сергей, и глупо улыбнулся, пытаясь скрыть некоторую усталость и раздражение.

– На ком? На ней? – спросил Коля и снова весь сжался.

– А то ты не знаешь… – снова продолжал Коля, как будто бы пытался словить воздух для сжавшихся легких.

– Знаю, брат, знаю, но… Слушай…

– А никаких «но». Как увидел, так все и вспомнил, никаких вариантов не оставил для себя.

– Неужели тебе никогда никто не нравился больше? – с усталым любопытством спросил Сергей, несколько насупившись, словно беседа его не радовала, а смертельно печалила.

Что Коля мог объяснить Сергею? Разве мог он рассказывать ему о силе воздействия и невероятной притягательности Маши, ее харизме, и степени близости с ним.

– А она?.. – спросил было Сергей.

– Что она? Откуда я знаю. Был тут один полу-подонок, бабник наглый, так он ей даже нравился какое-то время, представляешь?

– Женщины они такие…

– Да, дело не в этом. Она такая. Наивная, что ли. Понимаешь, она очень светлая. Она не понимает, что бывают люди с тройным дном, злые, завистливые, заносчивые. Она даже не знает, что люди могут делать что-то назло.

Коля почувствовал, как все у него внутри сжалось, свернулось, словно он что-то пытался поймать, и совсем не мог это сделать, сдюжить. Он силился осознать, какая сила приковывала его к Маше, и совсем не мог этого сделать, словно в ней сосредоточился весь центр Вселенной, все звуки, все галактики.

Маша относилась к Коле хорошо, но не более того. Спокойно. Ей было странно сначала, что она вызывала у Коли такие страшные эмоции, но потом она уже к этому привыкла, и не задавалась вопросом о природе его чувств. Коля от себя тоже таких чувств никогда не ожидал, словно его не просто поднимало над Землей, словно он никогда не встречал на Земле другого такого человека, словно он никогда на свете не знал ничего лучше, важнее, теплее, чем те встречи, которые у него бывали с Машей.

– Маша, Машенька, – еще раз повторил про себя Коля, и ужаснулся от той внутренней пустоты, которая была вне ее присутствия в его жизни.

Он брел по городу, сжимая в кармане клочок бумаги, снова обращая внимание на то, что весь мир словно зажигал огни в ее присутствии, сгущал краски, распаковывал и заново запаковывал его внутреннее ощущение жизни, как делает какая-то странная коробочка со своим сомнительным содержанием, самовозгораясь, испепеляясь, заново обретая жизнь.

В своей странной тоске он шел домой, с какой-то усталостью вспоминая, как было хорошо, когда Маша приезжала, и сколько времени прошло, с того момента, когда он ее последний раз видел.

Еще он почему-то вспомнил страшный эпизод в своей жизни, когда неожиданно вдруг познакомился на каком-то школьном мероприятии со Светой. Света произвела на него такое мощное впечатление, что он не нашел ничего лучше, как, под ее сфокусированным взглядом, впериться в нее глазами, а потом буквально затащил в угол рекреации и бросился целовать с такой неистовой силой, словно это был первый и последний раз в его жизни. Светлана тогда даже не вскрикнула, и на протяжении его долгих трепетных объятий не произнесла ни одного слова, как будто посчитала поведение незнакомого человека совершенно естественным.

Он только помнил, как торопливо поднял ее на руки, и что в него вселились такие неземные силы, как будто бы он врос в паркет и стену, к которой прислонил ее, словно родную знакомую, целуя и рассказывая своему внутреннему черту непонятные истории из чьих-то жизней.

Он зацеловал Свету тогда, чуть не задушив. Самое поразительное, что, находясь в здравой памяти, Света не только не сопротивлялась, но словно отдалась его воле, давая понять, что он может целовать ее еще три часа, совершенно не опасаясь за последствия.

Самым тяжелым испытанием тогда был приход его на то же место на следующий день, потому как Коля тогда решил, что их встреча была запоминающейся для обоих, и что она явится к нему на следующий день, без приглашения, и даже без договоренности.

– Ты тогда в очередной раз спятил, да? – спросил Сергей, и уже, не смеясь, повернулся к плите, чтобы заняться приготовлением ужина.

– Там вообще что-то было?

Коле снова стало ужасно стыдно за свое полное идиотство, и за тот эпизод, совершенно реальный, когда он целовал мало знакомую девушку в течение длительного времени, так и не удосужившись спросить ее номера телефона, и потеряв ее из виду, как только она, опомнившись, наконец, с размаха дала ему по физиономии, и убежала, отчаянно стуча по паркету каблуками.

– Это было вообще что-то смертельно ужасное! – констатировал Коля, с отчаянием вспоминая ту встречу, и думая, как печально было, что он все-таки отпустил ее, да еще надеялся, что она придет на то же место на следующий день.

– Ой, ну это все так нормально, – констатировал Сергей. – Так нормально. Машу ты любишь, а здесь увлекся, и от воспоминаний, и от отчаяния, и от того, что, ты знаешь, мы любим многих людей.

Коле вдруг стало как-то светло и смешно от этого внезапного комментария. Смешно от воспоминаний, от своих излишних чувств, надежд, глупости, необоснованности.

– Маша, Машенька, – снова проговорил Коля, ощущая, что тоска «под ложечкой» охватила его с новой силой.

Он вспомнил, как впервые встретил ее, и проводил до дома, как она вошла в лифт, а потом медленно доехала до пятого этажа, пока он стоял, как вкопанный, и как вдруг с пятого этажа крикнула его, и он, перепрыгивая через пять ступенек, помчался наверх, оказавшись снова с ней рядом. Как она познакомила его с отцом и матерью, как они долго вместе разговаривали, смеялись, как он рассказывал о себе, мечтая произвести хорошее впечатление, и как долго тянулась эта встреча за чаем, словно при свечах, теплая, добрая, совершенно особая. И как он влюбился в Машу совершенно навеки, осознавая, как она нуждается в помощи, радости, поддержке, и насколько она добрый, трепетный и удивительный человек.

«Все когда-нибудь образуется», – повторял про себя Коля, ругая свою молодость, несостоятельность, непредусмотрительность и способность быстро отчаиваться.

«Если бы я был более решительным, расчетливым, или хотя бы реальным», – снова думал он, в который раз осознавая свою неподготовленность для многих жизненных ситуаций.

Фурия

Лаура коммуникатировала с Катей, пока была возможность. Кате иногда просто плохо становилось от воззрений Лауры, которые та высказывала, открыто и внятно. Тем не менее, дружба их продолжалась долгое время, словно они обрели, наконец, друг друга, и помогали друг другу неведомыми способами.

Во-первых, Лаура, по приезде из другого города, где она провела много лет, совершенно не понимала новых реалий, словно забыла, как жить и как дышать. Все разговоры Лауры сводились к обсуждению книжек, отдыха и мужчин, что повергало Катю в легкое смущение.

– Ты совсем не понимаешь… – говорила Лаура, и Катя снова сдерживалась, чтобы не рассмеяться и не удивиться.

– Ты не понимаешь, как нужно вести себя. Он вообще обращает на тебя внимание? Если нет, обрати внимание на его соседа, и ты посмотришь, как все изменится!

– Коля? – Катя смотрела на Лауру в полном восхищении.

– Конечно! Ты разве не знаешь, что, когда мы обращаем внимание на близких людей какого-нибудь человека, то сам человек сразу обращает внимание на нас самих! – Лаура просто причмокнула от удовольствия.

Катя чувствовала, что смотрит на Лауру широко распахнутыми глазами.

– Я бы на твоем месте написала ему записку и пригласила на тайное свидание, на опушку леса. Где-нибудь загородом. Шпалы – это правильное место! Перед тем, как по ним проедет дизель-электропоезд!

Катя снова смотрела на Лауру, ощущая, как новый виток жизни словно захватывает ее.

Лаура потеряла связь с домом давно, а теперь, спустя столько лет, словно обрела его заново.

– Тебе видишь ли… – говорила ей Катя, поводя бровью и внутренне сдерживаясь. – Тебе лучше забыть то, чему тебя учили… Забыть, потому что враки все это невероятные, и про жизнь, и про…

– Ты мне говоришь? – горделиво улыбалась Лаура.

В общем-то, ни Лаура, ни Катя не были избалованы добропорядочным обществом, ни в раннем детстве, ни позже, поэтому расправили крылья и обрели ощущение радости жизни, много позже. Так думала Катя, терпеливо внимая рассказам Лауры. Крылья Лауре, по ее словам, удалось расправить благодаря внутренней уверенности в себе и свободе. В общем, сделала она себя сильной, независимой, свободной, тоже сама, и гордилась этим, не хотела передать опыт.

Истинных особенности своей личной жизни Лаура объяснять никому не хотела. Да и разве можно было ее в этом обвинять?

– Ты все время считаешь, что ты – некий мифический подарок, который нужно людям отдать, или наоборот, не отдать, или как бы – держать про запас, и отдавать его тайно… Да?

Лаура усмехнулась, подумав про себя, что Катя, конечно, даже близко не отдает себе отчет, что именно ее гложет и беспокоит. Впрочем, ей понравилась тирада про вино.

– Вино? – заинтересованно спросила она.

– А что с ним делать? – удивилась Катя.

– Как что?! Выдерживать! Чтобы лучше и тоньше! – засмеялась Лаура, да так громко, что Катя даже невольно покраснела.

Судить о тайных мыслях Лауры можно было по выражению ее лица и бровям, которые неожиданно и резко ползли вверх, а потом снова становились на свое место. В общем, Лаура собиралась образовывать Катю не в шутку.

Очутившись в том своем городе, Лаура постепенно привыкла, что к ней, как ей казалось, относились с уважением и терпением. Выслушивали все то, что она старательно и долго говорила.

Пристальное уважение к Лауре было обусловлено тем, что, как справедливо замечала про себя Катя, ей словно втюхивали какую-то ложную информацию о ней же самой, создавали фантом, а она, при этом, сразу и охотно в нее, в эту информацию, верила.

– Ты понимаешь, что ты никого здесь не можешь осчастливить? – снова говорила про себя Катя нежно. – Ни Колю, ни Васю. А ты все время думаешь, что ты кому-то что-то можешь отдать!

Лаура смотрела на Катю без понимания, хотя в какой-то момент даже побелела от негодования, но открыто свое мнение высказывать не стала.

– В каком смысле? – продолжала она, делая вид, что не замечает настроения Кати.

– Жизнь не застряла навечно в 90-х годах!

– Ты на что намекаешь? – вспыхнула Лаура, словно обиделась, – потому ли, что ты боишься за Колю?!

– Коля?

– Ты делаешь что-нибудь для него лично? – Лаура посмотрела на Катю в упор.

– Он даже не замечает, что ты обращаешь на него внимание! – сказала Катя шепотом и слегка насупившись. – Он бы испугался! Ты, вот, не понимаешь, что некоторые женщины никогда не хвастаются своими историями.

Лаура слегка передернулась. Она точно не могла сказать Кате, как важна была для нее личная жизнь, как долго она размышляла над тем, с каким из знакомых ей лучше, какой более понимающий, какой более наивный. Она не могла сказать Кате, что для нее и ее подруг личная жизнь была настолько важна, что исчезло из жизни самое главное. Сколько они бились над вариантами, и даже ходили на специальные курсы, чтобы разобраться в себе, читали специальные книжки. Все напрасно.

– Твой Коля… – вдруг сказала Лаура.

Катя опять засмеялась, уже громче, и нервнее, а потом расхохоталась, да так громко, что Лаура, всегда спокойная, как-то снова напряглась.

– Я буду все делать, как решила! – снова и снова повторяла про себя Лаура, словно в забытьи. – Я буду делать все, чтобы эта счастливая женщина, наконец, почувствовала и поняла, как не права.

Коля наблюдал за поведением Лауры с некоторой оторопью.

Первый раз Катя почувствовала опасность, когда Лаура пришла к ней как-то вечером, и посмотрела в глаза – долго-долго, не отводя взгляда. Она смотрела на Катю долго, как будто бы копила внутри что-то опасное, не выразимое словами.

– Так смотрит человек, который… – сказала в шутку Катя, но Лаура не ответила на улыбку, взглянув на Катю еще более пристально.

– Ты уверена, что Коля придет сегодня домой? – спросила вдруг Лаура, и на лице ее выразилось подобие какого-то уничижительного сарказма.

– Уверена, – снова сказала Катя, и впервые почувствовала, что ей стало тяжело.

– Уверена? Да? – снова повторила Лаура.

Катя смотрела на Лауру с удивлением, вспоминая, что же такое она могла сделать, что Лаура с ней так разговаривала.

– Ты мне говорила про… – Катя осеклась.

– Про что? – быстро пробормотала Лаура.

– Про мужа… – Катя говорила несколько неуверенно.

– Да… Было дело… – снова сказала Лаура, и снова как будто бы пошатнулась, а потом быстро оделась, и выбежала из квартиры.

Коли не было долго. Его не было на следующий день, не было послезавтра, не было целую неделю.

Он вернулся через две недели, понурый, усталый, и совершенно больной. Расплакался, встал на колени перед Катей, и сказал ей, что сделал что-то совершенно ужасное. Оказалось, что он подумал, что уедет куда-то на край света, все бросит, и больше никогда не увидит своих родных.

Катя до последнего момента не думала о Лауре, а потом поняла, что Лаура сделала что-то совершенно ей, Кате, неведомое. Что-то, что принесло какой-то дикий урон.

Катя и не думала, что Коля мог что-то сделать, но у него словно сдвинулось что-то в сознании, опечалило его, выбило из колеи.

По истечению назначенного срока Лаура все-таки уехала. Все знакомые Кати вздохнули с облегчением, как будто бы груз с плеч свалился.

Коля не просто обрадовался, когда Лаура уехала, он ожил. Ему казалось, что все вокруг возрождается, обретает смысл.

«Счастье мое, солнышко, милая и дорогая!» твердил он про себя, все еще не веря, что Катя не понимала, как он к ней относился.

Он силился сказать ей, что, когда он теперь смотрел на мир, мир оживал заново. Он силился сказать ей, что когда он шел по Невскому проспекту, сидел в кафе, радовался восходу и закату, он видел ее смеющееся лицо, ее печальное лицо, ее понурое лицо, но он всегда видел только ее, потому что другого человека в его жизни не было и быть не могло.

Коле было обидно, что Катя относилась к Лауре серьезно.

– Нет, ну скажи мне! Ведь она все-таки красивая, да? – продолжала Катя, и Коля вновь чувствовал отчаяние от одной мысли, что Лаура так сильно нарушила их покой, так сильно всколыхнуло все прошлое, и так взбудоражила все внутри.

Коля отлично понимал, что от влияния Лауры и памяти о ней у него лично не осталось и следа, но Катя вновь и вновь спрашивала его о ней, словно пыталась в образе этого далекого человека найти что-то, что не было свойственно ей самой.

– Какая же ты смешная! – снова говорил Коля, и она снова ему не верила.

Он просыпался утром с ощущением расправленных плеч, радости и сиюминутного счастья, словно все эти прошлые годы канули в лету, и снова было легко дышать.

– Слушай, а почему бы нам тоже не поехать за ней, – вдруг сказала Катя и вся насупилась.

– Не поехать, потому что не за чем! – сказал Коля, откровенно злясь на Лауру, и думая, как много проблем он принесла своими разговорами о возможных восторгах жизни, о которых Катя и не задумывалась.

«Как арабские женщины в далеком Израиле, которые живут себе, не ведая что такое телевизор и сериалы», – заключил про себя он.

– Катенька, – тихо говорил он, глядя ей в глаза, но Катя вновь и вновь смотрела на него с укором, словно он не давал ей что-то очень важное, скрытое от нее, запретное и потому ужасно желанное.

– Коля, а почему бы нам с ней снова не повидаться! – говорила Катя, и Коля, видя ее энтузиазм, начинал уже тихо ненавидеть Лауру, за тот разлад, ужас и сомнение, которое она так бодро сеяла в нем и в окружающих на протяжении их долгого знакомства.

Венцом их разговора было приглашение Кати на дальнюю станцию, которое она оставила в виде письма, в котором значилось, что ему следует взять электричку, проехать три станции, сойти с поезда, и она будет ждать его там, в условленное время. Этого испытания Коля вынести не смог, поэтому на какое-то время снова ушел, залечивать свои раны, и думать о будущем.

Марианна

Мне 14 лет

Когда Коля думал, как это все произошло, он не мог объяснить, ни одной детали из тех событий, которые последовали. Любовь посетила его в общем-то неожиданно, и он даже близко не мог себе представить, что такое бывает на свете, как долго это длится, и как бесповоротны некоторые решения и ситуации жизни.

Марианна не просто вдохнула в него жизнь, Марианна, по какой-то странной и неведомой ему причине, эту жизнь и присвоила себе, потому что он решительно не мог теперь ни о ком думать, кроме нее.

На момент их знакомства, у Коли уже была девушка. Девушку звали Саша. Она была терпеливой, доброй, участливой, и не отнимала у Коли много времени на себя. С ней Коля чувствовал себя счастливо и хорошо, наслаждаясь летним пейзажем своей жизни, думая, насколько красива, солнечна, радужна и справедлива его жизнь.

Марианна перевернула все, что было вокруг, вселив в Колю ощущение постоянного бега с препятствиями. Ее смены настроения, вопросы и форма разговаривать, голос, все говорило Коле о том, что обрести покой ему уже никогда не придется.

Саша словно чувствовала перемену в Коле, чувствовала его отрешенность, холодность. Саше было не то, что обидно, ей было совершенно невыносимо знать, что близкий человек не просто увлекся кем-то, близкий человек совершенно потерял над собой контроль. Саша пыталась задобрить Колю, часто навещала его дома, часто приносила продукты, и подолгу разговаривала. Коля смотрел куда-то вдаль и совершенно не могу объяснить, что с ним происходило, отрешенно отвечая Саше невпопад.

Объяснить Марианну было невозможно. Марианна была из породы людей, сильных и жизнерадостных, и совершенно непредсказуемых. Но не это так удивляло и поражало Колю, когда он видел ее, каждый раз, словно впервые. Марианна излучала собой какую-то божественную тайну, приоткрывая для Коли весь мир просто своим присутствием. После общения с Марианной Коля ничего не мог делать, он просто сидел понуро, глядя перед собой, осознавая, что, распрощавшись с Марианной, он потерял все на свете.

Потом Коля как-то свыкся с мыслью о том, что без Марианны он жить не может, в принципе. Но когда он понял это, то стал думать о том, как не причинить боль Саше. Любовь к Марианне облагораживала его в собственных глазах, он стремился быть лучше.

Когда он пришел как-то домой и увидел Сашу очень расстроенной, сердце его сжалось с неимоверной силой. Он впервые заметил, что Саша вся осунулась, выглядела плохо, и ему было по-настоящему грустно от того, что ее страдания имели прямое отношения к нему, что было совершенно очевидно. Он был виноват в том, как Саше было грустно и одиноко. Он был виноват в том, что она часто говорила о своих прошлых отношениях, жаловалась, и как будто бы читала его мысли.

Не долго раздумывая, Коля решил, что, несмотря на свое отношение к Марианне, несмотря на все те силы и чувства, которые бурлили в нем, он наберется мужества, и честно признается Марианне, что человек он совершенно несвободный, все вокруг страдают, и он, уважая себя, и трепетно относясь к другим, никак не может причинять людям боль, да еще такую сильную.

Когда он все это свое благородное думание выпалил Марианне, она не просто выслушала его, на глазах ее появились перламутровые слезы, и Марианна, словно в омут, бросилась, встав, медленно пройдясь по комнате и захлопнув за собой дверь, как будто бы ее никогда не было в его квартире. Коля почувствовал, что лишился не просто жизни и всего на свете, но понял, что наступил себе и своей песне на горло впервые, да с такой силой, словно никогда и ни при каких обстоятельствах, он бы уже не смог вернуть себе что-то ценное, дорогое и важное.

Теперь жизнь с Сашей текла по привычным законам. Он наблюдал за собой, как смотрит полудохлая рыба на свое отражение, с сиюминутной готовностью умереть, и не зная, когда этот счастливый час настанет.

– Коля, – говорила Саша. И снова все у него внутри переворачивалось, словно он понимал, до какой степени несчастлив, сто раз несчастлив, и жить так ему не представляется никакой возможности.

Какое же было удивление у Коли, когда он начал замечать, что Саша, так хорошо и тепло относящаяся к нему, прекрасно и спокойно общалась с другими людьми, одаривая их теплом и сердечностью, словно в ее собственном доме ничего странного не происходило. Колю всего скручивало от отсутствия Марианны, он не мог найти себе места, плохо спал, мало ел, думая о своем злосчастном долге, а Саша, словно и не замечала ничего, просто жила, улыбаясь и чувствуя себя необыкновенно счастливой.

Потом Коля увидел, как Саша общалась с другими мужчинами. Легко, свободно, кокетливо и радужно. Коля даже про себя не то, что негодовал, просто удивлялся.

«Боже мой!» – думал он. – «Я ради нее оставил самое большое счастье в своей жизни. Знает ли она, что такое чувства? Понимает ли она вообще, как бывает?»

Прошло еще какое-то время, и Коля ощутил себя еще более несчастным. Доброжелательное отношение Саши, ее забота и постоянное желание общаться с другими людьми, сделало из него не альтруиста, а человека, которому было все на свете все равно. Ее непонимание других людей почему-то полностью парализовало его, как будто бы он жил рядом с машиной, которая была нацелена исключительно на предоставление другому человеку внешнего комфорта и тепла.

Она не знает, как я встретил Марианну, как я страдал без нее, сколько всего я сделал. Сколько жизненных сил ушло на то, чтобы выстроить с ней отношения. И вот, теперь, решившись не обижать эту девочку, которая сказала мне, как тепло она относится ко мне, я словно потерял свою жизнь, потерял все, что у меня есть.

Коля чах и ник, совсем не ощущая интереса к жизни. Когда Саша приходила домой, он словно залезал в свою раковину, не в силах дышать, не в силах почувствовать радость весеннего солнца, словно она парализовала его навеки, не понимая, и не собираясь понимать.

Марианну Коля встретил в один из свежих утренних часов, когда бежал на работу, с трудом припарковав машину, не в силах ощутить, где именно была его голова, а где было его сердце.

Марианна стояла, слегка подбоченясь. Ее рыжеватые волосы развивались на ветру, а на лице была красивая, радужная, светлая улыбка, которая моментально сменилась гримасой несчастья, как только она заметила его.

Когда Коля увидел Марианну и меняющееся лицо ее чувств к нему, он словно обо всем забыл, как будто бы заново родился, и больше ничего не имело смысла. Ее лицо не просто было родным и знакомым, ее лицо словно возрождало в нем воспоминания о детстве и об океане, которые он видел исключительно во сне. Ее лицо, временами такое усталое, а временами такое, словно прожившее много жизней, возрождало в нем все, что он думал, было давно утеряно.

Он вспомнил, как совсем мальчишкой, шел по берегу и кидал камешки в воду. Он вспомнил, как волны, соленые и сильные, разбивались о валуны, и как хотелось идти по этому берегу, никогда не останавливаясь. Он силился понять, как так получилось, что Марианна произвела на него такое сильное впечатление, так воздействовала, но совершенно не мог найти этому объяснения и оправдания, словно вся его жизнь сосредоточилась на ней, была ей вверена, и ей, только одной ей, он должен был и хотел быть верен.

Коля почувствовал, что если Марианна исчезнет из его жизни, он больше не сможет жить и дышать. Он почувствовал, что все его размышления, мысли, поступки, вся его внутренняя суть не имеют ничего общего с правдой, если рядом с ним нет Марианны. Он силился понять, что именно он скажет Саше, но все равно не мог до конца определить, ни ход своих мыслей, ни собственную канву логики.

– Марианна, – только и успел сказать он. – Марианна!

Он вспоминал, как ждал ее когда-то, с огромным букетом цветов, долго-долго, и она все не приходила. Вспоминал, как выпил целых две бутылки вина, и так и не пришел на свидание, когда она ждала его в кафе. Вспомнил, как много событий было с ней связано, и как, всем, что только было на свете, он был обязан именно ей.

Весна обнимала его своим мокрыми от слез объятиями, и он вновь и вновь чувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой.