Kitobni o'qish: «История военного искусства с древнейших времен до XVII столетия»

© ООО «Издательство «Вече», 2021

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

Сайт издательства www.veche.ru

К изданию 2020 года

Николай Петрович Михневич [7(19).10.1849, Тамбов – 8.2.1927, Ленинград] – один из ведущих теоретиков русской военной мысли конца XIX – начала XX века, прожил долгую жизнь и прошел непростой путь от командира роты до генерала и начальника Академии Генштаба.

Выходец из небогатых дворян Тамбовской губернии, первоначально он поступил в Константиновский губернский межевой институт, который и закончил в 1867 г. Затем воспоследовали два года учебы в Александровском военном училище, по результатам учебы в котором имя молодого подпоручика занесли на мраморную доску лучших выпускников, и служба в лейб-гвардии Семеновском полку в чине прапорщика. В годы Русско-турецкой войны 1877—78 гг. капитан Михневич командовал ротой, а уже в августе 1878 был произведен в штабс-капитаны. Годом позже Николай Петрович становится слушателем Академии Генерального штаба. Закончив ее в 1882 г. по первому разряду, служит старшим адъютантом штаба 1-го армейского корпуса, обер-офицером для поручений при штабе войск гвардии и Петербургского военного округа, штаб-офицером для особых поручений при штабе 1-го армейского корпуса и т. д. В августе 1888 г. произведен в полковники, а в июне 1892 г. в генералы. Дальнейшая служба Н.П. Михневича неразрывно связана с Николаевской академией Генерального штаба, где он числится экстраординарным, ординарным, а потом и заслуженным профессором, одновременно занимая должности начальника академии, начальника 24-й пехотной и 2-й гвардейской пехотной дивизии, командира корпуса и начальника Главного штаба (с марта 1911 г.). В апреле 1917 г. уходит в отставку по болезни в чине генерала от инфантерии, однако с 1918 г. возвращается на службу, теперь уже в РККА, где преподает на 1-х Петроградских артиллерийских курсах, а с сентября 1919-го – в Артиллерийской академии РККА, оставаясь на службе до 1925 г.

Н.П. Михневич как теоретик оказал большое влияние на отечественную военную мысль в том виде, как она сложилась перед Первой мировой войной. Конечно, теория и практика не одно и то же, в том числе в искусстве войны, но без теоретических исследований и победа едва ли возможна. Михневич считал военную науку социальной и пытался отыскать связь между экономикой, государственным строем и уровнем развития военного искусства. Это прослеживается в его основном труде – двухтомнике «Стратегия», выдержавшем на рубеже веков три издания. В ряду иных значимых работ ученого следует упомянуть «О партизанских военных действиях» (1884), «Влияние новейших технических изобретений на тактику» (СПб., 1892 и 1893) и, наконец, «История военного искусства с древнейших времен до начала XIX стол.» (СПб., 1885 и 1896).

Последняя книга положена в основу настоящего издания и, с одной стороны, не утратила своей актуальности до наших дней, а с другой зримо показывает те взгляды автора, от которых современная военная теория отказалась. «…Идеи военного искусства вечны, как вечна сама истина, понятия о добре и зле, конечно, по существу, а не в применении», – пишет Н.П. Михневич во введении к своему труду. Едва ли наука стратегия в ее современном виде согласится с такой посылкой.

Кроме того, какие-то мнения и представления автора о событиях прошлого в настоящее время нуждаются в уточнении. В их числе, например, его описания средневековой русской тактики, основанные на не вполне достоверных исторических источниках (житиях святых или литературных произведениях), но поправку внести несложно, а само знакомство с книгой не станет от того менее увлекательным и познавательным.

С. Ермаков

Введение

Цель настоящего сочинения и основания его разделения. – Законы войны. – История не дает пока материала для широких обобщений, но вполне знакомит с развитием процесса войны в области политики, стратегии и тактики. – Необходимость изучения истории для уяснения основных положений военного искусства.

История военного искусства имеет целью выяснить состояние его в различные исторические эпохи, последовательность в его развитии, а также, по возможности, указать и те исторические причины, которые повлияли на его развитие или падение в данную эпоху.

Стараясь выполнить эту программу, а также желая возможно нагляднее показать зависимость состояния военного искусства данной эпохи от современного состояния культуры и цивилизации, главнейшие отделы настоящего сочинения сопровождаются общеисторическими данными, сгруппированными по столетиям. Таким образом, читатель под рукою будет иметь материалы для выводов по изучаемой эпохе.

В приведенных перечнях событий указаны только важнейшие научные и практические изобретения, течения в области философии, науки и искусствах, сопровождаемые именами высших их представителей. Возможность быстрой и верной справки была первою задачею в данном случае.

Настоящее сочинение имеет одну особенность, вызванную крайнею необходимостью, во имя ясности и стройности исторического исследования. Эта особенность заключается в введении нового разделения истории, не на древнюю, среднюю и новую, как принято во многих исторических сочинениях и во всех учебниках, но на три периода, совпадающих с исторической жизнью целой серии культурных и цивилизованных народов, оставивших после себя памятники во всех областях человеческого творчества. Такими тремя периодами обрисовывается жизнь древнейших народов (ассирияне, вавилоняне, египтяне, китайцы, индусы и др.); жизнь народов классической древности (греки, римляне и др.) и жизнь, нам современная, – жизнь новых народов.

Изучение развития военного искусства (военной культуры) неотразимо доказывает, что, в течение этих трех периодов, военное искусство развивалось современными цивилизованными народами вполне самостоятельно, в строгой последовательности, как бы по установленной свыше программе и приходило в конце к одинаковым выводам.

Древнейшие народы в период высшего своего могущества, достигнув, как свидетельствуют дошедшие до нас памятники, высокой цивилизации и культуры, подчинили отдельную личность государственным интересам настолько, что долгое время удерживали кастовое устройство народа. Благодаря ему, может быть, военное искусство сохранялось в тайне, и мы лишены возможности проследить за всеми его ступенями развития. Но что оно стояло высоко – в этом сомневаться нельзя! Достоверно известно, что древнейшие народы вели большие войны, многочисленными армиями, в несколько сот тысяч человек, составленных из разнообразных по вооружению и назначению войск; у них были решены все вопросы войны; их полководцы решали вопросы войны так же, как мы. Монголы, вероятно, усвоившие основы военного искусства древних, сохранившиеся в Китае и принесшие его с собою в Европу, оказались гораздо искуснее европейцев. Мы можем смело сказать: военное искусство Чингисхана и Тамерлана не уступает военному искусству Наполеона – так богато полученное им от древних наследство! Поэтому и по дошедшим до нас очень бедным остаткам от военной культуры древнейших народов мы все-таки должны признать, что культура эта была, несомненно, высока.

Кажется, чего бы проще новым народам, вступавшим в историческую жизнь, – грекам и римлянам, воспринять все то, что сделано их историческими предшественниками, и идти дальше. Оказалось, что подобное явление невозможно. Греки и римляне начинают работу снова, черпая основания для творчества из глубины своего духа и почти ничего не заимствуя от древних.

Появляются новые народы. Полторы тысячи лет они добивают греков и римлян и строятся на развалинах классического мира, казалось бы, что им, жившим рядом с Римом и Грецией, легче было позаимствовать у своих предшественников основы военного искусства, выработанные ими; а между тем этого не произошло. До XIX века, до великого Наполеона, строго говоря, военные идеи классического мира не получили своего применения в полной цельности.

Что же за причина этих странных исторических недоразумений? Нам кажется, причина единственная: к концу своего исторического бытия культурные народы ослабевают духом, воинскою доблестью, охота к борьбе пропадает и цивилизация защищает себя от нападения варваров наемными дружинами тех же варваров, пока последние кое-чему не выучатся и не поймут, что выгоднее быть молотом, чем наковальней. Эти эпохи представляли всегда высокое развитие всевозможных технических изобретений, которые, при отсутствии соответственных нравственных качеств войск, прибегавших к ним, казались варварам смешными, хитроумными изобретениями, почему они не считали необходимым, да и не могли, по своей подготовке, воспользоваться этими средствами, а начинали работу снова, проходя последовательно те же ступени в развитии, которые пережиты их историческими предшественниками¹.

Вот на этих-то основаниях мы признали необходимым, в видах цельности и логичности исследования, ввести разделение всемирной истории на три периода, отвечающих целой серии исторических цивилизованных народов, из которых две (древнейшие и народы классические) исчезли, оставив нам только названия стран, в которых они жили, как Египет, Китай, Индия, Греция, Персия, а от других даже и названий не осталось, как Вавилон, Ассирия (этот Рим древнейших народов), и настоящий Рим.

Принявши это естественное деление как совершившийся уже факт, под влиянием мировых законов, управляющих жизнью человеческого рода, мы, по крайней мере, устанавливаем простейшую классификацию – первый шаг для точного научного исследования.

Последствия этого разделения для нас очевидны: проследивши развитие военной культуры в жизни человечества, мы заметим, что все исторические серии народов переживали известные формы военного искусства, при известном состоянии цивилизации и культуры и что, например, пристрастие к исключительному употреблению метательного оружия совпадало со временем высокого развития культуры и техники, с падением духа воинственности, ослаблением государственных начал – с началом исторического замирания этих народов.

С другой стороны, история показывает, что высшее состояние военного искусства всегда отвечало высокой культуре и цивилизации, при которых только и возможно необходимое для войны высокое напряжение нравственных и материальных сил людей.

* * *

Рассматривая войну как одно из необходимых явлений в жизни человеческих обществ, естественно предположить, что и она, наравне с другими проявлениями этой жизни, подчиняется известным законам.

Действительно, если статистика ежедневно убеждает нас в том, что, несмотря на видимую свободу отдельных личностей, жизнь общества, во всех своих проявлениях, из года в год обрисовывается одними и теми же цифрами, то нет основания допустить, чтобы эта закономерность перестала существовать и во время войны.

Во время войны действуют те же люди и под влиянием того же ума и характера, которые руководят их действиями в мирное время; поэтому они и в военное время должны произвести работу, соответствующую их способностям, выработанным до него.

Этот закон необходимости есть результат влияния на людей внешнего мира, времени и причин, а реальное выражение его понятными для нас данными и будет то, что называется законом. Может быть, это противоречит понятию человека о свободе воли, которое он старается распространить и на жизнь целых обществ, народов, но понятие это есть результат чувства, сознания жизни, но не разума.

Признание свободы людей как силы, могущей влиять на исторические события, т. е. не подчиненной законам, есть то же, что для астрономии признание свободной силы движения небесных сил.

Правда, мы не чувствуем нашей зависимости от внешних причин, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице, допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам.

«Поэтому в истории то, что известно нам, мы называем законами необходимости, то, что неизвестно, – свободой. Свобода для истории есть только выражение неизвестного остатка от того, что мы знаем о законах жизни человека».

Дрепер так выражает эту мысль: «Мир управляется неизменным законом. Такое понимание мира привлекает к себе ум человека своим величием. Оно дает ему возможность уразуметь вечное среди переменчивости настоящих событий и среди разнообразия времен. В разгаре жизни, удовольствий и страданий человеческих оно указывает нам что-то бесстрастное; среди наших желаний, нужд и страхов оно напоминает нам о чем-то неумолимом. Представляя индивидуального человека на долю провидения, оно подчиняет общество закону. А законы природы не изменяются никогда, они не терпят в своем применении ни колебаний, ни исключений»².

«Нации, как отдельные люди, рождаются, проходят определенный рост и умирают. Одни приходят к своему концу в раннем периоде и безвременным путем, другие уже достигши зрелости. Одни падают от слабости в детстве, другие уничтожаются общественною болезнью, третьи совершают политическое самоубийство, четвертые достигают глубокой старости. Но у каждой есть правильный ход развития до окончательного предела, каков бы этот предел ни был»³.

Изучение истории несомненно убеждает нас, что по отношению к военному делу не все народы обладают одинаковыми способностями и результаты их работы в истории не одинаковы. Мы можем положительно утверждать, что греки внесли в область военного дела высочайшие образцы (Эпаминонд, Александр Македонский), далеко высшие, чем римляне, а между тем пали под ударами последних. Причина этому, как кажется, лежит на перевесе чувства, страсти над разумом греческого народа, в раннем развитии страсти к наслаждению, заставившей его искать средств на это, даже продавая свою кровь, – служа в армиях врагов греческого мира. Римляне, менее способные, но с глубоким историческим разумом, породившим основательную государственную дисциплину, никогда не проливали кровь за врагов и завоевали весь мир, пока, после столкновения с греками, ослабев силами и усвоив взгляды на жизнь народов, ими покоренных, тоже развратились и пали.

И на наших глазах не все армии имеют одинаковые военные способности, и рано или поздно должно быть отыскано реальное выражение силы, военных способностей известного народа или общества.

Когда подобные данные будут у нас в руках, победа над противником, как результат умелого пользования силой и даже самый способ пользования ею на войне, будет следствием простого расчета. Но до этого еще далеко. Многие отделы социологии – науки, изучающей законы жизни обществ, еще в зачатке, а потому и военная наука не имеет еще прочных данных для выработки научных законов, т. е. таких, по которым можно бы было предсказывать явление вперед.

Эмпирически мы знаем, что если 100 000 зулусов столкнется с 100 000-й европейской армией, то зулусы будут разбиты; но предсказать исход столкновения таких же 100 000-х армий двух равно культурных европейских народов нет возможности, или, по меньшей мере, предсказание будет очень гадательное, и это оттого, что точных формул для определения силы армий мы не знаем.

Конечно, с каждым днем военное дело идет вперед и многое в теории его изменяется. Так, в древности численности войска придавали первенствующее значение, пока не убедились в важности обучения и воспитания, затем предводительства, вооружения и т. п. Теперь для оценки силы армии мы прежде всего обратим внимание на нравственные качества воинов, потом качества предводительства, затем уже число, потом обучение и, наконец, вооружение войск.

Если бы удалось выразить цифрами значение каждого из этих элементов силы, тогда можно бы реально представить себе и самую силу.

Отыскать законы войны трудно, конечно, но не невозможно. Они должны быть и будут отысканы. Можно с уверенностью делать подобные предсказания потому, что ни для одной из отраслей социологии не собрано такого количества материалов, как для изучения войны. Военные явления всегда имели такую важность, что внимание древнейших народов и их историков почти исключительно останавливалось на них, и потому период наблюдений и тщательность их в этой области дают богатый материал для обобщений.

Если этого материала, пожалуй, недостаточно для широких обобщений, для вывода законов войны, то не встречается никаких затруднений для изучения по ним самого процесса войны в области политики, стратегии и тактики.

Изучая факты, занесенные на страницы истории, мы поражаемся их преемственностью. Два раза, на глазах человечества, в области стратегии и тактики, военное дело достигало необыкновенной высоты (Греция и Рим в древности и Наполеоновская эпоха в XIX в.), и каждый раз оно в своем развитии проходило одни и те же фазисы. Может быть, когда разработают историю древнейших народов (Китай, Вавилон, Ассирия, Египет, Индия и др.), подтвердится, что и там военное дело прошло через те же ступени развития. История подтверждает также: 1) что наивысшее состояние военного искусства всегда отвечает времени применения народных (национальных) армий и что наемные войска всегда вели военное дело к упадку; 2) значительные усовершенствования в области оружия всегда вызывали серьезные изменения в приемах стратегии и тактики, и 3) часто случалось, что обстановка значительно изменялась, а приемы стратегии и тактики, по рутине, оставались прежние, и только какая-нибудь катастрофа выводила их на надлежащий путь.

Одним словом, история научает, что человек, как элемент комплектования армии, оружие и известные взгляды на военное дело, определяют состояние военного искусства данной эпохи.

С другой стороны, та же история выясняет, что основные положения военного искусства (принципы) во все эпохи были одни и те же, только применение их изменялось, в зависимости от тех разнообразных условий, которыми было обставлено данное решение.

Насколько еще в древности смотрели серьезно на необходимость правильных решений, основанных на истинных принципах военного искусства, легко видеть из приводимых Геродотом слов Артабана Гистаспа, высказанных на военном совете Ксеркса перед походом в Грецию⁴:

«Благоразумное решение величайшее благо, ибо, если бы даже случилось что-либо вопреки такому решению, это последнее сохраняет свою силу и не осуществляется только случайно. Напротив, лицо, принявшее нелепое решение, даже в случае удачи, нападает только на счастливую находку; решение его все же считается нелепым».

Так как точных формул (законов) теория военного искусства до сего времени еще не выработала, то выучиться военному делу можно только по образцам великих мастеров, стараясь проникнуться их сущностью и тщательно изучая условия, при которых они происходили. Это и есть описательный или критико-исторический метод исследования, рекомендуемый многими великими знатоками военного дела.

«Читайте и перечитывайте, – говорит Наполеон, – кампании Александра, Ганнибала, Цесаря, Густава Адольфа, Тюренна, Фридриха и образуйтесь по ним; это – единственный способ сделаться полководцем и постигнуть тайны военного искусства».

«Высшая тактика, – прибавил он (т. е. стратегия), – может быть усвоена только опытом и изучением походов и сражений великих полководцев».

Эрцгерцог Карл утверждает, что «можно сделаться полководцем, только обладая страстью к науке и при продолжительном опыте» и что «часто высказываемое в наше время мнение, что способность командовать войсками бывает врожденная и что этому нечего учиться, есть одно из многих заблуждений нашего века; это – одно из общих мест, к которому прибегают предубеждение и лень, чтобы избавиться от тяжелых трудов, ведущих к саморазвитию».

Суворов в письме к Потемкину говорит: «Наука просветила меня в добродетели: я лгу (вероятно, в смысле введения в заблуждение противника), как Эпаминонд, бегаю, как Цезарь, постоянен (вероятно в смысле твердости и непреклонности в достижений раз поставленной цели), как Тюренн и праводушен, как Аристид».

Итак, Наполеон, эрцгерцог Карл и др. говорят, что следует подражать великим образцам, а Суворов указывает, в чем именно он им подражал, какие именно особенности образца он, по его мнению, воспроизводил в действительности.

Применение критико-исторического метода, при изучении образцов военного искусства, в конце концов, неминуемо приводит к уяснению основных положений теории военного искусства, т. е. военной науки, и к убеждению, что развитие и состояние его в данную эпоху подчиняется тоже неизменным законам.

Император Наполеон III прекрасно выразил эту мысль в своем сочинении «О прошлом и будущем артиллерии» следующими словами, которыми мы и заканчиваем наше введение:

«Цивилизация и история не делают скачков: хотя они и двигаются весьма быстро, но всегда правильно. Между идеями есть известная родственная связь, как и между людьми, и прогресс в жизни обществ имеет свое происхождение, следы которого можно проследить в прожитом прошлом, как забытый источник большой реки».