Kitobni o'qish: «А леший его знает!»

Совершенно уместное ПРЕДИСЛОВИЕ, которое,
желательно, не пропустить

Если прочитав название, у вас, уважаемый читатель сразу возникнет куча вопросов, и первый из них: какого лешего?! А потом уже: о чем вообще эта книга? Что за детские сказочки? Где же тут взяться острому сюжету и замороченной интриге? Отвечу – а леший его знает! Да, леший знает где вы были, когда вышла первая часть и теперь, здесь и сейчас, весь такой непонимающий с кучей вопросов. Мой вам совет: дальше лучше не читайте, а верните книгу на полку и поищите-ка сначала первую часть, под названием «Какого лешего?!» потому что зная предысторию следить за дальнейшими лихими приключениями товарищей полуночников гораздо интересней.

А теперь обращаюсь к тем господам, кто прочитал первую часть и, не мудрствуя лукаво, решил взяться за вторую. В это случае – и снова здравствуйте!

Итак, я коротко. В общем, основными героями продолжения повести «Какого лешего?!», как и в предыдущий раз, будут наши давние славные соседи, труженики невидимого «фронта»: домовые, гуменные, дворовые, банники, водяные, кикиморы, лееешие само-собой, и многие другие представители этой многоликой да разношерстной братии, с их заботами, хлопотами, страстями и авантюрами, которых мы, люди, с чьей-то легкой руки, издревле незаслуженно называем обидным словом «нечисть». Но в этот раз им будет противостоять самая что ни есть настоящая нечисть, без кавычек, нечистая на руку сила, с которой мы «венцы» эволюции, по своему незнанию, совершенно незаслуженно, ставим их в один окаянно-калашный ряд. Как говорится – нивелируем всех под одну гребенку. Я имею в виду наших общих с ними вечных недругов, истинных злодеев невидимого фронта. Это выходцы из потусторонних или зазеркальных миров, чужаки и душегубы тонкого плана: привидения, барабашки, амурчики, придорожные щекотухи, кладбищенские завывухи, белые постирухи, красные дьяволята, а также «ребята» посерьезнее – бесы, демоны, джины, шайтаны, черти и многие другие духи темных помыслов и делишек. С этими зазеркальщиками шутки плохи, но они сами так и лезут на рожон (и шутки неуместные, и сущности лиходейные). Поэтому и разборки между полуночниками и потусторонниками будут далеко нешуточные, а совсем даже драматические, если не сказать трагические.

Уже страшно? Теперь представьте, что будет творится на страницах книги?!

Так что, ещё раз предупреждаю: подумайте хорошенько, прежде чем взяться за это нелегкое и неблагодарное читательское дело, чтобы потом не было мучительно больно сдерживать свой гомерический хохот, если вы вдруг вздумаете читать эту жуткую историю во мраке ночи, когда все нормальные люди давно спят и не хотят, чтобы их будили таким вот жутким способом.

Подумали? И все равно готовы пуститься по стопам героев? Ну, тогда я умываю руки и сажусь за свой писательский стол писать для вас третью часть. А вы читайте, читайте и да пребудет с вами сила книжного притяжения и мощь вашего воображения.

Приятного вам читательского аппетита!

Глава 1. В тихом омуте водяного.

«Шла лесною стороной, увязался черт за мной,

Плюнула на плешь ему и послала к лешему!»

Из устного творчества полуночников

Друзья, не верьте тем, кто заявляет, что в тихом омуте черти водятся: ни волхву, ни попу, ни работнику его, тому ещё балде стоеросовому, ни даже водяному. Уж тем более водяному.

Те, кто так утверждают, либо ничего толком не знают, либо нарочно вводят вас в заблуждение, либо хотят что-то скрыть, али просто отпугнуть от тихого омута.

Водяной Тритоха, с заговорщицким видом говоривший о данной неподтвержденной сплетне на каждом медвежьем углу и в каждой обитаемой луже, однозначно что-то скрывал и именно поэтому старался отпугнуть от одного тихого и неприметного омута разных любопытных особей с глазами выпучено-завидущими и руками перепончато-загребущими.

Зачем он так говорил и вообще при чем тут черти?

Дело тут вот в чем. Нелюди-полуночники, как и люди добрые, не особо горели желанием лишний раз встречаться с настоящим чертом, демоном, бесом или тем же призраком – астральными сущностями, которых тайный народец меж собой прозвал потусторонниками или зазеркальщиками.

Понятно почему люди опасались сих иномирцев: черти и демоны их не просто пугали, как безобидные в общем-то полуночники, а в отличие от тех же домовых и леших, пользовались слабостями человеческими, да и самими людьми, как расходным материалом, сугубо на свое усмотрение. Все эти сущности для человека являлись весьма опасными тем, что при малейшей возможности высасывали из него и так невеликие жизненные силы, вызывая болезни, а то и подселялись в него, порабощали его душу, крушили мятежный свободолюбивый дух, доводили до нервного срыва, сумасшествия, самоубийства и даже, представьте себе, до уныния – самого страшного греха. В общем являлись такими зловредными тварями, что по сравнению с ними даже злыдней с их хмельным пойлом можно было считать «белыми и пушистыми».

А каким боком тут, вы спросите, тайный народец?

Поясняю!

Полуночники недолюбливали и избегали потусторонников по той простой причине, что пришельцы из потусторонних миров не соблюдали местных законов, установленных почитаемым ими стариком Родом, ну а люди, повторюсь, из-за суеверного страха перед малопонятным, зачастую считали и тех, и других одного поля ягодой, той самой «нечистой силой». А ещё потусторонники, эти наглые чертяки, обладая большей магической силой и меньшей порядочностью, при каждой встрече с полуночниками, не упускали возможности поизмываться над ними, покуражиться, подразнить, считая последних прислужниками человеческими (что по сути таковым и являлось). Ладно если там некий черт с лешим столкнется в дебрях, он обойдет хозяина лесного надела стороной (и то если один), потому как угрюмые и вспыльчивые лешаки им тоже спуску не давали. А если, допустим, какому бесу безобидный водяной, луговой или домовой под лапу подвернется, то проблем тогда с ними не оберешься. Замордуют полуночников от души бездушные сущности, наглумятся по полной.

Так что, можно сказать, в этом плане нелюди и люди были по одну сторону баррикад в своем неприязненном отношении к потусторонникам. Хотя, повторюсь опять, люди ошибочно считали и нелюдей, и зазеркальщиков одной шайкой-лейкой, то бишь «нечистью». Что тут сказать, если даже бывалые волшебники и опытные ведьмаки не считали нужным отделять «мух от котлет», в смысле, полуночников от потусторонников, гребя их всех под одни и те же грабли.

Исходя из вышеизложенного надеюсь теперь понятно почему распространял слухи о чертях и омутах дошлый Тритоха, в качестве предупреждения не в меру любопытным гражданам и гражданочкам, что не стоит совать свои носы и носики куда не просят.

А теперь позвольте открыть вам великую тайну, покрытую илистым мраком веков.

Был у водяного в озере один такой тихий и скрытый от посторонних глаз омут, о котором не то что жена его Ундина, даже лучший дружок Бульгун ни сном, ни духом не ведал.

Да и друг ли ему нынче леший после того, что натворил намедни, это знаете-ли бо-ольшой вопрос.

А то вы не знаете, что лешак натворил?!

Как же! Мало того, что сам скоропостижно женился на Нимфее и запропастился на своем заповедном островке с молодой красавицей женой, так ещё и для его дочек-русалочек из-за кордона одним махом привел женихов строго по числу имевшихся невест. Нет, за это, конечно, спасибо. Однако все произошло так быстро – выскочившие замуж дочери расселились с зятьями отдельно по ручьям и прудкам, Бульгун тоже практически исчез из повседневной жизни водяного (со дня свадьбы, на которой они виделись крайний раз, уже почитай полгода прошло) – что Тритоха даже опомниться не успел. А когда опомнился, то понял, что остался, аки былинный герой, один на один с Ундиной, которая все свое пристальное внимание теперь стала уделять исключительно ему, окончательно лишив водяного предпоследних радостей жизни.

Вот и стал Тритоха, в те редкие мгновения безрадостной жизни, когда утомленная нравоучениями супруга засыпала, заныривать безлунными ночами в кромешную глубь тихого омута, о существовании которого, как он надеялся, никто не догадывался. И не для того он туда нырял, чтобы хлебнуть ключевой водицы из подземных источников, а совершенно по другой причине. Было у него там припрятано кое-что, то что глаз радовало. Та самая последняя радость…

Сегодня ночь выдалась как-раз такая – темная, хоть глаз выколи Ундине. Но, побоявшись при этом разбудить благоверную, Тритоха юркой плотвичкой выскользнул из подводной семейной пещерки, ставшей ему брачным узилищем, и поплыл на другой конец озера к потайному омуту, навестить свои сокровенные штуковины.

Доплыв до секретного места, водяной ещё раз огляделся по сторонам, дабы удостовериться, что никто за ним не подсматривает. Вроде никого. Раз так, Тритоха скрылся в густых зарослях саргассума – не местных диковинных водорослях, которые он самолично взрастил из спор, обменянных им много лет назад у бродячего фавна (дай Род памяти, как же его звали, Сатрис вроде), который в свою очередь выиграл их в домино у одного из морских нелюдей. В цепких лентах таких водорослей запросто мог запутаться не один косяк любопытных окуней, вздумай они опрометчиво заплыть сюда. В центре подводной бурой гущи и располагался омут водяного. Потрепав за усы сторожевого сома, чья сонная бульдожья голова показалась из темноты омута, водяной закружился волчком и скрылся в бездонной яме. На самом дне этого бездонного омута и хранились тайные артефакты.

Тритоха подплыл к сундуку обитому нержавеющим железом, в основном уже изъеденному ржавчиной, и, вытащив из складок спинного плавника ключ, вставил его в замочную скважину. Дважды провернув ключ с жутким скрипом, водяной откинул крышку и с благоговением заглянул в темное чрево сундука.

Думаете там у него хранились золото-брильянты?

Слишком банально. Этого бесполезного для полуночников добра у него и в семейной пещере хватало. Здесь же Тритоха хранил самые редкие артефакты, о которых мало кто из нелюдей, и практически никто из людей, слухом не слыхивал. Или думали, что это все мифы и враки. В сундуке, в отдельных ячейках лежали такие редкости как акулий зуб мудрости, молочный зуб лохнесского дракона, коренной зуб зубной феи, два пресловутых зуба первой тещи на земле – один для боли, второй для откупорки пивных бочонков, и, конечно же, таинственный самый острый в мире точильный зуб – который глупые люди одной своей мыслью точили, когда злились друг на друга. Но самое главное место в тайном ассортименте водяного, занимали не эти редкие зубы. Жемчужиной его коллекции являлась… жемчужина. Да-да, самая настоящая жемчужина. Да не простая, а необыкновенной красоты и свойства расчудесного.

В памяти водяного давно уже стерся облик того бродячего фавна с дурацким прозвищем (Сатрис вроде?!), у которого он в далекую ночь на Купалу за какую-то из своих безделушек выменял небольшую ракушку со склизким моллюском внутри. Как уверял его тот проходимец, прося за свой обмен не одну, а две безделушки, внутри сей раковины находилась соринка из всевидящего глаза одного циклопа, которая впоследствии может разрастись в нечто дивное. Помнится, Тритоха тогда ещё приоткрыл ракушку, но так ничего в ней не увидел – ни соринки, ни песчинки, ни маломальской икринки. Решил он, что попросту заливает ему в уши ушлый нелюдь из южных краев, чтобы повысить стоимость обмена, и категорически отказал проходимцу. Заявил тогда: «Либо баш на баш, либо катись отсель со своей ракушкой! Не велика диковинка!». Проходимец поохал, повздыхал и согласился на неравнозначный по его мнению обмен.

Тритоха и сам ещё долго потом переживал, сомневался, зачем он свою безделушку на эту безделицу променял. Хотел даже обмен аннулировать, да того проходимца уже и след простыл. Одно мокрое место от него только и осталось на бережку. Закинул тогда в сердцах водяной раковину с моллюском куда-то под корягу и забыл о ней лет эдак на сто сорок тире сто пятьдесят.

Однажды случайно наткнулся он на эту раковину, когда искал в иле потерянное рыбаками грузило и сразу не узнал её. За сотню с лишним лет, проведенных на дне озера, морской моллюск не только не отдал концы в пресной воде, но и вместе со створками вымахал до небывалых размеров, что тебе блинная сковорода с крышкой. Когда же ошалевший Тритоха приоткрыл эти самые сковородоподобные створки, он едва не захлебнулся от внезапной радости – внутри раковины находилась жемчужина величиной с богатырский кулак. Если вы когда-нибудь видели богатырский кулак, то наверняка представляете себе размеры перламутровой красавицы! Мало того, жемчужина не просто переливалась нежнейшими оттенками перламутра, изредка на её гладкой поверхности возникали картины далекого прошлого – размытые образы странных существ и неизвестных местностей. Тритоха конечно же слышал о магических хрустальных шарах, через которые шарлатанистые ведьмы якобы заглядывают то в прошлое, то в будущее, то в параллельное. Но их «стекляшки» не шли ни в какое сравнение с этим таинственным перлом. Жемчужина была чем-то сверхдиковинным. Испугавшись, что кто-нибудь узнает о его сокровище и захочет во чтобы то ни стало его отобрать, водяной поспешил скрыть свою «прелесть» от чужих глаз. Одновременно ругая себя прежнего последними словами за безалаберность и отсутствие интуиции, и хваля того же себя за деловую хватку, он, не медля ни секунды, отнес жемчужину вместе с раковиной в свой тихий омут, где те заняли достойное место среди других ценностей его личного клада. То самое центральное место в экспозиции.

Как оказалось, проходимец тогда не соврал – жемчужина, скорее всего и впрямь наросла на соринке из всевидящего циклопского глаза. Уж больно много странных образов на ней возникало: неясных, расплывчатых, обрывочных, но волнующих воображение и даже иногда тревожащих разум. И в этот раз водяной вновь увидел нечто, отчего бросило его в жаркий пот. Согласен, водяные по своей физиологии и при всем желании не могли бы вспотеть, тем более в холодном омуте, но именно это состояние присущее организмам простых смертных, показалось самому Тритохе наиболее подходящим для описания его самочувствия. Он до конца не понимал происходящее на поверхности жемчужины. Какие-то смутные тени существ. Они то ли сражаются, то ли танцуют, то ли просто кувыркаются. Вот появляется ещё нечто полупрозрачное и размытое, с огромным количеством извивающихся отростков. Нечто примыкает к другим теням. Отростки устремляются к танцующим теням, движение ускоряется и… все скрывается в густой пелене… Ничего толком не разглядеть. И леший знает, что там дальше происходит.

Стоп!

А может леший и впрямь знает?! Может быть он разберет, что там происходит?!

Как-никак Бульгун был одним из немногих знакомых водяного, кто побывал на чужбине, свет повидал и единственным кому можно было без опасения доверить сию перламутровую тайну.

Несмотря на то, что Тритоха был дюже обижен на дружка, если не сказать рассержен, он все же решился показать тому свою «прелесть». И вовсе не оттого решил смотаться к лешему водяной, что соскучился по обществу Бульгуна, а из присущего всем нелюдям интуитивного любопытства, подсказывавшего ему, что на радужной оболочке жемчужины прокручивается картина древнего преступления, на которое, впрочем, за сроком давности можно было закрыть глаза. Но все равно ведь интересно! Да и перед Бульгуном похвастаться удивительной штукой и хоть тем его уязвить, не мешало бы.

В общем, решено! К лешему!

Тритоха захлопнул раковину и вытащил её из сундука. Заперев сундук с остальными артефактами на ключ, он завернул свою «прелесть» в водоросли и поплыл на встречу с лешим. Выбравшись из воды на берег от которого уже лед отошел, Тритоха побрел в просыпавшийся после зимней спячки лес, подозрительно озираясь по сторонам. На земле снег тоже уже почти сошел, остался лежать почерневший, лишь в овражках и густых ельниках. А на пригорках уже было сухо и даже распустились подснежники. Зима как не злилась, а все же отступала, сдавая занятые у осени позиции веснушчатой девчушке весне. В предрассветной округе ещё стояла такая тишина, что было слышно, как кряхтит-тужится прорастающая между березовых корешков травушка-муравушка, скрежещут, распускаясь почки на деревьях, – звуки, прямо скажем, не для слабонервных ушей. Посему Тритоха старался не прислушиваться к зловещей фонеме низших представителей флоры. Водяной брел со своим бесценным грузом под мышкой все больше по проталинам, шлепая перепончатыми лапами по рыхлому снежку. Шагал он для водяного на суше относительно быстро, но все равно сравнительно медленно. Вот уже и первые птахи, вернувшиеся с зимовий, проснувшись пробовали свои силы в трелях, оповещая дремавших в дуплах и норах животных и нелюдей о приходе тепла на землю, а Тритоха все брел по бескрайнему лесу.

Водяной думал о хорошем, о том, что еще немного и нерест в озере начнется. Мальков да головастиков народится целая уйма, а может и две уймы. Значит и работы ему с Ундиной прибавится. А это что значит? Что тотальный контроль со стороны супруги поубавится.

Тритоха зажмурил глаза от удовольствия…

Так совпало, что именно в этот миг в их семейной пещерке открыла глаза Ундина.

Открыла, огляделась и, не обнаружив в пределах прямой видимости супруга, свела брови на переносице, состряпав недовольную гримасу. Поразмыслив, где может быть супруг, Ундина путем логических умозаключений пришла к выводу, что в это время суток и года только в своем сверхтайном тихом омуте.

Ну, что тут сказать?! Да, она знала о его потайном месте, ибо, как она сама считала – плоха та жена, которая не знает где хранятся заначки мужа. Лично себя она считала хорошей и заботливой женой.

Еще на заре их совместной жизни, назначив себя ответственной за все что происходит с мужем, Ундина отправилась проверить не угрожает ли её «водянистой зайке» какая опасность, например, чужая одинокая русалка с пониженной социальной ответственностью, случайным образом оказавшаяся в их шикарном семейном озере.

К её великой радости никаких блудливых русалок ни в окрестностях, ни в самом омуте Ундина не встретила. Правда это ещё ни о чем не говорило. Потому как к её смутной тревожности и Тритохи тоже нигде видно не было – ни в самом омуте, ни около. Окончательно убедившись, что вблизи тихого омута её благоверного и след простыл, Ундина отпугнула сторожевого сома и нырнула в бездонную тьму, туда где покоился сундук с артефактами. Открыв своим ключом сундук (она считала, что хорошая жена должна иметь свой ключ от ларчика с заначками мужа), озерная домохозяйка не досчиталась одного артефакта из коллекции мужа. Естественно, жемчужины.

Ух, как она разозлилась на своенравного Тритоху!

Что это за своевольность?! Гляньте-ка, нелюди добрые!

Тайком забрать из заначки их главную семейную реликвию, это вопиющий произвол! И неважно, что Ундина вроде как не должна была знать о ней абсолютно ничего. Ежели узнала, то значит это уже их общее достояние!

– Ну я этому стерляднику покажу! – скривилась в недоброй усмешке Ундина и вновь включила женскую логику.

А логика ей уже подсказала, что жемчужина Тритохе понадобилась не для того, чтобы охмурить какую-нибудь молоденькую кикимору-потаскушку – для этого хватило бы и акульего зуба – а для того, чтобы похвастать ею перед кем-то более серьезным. Более серьезного и к тому же более безопасного объекта для подобного рода хвастовства, чем Бульгун, она не вспомнила.

Да! Скорее всего к лешему ушел.

Нет, точно не к кикиморам. Уже легче!

Ундина немного успокоилась.

Но все равно надо проверить совпадают ли её логические выводы с реальным положением дел. Она решила не останавливаться на достигнутом и проверить свою догадку.

Заперев сундук Ундина отправилась по следу мужа…

Тритоха уже почти достиг берега реки, а там, по воде, он в мгновение ока доберется до заповедного острова Бульгуна. Осталось только ещё одну лощинку одолеть, и уже вскоре он окажется в гостях у забывчивого дружка.

Водяной сделал несколько шагов и столкнулся морда к морде с… чертом.

Да-да-да, друзья! С самым настоящим потусторонником. Он их, не соврать, уж лет эдак сто двадцать пять не встречал в родимых краях. Потому сразу и не признал в первом встречном мерзопакостного черта. А может его и сам этот бес-проходимец попутал. Они ведь и не такое могут. Тритоха сначала с потаённой надеждой подумал, что это опять какой-то бродячий сатир, из своих, из родимых братцев полуночников, ему навстречу попался. Потом пригляделся и понял, что первое впечатление от увиденного, к сожалению, оказалось не обманчивым. Сущность ростом семи пядей (не во лбу, а целиком), пятачок свинячий, рожки овечьи, а копыта на ногах козлячьи – самый настоящий черт! И ещё один глаз повязкой пиратской прикрыт – никак в драке потерял. Сразу видно тот ещё сорвиголова!

Вот же незадача, так незадача! Вот же досада, какая засада!

Неужто подкараулил, анчибел?! Эх, старик Род, батюшка всемилостивый! Как бы не отобрал этот разбойник его «прелесть».

Впрочем, как оказалось, встреча для обоих была неожиданной, ибо и чертик тоже поначалу резво шарахнулся в сторону. Потом, видно разглядев с кем столкнулся, парнокопытный несколько осмелел, вернулся, да приосанился.

– Ты кто такой? Чего здесь бродишь? – устроил черт допрос водяному, на всякий случай поглядывая по сторонам.

– Я водяной, я водяной! – миролюбиво представился водяной, причем повторил дважды, на всякий случай, если черт глуховатый, надеясь быстрее разойтись с этим потусторонником пусть худым, но миром. – Тритоха я, хозяин озерной. Ну, то бишь у меня здесь озерко недалеко.

– Вот, значит, как! – хмыкнул черт. Смекнув, что водяной один, а поблизости нет других полуночников, окаяшка осмелел ещё больше. Даже, можно сказать, обнаглел. – Так, значит, говоришь, водяной-водяной?

– Ага, водяной, – утвердительно кивнул Тритоха. – А ты кто?

– Я личный наземный адъютант самого дона Приапона Антического – главного морского черта Посредиземельского моря-окияна! – с апломбом отрекомендовался черт. – Подляндопуло великолепный.

– Ни черта себе! Личный адъютант! Слово какое заковыристое! – протянул Тритоха и даже присвистнул от удивления. – А что значит «адъютант»?

– Эх, деревня! – усмехнулся одноглазый черт. – Это значит, что я его правая рука для важных поручений.

– Ишь ты! Правая рука, для поручений! – почти искренне восхитился Тритоха. – Да ещё того самого дона Препона?

– Приапона, – поправил собеседника чертик, – И, да, того самого! – для пущей важности понизив голос, с оглядкой по сторонам адъютант добавил: – Заметь! Главного морского черта не абы какого, а Посредиземельного моря-окияна.

– Ого-го! А не врешь?!

Что-то Тритохе не верилось, что такой важный одноглазый чертенок, что-то забыл в их глуши.

– Но-но, малявка! – сердито бросил Подляндопуло, хоть и был росточком больше водяного лишь на пару дюймов. – Я адъютант самый настоящий, клянусь своим правым глазом.

Черт ткнул на черную повязку на правом глазу, которая придавала его и так хулиганской роже совсем уж пиратское выражение.

– Я, как ты понимаешь, и сам оттуда, – вновь доверительно шепнул адъютант. – Из жарких, почти, как и мой родной пекельный мирок, краев.

– Хо! Так ты оказывается землячок женки нашего Зыбуна, – не к месту вспомнил водяной корни Омелии.

– Может быть и землячок, – деланно зевнул Подляндопуло, мол не очень-то ему и интересно знать. – А кто она вообще такая?

– А-а! – тряхнул ушными плавниками водяной. – Обычная наяда из ваших краев. Давно уже тута у нас обосновалась. Там, на болоте у болотника, – махнул рукой за спину.

– Хм, наяда, значит, на болоте, говоришь, у болотника, – задумчиво протянул черт и тут его взгляд остановился на «прелести» водяного. – Ну и черт с ней! Ты лучше скажи, это что у тебя там в лопухе завернуто?

Тритоха по заинтересованному взгляду черта понял, что миром разойтись не получится, но все же попытаться стоило. Этот Подляндопуло его повыше и в плечах пошире, да и магической дури у потусторонника наверняка побольше будет. Если бы в озере сошлись, там ещё можно было окаянному показать где у него раки зимуют. А на земле, пусть и сырой, он вообще никакой боец.

– Да так, ничего особенного, – как можно более непринужденно ответил Тритоха пряча за спину артефакт, чем ещё более раздразнил интерес черта. – Безделушка.

– Так если там ничего особенновая безделушка, зачем прятать? Дай-ка поглядеть!

– Не могу, извини, некогда мне, тороплюсь я! – коря себя за безрассудство, пытался неуклюже выкрутиться из сложившейся ситуации водяной.

– Слушай, Тритоха, хоть ты и полуночник, не знаю что я в тебя такой влюбленный! – зашел с другой стороны Подляндопуло, который чувствовал, что уже всенепременно желает заиметь то, что не хотел показывать ему водяной, но при этом он все ещё не хотел применять силу. Наверняка водяной начнет ещё орать как резаный. На крик сбегутся другие его собратья, тогда самому придется удирать не солоно хлебавши. – Ну покажи по-дружески! Не будь скупердяем.

Гусь свинье не товарищ, а полуночник потустороннику не друг, хотел ответить Тритоха, но, скажем так, постеснялся. Не ровен час, рассердится этот черт с плутоватым взглядом, тогда совсем несладко придется.

– К сожалению, не в этот раз, – только и ответил водяной. – Я на самом деле спешу.

Он вспомнил, что скоро уже должна проснуться Ундина и, обнаружив его отсутствие, обязательно рассердится. А что хуже встреча с чертом или с сердитой супругой, тут ещё можно было поспорить.

– Так что всего доброго!

Тритоха попытался было проскочить мимо черта, но Подляндопуло вновь перегородил ему путь.

– Ну куда ты так спешишь, дружище?! Мы ещё разговор наш почти дружбанский не закончили.

– Закончили! – произнес Тритоха и нетерпеливо оглянулся по сторонам, решая куда бежать. – Я к другу своему спешу. К лешему! К Бульгуну!

– К кому-кому? – подбираясь ближе к водяному, вкрадчиво поинтересовался черт.

– Тебе же сказали, к другу он спешит! К лешему! Ты что глухой?!

Голос принадлежал явно не водяному: бесцеремонный, уверенный, даже грубый, с угрожающей хрипотцой.

Черт замер на месте, отработанным веками движением втянул голову в плечи и огляделся. Пошарив единственным глазом по округе, он обнаружил хозяина голоса у себя за спиной на небольшом пригорке. Стоит статный полуночник, весь такой из себя бесцеремонный, уверенный, под стать своему голосу. Сразу видно, что крепкий как чурбачок березовый в стеганной тужурке из медвежьей шерсти. С такой деревенщиной не забалуешь.

– А ты ещё кто такой? – в голосе черта, наоборот, наглый тон заметно поубавился. Да и весь он как-то сразу сник, поскучнел.

– А я и есть тот самый леший! – ответил наглый полуночник, глядя на черта сверху вниз.

– Это мой друг, Бульгун! – выдохнул счастливый Тритоха, едва не упав от внезапно нахлынувшей радости в обморок. Как все-таки здорово, когда есть кто-то, кто одним своим появлением решает за тебя все твои проблемы. Ну… почти все.

– Да, друже, это я!

Леший спустился с пригорка и остановился рядом с чертом.

– А ты чьих будешь? – теперь уже леший был здесь хозяином положения и задавал здесь вопросы.

– Я… это… вот…

Спесь с черта окончательно сошла. Подляндопуло смутился под пронзительным взглядом лешего.

– Это черт Подляндопуло, адъютант самого дона Припона Арктического, – непринужденно подсказал Тритоха. – Его правая рука для поручений.

– Приапона, – кашлянув, подсказал чертик. – Антического.

– А, ну да, Антического, – поправился водяной.

– Понятно! – нахмурился Бульгун. – А здесь чего потерял?

На это вопрос осмелевший водяной ответа не знал, поэтому тоже поинтересовался у черта:

– В самом деле, Подляндопуло, сказывай-ка чего тебя в наши края-то занесло?

Вот значит, как! Двое на одного.

Подляндопуло трусовато прищурился, нутром чуя, что сейчас его будут бить.

– Я тут… того… мимо проходил… эм-м… по делам…

– Ну так иди скорей отсель! Иди лесом, иди и не останавливайся! – соизволил Бульгун. – Вали давай, пока ветер без камней!

Осознав, что мордобоя не будет и его благородно отпускают на все четыре стороны, черт несколько приободрился.

– Ладно, в самом деле, задержался я тут с вами! Дела-делишки. – скривился он в виноватой, и вместе с тем мерзкой ухмылке. – Пойду я! Но надеюсь, мы ещё встретимся!

– Для твоего же здоровья нам лучше не встречаться, – слегка озадаченный последними словами черта, произнес леший.

– Кто знает… кто знает… для кого лучше… – многозначительно протянул Подляндопуло. – Чуют мои копытца, мы все накануне грандиозного шухера!

– Да не. Просто у тебя на погоду ноги ноют, – участливо подсказал водяной.

– Всяко может быть!

С этими словами черт крутанулся на месте и в мгновение ока скрылся в лесной чаще, оставив недоумевающих товарищей с тревогой размышлять над его последними словами.

Хотя Тритоха не особо долго размышлял. Его интересовал куда более важный вопрос, который он не преминул задать.

– Кстати, Бульгун, ты как здесь оказался?

– А? Что?

Задумавшийся Бульгун не расслышал вопроса. Не нравился лешему этот гусь, в смысле черт. Вот он и размышлял, чем именно тот потусторонник вызвал в нем смутную необъяснимую тревогу.

Водяному пришлось повторить вопрос.

– Я спрашиваю – ты здесь каким чудом вообще очутился?

– А-а, так я к тебе как-раз в гости шел!

– Вот те раз! А я к тебе шел! Как у нас вовремя мысли совпали, да?

– Угу! – вновь вспоминая последние слова черта, леший задумчиво проворчал. – У дураков всегда мысли сходятся!

– Ой! Что верно, то верно! – хохотнул водяной. – Я, знаешь, зачем к тебе-то шлёпа…

– Слушай, Тритох, – перебил его Бульгун. – Так какого черта, этот черт здесь крутился?

– А, леший его знает! – отмахнулся водяной, потом опомнился. – Ой, прости! Откуда же тебе знать. И я не знаю. Да, забудь. Сказал же он, что мимоходом. Случайно видать к нам забрел.

– Да, не скажи. У демонов, чертей и бесов случайностей не бывает.

– Ой, Бульгун, прекращай параноить, видеть в каждом лукавом злокозненного интригина, – хлопнул дружка по плечу Тритоха. – Этот Подляндопуло ведь вообще не местный. Может, заблудился. Хм, кстати, он из тех краев, откуда твоя теща родом. Земляк еёный.

– Земляк, говоришь…

Леший пристально посмотрел на водяного.

– Надеюсь, ты ему ничего лишнего не ляпнул?

– Обижаешь, Бульгун, – фыркнул Тритоха. – Ещё я с чертями не якшался. Я молчал как могила. Почти как ты последние полгода.

– Ты это о чем?

Леший недоуменно уставился на дружка.

– О том, что ты совсем позабыл обо мне. Ни разу не заглянул в гости, как женился. Вычеркнул меня из коротенького списка своих друзей.