Kitobni o'qish: «Стихотворения и поэмы. Кому на Руси жить хорошо (сборник)»

В настоящий том включены избранные стихотворения и поэмы Н. А. Некрасова. Они расположены в хронологической последовательности, без разграничения по жанрам.

Тексты печатаются по изданию: Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем: В 15 т. Художественные произведения. Т. 1–5. Л., Наука, 1981–1982.

* * *

Стихотворения и поэмы

В дороге

 
«Скучно! скучно!.. Ямщик удалой,
Разгони чем-нибудь мою скуку!
Песню, что ли, приятель, запой
Про рекрутский набор и разлуку;
Небылицей какой посмеши
Или, что ты видал, расскажи –
Буду, братец, за всё благодарен».
 
 
– Самому мне невесело, барин:
Сокрушила злодейка жена!..
Слышь ты, смолоду, сударь, она
В барском доме была учена
Вместе с барышней разным наукам,
Понимаешь-ста, шить и вязать,
На варгане играть и читать –
Всем дворянским манерам и штукам.
Одевалась не то, что у нас
На селе сарафанницы наши,
А, примерно представить, в атлас;
Ела вдоволь и меду и каши.
Вид вальяжный имела такой,
Хоть бы барыне, слышь ты, природной,
И не то что наш брат крепостной,
Тоись, сватался к ней благородный
(Слышь, учитель-ста врезамшись был,
Баит кучер, Иваныч Торопка), –
Да, знать, счастья ей Бог не судил:
Не нужна-ста в дворянстве холопка!
Вышла замуж господская дочь,
Да и в Питер… А справивши свадьбу,
Сам-ат, слышь ты, вернулся в усадьбу,
Захворал и на Троицу в ночь
Отдал Богу господскую душу,
Сиротинкой оставивши Грушу…
Через месяц приехал зятек –
Перебрал по ревизии души
И с запашки ссадил на оброк,
А потом добрался и до Груши.
Знать, она согрубила ему
В чем-нибудь, али напросто тесно
Вместе жить показалось в дому,
Понимаешь-ста, нам неизвестно.
Воротил он ее на село –
Знай-де место свое ты, мужичка!
Взвыла девка – крутенько пришло:
Белоручка, вишь ты, белоличка!
 
 
Как на грех, девятнадцатый год
Мне в ту пору случись… посадили
На тягло – да на ней и женили…
Тоись, сколько я нажил хлопот!
Вид такой, понимаешь, суровый…
Ни косить, ни ходить за коровой!..
Грех сказать, чтоб ленива была,
Да, вишь, дело в руках не спорилось!
Как дрова или воду несла,
Как на барщину шла – становилось
Инда жалко подчас… да куды! –
Не утешишь ее и обновкой:
То натерли ей ногу коты,
То, слышь, ей в сарафане неловко.
При чужих и туда и сюда,
А украдкой ревет как шальная…
Погубили ее господа,
А была бы бабенка лихая!
 
 
На какой-то патрет всё глядит
Да читает какую-то книжку…
Инда страх меня, слышь ты, щемит,
Что погубит она и сынишку:
Учит грамоте, моет, стрижет,
Словно барчонка, каждый день чешет,
Бить не бьет – бить и мне не дает…
Да недолго пострела потешит!
Слышь, как щепка худа и бледна,
Ходит, тоись, совсем через силу,
В день двух ложек не съест толокна –
Чай, свалим через месяц в могилу…
А с чего?.. Видит бог, не томил
Я ее безустанной работой…
Одевал и кормил, без пути не бранил,
Уважал, тоись, вот как, с охотой…
А, слышь, бить – так почти не бивал,
Разве только под пьяную руку…
 
 
«Ну, довольно, ямщик! Разогнал
Ты мою неотвязную скуку!..»
 

1845

Пьяница

 
Жизнь в трезвом положении
Куда нехороша!
В томительном борении
Сама с собой душа,
А ум в тоске мучительной…
И хочется тогда
То славы соблазнительной,
То страсти, то труда.
Всё та же хата бедная –
Становится бедней,
И мать – старуха бледная –
Еще бледней, бледней.
Запуганный, задавленный,
С поникшей головой,
Идешь как обесславленный,
Гнушаясь сам собой;
Сгораешь злобой тайною…
На скудный твой наряд
С насмешкой неслучайною
Все, кажется, глядят.
Всё, что во сне мерещится,
Как будто бы назло,
В глаза вот так и мечется
Роскошно и светло!
Всё – повод к искушению,
Всё дразнит и язвит
И руку к преступлению
Нетвердую манит…
Ах! если б часть ничтожную!
Старушку полечить,
Сестрам бы не роскошную
Обновку подарить!
Стряхнуть ярмо тяжелого,
Гнетущего труда, –
Быть может, буйну голову
Сносил бы я тогда!
Покинув путь губительный,
Нашел бы путь иной
И в труд иной – спасительный –
Поник бы всей душой.
Но мгла отвсюду черная
Навстречу бедняку…
Одна открыта торная
Дорога к кабаку.
 

1845

Колыбельная песня
(Подражание Лермонтову)

 
Спи, пострел, пока безвредный!
Баюшки-баю.
Тускло смотрит месяц медный
В колыбель твою.
Стану сказывать не сказки –
Правду пропою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
 
 
По губернии раздался
Всем отрадный клик:
Твой отец под суд попался –
Явных тьма улик.
Но отец твой – плут известный –
Знает роль свою.
Спи, пострел, покуда честный!
Баюшки-баю.
Подрастешь – и мир крещеный
Скоро сам поймешь,
Купишь фрак темно-зеленый
И перо возьмешь.
Скажешь: «Я благонамерен,
За добро стою!»
Спи – твой путь грядущий верен!
Баюшки-баю.
 
 
Будешь ты чиновник с виду
И подлец душой,
Провожать тебя я выду –
И махну рукой!
В день привыкнешь ты картинно
Спину гнуть свою…
Спи, пострел, пока невинный!
Баюшки-баю.
 
 
Тих и кроток, как овечка,
И крепонек лбом,
До хорошего местечка
Доползешь ужом –
И охулки не положишь
На руку свою.
Спи, покуда красть не можешь!
Баюшки-баю.
 
 
Купишь дом многоэтажный,
Схватишь крупный чин
И вдруг станешь барин важный,
Русский дворянин.
Заживешь – и мирно, ясно
Кончишь жизнь свою…
Спи, чиновник мой прекрасный!
Баюшки-баю.
 

1845

«Когда из мрака заблужденья…»

 
Когда из мрака заблужденья
Горячим словом убежденья
Я душу падшую извлек
И, вся полна глубокой муки,
Ты прокляла, ломая руки,
Тебя опутавший порок;
 
 
Когда, забывчивую совесть
Воспоминанием казня,
Ты мне передавала повесть
Всего, что было до меня;
 
 
И вдруг, закрыв лицо руками,
Стыдом и ужасом полна,
Ты разрешилася слезами,
Возмущена, потрясена, –
 
 
Верь: я внимал не без участья,
Я жадно каждый звук ловил…
Я понял всё, дитя несчастья!
Я всё простил и всё забыл.
 
 
Зачем же тайному сомненью
Ты ежечасно предана?
Толпы бессмысленному мненью
Ужель и ты покорена?
 
 
Не верь толпе – пустой и лживой,
Забудь сомнения свои,
В душе болезненно-пугливой
Гнетущей мысли не таи!
 
 
Грустя напрасно и бесплодно,
Не пригревай змеи в груди
И в дом мой смело и свободно
Хозяйкой полною войди!
 

1845

Тройка

 
Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу –
Всё лицо твое вспыхнуло вдруг.
И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?..
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
 
 
На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих, черных как ночь;
 
 
Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается легкий пушок,
Из-под брови твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.
 
 
Взгляд один чернобровой дикарки,
Полный чар, зажигающих кровь,
Старика разорит на подарки,
В сердце юноши кинет любовь.
 
 
Поживешь и попразднуешь вволю,
Будет жизнь и полна и легка…
Да не то тебе пало на долю:
За неряху пойдешь мужика.
 
 
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть.
 
 
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудный,
Будешь нянчить, работать и есть.
 
 
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни, – появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
 
 
И схоронят в сырую могилу,
Как пройдешь ты тяжелый свой путь,
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.
Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
 
 
Не нагнать тебе бешеной тройки:
Кони крепки, и сыты, и бойки, –
И ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой…
 

1846

Нравственный человек

1

 
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла.
Жена моя, закрыв лицо вуалью,
Под вечерок к любовнику пошла.
Я в дом к нему с полицией прокрался
И уличил… Он вызвал – я не дрался!
Она слегла в постель и умерла,
Истерзана позором и печалью…
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла.
 

2

 
Приятель в срок мне долга не представил.
Я, намекнув по-дружески ему,
Закону рассудить нас предоставил;
Закон приговорил его в тюрьму.
В ней умер он, не заплатив алтына,
Но я не злюсь, хоть злиться есть причина!
Я долг ему простил того ж числа,
Почтив его слезами и печалью…
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла.
 

3

 
Крестьянина я отдал в повара,
Он удался; хороший повар – счастье!
Но часто отлучался со двора
И званью неприличное пристрастье
Имел: любил читать и рассуждать.
Я, утомясь грозить и распекать,
Отечески посек его, каналью;
Он взял да утопился: дурь нашла!
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла.
 

4

 
Имел я дочь; в учителя влюбилась
И с ним бежать хотела сгоряча.
Я погрозил проклятьем ей: смирилась
И вышла за седого богача.
Их дом блестящ и полон был, как чаша;
Но стала вдруг бледнеть и гаснуть Маша
И через год в чахотке умерла,
Сразив весь дом глубокою печалью…
Живя согласно с строгою моралью,
Я никому не сделал в жизни зла…
 

1847

«Еду ли ночью по улице темной…»

 
Еду ли ночью по улице темной,
Бури заслушаюсь в пасмурный день –
Друг беззащитный, больной и бездомный,
Вдруг предо мной промелькнет твоя тень!
Сердце сожмется мучительной думой.
С детства судьба невзлюбила тебя:
Беден и зол был отец твой угрюмый,
Замуж пошла ты – другого любя.
Муж тебе выпал недобрый на долю:
С бешеным нравом, с тяжелой рукой;
Не покорилась – ушла ты на волю,
Да не на радость сошлась и со мной…
Помнишь ли день, как, больной и голодный,
Я унывал, выбивался из сил?
В комнате нашей, пустой и холодной,
Пар от дыханья волнами ходил.
Помнишь ли труб заунывные звуки,
Брызги дождя, полусвет, полутьму?
Плакал твой сын, и холодные руки
Ты согревала дыханьем ему.
Он не смолкал – и пронзительно звонок
Был его крик… Становилось темней;
Вдоволь поплакал и умер ребенок…
Бедная! слез безрассудных не лей!
С горя да с голоду завтра мы оба
Так же глубоко и сладко заснем;
Купит хозяин, с проклятьем, три гроба –
Вместе свезут и положат рядком…
 
 
В разных углах мы сидели угрюмо.
Помню, была ты бледна и слаба,
Зрела в тебе сокровенная дума,
В сердце твоем совершалась борьба.
Я задремал. Ты ушла молчаливо,
Принарядившись, как будто к венцу,
И через час принесла торопливо
Гробик ребенку и ужин отцу.
Голод мучительный мы утолили,
В комнате темной зажгли огонек,
Сына одели и в гроб положили…
Случай нас выручил? Бог ли помог?
Ты не спешила печальным признаньем,
Я ничего не спросил,
Только мы оба глядели с рыданьем,
Только угрюм и озлоблен я был…
 
 
Где ты теперь? С нищетой горемычной
Злая тебя сокрушила борьба?
Или пошла ты дорогой обычной
И роковая свершится судьба?
Кто ж защитит тебя? Все без изъятья
Именем страшным тебя назовут,
Только во мне шевельнутся проклятья –
И бесполезно замрут!..
 

1847

«Ты всегда хороша несравненно…»

 
Ты всегда хороша несравненно,
Но когда я уныл и угрюм,
Оживляется так вдохновенно
Твой веселый, насмешливый ум;
 
 
Ты хохочешь так бойко и мило,
Так врагов моих глупых бранишь,
То, понурив головку уныло,
Так лукаво меня ты смешишь;
 
 
Так добра ты, скупая на ласки,
Поцелуй твой так полон огня,
И твои ненаглядные глазки
Так голубят и гладят меня, –
 
 
Что с тобой настоящее горе
Я разумно и кротко сношу
И вперед – в это темное море –
Без обычного страха гляжу…
 

1847

«Вчерашний день, часу в шестом…»

 
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя…
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»
 

«Я не люблю иронии твоей…»

 
Я не люблю иронии твоей.
Оставь ее отжившим и не жившим,
А нам с тобой, так горячо любившим,
Еще остаток чувства сохранившим, –
Нам рано предаваться ей!
 
 
Пока еще застенчиво и нежно
Свидание продлить желаешь ты,
Пока еще кипят во мне мятежно
Ревнивые тревоги и мечты –
Не торопи развязки неизбежной!
 
 
И без того она не далека:
Кипим сильней, последней жаждой полны,
Но в сердце тайный холод и тоска…
Так осенью бурливее река,
Но холодней бушующие волны…
 

1850

«О письма женщины, нам милой!..»

 
О письма женщины, нам милой!
От вас восторгам нет числа,
Но в будущем душе унылой
Готовите вы больше зла.
Когда погаснет пламя страсти
Или послушаетесь вы
Благоразумья строгой власти
И чувству скажете: увы! –
Отдайте ей ее посланья
Иль не читайте их потом,
А то нет хуже наказанья,
Как задним горевать числом.
Начнешь с усмешкою ленивой,
Как бред невинный и пустой,
А кончишь злобою ревнивой
Или мучительной тоской…
 
 
О ты, чьих писем много, много
В моем портфеле берегу!
Подчас на них гляжу я строго,
Но бросить в печку не могу.
Пускай мне время доказало,
Что правды в них и проку мало,
Как в праздном лепете детей,
Но и теперь они мне милы –
Поблекшие цветы с могилы
Погибшей юности моей!
 

1832

Памяти Белинского

 
Наивная и страстная душа,
В ком помыслы прекрасные кипели,
Упорствуя, волнуясь и спеша,
Ты честно шел к одной высокой цели;
Кипел, горел – и быстро ты угас!
Ты нас любил, ты дружеству был верен –
И мы тебя почтили в добрый час!
Ты по судьбе печальной беспримерен:
Твой труд живет и долго не умрет,
А ты погиб, несчастлив и незнаем!
И с дерева неведомого плод,
Беспечные, беспечно мы вкушаем.
Нам дела нет, кто возрастил его,
Кто посвящал ему и труд и время,
И о тебе не скажет ничего
Своим потомкам сдержанное племя…
И, с каждым днем окружена тесней,
Затеряна давно твоя могила,
И память благодарная друзей
Дороги к ней не проторила…
 

Между 1851 и 1853

Буря

 
Долго не сдавалась Любушка-соседка,
Наконец шепнула: «Есть в саду беседка,
 
 
Как темнее станет – понимаешь ты?..»
Ждал я, исстрадался, ночки-темноты!
Кровь-то молодая: закипит – не шутка!
Да взглянул на небо – и поверить жутко!
 
 
Небо обложилось тучами кругом…
Полил дождь ручьями – прокатился гром!
 
 
Брови я нахмурил и пошел угрюмый –
«Свидеться сегодня лучше и не думай!
 
 
Люба белоручка, Любушка пуглива,
В бурю за ворота выбежать ей в диво.
 
 
Правда, не была бы буря ей страшна,
Если б… да настолько любит ли она?..»
 
 
Без надежды, скучен прихожу в беседку,
Прихожу и вижу – Любушку-соседку!
Промочила ножки и хоть выжми шубку…
Было мне заботы обсушить голубку!
 
 
Да зато с той ночи я бровей не хмурю.
Только усмехаюсь, как заслышу бурю…
 

1853

В деревне

1

 
Право, не клуб ли вороньего рода
Около нашего нынче прихода?
Вот и сегодня… ну, просто беда!
Глупое карканье, дикие стоны…
Кажется, с целого света вороны
По вечерам прилетают сюда.
Вот и еще, и еще эскадроны…
Рядышком сели на купол, на крест,
На колокольне, на ближней избушке, –
Вон у плетня покачнувшийся шест:
Две уместились на самой верхушке,
Крыльями машут… Всё то же опять,
Что и вчера… посидят, и в дорогу!
Полно лениться! ворон наблюдать!
Черные тучи ушли, слава богу,
Ветер смирился: пройдусь до полей.
С самого утра унылый, дождливый,
Выдался нынче денек несчастливый:
Даром в болоте промок до костей,
Вздумал работать, да труд не дается,
Глядь, уж и вечер – вороны летят…
Две старушонки сошлись у колодца,
Дай-ка послушаю, что говорят…
 

2

 
«Здравствуй, родная». – Как можется, кумушка?
Всё еще плачешь, никак?
Ходит, знать, по сердцу горькая думушка,
Словно хозяин-большак?
«Как же не плакать? Пропала я, грешная!
Душенька ноет, болит…
Умер, Касьяновна, умер, сердешная,
Умер и в землю зарыт!
 
 
Ведь наскочил же на экую гадину!
Сын ли мой не был удал?
Сорок медведей поддел на рогатину –
На сорок первом сплошал!
Росту большого, рука что железная,
Плечи – косая сажень;
Умер, Касьяновна, умер, болезная, –
Вот уж тринадцатый день!
 
 
Шкуру с медведя-то содрали, продали;
Деньги – семнадцать рублей –
За душу бедного Савушки подали,
Царство небесное ей!
Добрая барыня Марья Романовна
На панихиду дала…
Умер, голубушка, умер, Касьяновна, –
Чуть я домой добрела.
Ветер шатает избенку убогую,
Весь развалился овин…
Словно шальная пошла я дорогою:
Не попадется ли сын?
Взял бы топорик – беда поправимая, –
Мать бы утешил свою…
Умер, Касьяновна, умер, родимая, –
Надо ль? топор продаю.
 
 
Кто приголубит старуху безродную?
Вся обнищала вконец!
В осень ненастную, в зиму холодную
Кто запасет мне дровец?
Кто, как доносится теплая шубушка,
Зайчиков новых набьет?
Умер, Касьяновна, умер, голубушка, –
Даром ружье пропадет!
 
 
Веришь, родная: с тоской да с заботами
Так опостылел мне свет!
Лягу в каморку, покроюсь тенетами,
Словно как саваном… Нет!
Смерть не приходит… Брожу нелюдимая,
Попусту жалоблю всех…
Умер, Касьяновна, умер, родимая, –
Эх! кабы только не грех…
 
 
Ну, да и так… дай бог зиму промаяться, –
Свежей травы мне не мять!
Скоро избенка совсем расшатается,
Некому поле вспахать.
В город сбирается Марья Романовна,
По миру сил нет ходить…
Умер, голубушка, умер, Касьяновна,
И не велел долго жить!»
 

3

 
Плачет старуха. А мне что за дело?
Что и жалеть, коли нечем помочь?..
Слабо мое изнуренное тело,
Время ко сну. Недолга моя ночь:
Завтра раненько пойду на охоту,
До свету надо покрепче уснуть…
Вот и вороны готовы к отлету,
Кончился раут… Ну, трогайся в путь!
Вот поднялись и закаркали разом.
«Слушай, равняйся!» – Вся стая летит:
Кажется, будто меж небом и глазом
Черная сетка висит.
 

1834

Несжатая полоса

 
Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,
 
 
Только не сжата полоска одна…
Грустную думу наводит она.
 
 
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осеннюю вьюгу,
 
 
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!
 
 
Нас, что ни ночь, разоряют станицы
Всякой пролетной прожорливой птицы,
 
 
Заяц нас топчет, и буря нас бьет…
Где же наш пахарь? чего еще ждет?
 
 
Или мы хуже других уродились?
Или не дружно цвели-колосились?
 
 
Нет! мы не хуже других – и давно
В нас налилось и созрело зерно.
 
 
Не для того же пахал он и сеял,
Чтобы нас ветер осенний развеял?..»
 
 
Ветер несет им печальный ответ:
– Вашему пахарю моченьки нет.
Знал, для чего и пахал он и сеял,
Да не по силам работу затеял.
 
 
Плохо бедняге – не ест и не пьет,
Червь ему сердце больное сосет,
 
 
Руки, что вывели борозды эти,
Высохли в щепку, повисли как плети,
 
 
Очи потускли, и голос пропал,
Что заунывную песню певал,
 
 
Как, на соху налегая рукою,
Пахарь задумчиво шел полосою.
 

1854

«Давно – отвергнутый тобою…»

 
Давно – отвергнутый тобою,
Я шел по этим берегам
И, полон думой роковою,
Мгновенно кинулся к волнам,
Они приветливо яснели.
На край обрыва я ступил –
Вдруг волны грозно потемнели,
И страх меня остановил!
Поздней – любви и счастья полны,
Ходили часто мы сюда,
И ты благословляла волны,
Меня отвергшие тогда.
Теперь – один, забыт тобою,
Чрез много роковых годов,
Брожу с убитою душою
Опять у этих берегов.
И та же мысль приходит снова –
И на обрыве я стою,
Но волны не грозят сурово,
А манят в глубину свою…
 

1855

«Безвестен я. Я вами не стяжал…»

 
Безвестен я. Я вами не стяжал
Ни почестей, ни денег, ни похвал,
Стихи мои – плод жизни несчастливой,
У отдыха похищенных часов,
Сокрытых слез и думы боязливой;
Но вами я не восхвалял глупцов,
Но с подлостью не заключал союза,
Нет! свой венец терновый приняла,
Не дрогнув, обесславленная Муза
И под кнутом без звука умерла.
 

1855

«Тяжелый крест достался ей на долю…»

 
Тяжелый крест достался ей на долю:
Страдай, молчи, притворствуй и не плачь;
Кому и страсть, и молодость, и волю –
Всё отдала, – тот стал ее палач!
 
 
Давно ни с кем она не знает встречи;
Угнетена, пуглива и грустна,
Безумные, язвительные речи
Безропотно выслушивать должна:
 
 
«Не говори, что молодость сгубила
Ты, ревностью истерзана моей;
Не говори!.. близка моя могила,
А ты цветка весеннего свежей!
Тот день, когда меня ты полюбила
И от меня услышала: люблю –
Не проклинай! близка моя могила:
Поправлю всё, всё смертью искуплю!
 
 
Не говори, что дни твои унылы,
Тюремщиком больного не зови:
Передо мной – холодный мрак могилы,
Перед тобой – объятия любви!
Я знаю: ты другого полюбила,
Щадить и ждать наскучило тебе…
О, погоди! близка моя могила –
Начатое и кончить дай судьбе!..»
 
 
Ужасные, убийственные звуки!..
Как статуя прекрасна и бледна,
Она молчит, свои ломая руки…
И что сказать могла б ему она?..
 

1855

Забытая деревня

1

 
У бурмистра Власа бабушка Ненила
Починить избенку лесу попросила.
Отвечал: нет лесу, и не жди – не будет!
«Вот приедет барин – барин нас рассудит,
Барин сам увидит, что плоха избушка,
И велит дать лесу», – думает старушка.
 

2

 
Кто-то по соседству, лихоимец жадный,
У крестьян землицы косячок изрядный
Оттягал, отрезал плутовским манером.
«Вот приедет барин: будет землемерам! –
Думают крестьяне. – Скажет барин слово –
И землицу нашу отдадут нам снова».
 

3

 
Полюбил Наташу хлебопашец вольный,
Да перечит девке немец сердобольный,
Главный управитель. «Погодим, Игнаша,
Вот приедет барин!» – говорит Наташа.
Малые, большие – дело чуть за спором –
«Вот приедет барин!» – повторяют хором…
 

4

 
Умерла Ненила; на чужой землице
У соседа-плута – урожай сторицей;
Прежние парнишки ходят бородаты;
Хлебопашец вольный угодил в солдаты,
И сама Наташа свадьбой уж не бредит…
Барина всё нету… барин всё не едет!
 

5

 
Наконец однажды середи дороги
Шестернею цугом показались дроги:
На дрогах высоких гроб стоит дубовый,
А в гробу-то барин; а за гробом – новый.
Старого отпели, новый слезы вытер,
Сел в свою карету – и уехал в Питер.
 

1855

«Замолкни, Муза мести и печали!..»

 
Замолкни, Муза мести и печали!
Я сон чужой тревожить не хочу,
Довольно мы с тобою проклинали.
Один я умираю – и молчу.
 
 
К чему хандрить, оплакивать потери?
Когда б хоть легче было от того!
Мне самому, как скрип тюремной двери,
Противны стоны сердца моего.
 
 
Всему конец. Ненастьем и грозою
Мой темный путь недаром омрача,
Не просветлеет небо надо мною,
Не бросит в душу теплого луча…
 
 
Волшебный луч любви и возрожденья!
Я звал тебя – во сне и наяву,
В труде, в борьбе, на рубеже паденья
Я звал тебя, – теперь уж не зову!
Той бездны сам я не хотел бы видеть,
Которую ты можешь осветить…
То сердце не научится любить,
Которое устало ненавидеть.
 

1855