Kitobni o'qish: «Беда»
Для Питера. Эта книга наполовину твоя. Она наша.
Топор забудет, но дерево – запомнит.
Африканская пословица
Copyright © 2022 T-Unit Books Limited.
This edition published by arrangement with Madeleine Milburn Ltd and The Van Lear
Agency LLC
Перевод с английского Маргариты Черемисиной
© Никки Мэй, текст
© Черемисина Н., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. Строки
После
Хватит ли мне сил?
В углу спальни сжалась в комочек женщина. Платье разорвано, пуговица потерялась, пояс – в клочья. Рукав разошелся по шву, оголяя плечо.
В руках она сжимает голову от скульптуры. По размеру та чуть меньше, чем настоящая. Женщина пристально смотрит в неподвижные глаза, будто думает, что голова вот-вот оживет. Ей хочется, чтобы скульптура заверила: она ни в чем не виновата. Что она не могла поступить иначе. Что это она здесь – жертва.
Но голова-то латунная. И не может говорить.
Руки дрожат, когда она осторожно кладет голову на ковер. Придерживая полы разорванного платья, тяжело поднимается на ноги.
Хватит ли мне сил?
Она знает ответ. Правосудие должно свершиться.
Женщина поднимает трубку.
«Помогите… пожалуйста…»
Четыре месяца назад
1. Ронке
Толченый ямс и эгуси1? Эба2 и окра? Нет, пусть будет ямс. Может, взять с эфо риро3? Ронке мысленно пробежалась по меню, поднимаясь по склону к «Бука». Она, конечно, знала все блюда наизусть, но даже так выбирать все равно не легче. Как всегда, она хотела всего.
И, как всегда, опаздывала, а потому следовало торопиться. Но пришлось задержаться у банкомата, чтобы снять сто фунтов. Девочки смеялись, мол, все это выдумки, но с тех пор, как Ронке услышала историю про подругу родственницы Сими – что в «Бука» у нее взяли карту и сделали дубликат, – платит только наличными.
Ронке ждала обеда в нигерийском ресторане всю неделю. И вовсе не из-за еды! Впервые за долгое время на вопрос о том, что у нее новенького, она не ответит: «Да ничего».
Ронке пробежала мимо супермаркета «Сейнсберис Локал», мимо турецкого продуктового магазинчика и тайской студии маникюра. Над «Бука» висел нигерийский флаг, и выглядел он уже не очень хорошо – края все пообтрепались. Зеленый цвет был по-прежнему ярким и сочным, а вот белый превратился в грязно-бежевый. Ронке взглянула на свое отражение в зеркальной двери, немного вспушила кудри и пригладила некоторые волоски, чтобы не торчали. Блестяще! Кто-нибудь точно да скажет сегодня: «Хотела бы я такие же». Но Ронке-то знала, что такое кудри: это когда волосы топорщатся в разные стороны и вечно путаются. Она толкнула дверь и шагнула из пригорода Лондона в центр Лагоса 4.
Сначала в нос ударил сильный запах: жженое пальмовое масло, жареный перец и несвежая вяленая рыба. Потом оглушил шум: из динамиков вопил Фела Кути 5, перекрикивая трех мужчин за угловым столиком, – они о чем-то живо переговаривались. А поскольку ресторан был настоящим нигерийским, говорили они громко, с выраженным акцентом и активно жестикулировали.
Официант угрюмо посмотрел на Ронке. Закрывая за собой дверь, она точно знала: сейчас он будет сверлить взглядом ее задницу. Сразу чувствуешь себя как дома.
Ронке заметила Сими, увлеченную разговором с роскошной незнакомкой. Это здорово разозлило Ронке. «Только ты и я», – так ведь сказала Сими? С длинными, подтянутыми руками и ногами, сияющей темной кожей женщина была словно изящная статуэтка. Профиль показался Ронке знакомым – на мгновение она даже подумала, что точно ее знает. Но стоило лишь моргнуть – и сходство исчезло. У нее нет знакомых, кто заявился бы на обед с таким декольте. Или у кого были бы такие роскошные светлые локоны.
Протискиваясь между столов прямо к ним, Ронке постаралась заглушить раздражение. Мужчины замолчали и уставились на нее. Она неосознанно втянула животик.
Сими встала и приветливо улыбнулась. Не любить Сими просто нельзя! Смотрит она на тебя – и начинаешь верить, что ты единственный человек в мире, кого подруга действительно хочет видеть. Точно так же Сими улыбнулась Ронке семнадцать лет назад, когда они познакомились в Бристоле в первую неделю учебы. Эти зубы, ямочки на щеках, радость и лучезарная улыбка.
– Ронкс! Это Изобель. Она тебе точно понравится, – сказала Сими и встретила Ронке с распростертыми объятиями.
«Ну, с этим я бы поспорила», – подумала Ронке. Она прильнула к Сими, а затем с натянутой улыбкой повернулась к чужачке, чтобы поздороваться. Но все же на троих можно взять побольше закусок. Хорошо бы и этой Изобель тоже вложиться.
Пока Ронке разматывала шарф, Сими наполняла ее бокал.
– Шампанское? – удивленно спросила Ронке. – Мы ведь всегда берем розовое вино.
«К тому же розе' не сорок фунтов за бутылку», – подумала она, но промолчала.
Сими пихнула ее коленом под столом.
– У Изо аллергия на дешевые вина. А еще у нас есть повод.
– Мы празднуем мой развод, – сказала Изобель, поднимая бокал. – Давайте выпьем за это, а еще за друзей – старых и новых!
Ронке подумала, что очень странно праздновать такое событие, но улыбнулась – и все чокнулись бокалами.
Официант кинул на стол тяжелые меню: стопки ламинированных страниц, уложенных в папки из искусственной кожи. Ронке ужасно нравилось старомодное меню, которое можно было долго листать. С орфографическими ошибками и уродливыми шрифтами, без модных словечек «сезонный», «местный» и «экологически чистый». Она погладила меню – и на нее нахлынули воспоминания, отголоски долгих семейных обедов в «Апапа Клаб» 6.
– Чего брать будете? – спросил официант, хмуро глядя на них.
– Принесите еще, – ответила Изобель, указывая на пустую бутылку шампанского. Официант насупился сильнее.
– Спасибо! – крикнула ему вслед Ронке. Ей всегда хотелось как-то добавить любезности в диалоги с персоналом. Даже если они грубят.
– Изобель неприлично богата! – воскликнула Си-ми. – Но она очень любит разбрасываться деньгами, так что я ее прощаю.
Ронке невольно рассмеялась и спросила:
– Как вы познакомились?
– О, мы познакомились, когда нам было по пять лет, – ответила Сими. – Единственные полукровки в классе…
– Сими, не произноси это слово! – возмутилась Ронке.
– Ой, да брось, это же так и есть. В Лагосе все нас так называют.
– В Лос-Анджелесе о подобном даже подумать страшно – а не то вас отправят на курсы по проблемам расовых отношений, – сказала Изобель и погладила Сими по руке. – Как хорошо, что ко мне вернулась моя алобам7.
– Вот, и мы сразу же приметили друг друга. Ты же знаешь, как это бывает, когда замечаешь еще одного человека смешанной расы в Лагосе, – продолжала Сими. «Смешанной расы» она выделила кавычками, показав их пальцами. – В первый же день Изо побила мальчика. После этого мы стали неразлучны.
– Он получил по заслугам, – сказала Изобель. – Какой-то мелкий говнюк посмел называть тебя шавкой. Подумаешь, слегка ударила.
– Ты выбила ему два зуба, – уточнила Сими.
– Он нас оскорбил! В любом случае это ведь сработало, – улыбнулась Изобель. – Потому что после этого нас никто не донимал.
Ронке пыталась понять, какой у Изобель акцент, но у нее не получилось.
– Твоя мама американка? – спросила она.
– Нет, русская. Мой отец работал в Москве, там-то они и познакомились.
Изобель положила ладонь на руку Ронке. Ее ногти были насыщенного синего цвета, длинные и заостренные.
– Расскажи о себе? Я хочу знать все.
Ронке все крутила в руках шарф, поглядывая по сторонам: когда же придет официант? Она не любила говорить о себе.
– Моя мать британка. Я родилась в Лагосе, но мы переехали, когда мне было одиннадцать. А вы смотрели меню?
– Ронке – самый лучший стоматолог в Лондоне! А еще она шикарно готовит, – вставила Сими.
– О, нет, это не так! – принялась отнекиваться Ронке. Как бы ей хотелось, чтобы Сими перестала болтать, как перевозбужденный пиарщик! – Но поесть я люблю, это правда. Надо сделать заказ, а то ждать еще – здесь долго готовят.
Сими пропустила ее слова мимо ушей и сказала:
– Она правда идеальна. Но вот выбирать мужчин не умеет.
Ронке стиснула зубы и стала высматривать официанта.
Изобель хлопнула в ладони и широко заулыбалась.
– О, я тоже! Я знала, что мы с тобой поладим. Тоже западаю на плохих парней.
– Кайоде не плохой, – ответила Ронке, взглянув на Сими и потянув себя за кудряшку.
– Мне так нравятся твои волосы, – сказала Изобель. – Как у тебя получаются такие локоны? Это твои, настоящие?
Ронке снова строго посмотрела на Сими, а затем ответила Изобель:
– Да, мои.
– А эти – нет, – заявила Изобель, перебрасывая свою светлую шевелюру с одного плеча на другое.
«Да неужели?» – подумала Ронке. Новая знакомая ей не нравилась.
– Давайте закажем еду, я сейчас умру от голода.
– Скорее! Если Ронке голодна, нам ой как достанется. Еще возьмет эти замызганные меню и надает нам по заднице!
Ронке похлопала по меню, пытаясь утихомирить очередной приступ раздражения. Вообще-то голод – это серьезно. На прошлой неделе она читала об этом статью в «Сандей Таймс».
– Я отказалась от углеводов – ну, кроме вина, – сказала Сими. – Я возьму рыбный суп с перцем.
– Никаких углеводов в нигерийском ресторане? – Изобель пискляво и звонко засмеялась. – Да ты, оказывается, белая! А вот я возьму амалу8 и огбоно9. И мясное ассорти.
– Я возьму джолоф10 с курицей, – пробормотала Ронке. В компании такой стройной и очаровательной женщины, как Изобель, брать ямс не хотелось.
– А закуски брать будем? – с надеждой быстро добавила она.
Изобель и Сими только ковырялись в еде – уж очень были заняты болтовней о старых добрых временах. Они вспоминали детство в Нигерии: бассейны, пляжные клубы, кондиционеры, водители, горничные…
Ронке же помнились шумные семейные посиделки, острая уличная еда, как отключали электричество, ломались машины, а сама она играла в пыльном дворе с двоюродными братьями и сестрами.
Ронке ела и слушала. У Сими была одна большая серьга в ухе, отчего ее лицо выглядело немного несимметричным. А вот у Изобель, напротив, все было гармонично: плечи отведены назад, голова приподнята, на лбу светлая, идеально ровная челка.
Изобель лишь немного попробовала блюдо и отодвинула тарелку. «Не глазей ты так», – мысленно твердила себе Ронке, пытаясь побороть желание подцепить вилкой кусочек ее шаки11. Джолоф оказался так себе – все-таки надо было заказать ямс. Слава богу, что она собирается взять еды навынос.
Официант отошел от телевизора, медленно добрел до их столика и забрал посуду. Ронке смотрела, как он плюхает ее пустую тарелку поверх тарелки Изобель, где еще оставалось немного амалы. Как же жалко!
У Изобель зазвонил телефон.
– Мне пора, водитель уже приехал, – сказала она. – Я угощаю!
И пошла оплачивать чек, плавной походкой скользя мимо шумной мужской компании.
Один из них ел эбу и эгуси традиционным способом – руками, а не приборами. Он перестал разговаривать, облизал пальцы и крикнул Изобель вслед:
– Привет, сладенькая! Эй, мулаточка! Не хочешь подойти к нам и поздороваться, а?
Ронке застыла. Сими ойкнула. Но Изобель даже бровью не повела. Она лишь подмигнула и еще более развязно зашагала обратно к столику. Она наклонилась обнять Сими, послала Ронке воздушный поцелуй и только потом ушла, хлопнув дверью.
– Na wa, o! 12– вскрикнула Ронке.
– В этом вся Изо, – поддакнула Сими.
– У нее свой водитель? В Лондоне?
– У ее отца деньги-то водятся, он очень богатый человек. Работал в правительстве, а еще бизнесом занимался. Узаконенная коррупция – ну, ты знаешь. Мой папа был у него адвокатом, но они сильно рассорились. Изо прошла через ад, поэтому отец ее очень оберегает.
– Какой ад? Что с ней случилось?
– Ее бывший муж – мутный тип. Из тех, кто любит все контролировать. Вот он был такой: говорил ей, что носить, с кем видеться, как тратить ее собственные деньги! Обращался с ней как с дерьмом. Кажется, он правда был очень жестоким человеком, просто мне не хотелось лезть не в свое дело.
– Как-то на тебя не похоже.
Сими подняла руки, протестуя.
– Она просто едва не плакала! Я не хотела выпытывать подробности.
Ронке попыталась представить Изобель плачущей, но не вышло.
– Странно. Она выглядит такой самоуверенной, такой… сияющей.
– Ронкс, ты же знаешь, как это все на самом деле. Мы все надеваем маски. Я думаю, отец спас ее, вытащил оттуда. Потому и появился Борис. Водитель и по совместительству телохранитель.
– Борис? Шутишь, что ли!
– Ладно-ладно, это я придумала! Но Борис ему правда подходит – он большой, а еще русский. – Последнее слово Сими произнесла с ужасным русским акцентом, и подруги расхохотались.
– Мне нужно взять тут еды для Бу, – сказала Ронке. – У них с Дидье какие-то размолвки. Я собираюсь к ней, пошли вместе? Будет весело!
– О, нет, я пас. Я уже утром говорила с ней по телефону, слушала эти «о, какая я несчастная», «я все для него делаю».
Ронке подозвала официанта и быстро озвучила новый заказ:
– Джолоф с тушеной курицей без чили. Джолоф с жареной говядиной. Ямс с окрой и морепродуктами – и погорячее, пожалуйста. Суя 13 из говядины и курицы. Две порции додо 14. Один мойн-мойн 15, пожалуйста. А, еще вашу фирменную рыбу.
– И эспрессо, – добавила Сими, ослепительно улыбаясь официанту. Тот чуть не улыбнулся в ответ, но вовремя опомнился и снова помрачнел.
– Так что у тебя новенького? – спросила Сими. – Как дела у Кайоде?
– У моего никчемного парня? – Ронке прищурилась. – Не могу поверить, что ты заявила такое человеку, которого я даже не знаю!
– Да брось. Изо одна из нас. Она все понимает!
– Ладно. У Кайоде все хорошо. Завтра поедем смотреть квартиру в Кла́пеме 16, – сказала Ронке. Именно этого вопроса она и ждала! Ронке старалась говорить очень непринужденно, будто невзначай.
Сими клюнула.
– Что?! Вы ищете квартиру? Вместе?
Ронке хоть и хотела выглядеть невозмутимой, но очень волновалась.
– Да, знаю! И это была его идея. Вчера вечером мы долго сидели на сайте недвижимости, а потом он позвонил агенту, и вот – завтра пойдем смотреть. Хочу расписные шторы с батиком, много корзин из рафии и деревянный пол, как у Бу. А еще кроватку.
– Кроватку?
– Ой, то есть котяток, кошку. – Ронке покраснела. – Но вообще да, я хочу детей. Не только вам с Бу можно найти свое долго и счастливо…
– Да, конечно. Но секундочку, Ронкс, это же Кайоде! Он даже не способен организовать поездку в Париж на выходные.
Ронке уставилась на облупившуюся краску на потолке. Вот в чем минус, когда рассказываешь друзьям все: они же потом на самом деле все знают. Да, в тот день из-за Кайоде она и впрямь торчала на вокзале Сент-Панкрас, словно дура, глядя, как поезд отъезжает от станции – без них. Да, Ронке тогда страшно расстроилась. Но если она сумела это пережить, почему Сими не может?
– Не так уж он виноват, – сказала она. – Да, знаю, ему следовало бы лучше все организовать, но сейчас у нас все в порядке. Хотя бы притворись, что за меня рада.
– Извини. Я просто правда желаю тебе счастья. Ладно, давай заново: покажешь мне квартиру? – Сими придвинула свой стул поближе к Ронке. – Пожалуйста.
Ронке достала телефон и застучала по экрану пальцем с коротким ненакрашенным ноготком.
– Здесь нужно многое сделать, но ничего, так даже лучше. Прямо чистый холст. Я могу переехать к Кайоде, пока строители занимаются ремонтом. Знаешь, я думала, что у нас может быть открытая планировка, – все это Ронке бормотала в экран телефона, листая фотографии. – А еще тут есть сад с южной стороны, можно поставить горшки с цветами! Очень дорого, мы ее почти не тянем, но…
– Мне нравится! – сказала Сими. – Ты точно наведешь там красоту. Снесешь все стены и разбросаешь повсюду подушки!
Ронке рассмеялась. У нее правда куча подушек. В маленькой квартире Ронке их двадцать шесть. Столько насчитал Кайоде. И все похожих оттенков кремового и серебристого цветов. С кисточками. С пайетками. С помпонами. У одной особенной подушки есть все сразу: и кисточки, и пайетки, и помпоны! Кайоде говорил, она помешалась на подушках – но в хорошем смысле. Ту особенную подушку подарил как раз он. И только ее не сбрасывают на пол с кровати, когда пора ложиться спать.
Они болтали о доме и ремонте, пока Ронке не принесли еду.
– Передавай Мартину привет! – сказала Ронке, наматывая шарф на шею. Когда они уходили, шумная мужская компания не бросила им в спину грязные комментарии. Сими запрыгнула в такси, а Ронке направилась со своей едой в метро. Она надеялась, что Бу ее новостям порадуется чуть больше.
2. Бу
Бу была в ярости. Она швырнула чашку в посудомойку и с грохотом захлопнула дверцу. Просто пообедать с девочками в субботу – разве она много просила? Это даже не на весь день! Нет, боже, нет, она же не какой-то монстр, черт возьми! Всего лишь пара часов. Их хватило бы добраться до «Бука» и поболтать с лучшими подругами, жизни которых крутятся не только вокруг готовки, уборки и кружков с детским садом. Этого времени достаточно, чтобы поесть то, что приготовил кто-то другой, и насладиться бокальчиком вина. Небольшая передышка – просто ненадолго забыть, что она мама, жена и чертова половая тряпка!
Но нет! Разве может Дидье не забыть про обещание присмотреть за своей дочкой, пока Бу отлучится всего на несколько часов? Неужели муж способен хотя бы мельком глянуть на календарь, который заполняет как раз-таки она, подчеркивая нужные даты! Смешно ожидать от него так много. Взять хотя бы постоянные вопросы, которые он задает каждое утро, стоя на одном и том же месте: «Ты не видела мои ключи?» Так и хочется ответить: «У тебя под носом, придурок!»
Зачем такой важной шишке, как Дидье, тратить драгоценное время на скучную бытовуху? А ведь Бу всю неделю каждый день ему напоминала: «Ты же помнишь, что я иду на встречу с девочками в субботу, а ты сидишь с Софией? Да?»
Но оказалось, этот вечно занятой и важный корпоративный живчик собрался пойти посмотреть какое-то дурацкое регби (ой, простите, «крупное рабочее мероприятие»), и конечно, он забыл сообщить об этом жене! А почему бы не внести это в проклятый календарь? Нет! Конечно нет! Лучше помалкивать, пока не настанет вечер пятницы и они не улягутся спать. Ведь в это время уже поздно искать няню.
– Извини, ma chérie17, но ты же можешь увидеться с девочками в любое время.
– Мы не девочки, а женщины, – отрезала Бу.
Она думала, сейчас муж возразит, что она сама зовет их девочками. Но он этого не сказал.
– Извини. Это благотворительная игра…
Что в переводе означало: «Хватит вести себя как эгоистка. Неужели тебе насрать на сирийских беженцев?» Ночью они не обнимались.
На следующее утро в знак раскаяния Дидье решил приготовить завтрак для Софии. Хуже блюда он выбрать не мог. Мука повсюду! И плевать, что плита вся забрызгана! Это же так забавно – смотреть, как София пытается переворачивать блинчики, но все роняет. Снова и снова. Придурок!
– Merde! 18 – громко выругалась София, когда очередной блинчик приземлился на пол.
– Houp-là! 19 – воскликнул Дидье, взъерошив дочери волосы, и пролил масло на конфорку.
Он поощрял общение на французском – это была его очередная тупая идея.
– Она наполовину француженка, поэтому ей нужно говорить на родном языке, – заявил Дидье. – В этом возрасте мозг все впитывает как губка.
«Да, губка, которая блестяще впитывает нецензурные слова», – подумала Бу.
– Попроси Ронке принести нам еды, – собираясь уходить, сказал муж. С таким видом, словно ему пришла в голову еще одна шикарная идея. – Она не будет против. Я хочу джолоф с говядиной. Он вкусный, такой острый!
– А где тетя Ронке? Когда она придет? – закричала София.
«Ну спасибо, Дидье!» – уныло подумала Бу. Теперь придется весь оставшийся день повторять одно и то же: «Нет, София, тетя Ронке не придет раньше четырех». И снова: «Нет, София, еще нет четырех долбаных часов». Конечно, слово на букву «д» она опустит. Пусть мозг Софии впитывает только французские ругательства. Да и Бу вслух не выражалась.
Возможно, она повела себя мерзко, когда скинула его бумажник за комод. Но это дело принципа! Почему только ее планы можно поменять? Когда это они с Дидье перестали быть равноправными партнерами? И почему муж всегда такой, черт возьми, спокойный и улыбчивый? Даже когда торопится и никак не может найти свой бумажник. И даже когда она пытается довести дело до ссоры.
Как только муж ушел, София выразила негодование по-французски. Этому ее тоже научил Дидье. Она наклонила голову вправо, поджала губы, подняла брови и драматично вскинула руки. Этим жестом она как бы говорила: «Ну и стерва ты, мама!» Только с французским акцентом. Бу ее не винила.
«Почему я постоянно злюсь?» – спрашивала она себя. В университете Сими называла ее пай-девочкой, потому что Бу никогда не материлась. Но последние несколько месяцев в ее мыслях через слово проскакивали ругательства. Как скоро они закапают из ее рта, словно яд, прямо во впитывающий как губка мозг Софии? Ребенка, который говорит merde, называют акселератом. А если сказал «сука», то он сразу быдло.
Бу посмотрела на дочь, которая сидела на полу со скрещенными ногами и играла в «Кэнди Краш» на айпаде Дидье.
– Рыбки! Плавать! – верещала она, колотя по экрану.
– Еще полчасика – и пойдем, – сказала Бу, взяв тряпку, чтобы протереть конфорку.
– А в парк пойдем, мам?
– Конечно, милая.
– И на качели?
– Разумеется. – Буду начала соскребать корку грязи.
– И на горку?
– Ага.
– А заведем собачку, мам?
– Да.
– Коричневую, похожую на сосиску, как у Кейт?
– Перестань, мы не будем заводить собаку.
– Но ты же сказала…
– Хватит болтать! Играй в свои конфеты.
Следующие полчаса Бу занималась ненавистными ей делами. Складывала тарелки в посудомойку, загружала стиралку, что-то вытирала, что-то намывала, выбрасывала мусор. Снова вытирала…
В комнату Софии будто угодила бомба. Одевал дочь Дидье. В качестве очередного извинения и «зато смотри, какой я хороший отец». Похоже, они перемерили все, прежде чем выбрать нормальный наряд для этой мелкой оторвы. Бу сложила одежду дочери, привела обувь в нормальный вид, застелила постель, убрала кучу мягких игрушек.
Ее ребенок очень избалован, черт возьми! И это тоже вина Дидье.
Они отправились в сторону парка Каммон. Бу старалась поспевать за Софией, пока та ехала на самокате. Волшебное утро совсем не соответствовало настроению Бу. На улице тепло, небо ясное, голубое, солнце еще не вошло в зенит, но светило уже ярко. Даже трава, казалось, вся была наполнена жизнью – сочная, насыщенно-зеленая.
На Софии красовались черная кожаная куртка, красная футболка с эмблемой группы Stone Roses, белые джинсы и очки-авиаторы в серебристой оправе. Все это ей подарила Сими: она работала в сфере моды, а потому у нее огромные скидки и куча бесплатных вещей. Подруга была очень щедрой крестной – точнее, могла быть щедрой, если дело касалось ее денег, но никак не свободного времени.
Бу натянула джоггеры, старое спортивное худи и дутую жилетку, из которой вылезал пух. «Мой ребенок одет лучше меня. Я похожа на долбаную няню», – думала Бу.
– Садись, мам, – сказала София, слезая с самоката и показывая на скамейку. – Почитай пока книжку, я скоро вернусь!
– Ага, спасибо, – ответила ей Бу, саркастично поднимая свой стаканчик с флэт-уайтом 20, будто собиралась сказать тост. – Дай куртку, запаришься в ней.
– Нет! – выкрикнула дочь и самодовольно зашагала к трем мальчикам, что лазали на паутинке. Через пару минут они, околдованные обаянием Софии, играли в какую-то сложную игру, правила которой не знал никто. А малышка выкрикивала «красный» и «зеленый», то и дело победно вскидывая кулак, и громко визжала от радости.
Бу рассматривала свою маленькую девочку, чьи тоненькие руки и ноги, а также медные кудряшки источали уверенность. Как, черт возьми, они с Дидье сотворили такого самоуверенного человека? София совсем не похожа на сдержанного отца. Бу называет его флегматичным. А он говорит, что вообще-то спокоен, как буддийский монах. И дочь ничуть не похожа на мать, которая осторожничает в лучшие времена и тревожится в худшие.
Бу не любила вспоминать себя в пять лет. Она была изгоем. Ей хотелось, чтобы ее волосы были прямыми, кожа – светлой, а нос – не таким широким. Одна-единственная девочка смешанной расы в маленькой деревушке Йоркшира. Мама белая, отчим белый, сводные братья – и те белые. Как сильно она хотела вписаться хоть в одну компанию! Но все безуспешно. Безопаснее оставаться незаметной.
Когда Бу решила поменять фамилию, она была чуть старше Софии. Учитель брал школьный журнал – и начиналась каждодневная пытка.
– Бу Бабангари? – обращался к ней учитель.
– Бу Ба-ба-бам! – хихикали мальчики на задних партах.
Поэтому она спросила у мамы, можно ли ей взять фамилию отчима. У Бу имелось множество причин, по которым она не хотела оставаться Бабангари. К тому же Бу никогда не видела своего биологического отца – он бросил мать еще до рождения дочери. Да и вообще, глупое какое-то имя, неразборчивое, трудно произносится. Но это оказалось не лучшей идеей.
– Бу Уайт?
– Пф, какая она Уайт, это Бу Браун! 21 – гоготали те же мальчишки.
Открыто ее никогда не травили, но заставляли чувствовать себя изгоем. Стоит выделиться из толпы – и над тобой будут смеяться и издеваться. А когда Бу вела себя тише воды, ниже травы, ее даже не замечали. Поэтому она сидела тихо и никому не мешала. Выручал бег – Бу отлично бегала, выигрывала призы для школы. И что самое замечательное – бег не относился к командным видам спорта.
Мама с отчимом любили Бу, но они ее не понимали.
– Экзамены? Еще и повышенного уровня? – спрашивали родители, когда ей было шестнадцать. – Зачем они тебе? Ты уже сейчас можешь пойти работать. Пора зарабатывать деньги.
Сами они не учились в университете. Спрашивается, зачем он ей? Бу не смогла признаться, что мечтает уехать. Не хотела их ранить.
Только в Бристоле (выбор пал на этот город, потому что он далеко от дома), где она повстречала Сими и Ронке, она стала чувствовать себя в своей тарелке. Они были первыми людьми смешанной расы, с кем Бу когда-либо говорила, и цвет кожи уже не считался недостатком – он оказался достоинством! Значит, теперь она может вписаться в любую компанию и черных, и белых – вообще всех людей любых цветов и оттенков. Девочкам было жаль тех бедолаг, у кого лишь одна культура, кто пользуется автозагаром (или еще хуже – осветляющими кремами). Они гордились, что наполовину нигерийки и наполовину англичанки. Они любили джолоф и сэндвичи с рыбными палочками. Они болели за две футбольные команды.
Бу мечтала подружиться с ними, а потому смягчила свой йоркширский акцент и запихнула поглубже скромность. Вскоре девушки стали единым целым, образовав нигерийский отряд. Это были ее первые подруги. Бу чувствовала, что между ними есть связь. И ей это нравилось.
Сими научила Бу делать из кудрей мягкие волны (правило первое: кондиционера для волос не бывает слишком много).
Ронке познакомила подругу с нигерийской кухней. А еще пыталась познакомить ее с нигерийскими парнями. Но Бу не захотела иметь с ними дело. Из-за отца, которого она никогда не видела, у нее сложилось нехорошее представление о нигерийцах: сомнительные они типы, верить им нельзя.
София в позе Чудо-женщины – кулаки уперты в бедра, ноги широко расставлены, плечи отведены назад, на лбу очки – отчитывала маленького мальчика, который посмел оспорить ее правила. Тот смахивал на статую – застыл и кивал с широко раскрытыми глазами и высунутым языком. Бедный ребенок! У него не было и шанса.
В глубине души Бу хотела остановить этот миг. Время мчится уж слишком быстро. Вот бы София осталась маленькой навсегда… С другой стороны, Бу мечтала поскорее увидеть дочь взрослой. Иногда время идет слишком медленно. Бу снова хотела быть собой. Работать полный день. Заниматься сложными исследовательскими проектами, а не тем, что никто больше не хочет делать. Носить костюмы, а не толстовки. Говорить о дедуктивной теории, а не о зубной фее. Ходить на разные встречи, а не в эти вонючие детские центры. Нанять домработницу.
Бу ушла из «Тек Таймс» и стала заниматься фрилансом еще до рождения Софии. Она выполняла разные задачи, но в основном редактировала статьи. У нее была магистерская степень по биоинформатике, и она очень скучала по работе над разными проектами, по собственному имени в заголовках. И как же раздражали люди, которые приписывали себе ее достижения!
Когда София пошла в школу, Бу начала искать себе место. И теперь вот уже три месяца трудилась в аналитическом центре «Модерн Сайенс». Бу еще не почувствовала себя частью команды, потому что приходила туда только два раза в неделю, а коллеги, которые работали на полную ставку, уже образовали между собой закрытые группки. Но недавно у них появился новый босс, и, кажется, он заметил, что Бу-то с мозгами.
Она взяла телефон и прочитала его последнее письмо. Похоже ли это на флирт? Или ей просто этого хочется? Нет, конечно нет. Но приятно видеть, что тебя признают и уважают. И даже ценят. Босс попросил, чтобы она выходила на работу чаще двух дней, вела собственные проекты и применяла инновационные подходы – и чтобы именно Бу возглавила работу над регулярным подкастом. А еще босс был красавчиком. Бу снова перечитала письмо. Он флиртует? Да. Так и есть.
В дверь позвонили, и София понеслась по лестнице вниз, выкрикивая:
– Я открою!
Через минуту Ронке уже шаркала по квартире, потому что София обняла ее за ноги и так на них и повисла. Гостья поставила тяжелые пакеты на кухонный островок. Затем бегло чмокнула Бу в щеку, пробормотав: «Привет, подруга», и сразу переключила внимание на Софию.
– Как дела у моей золотой девочки? – Ронке опустилась на колени и обняла малышку.
– О, мы сейчас будем играть в войнушку, и я выиграю!
София стаскивала пальто с Ронке, в мельчайших и немного непонятных подробностях объясняя, что включает в себя «война», – целую лекцию прочитала.
– Эх, нам бы еще наручники! – посетовала София, указывая крестной, где та может сесть, и загородила ее перевернутой сушилкой для белья. – Не переживай, можно притвориться, что они у нас есть.
– Ох! – простонала Ронке, поднимая руки, чтобы София могла защелкнуть воображаемые наручники.
– Будешь что-нибудь пить? У меня как раз есть тот вонючий травяной чай, который ты так любишь, – предложила Бу.
– Мама, тебе нельзя говорить с заключенными! – гаркнула София. – Садись на диван и просто смотри!
Бу отдала честь.
– Так точно, сэр! Я буду следить за соблюдением прав человека. Думаю, это нам как раз пригодится, – сказала Бу и приземлилась на диван с кипой бумаг.
София пугающе напоминала Пол Пота 22: она патрулировала стены своей тюрьмы, выкрикивая – одно за другим – все более жестокие наказания, которым собиралась подвергнуть военнопленную.
