Kitobni o'qish: «Письма. Том IV (1937)»

© Международный Центр Рерихов, 2024

1. Н.К.Рерих – З.Г.Лихтман, Ф.Грант, К.Кэмпбелл и М.Лихтману

2 января 1937 г.

[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

№ 125

Дорогие наши Зин[а], Фр[ансис], Амр[ида] и Мор[ис],

Читали Ваши письма – от Зин[ы] от 7–14 дек[абря] и от Фр[ансис] и Мор[иса] от 15 дек[абря] – читали и вместе с Зиной восклицали: «Живем в стране чудес!» Получается какая-то ЧУДОВИЩНАЯ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ. Леви может взламывать замки и красть документы и чеки – и это признается, по-видимому, правильным. Белокурая¹ может лжесвидетельствовать – и это признается, по-видимому, правильным. Черная² может клеймить картины фальшивыми штемпелями – и это, по-видимому, признается правильным. Преступное трио может красть, лжесвидетельствовать, клеветать, кощунствовать, и все это, по-видимому, признается правильным. Когсда же кто-либо из Вас хочет сказать слово в оправдание, его резко останавливают и даже не вносят в рекорды следствий. Наконец, что же это такое и почему даже показания свидетелей-очевидцев не производят никакого впечатления? Точно бы кем-то таинственным зловеще предуказано во что бы то ни стало считать всех белых черными, а черных – белыми. В воздухе повисает какое-то странное предложение – отказом от преследования клеветы купить помощь в деле о несправедливо взимаемых с нас налогов. Может получиться такая невообразимая вещь, что, отказываясь от дела клеветы, можем навсегда остаться «спайем»³. А помощь врагов в деле несправедливо взимаемых с нас налогов – не окажется ли в конце концов, что дело о налогах повиснет в воздухе, а наименование «фродом»⁴ останется? Может быть, где-то имеются люди, для которых честь и достоинство являются какими-то отжившими, ненужными в наш «практический век» понятиями. Но не убоимся показаться этим людям архаическими, ибо будем защищать честь всеми силами. Обратите внимание, какое ужасное предложение уже приближается. Предлагается ценою чести купить проблематическую «помощь» в освобождении от несправедливо потребованных налогов. При этом все отлично знают, что отказ от чести требуется единственно потому, чтобы обелить недопустимые поступки Глиина. А в деле несправедливых налогов кто же будет помогать – ведь помогать будет сам доносчик. Когда Вы взвесите все эти обстоятельства, то каждый подумает – какие же ужасные страницы вносятся в рекорды истории! Ведь все то, что Вы нам пишете, и наши слова Вам – это не будут случайные письма, затем брошенные в корзину хлама. Нет, это будут страницы позорной истории, и надо удивляться тем законникам, которые могут так легко ставить на карту чужую честь и достоинство. Можно приводить цитаты из Конфуция, Ювеналия, Шекспира и многих других о том, что клевета хуже убийства. Во Франции только что доведен до самоубийства оклеветанный министр Салангро⁵. После этого прискорбного случая, потрясшего общественное мнение, спешно был проведен строгий закон, карающий клевету. Вы знаете, что Юсуповы получили полное удовлетворение в английском суде за клевету в фильме⁶. Много примеров можно приводить, когда общественное мнение и суд возмущенно осуждали клеветников. Почему же только в нашем деле клевета неосуждаема? Почему же так легко предлагается ценою чести купить какую-то проблематическую помощь в деле, в котором мы правы стопроцентно? Вероятно, Вы все четверо в один голос ответите, что Вы-то все это понимаете и горсть наших друзей это тоже понимает, но, мол, «местные обычаи времени» таковы, что честь считается наименьшим обстоятельством. Насколько несправедлив и бездушен должен быть человек, который бы признал все действия преступного трио превосходными, а все Ваши доводы ничтожными и даже неверными.

Хочется как-то еще яснее и еще проще кому-то сказать о происходящей НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ. Нам предлагают два года выда[ва]ть по пять тысяч с условием, чтобы мы перестали называться людьми. Не лучше ли было бы предложить по три тысячи, чтобы эта сумма более напоминала 30 сребреников? Наверное, со временем, когда кто-то прочтет все наши письма, он подумает, что в какое же такое средневековье могло происходить настолько несправедливое отношение. Вор похищает из-под замка чеки Мориса. Все улыбаются и, вероятно, считают это злодеяние прекраснейшим поступком. Даже суд не протестует против такого воровства, хотя этим самым проступком и сам суд должен быть оскорблен, ибо в этом взломе запертого хранилища во время инджанкшэна⁷ заключено оскорбление самого суда. Неужели преступное трио находится в таком исключительнейшем положении, что ни [за] какое преступление с них не может быть взыскано? В таком случае действительно прав Плаут, говоря, как Вы пишете, что преступники могут подсыпать в еду толченое стекло. После всего происшедшего и это предположение перестает быть диким. Очевидно, все возможно. Какие-то таинственные темные силы разрешили преступникам любые преступления. Происходит какая-то непостижимая несообразность. Всюду культурная работа приветствуется, но лишь в случае трио ничто культурное не принимается во внимание. Выходит, что всякая культурная работа в этом историческом судоговорении считается чем-то ничтожным, самым наипоследним; Вам всем бросают в глаза, что все мы какая-то шайка ничего не стоящих, никогда ничего не сделавших людей. Нам всем противопоставляется подложный Гейдельбергский доктор, который, как оказывается, от колыбели уже был знаменитейшим культурнейшим деятелем, читал лекции, оканчивал университеты, украшен многими дипломами и всегда от рождения был знатоком искусства. Все это Вы со скорбью сообщаете в Ваших письмах. Так пишется история. А где же Баттль, Копланд, Вагнер и все те справедливые люди, которые многократно производили оценку культурной работы? Может быть, все они просто не знают происходящего, не уведомлены вовремя или введены преступниками в грубое заблуждение? Разве не удивительно, что, как пишут Фр[ансис] и Зин[а], судья Вассерфогель признал, что он был введен в заблуждение, но никаких следствий этого признания, видимо, не произошло. Вот если бы все судьи проявляли бы такое прямое благородство, как Маккук, то, наверное, справедливость выявилась бы.

2 янв[аря], вечером

Получена Ваша телеграмма об условиях. Конечно, трудно себе представить, как могут совместиться все эти условия, указанные в телеграмме. Как могут существовать две школы рядом, как будет обеспечен Музей – все это, наверное, будет обсуждаться очень долго. Впрочем, затяжной характер и предполагался, и был Указываем. Странно, что вопрос манускриптов не помянут. Нужно думать, что всем настолько ясно, что эти записи были сданы лишь на хранение, что было бы даже странным говорить о каких-то компенсациях за это хранение. Ведь о сохранении манускриптов было поминаемо и в минутсах⁸, и [в] переписке, да и Вы все достаточно знаете, что они были лишь на хранении. Теперь обратимся к еще более странному вопросу, а именно что мы должны прекратить дело о клевете и за это нам проблематически помогут с делом о несправедливо требуемых налогах. Возьмем максимум того, что допустимо. Положим, что мы откажемся от двухмиллионного иска за клевету о каком-то «шпионаже». В таком случае газета должна в приемлемой для нас форме поместить всюду, где прошла заметка «Юнайтед Пресс», достойное опровержение, предварительно нами одобренное. Если газета «Солнце» не окончательно потеряла свое лицо, то ей будет весьма легко сказать, что она была введена в заблуждение, в чем и приносит свое извинение. Так поступил бы каждый порядочный человек. Но, во всяком случае, отказываться от этого иска можно, лишь когда воспоследует полное прекращение дела о налогах. Смешно говорить о какой-то вражеской кооперации в деле с налогами. Оно произошло от этих же врагов и должно быть ими же аннулировано, в чем мы должны получить письменную достаточную гарантию. Так же точно должен быть навсегда покончен вопрос о фиктивных 113 тысячах. Думаем, что Вы не поминаете этот вопрос в телеграмме опять-таки потому, что собственноручно подписанный Хоршем 8 дек[абря] 1924 года [документ] вполне аннулирует эту нелепую претензию. Но, во всяком случае, и по этому делу нужно получить новые исчерпывающие письменные гарантии. Не странно ли, что нам приходится говорить о вопросах, в которых мы правы стопроцентно? Лишь злоумышленная вражеская атака заставляет говорить о том, что всем нам и каждому ознакомленному с делом должно быть абсолютно ясно. Но, так или иначе, если все же придется говорить о прекращении преследования за клевету, то это можно сделать лишь на условиях, в этом письме помянутых. В этом же смысле мы и телеграфируем. Конечно, никто на свете не поймет, почему Юсуповы получили полнейшее удовлетворение за клевету, которая гораздо меньше марала их имя. Почему же мы, будучи абсолютно правыми, имея документ и от японского правительства, и от тиб[етского] правительства, и от князя Монголии, все-таки должны поступаться даже там, где, казалось бы, все обстоятельства за нас? Конечно, Вы прочтете это мое письмо всем друзьям, чтобы всем им была ясна моя точка зрения, которая вовсе не есть личная, но общечеловеческая. Еще раз вспомним, что покушение на честь хуже покушения на жизнь. Напишите нам, какие именно три вещи забрали на память С[утро], К[атрин] и Ст[окс], – нам нужно отметить эти номера.

Наверное, всякие переговоры о соглашении тоже примут затяжной характер. Ведь противники будут всячески запрашивать и выказывать свою аррогантность – в таком случае потребуется большая затяжка. Теперь Вы еще раз видите, насколько необходимо учреждение Общества, которое представит голос общественного мнения. Важно, чтобы само Общество состоялось. Ведь дело не только в инкорпорации, но в жизненности самого движения. Ведь и бывшее Р[ериховское] общество не было инкорпорировано, так же как не было инкорпорировано и Общество в Филадельфии, а все же они и до сих пор действуют, чему имеются доказательства. Непонятно, почему как бы предполагается Ваш выезд из дома – если стоимость квартир так упала, то, казалось бы, всякий может иметь комнату; впрочем, на месте Вам виднее. Прилагаем копию нашей телеграммы Вам. Из нее видите наше отношение, если соглашение все-таки должно состояться. Пожалуйста, отмечайте все новые враждебные выходки – нет ли в них состава клеветы. Нельзя не кончить опять призывом к единению. С каждым днем оно становится необходимее – без него все становится катастрофичным. Будьте едины, бодры и тверды.

Сердцем и духом с Вами,

Р[ерих]

2. Н.К.Рерих – З.Г.Лихтман и М.Лихтману

4 января 1937 г.

[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

Родные Зин[а] и Мор[ис],

Посылаем Вам для Вашего личного сведения копию письма к Флор[ентине], из которого Вы видите, что расписка в получении чека ей послана. Надеемся, что сегодня получим заказанный нами чек на одну тысячу, ибо воздушной почтой его скорее переслать от нас, нежели поручать банку, который всегда страшно медлителен. Благодарим Зин[у] за все ее хлопоты. Трудное сейчас время для всех. Не будем повторять все сказанное в общем письме об условиях соглашения. Вы сами отлично понимаете, что должна быть соблюдена достойная внешность, ибо иначе преступники будут под сурдинку употреблять все умаляющее для вреда на все будущее. Морис правильно понимает, что темные силы стараются подорвать общее значение, чтобы так или иначе воспрепятствовать или хотя бы временно оттянуть сужденное. Ведь если бы не произошло в прошлом году преступное нападение, то уже многое могло бы быть подвинуто. Теперь же нужно с большою осмотрительностью опять выстраивать исковерканное злоумышленниками. Конечно, опять все построится в главнейших линиях, но для этого нужно с величайшей осмотрительностью ограждаться от подпольных и надпольных клеветнических нападений. Просим Мориса еще передать Кл[айд] и ее сотрудникам наши приветы и пожелания успеха. Странно, что целый год Общество в Нью-Йорке не может образоваться. Ведь в Филадельфии существует центр и без инкорпорации, сущность дела в жизненности движения, а не в полицейских мерах. Если процедура инкорпорации так медлительна, то и без нее Общество может начать свои действия. Должностные лица бывшего Общества вправе негодовать на беззаконнейшее изгнание их и прежде всего осуществить свой справедливый протест основанием нового Общества, из которого будут удалены, то есть, вернее, туда не будут приняты преступные элементы. Итак, будем ждать дальнейших реляций, и Вы еще раз понимаете, что Указанное затягивание имело такой огромный смысл. Линию культурной работы всеми мерами удлиняйте – это самый лучший ответ на вражеские умаления. Будьте в единении. Если и трудно это качество, то все же без него не обойтись и яд разъединения действует надолго на все окружающее. Единение создает и мужество, и веру.

Сердцем и духом с Вами,

Р[ерих]

3. Н.К.Рерих – А.Н.Бенуа

6 января 1937 г.

[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

Дорогой Александр Николаевич,

Письмо Твое от 11 декабря, сейчас к нам доплывшее, и обрадовало нас, и огорчило. Огорчило оно тем, что Твое чуткое сердце так болезненно воспринимает современность со всеми ее эксцессами. Действительно, можно ли не болеть душою, когда видишь и вандализм, и невежество, и какой-то океан злобы и клеветы? Не думай, что в наше отшельничество не долетают воздушные вести об ужасах происходящего. Так трудно бывает, что и сказать невозможно. Тебе может казаться, что у нас-то все легко, а мы на расстоянии видим, что у Тебя все ладно и прекрасно. Ничего не поделаешь – и в подушку приходится говорить, и выдерживать поток самой невежественной клеветы. Потрясающе все, что Ты пишешь о трагедии Браза. Мы уже читали и прекрасный сердечный фельетон Твой о нем, а теперь Ты дополнил его Твоими свидетельствами о его последних минутах. Опечалились мы и Твоими сведениями о кончине Гиршмана. Если видаешь вдову его, передай ей наше самое сердечное соболезнование. Ты правильно пишешь в Твоем фельетоне, что многие уходят, и это обстоятельство еще более обязывает остающихся держаться в единении, в традициях культуры и преданности всему прекрасному. По корреспонденции нашей из разных стран видно, каково катастрофичное положение во всем мире. Страшно подумать, что человечество, обуянное яростью разрушения, выливает воду из ванны вместе с ребенком. Еще недавно Рабиндранат Тагор писал мне о том, что хотя голоса наши об охранении культурных сокровищ и теряются в бранном шуме, но мы должны неустанно твердить о сохранении всего прекрасного, ибо иначе лишь молчанием своим будем ускорять конец цивилизации. Когда мы говорим об охранении культурных ценностей, конечно, мы не надеемся на то, что враждебные ядра перестанут летать по миру, но мы хотим неустанно напоминать человечеству от ранних школьных лет о ценностях, которые каждый человек во имя своего достоинства должен оберегать. Должен сказать, что в этом движении мы находим много друзей в разных странах. Трогательно видеть, как люди малоимущие на последние гроши издают широко расходящиеся брошюры и тем пробуждают сознание народа. Уже двадцать одно правительство признало Пакт, а во многих других странах правительства хотя и не подписали формально, но представители их уже дружественно обсуждают возможности. Посылаю Тебе брошюры о Пакте, а также мою последнюю книгу «Нерушимое»⁹, в которой опять твержу о том, что нам всем нерушимо дорого.

Конечно, Ты правильно пишешь, что многое приходится говорить в подушку, но не нам судить о путях, на которых воспринимается слово о Культуре и Красоте. Можно лишь сказать, что поистине неисповедимы пути эти. Никогда не знаешь, кто и где загорается идеей спасения истинных ценностей. Но скажу лишь одно, что даже в этой же почте получилось несколько трогательных писем все о том же. Так, например, группа молодежи с Дальнего Востока отправляется в кругосветное путешествие со Знаменем Мира, не убоявшись всех трудностей такого пути. В Литве и Латвии предположены конгрессы все о том же. В Польше распространяют в многих тысячах польскую брошюру¹⁰ – значит, совершенно в нежданных местах вспыхивают очаги, охраняющие священный огонь. И Ты не можешь предугадать, где Твои замечательные художественные письма пробуждают молодое сознание. А вот нам постоянно приходится слышать искреннее почитание Твоего слова. И мы рады всячески подчеркнуть, что такое авторитетное суждение, как Твое, сейчас является исключительным маяком просвещения. Хочется, чтобы еще теснее и дружелюбнее держались кружки, стремящиеся к тому же благому пути. Древние заветы о единении все же живут, и главным образом живут в молодых сердцах. Много в чем обвиняют современную молодежь. Но поверх всякого такого брюзжания справедливо раздаются указания и о жертвенном служении, которому предана молодежь. Имеем множество примеров, когда именно молодые подвижнически противоборствуют злобе и разрушению. Но уж больно много клеветы в мире. Приходится встречаться с таким невежеством и с таким человеконенавистничеством, что прямо диву даешься, каким образом, несмотря на грамотность и кажущуюся цивилизацию, люди могут безответственно бормотать явную ложь. Не пришлось бы создавать особые общества, борющиеся с общественной ложью. Иногда даже считается дурным вкусом говорить о добротворчестве, единении и содружестве. Но видим, что нужно говорить обо всем этом, так нужно, как никогда. Перед Праздником я послал Тебе мой лист дневника, Тебе посвященный¹¹. Если бы только люди еще более себе уяснили, что такие неповторенные явления, как Твоя деятельность и творчество, должны быть почтены всем сердцем! Если нельзя разрушать памятники культуры, то нельзя вредить прямо или косвенно и живым явлениям Культуры. Нельзя убивать соловья, чтобы когда-то потом восхищаться былым пением. Поистине, лишь «в единении – сила».

Шлем всей семье Твоей и Тебе наш общий сердечный привет. Сейчас все горы и долины засыпаны сияющим снегом. Уже вчера прекратился телеграф. В этой временной полной отрезанности помним о мысленных посылках, о передаче мыслей, так прекрасно разработанной проф[ессором] Рейном. Каждая Твоя весть принесет нам большую радость. Прими ее и от нас.

Сердцем и духом с Тобою.

Сейчас прочел отличный твой фельетон о Рубенсе.

4. Н.К.Рерих – А.П.Бонч-Томашевскому

6 января 1937 г.

[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

Дорогие Друзья,

Спасибо за письмо от 13 декабря, только что доплывшее и долетевшее в наши горы. Очень тронут Вашей решимостью нести Знамя Мира во имя охранения культурных ценностей. Истекший армагеддонный год показал, какие злобные смятения могут существовать в мире, который мнит себя цивилизованным. Ваше решение нести по миру Знамя Мира находит многие нечаянные для Вас отзвуки и в других странах. Люди издают брошюры о Пакте и о Знамени, собираются в конгрессах, основывают комитеты и пишут о Знамени во многих журналах. Если все эти голоса как таковые недостаточны для предотвращения человеческой ярости, то все же они делают великое доброе дело, ибо эти пространственные зовы все-таки влияют на моральную сторону человека, а в особенности среди молодежи и в школах. Не думаю, чтобы Вам было оказано какое-то затруднение в получении транзитной визы через Индию. Для этого стоит лишь показать в консульстве визу в какую-либо следующую страну. Конечно, не следует рассказывать о Вашей благой цели, ибо при получении визы это совершенно не нужно и может лишь вызывать всякие разговоры. Особым пакетом посылаю Вам просимую Вами литературу о Пакте согласно приложенному списку.

Если же по каким-либо причинам благой поход Ваш не состоится, помните, что и по месту Вашего жительства каждый может приносить культурному делу посильную помощь. Ведь можно делать доклады, печатать маленькие брошюры, помещать статьи и заметки в русских и иностранных изданиях, даже можно создать маленький комитет Пакта Мира. В сущности, tres faciunt collegium¹², а Вас трое, значит, основа комитета уже существует. Также хорошо, что Вы понимаете значение единения и общей работы. Если такой комитет у Вас образуется, я поставлю Вас в общение с несколькими корреспондентами, но раньше прочитайте присланную литературу, усвойте положение вещей и уже сложившиеся формулы. Конечно, темные враги всего сущего будут клеветать на каждое доброе дело, но Вы уже опытны и понимаете, что служение Добру, естественно, вызывает судороги зла. Итак, будьте бодры и несломимы. Буду рад слышать о Ваших дальнейших шагах и шлю Вам мои лучшие приветы и пожелания во благо человечества.

Духом с Вами.

Имейте в виду, что кит[айское] правительство относилось к Пакту доброжелательно.