Kitobni o'qish: «Господин Орлов, или Тайна семи портретов»

ГЛАВА 1. ГУБЕРНСКИЕ КУМУШКИ

Это случилось в ту самую холодную зиму 18** года, мой читатель. Когда мороз, стоявший неминуемо и неумолимо, словно торговка, до последнего вздоха решившаяся отстаивать свои пять копеек, сковал всю округу *ской губернии. Произошло в последней нечто, о чём я, дорогой и многоуважаемый читатель, никак не могу умолчать, и, коли Вы, госпожа или господин, готовы совершить со мною небольшое, крошечное, совершенно незначительное путешествие, я буду Вам очень признателен, и, дабы не оставаться в долгу, начну скорее мой рассказ…

Как я уже говорил, произошло в ***ской губернии нечто, заслуживающее особенного внимания. Сама губерния была весьма и весьма небольшой, казалось, коли выйдешь из дому с первой зарёй, так и обойдёшь её к последнему закатному зареву; небольшая была губерния, я бы даже сказал, крошечная. Жизнь тут шла размеренно и неторопливо, как водится, местные кумушки всё про всех знали, точную и беспрекословную подноготную каждого жителя, а коли приедет кто чужой, ну так что ж – все детали жизни приехавшего становились известны и предавались гласности почти на следующий же день, причём, порой также детали, коих приехавший и сам о себе не предполагал и не ведал даже, что подобное когда-либо с ним происходило.

Такие кумушки, по моему скромному мнению, дорогой читатель, это отдельный вид рода человеческого. Они всегда оказываются в нужное время в нужном месте, всегда узнают всё из первых уст, а коли не узнали, то всегда найдётся уста и вторые, и третьи, которые, по обыкновению, с большим рвением соглашаются предоставить все подробности, ручаясь за их подлинность, истинность и достоверность, ибо именно им всегда удаётся быть везде и всюду – всё видеть, всё слышать, всё знать. Вездесущие. Вездесущность – их вторая сущность. Словно сыщики, они добывают сведения с таким рвением и неумолимым усердием, что им позавидовали бы вся наша сыскная полиция лондонский Скотленд-Ярд вместе взятые, коли вдруг, по чисто случайному стечению обстоятельств, оказались бы осведомлены о происках этих первоклассных любительских ищеек. Если бы им разрешили, если бы их допустили к расследованию преступлений, то, право слово, вполовину, нет, вдвое, да кого там!.. втрое больше сократилось бы количество нераскрытых дел! И, несмотря на то, что наши достопочтенные кумушки-вестницы, не одарены мощным логическим аппаратом и сильным интеллектом, или же, как выразился бы месье Пуаро¹ – «серыми клеточками» (little gray cells)², без коих установление правильных, верных, истинных причинно-следственных связей просто невозможно, по следу они всегда идут неизменно точно, – пусть и неверному, – но с неукротимой энергией и полной уверенностью в своей правоте. Быть может статься, что именно это качество и помогает им порой со всей неизменностью попадать пальцем в небо.

Однако, чего-то мы слишком с вами заговорились, засекретничались, дорогой читатель, и, не дай Бог, сами не заметим, как станем походить на тех самых кумушек, коих так рьяно и ревностно осуждаем в порыве праведного и благородного негодования. Но постойте-ка… Ведь они как раз сейчас обсуждают дело, о коем я самолично тщился вас уведомить! Что ж, не думаю, что мы поступим так уж дурно, если подкрадёмся и послушаем, о чём же толкуют наши ненаглядные.. ах, впрочем, будем же скромны!..

Шаг, шаг, ещё шаг… Тсс!.. Благо, они нас не заметили! Так увлечены разговором, что не видят ничего вокруг! Но так оно обычно и бывает. Спрячемся же за этим деревом! Тсс… Прислушайтесь!

− Ой, Агафья, ты слыхала, что намедни-то произошло?!

− Нет, а чего там?

− Да как! Невозможно было про это не узнать!

− Про что это вы там толкуете? – сказала подлетевшая к ним высокая и статная женщина.

− Как? Прасковья Фёдоровна! И ты не слышала!?

− Ты о чём? А! как же, конечно, слышала! Весь город ***ской губернии теперь об этом только и говорит.

− О чём же вы, никак не возьму в толк!

− Как это о чём, Агафья! Вечно ты все новости прослушаешь, ничего не знаешь, что за калиткой твоего дома творится, а, между прочим, весь город только об этом ведь сейчас и говорит!

− Гудит словно улей! – поддакнула Прасковья.

− Ну ладно-ладно, так расскажите же вы уже наконец, что произошло?

Фёкла, − а то была именно она, знавшая всегда и везде и про всех всё и вся, а переезжали они довольно часто, а по каким причинам, то мне не ведомо, − с самодовольным видом обернувшись к Агафье, стала рассказывать всё поступательным, планомерным, увещевательным и несколько покровительственным тоном:

− А то, голубушка, что в нашей-то губернии, в городке-то нашем наконец-то, в кои-то веки, кое-что произошло! Вчера, а точнее, уже сегодняшним утром обнаружилось вчерашнее происшествие! Оказывается, вчера усыпили опиумом, а может.. да тьфу, с этими заумными словами сам чёрт зуб сломит! Так вот, усыпили его, значит, утром он встаёт, словно пьяный, вспомнить ничего не может, что было намедни!

− Так он не умер? – поинтересовалась Агафья.

− Да нет же! Опиум же безвредный! – подала голос Прасковья.

− Это как приправа, но если её много насыпать, то можно уснуть, − закивала Фёкла.

− А я слышала, что опиумом можно и отравить, − робко подала голос Агафья, вследствие чего получила в свою сторону косые взгляды.

− Ты вот вечно слышишь то, что не надо! – всплеснула руками Фёкла. – А вот то, что действительно достоверно, ты слыхом не слыхивала!

− Ну будет вам! – вмешалась Прасковья. – А я вот буквально только что услышала слух. Я не подслушивала, ни в коей мере, вы не подумайте! Я просто проходила мимо жандармерии, а окно было открыто…

Тут она сделала незначительную паузу, в которую успела впрыгнуть Фёкла.

− Не переживай, голубушка! Никто так не подумает! Эка невидаль! Сами ведь оставляют окна нараспашку, а потом и жалуются, что весь город уже всё знает! Все ведь ходят мимо этих окон, кто на службу, кто на базар, кто по прочим надобностям… − она энергично встряхнула головой, отчего густые локоны, выглядывающие из-под капора, весело подпрыгнули в такт слов своей хозяйки. – Ну же, голубушка, не томи, рассказывай уже, о чём они там говорили.

Засмущавшаяся Прасковья заговорила, сбавив, однако, тон, отчего другим кумушкам пришлось несколько пригнуться, дабы услышать голос, не превышающий их собственный.

− Они решились выписать следователя из Петербурга! – сказала она, многозначительно подняв указательный палец. Кумушки заговорщически переглянулись.

− Следователя? – наконец проговорила, а точнее, словно эхом повторила Фёкла. – Но зачем? Его же не убили.

− Но у них, вроде как, это тоже считается преступлением.

− Эка невидаль! – басисто хохотнула Фёкла, распрямившись, и, казалось стёкла домов в этот момент хохотнули вместе с ней, дрогнув в унисон. – Да так любой, точнее, любая хозяйка может переборщить с приправой, и что же теперь, пересажать всех служанок и кухарок вместе взятых? Просто за то, что добавили много приправы. Эка невидаль! – и, всплеснув руками, она уперла руки в боки, отчего казалось, на миг дрогнула земля под её ногами.

− Полностью с тобой согласна, − покачала головой Прасковья. – Странные они, все эти сыщики… Ищут там, где нечего искать!

− А может, нам просто не рассказывают чего? – подала наконец первейшую за весь разговор умную мысль Агафья.

− Хм-м.. И то верно! – нахмурившись, покачала головой Фёкла. – Тише! – вдруг насторожилась она и обратилась в слух. – Слышите?

Кумушки закивали головами, но не успели они ничего ответить, как вдруг земля под ногами задрожала, загрохотала, и, едва они успели уйти с проезжей дороги, как вдруг, откуда ни возьмись, возник экипаж – чёрный фиакр, запряжённый чёрными лошадьми; он пронёсся мимо них словно ярко вспыхнувшая молния, прорезавшая ночь посреди опушки леса, удивив тем самым тоненькие деревца, покачиваемые на ветру. В нашем случае такими деревцами были наши достопочтенные кумушки. Поправив на своих светлых головах с изумлёнными лицами шляпки, они, сохраняя ровно то же выражение лица, переглянулись.

− Кто же этот неучтивый джентльмен? – спросила одна из них.

Немое молчание и удаляющийся стук колёс были ей ответом.

ГЛАВА 2. ГОСПОДИН ПЕТЕРБУРГСКИЙ СЫЩИК

Однако недолго наши достопочтенные кумушки пребывали в растерянности, ибо сей вид рода человеческого вообще невозможно ничем смутить. Недолго длилось их замешательство. Когда первый приступ невольного удивления и крайнего изумления прошёл, они, вдруг разом резко опомнившись и вспомнив о своих прямых обязанностях, вдруг разом кинулись в сторону только что отгрохотавшего экипажа. Бежали наши почтенные героини на редкость быстро для их бальзаковского возраста, − чего только не делает с людьми любопытство и желание узнавать новости из первых уст!

Долго ли, коротко ли, однако вскоре наши героини нагнали экипаж, остановившийся прямиком у полицейского управления – кумушки довольно, заговорщически переглянулись, а Фёкла подняла ввысь указательный палец, как бы безмолвно говоря тем самым: «А что я вам днесь говорила, а?!» Но послышавшееся тотчас в экипаже шевеление заставило кумушек насторожиться и, прильнув к углу дома, за которым они прятались, обратиться в слух. Кумушкам повезло (или же просто быстрота их любопытных ног помогла им, чёрт его знает!..), но успели они как раз к тому моменту, когда экипаж только-только остановился, а человек, в нём сидевший, мешкать и задерживаться не любил, а потому… Послышался скрип, экипаж качнулся, дверца отворилась и на землю спрыгнул…

То был человек среднего роста, крепкого телосложения, особенно отразившегося в его широких плечах. Волосы его, тёмные, слегка вьющиеся у лба, были лаконично уложены; с ними довольно резко контрастировала бледность узкого лица, однако брови его и усы были тёмными. Глаза янтарного цвета быстро и цепко осмотрели всё вокруг. На губах же играла сдержанная, спокойная полуулыбка. В целом, выражение его лица было такое, словно он всегда знает что-то такое, что неизвестно всем остальным, и он, только он, как драгоценный обладатель этого знания, может, с барской руки им поделиться. Одет он был с ног до головы во всё чёрное, и только пышное белое жабо, выглядывавшее из-за отворотов его плаща, оттеняло сей, на первый взгляд, мрачный образ. На голове его была ровно такого же удручающе-мрачного цвета шляпа котелок, которую он быстро, цепко поправил, как только ноги его коснулись земли. Жесты его были несколько нервные, дёрганые, но, в то же время, сдержанные и спокойные. Казалось, само понятие Противоречие снимало перед ним свою шляпу. Спрыгнув и сделав пару шагов, он вдруг остановился, закатил глаза, и, подняв вверх указательный палец правой руки, − резко обернулся и зашагал к экипажу, взяв оттуда чёрный кожаный портфель, он вновь резко зашагал к тому месту, в кое и намеревался попасть. Таинственный гость скрылся за дверями полицейского управления.

Кумушки настороженно переглянулись. Но пора оставить их, дорогой читатель, хотя оставить их навсегда, к счастью ли, к сожалению ли, невозможно, к ним мы непременно ещё вернёмся, ибо без них не обходится ни одна порядочная история, и последуем, след в след, за нашим героем.

Войдя, он тут же взмахом руки подозвал к себе служащего.

− Добрый день, любезный! – заговорил наш герой своим несколько резковатым, низким голосом. – Скажи-ка, как мне пройти к г-ну Боголюбскому?

Служащий, с недоверием оглядев его с ног до головы, кивнул и указал рукой в сторону лестницы.

− Ну что ж ты как воды в рот набрал, милейший, усмехнулся колючим смешком наш герой. – Так бы и сказал сразу, мол, он у себя в кабинете, − и, вновь так же колко усмехнувшись, он, не снимая шляпы, быстрым, энергичным шагом пересёк залу и взбежал вверх по лестнице, чем вызвал крайнее негодование и недовольство служившего.

***

Дверь кабинета отворилась. Сидевший за столом крупный, полный, седовласый человек с пышными, гусарскими усами, что-то быстро-быстро писал гусиным пером. Заслышав, что дверь его кабинета так бесцеремонно и беспрепятственно отворилась? он вскинул гневный взгляд на вошедшего.

− Да как вы посме…

Вячеслав Андреевич, ты ли это! Голубчик!

Спешно, насколько это позволяла его грузная фигура, встав из-за стола и подойдя к пришедшему, он тотчас обнял его и расцеловал в обе щёки.

− Ну что Вы, право слово, Елисей Мирославович! – сдержанно воскликнул пришедший. Звали пришедшего – Вячеслав Андреевич Орлов.

− Ну как же то не радоваться, дражайший, когда столько лет-то вместе служили! – всплеснул руками Боголюбов.

− Понимаю-понимаю! – уже несколько теплее проговорил Орлов, пожав обеими руками его руку. – Но меня давеча так разозлил этот ваш служивый, что мне до сих пор хочется ему накостылять.

− Ну будет! Будет! Ещё успеете напопадаться в переделки в своей жизни! Вы ещё очень молоды!

− Не такая уж это и молодость, тридцать пять! – усмехнулся Орлов, садясь в кресло и закуривая.

Боголюбов усмехнулся.

− Нет-нет, голубчик! В моих летах Вы поймёте, что ваш возраст, это самая что ни на есть молодость… Однако, шутки в сторону, − и лицо его вдруг из добродушно-рассеянного приобрело вдруг мрачное и сосредоточенное выражение, − вызвал я вас по делу, друг мой, и по делу весьма и весьма безотлагательному, − с этими словами он встал, быстро, несмотря на свой весьма и весьма немаленький вес, подошёл к одному из сейфов, быстро, и, при этом, по привычке коротко оглянувшись, открыл его маленьким ключом.

Послышался лязг замка, и, в следующую секунду в руках Елисея Мирославовича появилась увесистая кипа бумаг. Коротко хохотнув, он торжественно неся стопку, бросил многозначительный взгляд на Орлова, и, грохнув ими о стол, грузно, с шумом, опустился на стул.

− Ну, как тебе, голубчик?

Орлов с сомнением окинул взглядом кипу бумаг, что теперь угрожающе высилась прямо перед ним, перед самым его носом.

− Если вы не расскажете, что это, я вряд ли догадаюсь, что это за кладезь средневековой мудрости вы передо мной положили. Боголюбов гулко усмехнулся.

− Эх, голубчик-голубчик! Ну что же…

Лицо Боголюбова вновь посерьезнело, и, отодвинув бумаги в сторону, он, подавшись вперёд, заговорил своим низким, баритонным голосом.

− Послушай, голубчик, ты сейчас, часом, ненароком, подумаешь, что старик выжил из ума и всякие там глупости рассказывает… Но дело, голубчик, кажется таковым только на первый взгляд… − мельком взглянув на Орлова, Боголюбов, встретив взгляд внимательных, пытливых глаз, тотчас же опустил глаза, и, немного помешкав, продолжил. – Дело такое, казалось бы, ничего дурного не произошло, однако – с этими словами он взял первую толстую тетрадь, лежащем на самом верху стопки, и, открыв и поместив её, перевернул и придвинул к Орлову. Тот, подавшись вперёд, пристально посмотрел на неё.

− Погляди, здесь несколько записей, каждая из них по определённой дате. В каждую из них кое-что произошло. Прочти-ка про себя.

И Орлов, взяв в руки толстую тетрадь, прочёл следующее:

«11 числа сего месяца – похищена унция ³ пороху у г-на Сторожеватого.

12 числа сего месяца – похищена склянка морфию у г-на Думова.

13 числа у того же г-на Думова похищена унция опия или, именуемого по-научному – опиума.

17 числа сего месяца найдена была лошадь на выезде из города – живая, но без всяческих признаков оного.

22 числа сего месяца – найден был грум ровно в том же состоянии, что и лошадь из предыдущей записи».

Закончив чтение, Орлов поднял взгляд на Боголюбова. Смеркалось. Елисей Мирославович чиркнул спичкой, сломив её, и, со второй попытки, зажёг крупную, толстую свечу, тёмные загадочные и замысловатые отблески тотчас же поползли по стенам, словно предвещая зловещую, запутанную историю. Пару мгновений помолчали. Наконец, Орлов, кашлянув, спросил.

− Полноте, на первый взгляд, ничего необычного. Кто-то похищает морфий, затем порошок опиума, по понятным причинам сначала испробовал его на лошади, затем – на живом человеке. Не похож на закоренелого преступника, скорее, на человека, в какой-то степени зависимого от данных веществ… Указывает на это то, что ничего другого не похищено.