Kitobni o'qish: «Любовь без слов (сборник)»
© Н. Нестерова, 2014
© ООО «Издательство АСТ», 2014
Все права защищены
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
Любовь без слов
1
Я всегда знала, что Маруся любит моего мужа. Она не пыталась соблазнить Леонида, не строила ему глазки, не делала намеков, не вела себя призывно, не кокетничала. Маруся переживала свою любовь как болезнь – не смертельную, но мучительную, стыдную и тайную, неизлечимую. Откуда я знала про влюбленность подруги? Если отвечу просто, моя уверенность может показаться сомнительной. По образованию я биолог, по специальности – генетик, по роду занятий ставила опыты на мухах, червях и прочих мелких организмах, склонных к быстрому размножению. Коллеги признавали за мной способность раньше других увидеть у подопытных объектов изменения в поведении и самочувствии. В обычной жизни я могу быть рассеянной и безуспешно искать вещь, лежащую на виду. Но у меня бывает состояние, про себя называю его «третий глаз включился», когда в зрачках открываются линзы микроскопа, который посылает картинку в мозг, мгновенно выдающий результаты увиденного.
Этим-то «третьим глазом» я и поймала взгляды, которые Маруся нет-нет да бросала на моего мужа. Расшифровать мне их было легко, потому что сама дважды оказывалась влюбленной в чужих супругов, разрушила две семьи. Я не тянула Руслана и Лёню на аркане, они сами бежали ко мне, только пятки сверкали. Но от фактов никуда не деться – мое счастье почему-то приживалось только на несчастье других женщин.
Когда ты вступаешь в преступную связь, а отношения с чужим мужем я безо всякого кокетства называю преступными, то интимная близость – поцелуи, объятия, соитие, сдобренные изрядной порцией адреналина, – бывает великолепна. В народе говорят, что запретный плод сладок. Переведя эту истину на язык науки, можно сказать, что он, запретный плод, – один из мощнейших стимуляторов выработки гормонов. Не зря ведь существует такое понятие, как адреналиновый секс. Но через некоторое время ты начинаешь понимать, чувствовать, что секс – половина дела или даже меньше. Тебе страстно хочется владеть этим мужчиной, иметь на него право. Его жена, которая не может сравниться с тобой как любовница, но которой тебе стыдно в глаза посмотреть, вызывает дикую ревность именно потому, что законно владеет им. Мелочи, десятки мелочей – она сняла у него пушинку с волос, спросила, купил ли хлеб, рассказала, что он любит спать в обнимку с подушкой… А он вдруг вспомнил, что ему завтра надо быть при костюме с галстуком, и спросил, постирана ли его голубая рубашка. И сидишь ты за общим столом, пьешь вино, ешь салат, улыбаешься, поддерживаешь общий смех, а на душе кошки скребут и до спазма в груди хочется владеть этим мужчиной, иметь над ним супружескую власть, засыпать и просыпаться с ним, стирать сорочки и пилить за то, что снова не вынес мусорное ведро или забыл купить молоко. А когда вечер закончится, она возьмет его под руку, и они отправятся в свое семейное гнездышко, ты проводишь их завистливым взглядом и поплетешься в другую сторону.
Маруся никогда не была любовницей Лёни. По складу характера она вообще ничьей любовницей не могла бы быть. Для этой сомнительной роли требуется, признаю откровенно, некая моральная ущербность и приступы неконтролируемой чувственности, когда страсть побеждает разум. Но за платонической любовью тянется такой же шлейф рефлексии, что и за любовью натуральной, физической. И я ловила взгляды Маруси. Сначала подумала, что ошиблась. Лёня отличный «разговорник», оратор, когда он говорит – заслушаешься. Смотрит на него Маруся восхищенно, но и вся аудитория под гипнозом Лёниных речей. Однако «третий глаз» открылся, и я уже замечаю, что Марусино восхищение с перебором, акогда Лёня молчит, Маруся время от времени бросает на него быстрый взгляд. Точно ребенок ворует конфету. Нет, ворует – это не про Марусю. Точно мучающийся жаждой человек судорожно и торопливо втягивает глоток воды. И наши с Лёней бытовые рутинные мелочи, о которых я говорила выше, доставляли Марусе болезненные уколы. Внешне она оставалась прежней, отлично владела собой, никто кроме меня не замечал крохотных деталей, секундных реакций. Чуть дрогнули губы, изменилось дыхание, заморгала и стала вращать глазами, словно в поисках нейтрального предмета, на котором нужно остановиться взглядом и приказать себе успокоиться.
Ни Лёня, ни муж Маруси Глеб, конечно, не догадывались о том, что творится у нее на сердце. А мне и в страшном сне не могло привидеться, что я заведу разговор об ее чувствах к моему мужу или Лёню огорошу: Маруся-то влюблена в тебя отчаянно. Зачем? Кому от этого станет легче и лучше? Мы дорожим дружбой, нам хорошо вместе. И вносить в наш маленький теплый коллектив сумятицу, все равно, что плеснуть в компот керосина. Я надеялась – рассосется, увянет безответная любовь Маруси.
Не увяла ни через год, ни через два, ни через три.
2
Мы познакомились во время отпуска на Кипре. Лёня лет десять не отдыхал и еще двадцать не брал бы отпуск, если бы не моя настырность. Выдержать неделю праздности для него подвиг. Он фанатично предан науке и своим исследованиям. Работа для него – мощнейший стимулятор, абсолютное удовольствие, наркотик и смысл жизни. Все остальное, кроме работы, имеет вспомогательные функции, обеспечивает тылы, короткие передышки-отвлечения от главного, дает возможность не превратиться окончательно в схимника. Наука – это девяносто процентов его жизненных приоритетов. Дети, жена, семья, родители, искусство, политическая и социальная обстановка в стране и в мире и прочие нормально-человеческие интересы – десять процентов. Я себя тешу – десять процентов, а возможно, и того меньше. Как я живу с таким фанатиком-эгоистом?
Аналогичный вопрос можно задать супругам гениальных писателей, художников, режиссеров и ученых всех профилей – любых гениев. Правда, гении бывают липовые, а женское служение остается истовым. Если отбросить тех жен, что еще при жизни супругов примериваются к роли вдовствующей наследницы – как они будут делиться воспоминаниями, раздавать интервью. А пока терпят-терпят и любовниц, и то, что душевная привязанность мужа, его сердце, мечты и страсть принадлежат другим. Против «других» у них есть мощное оружие – штамп в паспорте. Если отбросить этих меркантильных любительниц пиара и спросить героических терпивиц, как они выносят дурной нрав, бытовую беспомощность, оголтелый эгоизм своих избранников, то другого ответа, кроме: «Мне с ним интересно», они не услышат.
В отеле было много соотечественников, и российские детишки на пляже быстро заняли доминирующие позиции, оттерев в сторону немцев, англичан и прочих французов. Нашим дочерям – десятилетней Лизе и пятилетней Вике – наскучило играть с ровесниками и они захватили в плен трехлетнего Саввушку. Лёня говорил, что у девочек проснулся материнский инстинкт. Саввушка мог разбудить подобный инстинкт даже у сухой коряги.
Все маленькие дети умилительны и трогательны. Но ничто в жизни, даже детская непосредственность, не бывает одинаковым, в равной степени. Саввушка тогда был очарователен в высшей степени, до полного растворения сердца. Большеголовый, с прямыми плечами, твердыми ножками, он еще не потерял младенческую пухлость, а крепкий скелет уже начал формироваться. Он был похож на маленький коробок и коренастой фигурой зримо отличался от прочих стройненьких трехлеток. У Саввушки были огромные, непропорционально большие даже при широких скулах серо-голубые глаза. Эти глаза смотрели на вас, на море, на сосны за пляжем – на мир с непередаваемой верой, надеждой и ожиданием чуда. Мне даже становилось неловко – в этих глазах купаешься, как в чистом источнике, – и подчас охватывала грусть: жизнь сурова, и когда-нибудь она смоет из серого-голубого родника веру в чудо, в то, что все люди прекрасны и желают добра, что самому тебе покорятся любые вершины и все океаны будут по колено.
Саввушка уже начал активно говорить, но картавил, шепелявил и перевирал звуки. Как всякий ребенок из интеллигентной семьи, воспитанный высокообразованной бабушкой, редко бывавший в компании старших ребят, он употреблял в речи умные взрослые слова. Было потешно, когда Лиза и Вика их расшифровывали. Девочки научились переводить с «саввушкиного» на русский быстрее меня. А попробуйте понять, что «несуфифно» обозначает «несущественно», а «сисико» – «восхитительно». Малыш легко и с энтузиазмом откликался на любые занятия, предлагаемые девочками. Они строили из песка крепости, выкладывали гальками «дорогу волшебных фей», плескались у берега с мячами и подныривали под надувные игрушки.
С родителями Саввушки первые два дня мы раскланивались издалека, топчаны находились в разных концах пляжа. Мол, наши дети играют вместе, все под контролем, но знакомиться, вступать в общение никто не стремится. Отложив книгу, я наблюдала, как дочери распределяют роли старшей и младшей няньки-гувернантки. Уже бывало, когда Лиза и Вика, вцепившись друг другу в волосы, выясняли, кому солировать, а кому на подпевках голос подавать. Но тут, не иначе, как излучение Саввушкино подействовало, девочки нашли компромисс, и все их игры были до странности спокойными. Маруся, в свою очередь, естественно, контролировала, что происходит с сыном. В чем мы с ней сходимся, так это в том, что нас в первую очередь волнует реакция наших детей, а не их раздражитель. Кто тебя обидел, ударил, наврал тебе, напакостничал – дело десятое. Главное – как ты повел себя, твои реакции, которые нужно до известной степени контролировать.
На третий день Глеб подошел к нам, представился несколько чопорно:
– Отец Саввы, Глеб Крушинин. Не возражаете, если в недалекий заплыв возьму ваших девочек вместе с сыном?
Я только успела ответить: «Да, конечно!», как грубо встрял Лёня. Он читал на планшете. Для него этот отель был хорошим, потому что везде имелся вай-фай и можно было знакомиться с материалами в зарубежных научных журналах.
– Кретин! Остолоп! Неуч! – рявкнул Лёня.
– Простите? – напрягся Глеб.
Лёня поднял глаза и продолжил мысль:
– Он митохондрии от лизосомы отличить не может.
Митохондрии спасли ситуацию.
Глеб улыбнулся и уточнил свои намерения:
– С вашими девочками. Двадцать метров от берега. Безопасность гарантирую.
Лёня понял свою промашку и извинился в присущей ему манере:
– Станут тонуть, звоните.
Глеб шутливо раскланялся и в окружении детей пошел к морю. Глеб – это два метра великолепной мужской плоти. Спортом он не занимается, но, глядя на его фигуру, легко представить: подкачай он мышцы, стал бы отличной моделью для скульпторов, ваяющих мужественных борцов всех времен и народов. Лицо у Глеба крупной лепки: лоб, нос, скулы, подбородок копытом – все большое. Серые глаза, такие же у Саввушки, смотрят с каким-то предупреждающим прощением, словно Глеб заранее готов к чужой бестактности. Но Глеб не производит впечатление могучего добряка, в нем чувствуется и сила, и угроза. Мол, простить-то я прощу, но до определенной границы, а за этой границей вам мало не покажется.
Потом в ресторане, обедая, мы сели за один столик, и наши дети вели себя как великосветские отпрыски. Лиза с Викой изображали благородных барышень, утирали рты салфетками, правильно орудовали ножами и вилками, не клали локти на стол, не сутулились и не канючили, что, мол, опять в салате сладкий перец, который они не переваривают. Маленький Саввушка чутко и трогательно подыгрывал девочкам. Маруся с Глебом и мы с Лёней давились от смеха, но включились в этот потешный спектакль. В прибрежном ресторане, где столики были вкопаны в песок, стен не имелось, а крыша представляла собой навес, покрытый пальмовыми листьями, разыгрывалась сцена из жизни аристократии. Разогретые после пляжа, купания в изумрудном, теплом и ласковом море, находясь в теньке, а вокруг, куда ни повернись, буйство зелени, благоухание цветов, пиршество красок, мы пребывали в редком состоянии абсолютного блаженства. Рай! Отдых как смена занятия – это ерунда, даже для Лёни. Отдых – это растворение. Тела – в тропической неге, мозга – в благодушном спокойствии. Наши родители здоровы, дети ведут себя ангельски, служебные проблемы подождут.
Лиза и Вика попросили у тети Маруси разрешения уложить Саввушку, который еще спал днем. Почитать ему книжку, рассказать сказку и тихо удалиться из номера. Маруся позволила. Выскочив из-за стола, смольнинские барышни превратились в диких индейцев – неслись к отелю с визгами и воплями. А мы наконец рассмеялись в голос.
Мне всегда хотелось иметь сына. Пол ребенка определяет только отец, его половые хромосомы. С мужьями мне повезло, а с их хромосомами не очень. Меня удручало сознание, что дочерям придется пройти путь, сходный с моим. Надежды, разочарования, зов плоти и ее месть негаданной беременностью, желание заниматься любимым делом, ковать карьеру и неосуществимость стремлений. Какие статьи, опыты, исследования, когда ребенок не успел переболеть ветрянкой, а теперь подозрение на скарлатину? Мальчикам, юношам, мужчинам проще. Вот Лёня. Прет как танк в свое удовольствие. Чужое удовольствие, как и чужие сложности-проблемы, его не волнуют. Чтобы Лёня-танк перешел в другую колею, недостаточно снять его руки с рычагов, а ноги с педалей газа и тормоза. Танк еще долго будет катить по инерции. Его можно остановить и переориентировать только взрывом малой мощности – чтобы танкист не пострадал, но встряхнулся, одумался и делал то, что нужно не науке, стране и вселенной, а собственной семье.
Маруся заговорила о наших девочках. О том, что они очень разные, но удивительно дополняют друг друга. Старшая Лиза очень похожа на Лёню, а младшая Вика – на меня. Новым знакомым мы не стали объяснять наши семейные обстоятельства: отцы у девочек разные, и Лиза биологически никакого отношения к Лёне не имеет. В свою очередь, я разразилась одой Саввушке, абсолютно искренне им восхищаясь. Польщенные родители отнекивались: «О, вы еще плохо его знаете! Совенок – крепкий орешек».
Чистая правда.
Несмотря на трогательную открытость, природное человеколюбие, Савва может жить только по правилам и не переносит никаких изменений планов. Если сказали, что на ужин будет курица с рисом, а подали рыбу с картофельным пюре, он не станет есть незапланированное блюдо, и никакие уговоры, обещания не помогут. Ляжет спать голодным, а утром первым делом спросит: «Где курица?»
3
Саввушка – моя третья и последняя любовь к мужчине как к личности.
Вторая личность – Лёня – настолько самодостаточен, что чужие чувства ему требуются исключительно для удовлетворения бытовых и физиологических потребностей. Как диван требуется для сна, вода для питья – на голом полу спать жестко и неприятно, без воды измучаешься от жажды. Но все это лишь антураж, оболочка, которые слабо влияют на процессы, происходящие у ядра.
Помню, в начале нашего романа, в минуту упоения своими ощущениями я стала говорить Лёне, какой он прекрасный, как вдохновительно хорошо мне с ним.
Лёня слушал-слушал, а потом заявил:
– Понял, в чем была ошибка в том опыте. Надо применить другой окислитель.
Конечно, Лёня был влюблен в меня, сражался, добивался и крушил все на своем пути. Но с таким же упорством он доставал бы какой-нибудь супермикроскоп или центрифугу. Получил, установил, аппарат функционирует, можно работать дальше.
Личность номер один, мой первый муж Руслан, по большому счету, личностью оказался серенькой, но она была упакована в восхитительную обертку.
Мне было двадцать три года, я блестяще окончила университет и поступила в аспирантуру. Дело происходило в моем родном Новосибирске. Я была умна, хороша собой, остроумна до язвительности и честолюбива до снобизма. И зовут меня Венера.
Папа настоял. Мама была против: приедем в деревню к бабушке с дочкой Венерой, засмеют, девочку дразнить будут. Тогда папа составил список имен, которые так же могли быть присвоены долгожданному ребенку. Сюзанна, Жаклин, Дороти, Ифигения, а из русских – Филена, Анималиса и Васса. Папа предложил тянуть жребий, мама испугалась, что дочь будет Анималисой или Ифигенией, и согласилась на Венеру. До четырнадцати лет меня звали Верой, до сих пор так зовут друзья детства. В четырнадцать лет я прочла «Ромео и Джульетту» Шекспира. Поэтические красоты, высокие идеи меня не растрогали, но возникла зависть к Джульетте. Моя ровесница, а сколько страстей, какая любовь! У меня же скучные будни: контрольная по математике, изложение по русскому, волейбольная секция, музыкальная школа – нудятина. Но хоть имя-то у меня по документам незаурядное. Поэтому теперь я не Верка, а Венера! После объявления о смене имени один из мальчишек, добивавшийся моего расположения открыто и нахально, двоечник и хулиган, заорал на весь класс: «Я ее люблю! Она мое венерическое заболевание!»
С детсадовского возраста вокруг меня вились мальчишки, их обожание я считала само собой разумеющимся. В определенном смысле они меня испортили. Иногда я шучу: «Все лучшее у женщины от родителей, все худшее – от мужчин». В каждой шутке есть доля шутки. Только доля. Например, я не умею кататься на коньках. Когда мы приходили на каток, мальчишки сражались за то, кто будет «катать Верку». Занимали очередь, брали меня под руки и возили по кругу. Другие девочки завидовали, а что еще нужно сопливой премьерше?
Нужно быть не только самой красивой, но и самой умной, тем более что учеба дается легко. Поэтому к нематериальной славе первой красавицы я добавила еще и задокументированную в школьных табелях доблесть круглой отличницы.
Ко времени «выходить замуж» мое самомнение и честолюбие разрослись до громадных размеров. Когда очередной «такой хороший мальчик» получал от ворот поворот, мама и папа сокрушались: «Кого еще тебе надо?» Если бы я знала! Сердце спало и не откликалось на ухаживания «хороших мальчиков». Мой избранник должен был быть определенно особенным, не как у всех, мой принц обязан быть всем принцам принц.
Старшая дочь Лиза сейчас в определенной степени повторяет мой путь. И меня бесят ее характеристики ребят: этот – отстой, тот – козел, Петя недоумок, Игнат придурок.
– А ты у нас царица полей и огородов! – разоряюсь я. – Знаешь, что с царицами происходит? Они выходят замуж за свинопасов! Вроде твоего отца.
Лёня, не отрывая взгляда от монитора компьютера (вроде бы поглощен чтением и в разговоре не участвует), бросает мне:
– Вслушайся, что несёшь!
Это была компания, куда привела меня подруга. Второй день свадьбы, когда собирается только молодежь и гудит без оглядок на старшее поколение. Приходи, кто хочет, а уж я тогда вполне сошла бы за свадебного генерала на девичий лад. Вся из себя красивая и умная, мужскому стаду бой копытами обеспечен.
Мы стояли с подругой лицом к лицу, потягивали коктейль из высоких стаканов. И вдруг у нее распахнулись глаза и стали наполняться восторгом. Она смотрела куда-то мимо моего уха и бормотала: «Как он красив! Настоящий бог!»
Я помню свои ощущения за секунду до того, как обернулась. Предчувствие чуда, ожидание бога. Словно, пробив три этажа панельного дома, из земли в меня ударила горячая струя. Я повернулась, и струя от разочарования не схлынула, не ушла обратно в землю, а завихрилась, растапливая каменную защиту моего сердца. Руслан был очень красив.
Руслан и Лёня рядом – это как Ален Делон и Луи де Фюнес. Я люблю старое кино, иностранное и отечественное, собрала хорошую фильмотеку. Эти картины – отличная эмоциональная релаксация с элементами интеллектуального посыла. В современных женских романах, детективах и сериалах интеллектуальная составляющая отсутствует начисто, а одними эмоциями живут только духовно скорбные люди. Однако мои сравнения бывают не понятны людям, не копнувшим в киноискусстве глубже «Звездных войн», «Кинг Конга» и «Красной Шапочки». Про «Морозко» они не слышали, «Большую семью» Хейфица или «Гамлета» Козинцева не видели.
Ален Делон – эталон мужской красоты. Луи де Фюнес – носатый юркий заморыш.
Я блистала в тот вечер. Я всегда блистала. Тогда – вдвойне, меня несло на волне восхищения принцем, которого негаданно встретила, но на которого упорно не смотрела. Я остроумничала на полную катушку. Из меня сыпались шутки всех видов: детские, язвительные и фривольно двусмысленные; каламбуры легкие для понимания и те, которые оценить можно, только обладая хорошим литературным багажом. Я превратилась в центр внимания, я купалась в обожании, которое источали молодые мужчины и юноши. Какие-такие жених с невестой? Про них забыто. На небосклоне ярко сияет звезда Венера.
Мне сейчас по-настоящему стыдно и горько за себя прошлую. За то, что была настолько слепа и глуха, самовлюбленна до бесчувственности. Я не видела вокруг других женщин, девушек и отроковиц, вступающих на скользкий и суровый путь женской судьбы. Я легко, изящно и убийственно гасила их попытки заявить о себе.
Маруся, я уверена, никогда себя не вела подобным образом. Хотя по части внешности, манер она мне может дать большую фору.
Руслан был обречен. Мое премьерство его контузило, а дальнейшее развитие событий эту контузию только усиливало. Но ведь и я была влюблена! Впервые в жизни, истомившись в ожидании чуда, бога. И когда бог меня обнимал, целовал, я уносилась в параллельное пространство, где земные бытовые ценности теряют смысл. Мой бог женат, у него ребенок. Жена, ребенок? В нашей вселенной таких планет нет.
Он женился очень рано, сразу после школы, на своей однокласснице, и вскорости у них родился ребенок. Мальчик Петя. Жена Руслана – педагог, учительница русского языка и литературы. Сам Руслан – музыкант, альтист.
Руслан ухаживал красиво – цветы, приглашения на концерты, гуляния при луне, стихи. Это был единственный период в моей жизни, когда я не ходила, а летала, не спала, а парила, и люди вокруг не говорили, а пели, и солнце не светило, а смеялось, и дождь не лил, а дурачился.
Я забеременела, Руслан ушел из семьи, развелся. Мальчик Петя писал на нашей двери похабное: «Здесь живет б…». Учительница забрасывала нас письмами, в основном поэтическими. Стихотворение Цветаевой «Еще вчера в глаза глядел…», раздраконенное на четверостишья, пришло несколько раз.
У меня токсикоз жесточайший, а из почтового ящика папа приносит послание, строчки в столбик:
Я глупая, а ты умен.
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»
Надо сдавать план диссертации, а тут мама горюет над очередным:
Детоубийцей на суду
Стою – немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Меня поразила эта поэтическая бомбардировка. Но поразила вовсе не глубиной страданий Учительницы, а тем, как она великое стихотворение использовала. Любые страдания меркнут, когда рядятся в пошлость. По вульгарности и безвкусице подобную выходку я могу сравнить только с постером, который видела в туалете наших соседей. Представьте: «Мона Лиза» с ее знаменитой полуулыбкой, с усталой мудростью и одновременно с ожиданием чувственных открытий – красуется над унитазом! Наверное, чтобы мужчинам было приятнее мочиться.
Как-то успокоилось, затихло, заилилось. Рождение Лизы (мой папа предлагал назвать ее Афродитой, чтобы традиция привилась) переродило и меня. Я стала другой. Осознала, что кроме меня есть другие люди, что их боли, желания, стремления, мечты ничуть не менее ценны, чем мои собственные. В порыве прекраснодушия даже была готова объясниться с Учительницей, с мальчиком Петей, попросить у них прощения и призвать к миру во всем мире. Но, по слухам, в тот момент Учительница вступила в интимную связь с прорабом из фирмы, ремонтировавшей школу, у которого было пять детей от трех разных жен. Руслан отговорил меня от поступка в духе героев Достоевского.
«Я стала другой…», «перерождение» – звучит возвышенно и неубедительно. Однако нельзя выносить ребенка, пережить кошмарную боль выталкивания его из себя и остаться прежней личностью. Рождение ребенка – это и твое перерождение. У каждой – свое. У меня – как растворение наносных красок. Взяли ацетон и смыли с дерева грунтовки и покраски, до бежевой белизны смыли, до срезов, до природных годовых колец.
Моя повивальная бабка – маленькая беспомощная Лизонька, полностью зависимая от меня или от других: бабушки, прабабушки, отца, дедушки – любого, кто будет ее кормить, пеленать, купать, убаюкивать. И все мы, становясь взрослыми и самостоятельными, сохраняем частицу беспомощности, и нас тоже нужно лелеять и беречь, присматриваться к нам, ловить наши горести и стараться их развеять. А я, прежняя, ни к кому не присматривалась, в том числе к родителям, не ловила сигналов тревог от подруг, жила, упиваясь собственным великолепием и совершенством. Мне потребовалось стать матерью, чтобы понять, какой эгоцентричной я была. Впрочем, если вы сравните любую женщину – до материнства и после, – увидите разные личности.
Много лет спустя, я говорила об этом с Марусей, и она согласилась со мной в том, что материнство влияет на психику и душевный склад женщины.
– Но не кардинально, – добавила Маруся. – Я сомневаюсь в том, что жадина вдруг может стать добрячкой, лицемерная ханжа – альтруисткой, кокетка легкого поведения – добродетельной матроной. И когда ты рассказываешь о себе в юности как об эгоистичной особе с задранным носом, я тебе до конца не верю. Ты, Венера, очень самокритична. И еще: у тебя, наверное, был комплекс отличницы – все, что касается тебя, должно быть на пять с плюсом. Потом этот комплекс растворился, но самокритичность осталась. У тебя ведь всегда были подружки, в которых ты души не чаяла? А это верный признак того, что ты кому-то дарила и теплоту, и участие, и заботу. – Маруся неожиданно рассмеялась: – У тебя такое лицо, Венера! Словно я отобрала у тебя медаль. Извини! Ты думала, что на ниве самосовершенствования добилась выдающихся результатов, и тешилась наградой, а тут я: награда выдана ошибочно.
– Вот именно, – буркнула я. – Не отдам медаль!
– И не отдавай!
Руслан был хорошим человеком, в меру хорошим. В нем все вообще было в меру и ни граном больше. Он был очень стабильным, ни шага влево или вправо. Единственный безумный поступок – женитьба на мне. Руслан играл в симфоническом оркестре. Пришел на репетицию или на выступление, поиграл – стабильно, правильно, как нравится дирижерам, – надежный член команды. Положил альт в футляр, вернулся домой и забыл про концерт. С таким же успехом он мог бы точить деревянные ложки. Наточил норму, станок выключил и пошел домой. Я люблю музыку, но как исполнитель (выступал в квартете или в трио) Руслан мне никогда не нравился. Серенько, по нотам, точно на выпускном экзамене в музыкальной школе. Хулиганисто задорные пьесы Моцарта или романтические до головокружения вальсы Штрауса в его исполнении звучали как отполированные гаммы. Есть люди, не умеющие рассказывать анекдоты. Они не перевирают текст, но в их изложении самый смешной анекдот не вызывает улыбки. Так и Руслан играл – чисто, но скучно.
Благодаря моей маме через год после рождения Лизы я смогла вернуться к занятиям наукой, закончить опыты, написать статьи, подготовить диссертацию. А серенький Руслан все пиликал на альте, халтурил на концертах. Мои родители его любили, а на меня поглядывали с затаенным страхом, который казался мне нелепым. Разочарование в муже – не бог, а тусклый ангел, – меня, перерожденную, не подвигало на поиски нового счастья. Мне не требовалось новых страстей, взрывов эмоций. Есть Лиза, и еще хочу родить мальчика. Есть Руслан, до дубовости стабильный и надежный. Рожденный ползать летать не может. Но ведь и я, по большому счету, не жар-птица, как бы ни заблуждалась на этот счет в юности. Есть дело, наука – мысли, теории, задумки опытов. Чего еще желать?
Я не рассталась бы с Русланом, не встреться мне Лёня. Леонид Борисович Ганин.
