Kitobni o'qish: «Антропологическая психология Бориса Ананьева»

Российская академия наук

Институт психологии

© ФГБУН Институт психологии РАН, 2016

Предисловие

Борис Герасимович Ананьев – выдающийся ученый ХХ в. Это утверждение стало мотивом написания данной книги, которая посвящена теории антропологической психологии Б. Г. Ананьева. К сожалению, ученый не оставил последовательного, обстоятельного изложения своей теории. Однако в совокупности его работ, многочисленных текстов содержатся важнейшие вопросы психологии человека и ответы на них. Эта теория не стала до сих пор предметом специального всестороннего изучения, как это произошло с трудами других выдающихся психологов нашей страны, в первую очередь, Л. С. Выготского (Леонтьев, 1990) и С. Л. Рубинштейна (Абульханова-Славская, Брушлинский, 1989). Историки и методологи российской психологии еще недостаточно изучили труды Ананьева как этапы и разделы его целостной теории, создаваемой в историко-биографических обстоятельствах, определенных событиями великого и трагического ХХ в. Надеюсь, что этот пробел хотя бы отчасти будет восполнен с помощью данной книги. В ней я стремилась дать детальное и обобщенное описание и анализ теории Ананьева, привести примеры эмпирических исследований, подкрепляющих ее, показать искания ученого в контексте современной психологии и человекознания, показать актуальность и перспективность его идей в XXI в. Это тем более необходимо, что проблема человека, которая всегда была в центре внимания Б. ГАнаньева, реально, как он и предвидел, выдвинулась на первый план мирового научного развития. Необходимость книги, посвященной теории Ананьева, обусловлена также растущим интересом к советскому периоду развития науки, включая психологию. Советская психология оценивается как самобытное и плодотворное направление мировой психологической науки. Борис Герасимович Ананьев стоит в первом ряду его основателей. Он создал и свою оригинальную научную школу, ядром которой стал факультет психологии Санкт-Петербургского государственного университета. Важно подчеркнуть, что эта школа преемственно связана с психологической школой В. М. Бехтерева, ее антропологизмом и генетизмом, комплексным подходом к проблеме человека и его сознания. Читатели могут убедиться в глубине исторических корней теории и школы Ананьева, тем более что Борис Герасимович является крупным исследователем истории отечественной психологии.

Создание теории на обширной фактологической основе, полученной в результате многих исследований ученого, теории, отвечающей на главные вопросы познания в данной области науки, – главное доказательство научного значения его творчества. Кроме того, его теория имеет большой практический потенциал в разных сферах общественной и индивидуальной жизни – в педагогике, медицине, управлении, оптимальной организации личностью собственного жизненного пути.

В центре теории Ананьева стоит проблема человека как носителя и субъекта психических явлений, как уникальной индивидуальности, поэтому она является антропологической психологией. Здесь гносеологический аспект (психика как отражение) и онтология психического (психика как относительно самостоятельные структурные образования и процессы) рассматриваются в тесной взаимосвязи. Вместе с тем, психические явления – продукты индивидуального психического развития в процессе бытия человека как природного и социального индивида, личности. Таким видится концептуальное ядро теории Ананьева.

Главными принципами в теории Б. Г. Ананьева являются антропологический, отражения и развития. Соответственно этим принципам и основным разделам творческого наследия ученого построена данная книга, основное содержание которой изложено в четырех главах: «Методология психологического познания в трудах Б. Г. Ананьева», «Психические процессы отражения, переживания и действия. Сознание и самосознание», «„Картина человека": структура индивидуальности», «Теория индивидуального психического развития». Обрамляют эти главы краткий «Биографический очерк» (глава 1) и «Научное наследие Б. Г. Ананьева в современной психологии» (глава 6, вместо заключения). В разделе «Приложение» впервые опубликованы некоторые архивные материалы – выступления и рукопись Бориса Герасимовича.

В книге рассматривается общепсихологическое ядро теории ученого. В ней мало затрагиваются его исследования и теоретические представления по социальной, исторической, медицинской психологии, психологии труда и многом другом. Это ограничение отчасти компенсируется статьями о вкладе Б. Г. Ананьева в развитие многих отраслей нашей науки (см., например, материалы ежегодной конференции «Ананьевские чтения», которые проводит СПбГУ).

Осознавая недостатки моей книги, все ее несовершенство, я все же решаюсь представить ее на суд читателя ввиду двух грядущих знаменательных событий – пятидесятилетия факультета психологии Санкт-Петербургского государственного университета в 2016 г. и 110-летия Бориса Герасимовича Ананьева в 2017 г. Создание этой книги представляется тем более важным, что теория Ананьева почти неизвестна зарубежным психологам и трудна для понимания даже его последователей. Одной из целей книги является разъяснение основных положений данной теории и, таким образом, приобщение к этой теории новых читателей, особенно молодежи. Вместе с ранее изданными книгами и статьями, посвященными Б. Г. Ананьеву, предлагаемая ныне монография может послужить введением в научное наследие этого замечательного ученого.

Освоение теории Ананьева обязательно пробудит новые мысли и доставит интеллектуальное наслаждение. Это я знаю по собственному многолетнему опыту изучения научного наследия Бориса Герасимовича, моего незабвенного учителя. С тех пор как в 1966 г. я поступила учиться на вновь открывшийся факультет психологии Ленинградского государственного университета (ныне СПбГУ), Борис Герасимович стал маяком на моем жизненном пути. Он светит всем нам, его ученикам и сотрудникам, у него мы учимся честно служить науке.

В процессе работы над книгой я чувствовала заинтересованность и поддержку Натальи Борисовны Ананьевой, Валентины Николаевны Куницыной, Ларисы Владимировны Меньшиковой, ветеранов факультета психологии СПбГУ. Их вопросы, мнения, критика, советы, их воспоминания о Борисе Герасимовиче, его окружении и его историческом времени помогали обогащать и улучшать текст. Я весьма признательна моим коллегам по кафедре психологии развития и дифференциальной психологии СПбГУ, в первую очередь Ларисе Арсеньевне Головей, которая преданно хранит и творчески развивает идеи Б. Г. Ананьева.

Приношу благодарность Российскому гуманитарному научному фонду и Институту психологии РАН в лице его директора Анатолия Лактионовича Журавлева за поддержку данного издания.

Отрадно видеть, что идеи и дела Бориса Герасимовича Ананьева живут как в психологической науке в России, так и за ее пределами.

В то же время есть озабоченность тем, чтобы связь времен и традиции не прерывались, а развивались дальше, чтобы молодое поколение психологов больше читало и понимало Ананьева, а главное, следовало по проложенному им пути к новым вершинам психологического познания человека во имя человека.

Глава I
Биографический очерк

Борис Герасимович Ананьев родился 1 (14) августа 1907 г. во Владикавказе в обрусевшей армянской семье. Семья жила в собственном доме. Дети – Борис и Вера¹ – учились в школе, где преподавание велось на русском языке. Население Владикавказа было многонациональным с преобладанием русского компонента.

Отец – Герасим Борисович Ананьев, уроженец Кизляра, – окончил Эриванскую учительскую семинарию в 1890 г., а позже – учительский институт в Тифлисе. Глава семейства был педагогом, народным учителем. Помимо педагогической деятельности, занимался краеведением, этнографией, организовал сеть метеорологических станций в Терской области. В 1920-е годы он работал заведующим учебной частью в техникумах Владикавказа. Мать, Мария Моисеевна, тоже родом из Кизляра, занималась воспитанием детей. Она была музыкально одаренной женщиной и часто музицировала на фортепиано в домашнем кругу.

В бурное послереволюционное время еще школьником Борис Ананьев со свойственной ему энергией и любознательностью стремился участвовать в общественной жизни школы и города. «Все волновало нежный ум», все переживалось остро, глубоко. Иначе он не мог – такая натура. В юные годы писал стихи и вел личный дневник. Брал уроки музыки у хорошего педагога, сам сочинял небольшие музыкальные произведения и подумывал посвятить себя исполнительской деятельности. Но вышло иначе.

По окончании средней школы в 1924 г. Борис Ананьев остался в родном городе и поступил в Горский педагогический институт на общественно-экономическое отделение. Обратим внимание на тот биографический факт, что очень скоро, через год после поступления в институт, он начал работать ассистентом кафедры педологии и психологии и стал активным участником педологических исследований под руководством доцента Романа Ивановича Черановского, близкого к рефлексологической школе В. М. Бехтерева². Под руководством и при содействии Р. И. Черановского Б. Г. Ананьев увлекся научной работой, выполнил первые научные исследования и опубликовал первые научные статьи (Ананьев, 1927, 1928)³. Видимо, по совету Черановского и при его поддержке Борис Ананьев досрочно сдал государственные экзамены в институте и был направлен в 1927 г. на стажировку в Ленинград в Институт по изучению мозга и психической деятельности.

В то время еще был жив сам В. М. Бехтерев – организатор и директор Института по изучению мозга и психической деятельности (Институт мозга). В 1920-е годы Бехтерев занимал ведущее положение в науках о человеке, пользовался заслуженным авторитетом и популярностью. В течение более сорока лет он неустанно трудился как врач, педагог, ученый, организатор науки, общественный деятель. Основал целый ряд научно-исследовательских и научно-практических и образовательных учреждений, в том числе Психоневрологический институт (1907), Институт мозга (1918), Психоневрологическую академию (1921). Он создал объективную психологию (позднее названную рефлексологией) – новую науку о поведении человека, опирающуюся на объективные методы исследований. В. М. Бехтереву принадлежит идея и практическая организация комплексных исследований человека в целях познания законов его поведения. Институт мозга, по замыслу В. М. Бехтерева, должен был стать главным научным центром для выполнения его научных планов.

В Институте мозга разрабатывались проблемы физиологии, биохимии, гистологии и морфологии мозга, психологии, рефлексологии и педологии. Наряду с этими академическими исследованиями здесь в 1920-е годы и первой половине 1930-х годов ставились необычные опыты по телепатии, ясновидению, внушению, экстрасенсорике (В. М. Бехтерев, Л. Л. Васильев), биографической ритмологии (Н. Я. Пэрна). В институте был создан один из первых очагов психологии и физиологии труда в нашей стране, включая Бюро профессиональной консультации (В. М. Бехтерев, А. Ф. Кларк). В институте проводились комплексные лонгитюдные исследования развития ребенка от рождения до юношеского возраста, сравнительно-психологические исследования онтогенеза младенцев и детенышей животных. Действовал Музей нервной системы и Пантеон мозга, где собирали коллекцию мозгов умерших из числа выдающихся людей России (Логинова, 1993, 2006).

Жизнь била ключом. Институт привлекал к себе неординарных людей – ученых, деятелей искусств, практических работников разных сфер деятельности. Приобщение к интересной многогранной научной жизни института было плодотворным для новичка, каким был тогда Ананьев. До конца своих дней Борис Герасимович помнил об Институте мозга как образцовом научном учреждении, занимающемся изучением человека. Несомненно, как ученый Ананьев был родом из школы Бехтерева.

Никто не знает теперь, общался ли Борис Ананьев с Бехтеревым лично, но, несомненно, он встречался с ним. Есть одна небольшая его статья (в соавторстве с А. В. Дубровским), посвященная годовщине со дня смерти В. М. Бехтерева и свидетельствующая о возвышенном отношении к нему авторов. Они, тогда аспиранты Института мозга, восхищались мощью характера и таланта Владимира Михайловича, силой и широтой его жизни. «Имя В. М. Бехтерева есть символ целой грандиозной эпохи перестройки современной науки о личности человека на основах материализма» (Ананьев, Дубровский, 1928, с. 1092).

1928 и 1929 гг. были трудными, чрезвычайно насыщенными и судьбоносными для Б. Г. Ананьева. В 1927 г. он досрочно сдал государственные экзамены, а в июне 1928 г. защитил дипломную работу «Эволюция миросозерцания и мироощущения в юности» в Горском педагогическом институте. Она не сохранилась, и судить о ней можно только по названию, которое указывает на интерес Бориса Ананьева к проблеме внутреннего мира индивидуальности. Как оказалось, этот интерес сохранился до конца его жизни и по-разному проявлялся в конкретных исследованиях и теоретических обобщениях.

Борису Ананьеву хотелось продолжить учение в области психологии. Для этого был окончательно выбран бехтеревский Институт мозга, к которому он фактически уже приобщился ранее. 1 марта 1929 г. Б. Г. Ананьев был официально зачислен в аспирантуру Института мозга в лабораторию возрастной рефлексологии (рефлексологии детства). Его научным руководителем стала В. Н. Осипова, ученица В. М. Бехтерева. По свидетельству Ольги Евгеньевны Короли, жены Б. Г. Ананьева, поступление в Институт мозга Борис Герасимович считал важнейшим событием жизни. Так оно и было. Настоящая научная жизнь началась здесь. В бехтеревском же институте сформировалось и научное мировоззрение, основы собственной концептуальной системы Ананьева.

В своей дальнейшей жизни Б. Г. Ананьев не раз обращался к идеям и научным достижениям В. М. Бехтерева и его школы и, несмотря на критическое отношение к характеру его мировоззрения, всегда высоко оценивал главную, антропологическую, нацеленность В. М. Бехтерева на всестороннее и объективное изучение человека как материального носителя психики. Знакомство с историей психологической науки приводит к выводу о преемственности научных школ Б. Г. Ананьева и В. М. Бехтерева не только в принципах исследования, но и в стиле научного поведения ученых (Логинова, 1990, 2006). Их отличали демократизм, общественная активность, живая связь с современностью Они были самозабвенно увлечены наукой, стремились связать ее с практикой медицины, образования, производства. И Бехтерев и Ананьев были талантливыми педагогами, воспитателями новых поколений ученых и практиков.

Сотрудники института очень скоро оценили выдающиеся способности Б. Г. Ананьева и признали в нем не ученика, а равноправного коллегу. Энергичный и увлеченный, полный идей и чувств, готовый к действию, он везде успевал и всем интересовался. Активно участвуя в работе Методологической комиссии Института мозга (его избрали ее ученым секретарем), Ананьев основательно штудировал философские труды Гегеля и Маркса, изучал работы Н. Е. Введенского, И. П. Павлова, А. Н. Северцова, А. А. Ухтомского, Ч. Шеррингтона, конечно же, В. М. Бехтерева, зарубежных и отечественных психологов того времени.

На рубеже 1920-1930-х годов Б. Г. Ананьев обдумывал и формулировал принципы организации научного труда и организации личной жизни ученого. В его самых ранних сочинениях виден отсвет интенсивной внутренней работы, которая привела к созданию личной философии человека науки. Принципами этой личной философии явились демократизм и коллективизм научного труда, взаимодействие научных школ, неприятие «школьного шовинизма», когда превозносят только собственные достижения и точку зрения и не желают видеть достоинства и результаты коллег из других школ. «Максимум творческого эффекта в науке возможен только при ликвидации всяких феодальных пережитков в науке (например, „школьного шовинизма“, „борьбы за кафедры“) и при полном организованном сотрудничестве различных отделов и методик единой науки с единым познавательным методом» (Ананьев, 1930а, с. 73). В ранних статьях Ананьев высказывает мысли, имеющие методологическое значение. Он считает, что «методология и логика данной науки есть основная проблема научного строительства в наших условиях. Систематическая разработка их есть дело углубленного, творческого длительного процесса; поэтому вопрос об организации этого процесса, кристаллизации его в систему есть основное задание, даваемое эпохой» (Ананьев, 1929а, с. 13). Двадцатидвухлетний Ананьев ставит вопросы о классификации наук, относительности, историчности границ между ними, диффузии, взаимопроникновении наук. Он указывает на вред упрощающего редукционизма, биологизаторства в изучении проблем личности и пишет: «Всякое социальное влияние на человека преформируется через биологические механизмы, но биологические механизмы есть пластический материал, преформируемый развивающейся социальной системой» (там же, с. 11). Уже в этих ранних опусах проявляется склонность и способность Бориса Ананьева к диалектическому способу мышления.

Время, в которое начал свою самостоятельную научную деятельность Б. Г. Ананьев, отличалось невероятным динамизмом. Уже на первом этапе научного пути и во всей последующей научной деятельности он был активным участником методологических дискуссий, более того, одним из организаторов и руководителей Методологической комиссии Института мозга, которая вела интенсивную работу по подготовке к задуманному еще В. М. Бехтеревым Всесоюзному съезду по изучению поведения (его часто называют «поведенческий»)⁴

В методологических дискуссиях рефлексологов 1928–1929 гг. сначала проявлялся нигилизм по отношению к психологической науке и сознанию как ее предмету. Ананьев тогда характеризовал отношение рефлексологии к эмпирической психологии как отношение химии к алхимии⁵, однако утверждал, что «проблема сознания принципиально важна сама по себе. отрицать психику и сознание и сводить их к простейшим формам соотносительной деятельности – недопустимый методологический просчет.» (Ананьев, 1929 г, с. 33). В докладах и статьях 1929 г. он высказал принципиальные положения будущей теории психического развития человека: о необходимости изучать конкретного целостного человека, о том, что биологическое в человеке существует в виде опосредованного социогенезом органического субстрата жизнедеятельности; а общество – не только среда, но и специфическая форма существования человека. «Общество есть та орбита для индивидуального человека, которая постоянно переформирует его анатомо-физиолого-биохимический материал в социально-необходимые формы и тем самым составляет основание его развития» (Ананьев, 1929в, с. 19). Еще оставаясь рефлексологом, Ананьев подчеркивал, что порочна не сама психологическая проблематика, а идеалистическое ее понимание, при этом он утверждал, что сознание – это высшая форма поведения.

Сформулированные в дискуссиях позиции бехтеревцев были представлены на Всесоюзном съезде по изучению поведения человека. Б. Г. Ананьев был избран ответственным секретарем ленинградского оргкомитета съезда, а затем вошел в секретариат съезда в качестве представителя от Ленинграда. На общей секции съезда именно он прочитал представленный от Института мозга доклад.

В период конца 1920 – начала 1930-х годов Ананьев не раз писал о методологии психологии, что обусловлено коренными переменами во всем строе российской науки в связи с ее реконструкцией согласно политике правящей Коммунистической партии. До сих пор острый отклик вызывает ранняя статья Б. Г. Ананьева «О некоторых вопросах марксистско-ленинской реконструкции психологии» (Ананьев, 1931). В ней молодой ученый высказал самокритику и критику в адрес советских психологов. В частности, он писал о себе: «Я пленился внешней видимостью объективизма рефлексологических понятий. Я наивно предполагал в то время (в 19281929 гг.), что преодоление биологизма в рефлексологии означает ее решительную марксистскую реконструкцию, а признание проблемы сознания и психики предметом рефлексологии (отождествленной мною тогда с материалистической наукой вообще) делает излишним существование психологии.» (там же, с. 329). Но главное в статье не критика, а очерк программы развития психологической науки в советской стране. Ананьев указал на необходимость разработки теории и при этом на отсутствие историко-психологических исследований и исследователей в этой области, на необходимость определить предмет и методы психологии в новых условиях. Он отметил также необходимость соотнесения психологии с логикой и идеологией, чтобы понять специфику ее предмета. Б. Г. Ананьев выступил за утверждение принципа историзма, понимание причинной связи развития психологической науки с изменениями в общественном развитии. Автор статьи обратил внимание на идеи К. Маркса об историзме природы человека, о том, что история промышленности, производительных сил общества является детерминантой истории человеческой психологии. В духе времени он выступал за классовый подход в исследовании личности и необходимость изучать современников – людей нового общества.

В этой статье и других ранних методологических работах Ананьева можно найти зародыши многих его будущих идей и концепций. В 1930-е годы он высказывался о недостаточности философской теории для обоснования собственно психологических исследований. Нужен не перенос положений из исторического материализма в психологию, но интерпретация этих положений с точки зрения психологической науки, с учетом закономерности специфики психологической реальности и отражающих ее психологических понятий и в связи с новой социальной действительностью, практической деятельностью современников (Борис Герасимович…, 2006, с. 237).

28 ноября 1930 г. Б. Г. Ананьев досрочно окончил аспирантуру и вскоре был зачислен в штат Института мозга, в сектор психологии, называвшийся в тот период сектором форм поведения. Его научные интересы в первой половине 1930-х годов касались многих вопросов, среди которых преобладала методология психологии (Ананьев, 1930а, б, 1931 и др.). Вместе с тем он постоянно проводил эмпирические исследования, в том числе по профессиональной ориентации школьников (Ананьев, 1934). В 1932 г. Б. Г. Ананьев приступил к организации коллективной работы, направленной на изучение развития характера школьников. В этой связи в 1934 г. в Институте мозга была создана лаборатория психологии воспитания, в которую он был назначен заведующим. Планы лаборатории были весьма обширными: изучение характерогенеза, общей одаренности детей, связи характера и таланта, психологии педагогической оценки. Среди прочих была поставлена задача монографического изучения школьных классов и отдельных учащихся.

В процессе выполнения своей первой научно-исследовательской программы в лаборатории воспитания Б. Г. Ананьев собрал богатый эмпирический материал для своей первой монографии, изданной в 1935 г. и посвященной психологии педагогической оценки (Ананьев, 2007б). Исследование Б. Г. Ананьева проведено на стыке педагогической, социальной психологии и психологии личности (характерологии) и наметило, как оказалось, ряд перспективных линий развития этих отраслей психологии. В процессе этой работы сложился исследовательский стиль Б. Г. Ананьева и его коллектива. Во-первых, это большая эмпирическая обоснованность теоретических положений и выводов (его сотрудники, он сам и аспиранты провели 126 частных исследований в русле общей программы по изучению характера). Во-вторых, это постоянное стремление связать научную работу с практикой. Характерологические исследования сочетались с практической помощью школе, педагогам. Практическая работа психологов Института мозга была едва ли не первым в СССР опытом психолого-педагогической службы в школе. Судя по архивным материалам, для налаживания совместной с педагогами работы в школе и внедрения в жизнь результатов научных исследований Борис Герасимович много общался с учителями, прочел для педагогов десятки лекций и докладов, вовлек их в выполнение научных планов.

«Психология педагогической оценки» Б. Г. Ананьева и 80 лет спустя воспринимается как актуальное исследование, полное точных наблюдений и мыслей. Оно также имеет большой практический смысл. С его помощью современный учитель сумеет повысить воспитательную эффективность урока, на деле осуществить индивидуальный подход к учащимся

Бориса Герасимовича особенно интересовало развитие характера в связи с биографией личности. В характерологических исследованиях 1930-1940-х годов он обозначил элементы будущей психологии жизненного пути (или биографической психологии), в которой история личности рассматривается на фоне и в связи с историей современности, личность выступает как субъект своей жизни, а потому и субъект собственного развития. В результате характерологических исследований Б. Г. Ананьев выдвинул ряд новых персонологических идей. Более того, у него сложилась концепция личности как структуры психосоциальных свойств. Ананьев выделил наряду с традиционными волевыми, эмоциональными еще интеллектуальные (характер ума), а также, что особенно ново, коммуникативные (характер общения и отношений к другим людям) и рефлексивные черты (характер отношения личности к самой себе). К несчастью, материалы характерологических исследований Института мозга погибли в годы Великой Отечественной войны, и лишь незначительная их часть была опубликована⁶.

В начале 1930-х годов Б. Г. Ананьев начинает преподавательскую деятельность в вузах Ленинграда, в том числе в педагогическом институте им. А.И. Герцена, где кафедрой психологии заведовал С.Л. Рубинштейн. Тогда состоялось знакомство и сотрудничество этих ученых. Борис Герасимович с пиететом относился к Сергею Леонидовичу. История отношений и сотрудничества двух выдающихся ученых специально не изучалась, но, судя по всему, они были во многом единомышленниками, учеными одного идейного направления, антропологического умонастроения, если можно так сказать (Логинова, 2009, 2011).

Б. Г. Ананьев участвовал в обсуждениях книги С. Л. Рубинштейна «Основы общей психологии» на Всесоюзной конференции по педагогическим наукам (19–28 апреля 1941 г.) и в Институте философии АН СССР в 1947 г. (Архив: Ананьев. Выступление на обсуждении книги С.Л. Рубинштейна 29 марта 1947 г.). Он поддержал кандидатуру С.Л. Рубинштейна на соискание Сталинской премии 1942 г. Считал книгу «Основы общей психологии» лучшим произведением в современной психологической литературе (1946б, с. 34). Вместе с тем Борис Герасимович отметил неразработанность проблем характерологии и жизненного пути, пограничных с этикой. Годы спустя Б. Г. Ананьев с большим одобрением откликался на издание новых трудов С. Л. Рубинштейна «Бытие и сознание», «Человек и мир» (фрагменты этой книги опубликованы при жизни Ананьева в 1966 и 1969 гг.). Он написал яркую статью о С. Л. Рубинштейне к его юбилею, в которой выразил свое понимание не только личности и творческого вклада С.Л. Рубинштейна, но и судьбы человека науки вообще: «Биография ученого приобретает тем большее значение, чем полнее воплощает в себе биографию науки, ее прогрессивное движение на путях познания и активного участия в общественном развитии» (Ананьев, 1969 г, с. 126)⁷. Эти слова с полным правом можно отнести и к самому Борису Герасимовичу.

Параллельно научной работе Ананьев был занят и преподаванием в Институте усовершенствования учителей, Педагогическом институте им. А. И. Герцена (был приглашен на кафедру С. Л. Рубинтшейна в 1938 г. и работал здесь по совместительству по 1945 г.) и других. Читал лекции на киностудии «Ленфильм», в Театральном институте и вошел в мир ленинградской художественной интеллигенции. Общался с кинорежиссерами братьями Васильевыми, Г. А. Козинцевым, театральными педагогами, режиссерами и актерами Б. В. Зоном, А. Г. Егоровой, Л. Ф. Макарьевым, В. С. Мясниковой, С. Магарилл, В. В. Сладкопевцевым. Борис Герасимович был сторонником союза науки и искусства. Он сам был музыкально и литературно одарен, а в его характере были свойственные художникам черты: повышенная эмоциональность, даже ранимость, впечатлительность, сенситивность, горячность, но с возрастом все это было спрятано в глубине, а в поведении наблюдались обычно сдержанность и дистанцированность в общении. Он не терпел фамильярности, но был по-настоящему демократичен, внимателен к окружающим, многим помогал, за многих заступался. Общение было не только его душевной потребностью, выражением личности, оно служило общему делу – сплачивало и воспитывало исследовательский и педагогический коллектив, способствовало созданию его научной школы.

Театр всегда был интересен Борису Герасимовичу – на сцене в художественном воплощении личность человека раскрывается особенно ярко. Он считал актера главным лицом в театре. В довоенный период сильное впечатление произвели на него ведущие актеры Камерного театра Александр Таиров и Алиса Коонен. В послевоенный период он любил спектакли Георгия Товстоногова и Николая Акимова. Борис Герасимович с интересом открывал для себя новые молодые таланты в режиссуре и актерском цехе.

Со студенческих лет для Ананьева искусство являлось предметом психологического изучения. Первые его исследования и статьи были посвящены влиянию музыки на поведение человека, а последние лекции и выступления – индивидуальности художника. В 1970–1972 гг. Ананьев намеревался прочесть спецкурс по психологии искусства на факультете психологии ЛГУ, но, к несчастью, не успел. Как не успел и написать книгу о психологии искусства. Мы можем лишь предположить, судя по его устным высказываниям и некоторым письменным публикациям, что его ненаписанная книга во многом оспаривала идеи ранней книги Л. С. Выготского «Психология искусства». Расхождение во взглядах этих ученых состояло в том, что для Выготского главный интерес представляло само произведение художественной литературы и секрет его воздействия на читателя.

Для Б. Г. Ананьева главным предметом в психологии искусства был человек-творец, природа художественного таланта и творчества. Особенно его интересовала психология музыки. В природе человеке он искал ключ к пониманию необычайно мощного воздействия музыки, вообще искусства. Он видел в художественной деятельности необходимый и, вероятно, важнейший для человека канал самовыражения, объективации внутреннего мира индивидуальности. Ананьев справедливо замечал, что для своего анализа Выготский избрал наиболее понятный по своим механизмам вид искусства – литературу. Действительно, литература воздействует, используя речевые средства, и потому ее сила может быть объяснена с привлечением психологической теории речи. Намного труднее объяснить воздействие музыки. Будет ли здесь адекватна объяснительная схема Выготского? Охватывает ли подход Выготского все аспекты психологии искусства? Наверное, нет. Следует развивать психологию искусства дальше, используя разные методологические подходы и принципы.