Kitobni o'qish: «Часы жизни»

Через признание ты получишь прощение, а если попытаешься из виноватого превратиться в правого, то только усугубишь собственную вину.

                             / Пенн Вильям /

Глава 1

 Большой, добротный дом тонул в омытой дождём зелени. Задумавшись, обняв руками колени, худенькая, невысокая девушка сидела на скамье в саду. Она низко склонила голову, облокотившись о старую, почерневшую от времени, хлипкую стену беседки. Внезапно налетевший порывистый ветер заставил Веру зябко поёжиться, разметал по плечам её длинные, тёмно-каштановые волосы.

 Сжимая до боли грубые доски, закрытой на щеколду калитку, Толик не мог решиться войти во двор или хотя бы произнести слово. Парень боялся, что это всего лишь сон, который от малейшего, неловкого движения бесследно растает. Если бы кто знал, сколько подобных снов он видел! Каждую ночь, на протяжении трёх бесконечно долгих лет. Казалось, вот сейчас жестокая реальность поглотит и этот знакомый с первых дней дом, и густо посаженый весенний сад, и самый родной, нежный образ. Стылый ветер срывал с пасмурного, затянутого тучами неба крупные, холодные капли. Резко швырял в лицо, как будто доказывая, что Толик действительно дома! И перед ним Вера, его Вера. Как же она изменилась, стала почти взрослой. Уезжая, Толик захватил с собой фотографию большеглазой, нескладной девчушки. Тогда Вере не исполнилось ещё и пятнадцати. Парень бережно, как талисман, хранил этот крошечный, чёрно-белый снимок. Утром он придавал силы просыпаться, начинать новый, несносно однообразный день. Вечером же, когда стихали голоса, когда тоска сжимала душу и хотелось выть от бессильной злобы, Толик неотрывно, до жжения в глазах, смотрел на чуть заметный в темноте родной, детский профиль…

 Гость провел рукой по лицу, отгоняя непрошеные воспоминания. Вдруг он заметил, что по щекам Веры катятся слезы. Всё стало неважным. Толик быстро открыл калитку и бесшумно прошёл по мокрому гравию.

 Вера удивлённо приподняла голову, украдкой вытирая слезинки.

– Толя! – неуверенно, растерянно прошептала. – Толя! Не может быть!

 Вскочив, девушка бросилась в объятия гостя.

– Неужели это, правда? Почему же ты ничего не писал?

Толик осторожно обнял молодую хозяйку, взяв на руки, закружил по двору. Потом прижался лицом к её пушистым, мягким локонам. Он наслаждался таким знакомым, не с чем несравнимым, запахом родных волос.

– Ты стала настоящей красавицей! – едва слышно, прерывисто выдохнул.

– А вот ты совсем не изменился, – улыбнулась Вера, – ни капельки. Может, возмужал немного. Ну, чего мы стоим? Пойдем быстрее в дом!

Толик ещё сильнее обнял хрупкую, как тростинка, девушку, но остался на месте.

– Вер, я… я заехал всего лишь на несколько минут, – голос был чужим и непривычно хриплым. – Извини… я найду работу в городе и забуду этот дом. По-другому… не могу…

– Это из-за папы? – Вера приложила все усилия, чтобы не выдать охватившее её отчаянье. Ответ на заданный вопрос, она и сама знала. И всё же глубоко вздохнув, кивнула:

– Я понимаю…

Толик смотрел вдаль, где зеленело весеннее, озимое поле, где радугой переливались омытые дождём, новенькие, только купленные трактора.

– Как он? – устало выдавил парень.

Вера опустила голову:

– Ни малейших изменений… Пойдём, я хотя бы накормлю тебя с дороги.

 В небольшой, уютной кухне пахло сдобой. Толик чуть прищурился, он присел в плетеное кресло, наблюдая, как суетится, заботливо накрывает на стол хозяйка.

– Ватрушки, – мечтательно протянул парень, – мои любимые ватрушки!

Вера засмеялась:

– Знала бы, что приедешь, обязательно испекла бы их. А так, увы, только пирожки с клубникой.

Толик не успел ответить, из соседней комнаты послышался голос:

– А ко мне зайти не нужно?! Ну, конечно – конечно! Кто я теперь? Калека! Бревно лежащее!

Парень вздрогнул, невольно побледнев. И всё же он встал, направился в спальню.

– Добрый день, – приглушённо, опустив голову, поздоровался. – Андрей Тимофеевич, как вы себя чувствуете?

Лежавший на кровати мужчина презрительно сощурился. Он был молод, лет сорока пяти. Высокого, крепкого телосложения, только вот не возможность двигаться сделала его беспомощным.

– Ждёшь, гадёныш, когда сдохну? – громко хмыкнул хозяин, в его впалых, бесцветных глазах, вспыхнул злой огонек. – Напрасно! И копейки не получишь! Я лучше всю технику на металлолом переправлю. Не думал, так скоро увидеть. Быстро время летит. Ну и что дальше? Деваться некуда? Вернулся ко мне на поклон?

– Папа, как ты можешь?! Немедленно перестань! – не выдержала едкой, злорадной издёвки Вера. – Зачем ты так?

Мужчина сплюнул:

– А что, я должен цацкаться с этим щенком?! Дармоед! Безродная и подзаборная дворняга!

– Андрей Тимофеевич, я это уже слышал тысячу раз, – сухо перебил Толик. – И, поверьте, за три года не забыл.

– Ха! Ещё миллионы раз услышишь! Грязная, блохастая шавка…

 В ответ на прорвавшуюся, бесконечную брань отчима, Толик усмехнулся. Развернувшись, он молча вышел на улицу. Парень устало прислонился к крыльцу. Дождь закончился. С деревьев уныло спадали одинокие капли. Своих родителей Толик смутно помнил. Когда погиб отец, а потом и мать, он был слишком мал. Сейчас же в памяти всплывали лица, обрывки воспоминаний. Вот мама, перекинув через плечо длинную рыжую косу, весело, заливисто смеётся. Была ли она действительно такой счастливой уже никогда не узнать. Но как хотелось верить, верить в это.

Глава 2

Далеко от столицы, в небольшой, забытой всеми деревушке, под незатейливым и смешным названием Бережки, текла своя жизнь. Со своими правилами. Как и везде, в наши непростые времена, сельское хозяйство пришло в упадок. Местные жители перебивались редкими заработками, в надежде хоть как-то прокормить детей.

 В отличие от многих других обанкротившихся фермеров, отец Толика расширялся, скупал всё новые и новое земли. Его поля приносили стабильную, высокую прибыль. Односельчане охотно нанимались работать, уважая хозяина за прямой и открытый характер.

 В Бережках каждый знал, Евгений Федорович – закоренелый холостяк. До сорока лет его не видели в женской компании. Строгий, угрюмый. А потому, внезапное, неожиданное известие всколыхнуло всю округу. Хозяин готовится к свадьбе! Избранницей старого холостяка стала неприметная, неказистая, семнадцатилетняя девчушка. Гул непонимания, удивления прокатился по деревне. Но ни молва, ни пересуды не испугали Евгения. Нет, Оксана не была красавицей: худое, продолговатое лицо, фигура поджарого подростка. Чем же она умудрилась покорить столь завидного жениха? А может девчонка его приворожила? В ответ на бесконечные, назойливые расспросы, Евгений отмалчивался. Он знал – из всех писаных-расписанных местных див – равной его Ксюше нет. За её улыбку, за блеск серых, лучистых глаз, за толстую, огненно-рыжую косу, без сожаления, он распрощался с былой одинокой жизнью.

  Ближайший сосед Евгения, Андрей Тимофеевич, в Бережки приехал относительно недавно. О причине заставившей коренного горожанина из столицы перебраться в глубинку, односельчане могли только догадываться. На деревенский люд он смотрел брезгливо. Андрей приобрёл громадные земельные угодья, купил самую дорогую технику. Только вот ни единого урожая так и не собрал. Как рок! Его во всём подстерегала неудача. То семена не взойдут, то дождь уничтожит пшеницу. Новейшие трактора простаивали без дела, на полях царствовал высокий бурьян.

 Евгений искренне жалел соседа. Ему было досадно, что чудесные машины ржавели, а земля, которая приносила бы колоссальную прибыль, запущена.

– Эх, Андрей, – наблюдая за тщетными, бесполезными попытками соседа навести порядок, вздыхал Евгений Федорович, – тебе не хватает ведь самую малость. Опыта у тебя нет.

– Ну куда уж мне! – со злой усмешкой, огрызался собеседник. – Ты же здесь, для местного быдла – барин, а вернее даже король!

Не обращая внимание на сарказм, Евгений только отмахивался.

– Скажешь такое. Не хмурься, я не хотел тебя задеть. Просто с твоими возможностями…

Андрей пренебрежительно фыркал:

– Ну, не всем же холопами рождаться.

– Не прав ты, Андрей, не прав. Холопы землю не имели.

– Крестьянская душа! – сквозь зубы, презрительно цедил сосед. – Для тебя это и есть жизнь!

Евгений охотно соглашался:

– А мне другой и не надо! Если объединить наши владения, в выгоде оба будем.

– Ха! – только посмеивался сосед на такие предложения. – Зачем тебе это? Ты же хозяин! На своём месте! Или и у королей бывают проблемы? Техника моя покоя не даёт?

Обычно Евгений заканчивал на этом разговор, но однажды пылко, доверительно выдохнул:

– Понимаешь, у меня сын скоро появится! – Евгений не обращал внимания на пренебрежительный взгляд собеседника, ему хотелось выплеснуть радость, поделиться новостью. От волнения голос дрожал: – Сын! Наследник! Так что мне расширяться нужно. Есть теперь для кого!

– Ну, пир тогда готовь, – сухо обронил Андрей. – Царского детёныша встречать будем.

– Да я… я такой праздник закачу! – от переполнявших чувств Евгений не мог подобрать нужных слов. – Бережки надолго запомнят.

Сосед с издевкой, колко рассмеялся:

– Ну-ну! Представляю, как обрадуется местная пьянь. Смотри, а то и мальчонка таким же алкашом вырастет. Хороший наследничек будет!

 И всё же подумав, Андрей Тимофеевич на сделку согласил. Объединение оказалось выгодным, и в первые же годы оправдало самые смелые ожидания. Слияние двух крупных землевладельцев положительно повлияло на жизнь в Бережках. Доходы увеличились, появилась стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Вот только отношение односельчан и рабочих задевало Андрея. Для них, как и прежде, единственным хозяином оставался Евгений. Это вызывало ссоры, усиливало вражду между партнерами. Часто вспыхивали необоснованные, бурные перепалки:

– Чего ты к ним цепляешься? – пытался уладить очередной конфликт Евгений Федорович. – Мужики с утра до ночи на полях. Жён сутками не видят. А тут ещё ты их дергаешь! Работают? Ну и отличного! Что ещё нужно?

– Конечно – конечно! – мрачно усмехался Андрей. – Барин заявился, защитник! Они же в ножки тебе кланяются.

 Хотя недопонимания оставляли неприятный осадок, и, возможно, где-то глубоко в душе, Евгений раскаялся о своём скоропалительном решении соединить земли, всё же он не придавал особого значения этим ссорам. У него подрастал чудесный, белокурый мальчуган. Малыш, как тень, всюду следовал рядом с отцом. А дома его нетерпеливо ждала любимая Ксюша, которая, даже после пяти совместных лет, не утратила былой власти над мужем.

* * *

 Что произошло той злополучной осенью, так и осталось тайной. Пересудов, толкований ходило множество, но они были всего лишь неподтвержденными догадками, подозрениями, вымыслами.

 Ночью жители Бережков проснулись от треска яркого, поднимающегося к небу пламени. Огромный амбар, до верха наполненный золотым зерном, пылал словно спичка. Огонь безжалостно пожирал труды целого года. А совсем рядом находился гараж с комбайнами и тракторами. Люди не сговариваясь бросились спасать технику. Едкий дым застилал глаза, не давал дышать. Евгений Федорович уже завёл мотор трактора, когда обгоревшая крыша рухнула. Послышались полные ужаса крики.

 Только к обеду следующего дня пожар удалось погасить. Односельчане с болью наблюдали за Оксаной, в свои неполные двадцать пять, оставшейся без мужа. По деревне поползли слухи о поджоге.

 Потеря урожая стала сокрушительным ударом для жителей Бережков. Нужно было думать о следующем посеве, с нуля покупать технику. Надежды оставались лишь на Андрея Тимофеевича, теперь единственного хозяина. Мужчина не скупился, щедро оплачивал любые предоставляемые ему счета. Это немного успокоило односельчан.

 Но не прошло и полгода, как деревня снова всколыхнулась.  Ранней весной Андрей Тимофеевич сделал предложение супруге погибшего компаньона. Осуждать Оксану не решился никто. От весёлой, жизнерадостной девчонки не осталось и следа. Напуганная, сломленная, с малолетним сыном, она как утопающий искала спасение. Оксана, привыкнув во всём полагаться на Евгения, привыкнув к его заботе, любви, не знала, как жить дальше, как одной воспитывать малыша. Она, не раздумывая, ответила согласием, на столь неожиданное сватовство. Только вот приноровиться к холодной пренебрежительности нового мужа, не смогла. Затосковала. Всё глубже и глубже она погружалась в оцепенение. Поглощённая лишь ей известными мыслями, Оксана уже не возвращалась к реальности. Попытки соседей, хоть как-то отвлечь, помочь не приносили результат. Единственный кто не замечал ужасного состояния жены, был Андрей. Для него её просто не существовало. Хозяин Бережков часто уезжал в город, подолгу пропадая там. А когда вся деревня собралась на похороны, в последний раз проститься с Оксаной, Андрей в тайне вздохнул с облегчением. Вот только остался пасынок. Избавиться от него Андрей побаивался. Односельчане не простили бы этого. Недовольство и подозрительность жителей Бережков усилилась.

 Андрей даже не пытался скрывать ненависть к мальчику. Толик был копией Евгения. Те же задумчивые, серые глаза, тот же спокойный, открытый взгляд. Он не грубил, не угрожал, но что-то в его присутствии заставляло отчима вспоминать ту злополучную осеннюю ночь.

 Большую часть своего времени пасынок проводил с рабочими. Ездил с ними на поля, крутился в мастерской. Андрей брезгливо морщился. «Такая же чернь, как и покойный папаша!» – язвительно насмехался он, в очередной раз, застав Толика помогающего убирать урожай. Зато мужики мальчонку любили, признавали его своим. А рассудительность, живой ум Толика заставлял даже взрослых, опытных специалистов советоваться с парнишкой, доверительно рассказывать свои заботы, проблемы. Возможно, они так же, как и Андрей, видели в подростке бывшего хозяина, о котором скучали.

 Вскоре Андрей Тимофеевич из столицы привёз в Бережки шестилетнюю девочку. Что это за ребенок, объяснять мужчина не считал нужным. К малышке он был равнодушен. Когда заставал её в слезах, прижимающую к груди единственную куклу, грубо бросал:

– Привыкай, здесь нянек нет! Реветь бесполезно.

 Девочка пыталась сбежать, спрятаться в самый дальний угол. Большие, тёмно-карие глаза испуганно смотрели на мир. Толику потребовалось огромное терпение и нежность, чтобы кроха оттаяла.

– Мой маленький ежонок, – так часто называл мальчик Веру.

Если бы не кроха, он давно ушел бы от отчима. Но напуганное, беззащитное, маленькое существо в один миг стало дороже всей вселенной, дороже собственной, пустой, никому не нужной жизни. Рано потеряв родителей, Толик всю свою любовь, теплоту отдавал Вере. Он пытался, хотя бы изредка, заставлять её улыбаться. Придумывал всевозможные способы, чтобы отвлечь от воспоминаний о доме, о матери.

Глава 3

 Причастность Андрея Тимофеевича к тому страшному пожару так и осталась всего лишь слухом. Но то, что судьба приготовила ему самому, даже у заядлых недоброжелателей вызывало сочувствие. Пусть они продолжали говорить, о заслуженной каре, всё же в душе жалели хозяина.

 Перед началом сбора пшеницы, закупили тройку новеньких комбайнов. Как полагается, «лошадок» искупали шампанским, выпили, чтобы техника долго и надёжно служила. А потом Андрей Тимофеевич весело попросил прокатить его кружочек на чудо-машине. Просьбу с восторгом подхватили. Когда комбайн вернулся, раздались аплодисменты. Впервые рабочие видели на лице хозяина довольную улыбку. Но то ли его укачало от езды, то ли неудачно поставил ногу, слезая, хозяин оступился и рухнул. Сначала он упал на железную перекладину, а потом и наземь.

 Новая трагедия закрепила за Бережками недобрую славу. Второго владельца постигло несчастье. При падении Андрей Тимофеевич повредил позвоночник. Как он не противился, всё же вынужден был передать управление пасынку. Мысль о том, что хозяином стал сын его давнего соперника, сводила с ума. А спокойствие, с которым парень сносил оскорбления, казалось издёвкой над его беспомощностью.

 Когда исчезла довольно крупная сумма, и Толику предъявили обвинение в мошенничестве, он был уверен – это недоразумение, ошибка! Позже Толик узнал, что Андрей Тимофеевич всё тщательно спланировал, подговорив главного бухгалтера. И всё же, парень до последнего надеялся, что отчим не позволит ему оказаться за решёткой.

 * * *

 Толик неотрывно смотрел вдаль. Картины воспоминаний безжалостно сменяли друг друга. В затуманенных глазах колыхалось зелёное поле. Вера осторожно подошла, положила голову на плечо парня.

– Прости его. Если можешь, прости, – прошептала одними губами.

Толик не поворачиваясь, крепко сжал ладонь сестры.

– Не тебе просить прощенье.

– Толя, – так же тихо продолжила Вера, – я мало понимая в делах, но мы полностью обанкротились. Денег нет даже на лекарства.

Глаза Толика округлились:

– Но… это невозможно, – удивительно выпалил парень. – Когда я уезжал, доход был стабильным, прибыль увеличивалась с каждым сезоном. Мы прикупили новые…

Толик резко замолчал, грустно улыбнувшись. Известие ранило, задело живые струны. Бережки значили больше, чем парень хотел бы признать.

– Впрочем, – прошептал Толик, – об этом пусть Андрей Тимофеевич спрашивает у своего бухгалтера. Он довольно сообразительный.

– Если ты нас оставишь сейчас… – Вера прикусила губу, пытаясь сдержать волнение. Она очень переживала об отце, но о брате вдвойне. – Ему нужна твоя помощь. Папа не в состоянии контролировать…

– Помощь? – с горечью переспросил Толик. – Нет, Вер. Дальше пусть как-то обходится сам. С меня довольно. Я не останусь… и дня не останусь в этом доме.

Глава 4

 Из приоткрытого окна утренний свет заливал комнату. В свежем, чуть прохладном воздухе витал пряный аромат цветов, зелени и моря. Стены просторной, широкой спальни увивало множество лиан. Их массивные, огромные, темно-зелёные листья не давали возможность определить, что же это: чудный, диковинный сад или изящный, сказочный чертог? Из мебели – всего лишь кровать, которая занимала большую часть комнаты.

 Лежавший парень не открывал глаз, он вслушивался в щебет птиц за окном. Тёплые лучи солнца призывали проснуться. Подчиняясь их настойчивому требованию, Влад взглянул в окно. На его губах появилась едва заметная улыбка. Горизонт тонул в алых лучах утреннего солнца. Морская гладь горела, переливаясь тысячью золотых оттенков. Весеннее, ясное утро. Влад попытался вспомнить, каким был день вчера. Жарким, прохладным, а может дождливым? Хотя вряд ли. В этом, созданном людьми раю, ненастье исключено! От улыбки не осталось и следа. Сколько же он здесь? Недели, месяцы? Как ни пытался парень что-то вспомнить, всё сливалось. Обрывки фраз, нечеткие контуры и глубокая-глубокая темнота.

Влад усмехнулся, иронично выдохнув:

– Алексей Викторович неплохо знает своё дело.

Внимание юноши снова привлёк горизонт. Вдали, едва различимыми точками, виднелись покрытые снегом вершины гор. Их прохлада, спокойствие непреодолимо манили.

 Влад попытался приподняться, но крепко зажмурившись, был вынужден обратно лечь. В ушах стоял оглушительный вой, а перед глазами кружилась дикая, шальная, черная метель. Передохнув минуту, Влад всё же встал. Придерживаясь за спинку кровати, пошатываясь, не спеша прошёл к окну. Всю поляну, насколько мог охватить взгляд, до самого берега, покрывали тысячи тысяч цветов. Буйство, разнообразие видов и красок. Сочетание всевозможных, удивительных орнаментов, затейливых, фантастических сюжетов. Целые картины. Влад досадливо поморщился. Он с жадностью смотрел туда, где виднелись пики гор. Заснеженные, неприступные, они звали к себе.

 В дверь легонько постучали. Не дожидаясь приглашения, как хозяин, в комнату вошёл мужчина. Влад не стал поворачиваться, он и так знал, кто его посетитель.

 Гостю было лет сорок – сорок пять. Широкие, чуть вздернутый брови, бороздящие лоб глубокие морщины придавали лицу суровости. И всё же лукавые искорки в песочно-карих глазах немного сглаживали первое впечатление, выдавая, что их обладатель имел хорошее чувство юмора. Элегантный, деловой костюм, тщательно уложенные в щегольскую прическу волосы. Визитёра можно было скорее принять за модного денди, чем за представителя столь уважаемой профессии.

 Увидев своего подчинённого, мужчина застыл на месте, но быстро взяв себя в руки, улыбнулся:

– Доброе утро, Владислав. Уже проснулись? Очень хорошо…

– Серьезно? – продолжая смотреть в окно, с издёвкой спросил парень. – Алексей Викторович, вы просто не рассчитали снотворное.

Доктор невольно вздохнул, признавая правоту собеседника:

– Но вы же знаете, вам нельзя подниматься…

– Почему? – Влад, ухватившись за подоконник, резко повернулся. – Неужели есть хоть малейшая разница?

Некоторое время в комнате стояла тишина. Два взгляда испытывающе смотрели друг на друга. Не выдержав, Алексей Викторович отвёл голову в сторону. Он пристально изучал только начинающий распускаться, белый бутон гигантской, многолетней лианы.

– Понимаю, – как можно беззаботней и дружелюбней заговорил доктор, – вы устали, сейчас тяжёлый период. Но мы обязательны… Владислав, мы должны попробовать!

Собеседник криво улыбнулся:

– В который раз? – хрипловато спросил он. – Только правду: что-то изменится?

Доктор с наигранным возмущением поднял руки:

– Да это уже бунт! Настоящий бунт, – мужчина попытался перевести разговор в шутку.

Но тёмно-голубые глаза неотрывно смотрели на него.

– Я задал вам вопрос: что-то изменится? – спокойно повторил Влад. – Хотя… не нужно… Не отвечайте. Я уже все понял. Ваше промедление говорит само за себя. Знаю, вы умеете убеждать, только…

Парень снова повернулся к окну:

– Только… я… вам больше не верю! Предупредите родных, я возвращаюсь домой, – последние слова Влад отчеканил. Потом с улыбкой кивнул на далёкие горы. – Алексей Викторович, я хочу туда.

Доктор удивлённо приподнял бровь:

– Владислав, это безумие! Вам нельзя нагрузки. Вы никогда не дойдете!

– Что ж, пусть будет так, – перебил собеседник, пожав плечами. – Какая разница.

        * * *

Вера прислонилась к косяку двери.

– Толя, – негромко окликнула она, продолжающего молчать брата. – Ты вправе поступить так, как решил. Можешь сейчас же уехать и больше о нас не вспоминать. Но я хочу, чтобы ты знал: в любое время здесь тебя ждут.

Толик благодарно, тепло улыбнулся:

– Моей семьёй, всегда была лишь ты. А большего мне и не нужно.

В конце улицы показался высокий столб серого тумана. Дымчатым полотном повис над грунтовой дорогой. То, поднимая клубы пыли, неспешно шествовало к водопою стадо коров. Послышались отрывистые крики пастуха. Сухенький, согнутый дедок семенил позади, угрожающе помахивая гибким тонким прутом.

– Куда пошла? Куда, окаянная? – время от времени кричал старик. – Эх, неразумная, куда ж тебя несёт-то!

Но вдруг пастух резко остановился. Он забыл и о стаде, и о вечно пытающейся сбежать рыжей Зорьке.

– Толька, ты? – дедок, как будто отгоняя наваждение, потёр глаза. – Да как же это? Или мне жара затылок напекла?

Засмеявшись, Толик быстро пересёк сад. Открыл калитку и подбежал к старику:

– Я, дед Вань, я!

– Вернулся всё-таки! – всплеснул руками сосед. – Ну наконец-то! А я подумал, мерещится!

– Оно и не удивительно, что мерещится, – улыбаясь, прищурился Толик. – Наверное, с самого утра пол-литра приговорили?

Старик украдкой посмотрел по сторонам:

– Тише – тише! Ты что, Толя? Что говоришь такое? Ну рюмочку за едой, и то одну!

– Эх, дед Вань, – рассмеялся парень, – знаю я вашу рюмочку! Помните, как три дня стадо искали?

Дедок обиженно засопел:

– Нашёл о чём вспомнить! Я обрадовался, а ты… Нет, чтобы самому угостить! Так он ещё и упрекает! Мы ждали тебя…

Толик крепко обнял старого друга:

– Ну, за этим дело не станет.

– Вот это по нашему! – обрадовался дедок. – Вот это разговор! Мужики как узнают, что ты здесь…

– Всех! Всех, дед Вань, соберём! – продолжил Толик. –  Главное, Андрея Тимофеевича не забыть! На самое почетное место посадим…

Старик отступил на шаг:

– Ты что, Толька?! Водка в рот не пойдёт!

– Да шучу я, шучу, – опустив голову, прошептал парень. – Мерзость мы для него, а не люди.

Сосед с досады плюнул:

– Больно он нам нужен! – пробурчал старик, но заметив Веру осёкся. – Дай хоть на тебя насмотреться…

– На меня-то вы смотрите, – кивнул Толик, – а  вот куда стадо пошло, не видите!

– Ох, окаянные! – вспомнил про живность пастух. – Куда ж вас занесло?! А ну назад! Назад, говорю!

Дедок побежал, а Толик, облокотившись о калитку, смотрел ему вслед. Как долго он не был дома!