Kitobni o'qish: «Гобелен с пастушкой Катей»

Shrift:

Дилетант по найму

Часть первая

Представления не имею, с чего начать… Не пересказывать же последние 20 лет своей жизни, потому что с подругой Верой мы знакомы без малого двадцать лет.

С пионерского лагеря. Горн и барабан, запах склада, где хранится казённая форма – белый верх, темный низ, чудовищный покрой. Далее мы с Верочкой тянем за веревку флага (это большая честь, между прочим) и кто-то из нас тихо шепчет: «А если мы обе бросим веревку, он, интересно, полетит вниз или нет?», и начинаем давиться от непочтительного смеха.

Нет, безусловно, надлежит начать с самого начала, но не нашей с Верочкой дружбы, а безумной истории, свалившейся нам на головы летом 19.. того самого года. С которого много чего началось не только с нами.

К сожалению, у заявленной истории не получилось драматического начала, оно нудное, как осенний дождь, такое же мелкое, скучное и незаметное.

Итак. Начнем, пожалуй, с того, что я приехала из Юрмалы и стала звонить Верочке. Ну, не совсем так.

Я приехала и неоднократно звонила Верочке, поскольку чувствовала себя виноватой. Теперь надо объяснить, отчего я так себя чувствовала. Совсем девушка, то есть автор, запуталась. На самом деле автором быть ещё не приходилось, обычно я с ними работаю, поскольку служу в издательстве «Факел» в должности редактора. И до сих пор не знала, какая это докука быть автором, им следует больше сочувствовать, но это к слову.

Таким образом лучше начать с того дня, как я собралась в Юрмалу, а не когда приехала обратно.

Короче говоря, однажды ясным летним днем я позвонила Верочке на службу и проинформировала подругу.

– Знаешь, совершенно неожиданно мы с Сергеем едем в Прибалтику, отдохнем напоследок, а то скоро туда не пустят, будет, как заграница.

(Так делаются судьбоносные заявления, вроде бы от нечего делать. Скорее всего, у меня начал проявляться дар предчувствия, правда, в те времена я полагала, что это чувство юмора.)

После базового сообщения я стала вешать бедняжке Вере лапшу на уши. Относительно того, как было трудно выбить на работе к семи дням отгула еще два за свой счет. А начальство меня не отпускало, поскольку очень ценный работник. Суетилась я отчасти потому, что полагала себя виноватой, оттого явились лишние объяснения и нагромождение мнимых трудностей. Как обильно ни объясняйся, а Верочку я бросала на произвол судьбы.

Вера на днях отправила сынишку Сашу к свекрови, и мы планировали проводить свободные летние дни своим излюбленным способом. Не важно, каким, об этом после, важно, что она на меня рассчитывала, а я, понимаете ли…

Она мне, конечно, сказала, что я поганка, а я ей ответила, что хорошо планировать заранее отпуск со своим мужем, а вот когда не муж, вернее, муж, но не свой…

Подруга Вера вздохнула и простила.

– Бог с тобой, Малышева, езжай, так и быть, не забудь только привезти рижских духов на мою долю, – грустно промолвила она.

Так мы распрощались, она поникла в разочаровании и грусти, а я уехала со смутным ощущением вины.

Как я теперь понимаю, это было скорее предвкушение грядущих бед. Потому что, когда я вернулась, Верочки уже не было.

Я это поняла не сразу. Несколько дней подряд звонила ей домой ближе к вечеру – никто не подходил, даже ее муж. Потом стала звонить Верочке на работу, и кто-то в сомнении сказал, что она, кажется, в отпуске, а впрочем, точно не знает.

Я очень удивилась и еще несколько дней подряд звонила ей домой в разное время – пусто. Еще через пару дней мне, наконец, пришло в голову позвонить её маме, Анне Ивановне.

Вот тут я в первый раз насторожилась, потому что в ответ на мой вопрос Анна Ивановна заплакала.

Я спросила тетю Аню запросто:

– Вера давно уехала и куда?

А она в ответ вдруг стала всхлипывать. Понять я ничего не смогла, слова у тети Анечки расплывались в плаче, я разволновалась и тут же отправилась к ней.

Пока я бесконечно ехала разными видами транспорта, в голову приходили десятки предположений, начиная от несчастного случая и кончая бегством с гусаром.

Действительность оказалась обыденнее и страшнее: Верочка пропала, исчезла. Несколько дней тетя Аня так же тщетно, как и я, пыталась достать Веру по телефону, но беспокоилась не слишком. Лето, Сашенька у другой бабушки, дочка наслаждается свободой, с мужем, как всегда, в состоянии полуразвода.

Зачем ей сидеть дома, наверное, они с Катей ходят, гуляют по бульварам, едят мороженое на скамейках и болтают до одурения. (Такой у нас с Верочкой излюбленный вид летнего отдыха.)

Дней через пять тетя Аня начала потихоньку тревожиться, позвонила дочке на работу, но толку там тоже не добилась: незнакомые голоса вразнобой сообщали что-то невразумительное и противоречивое – то ли Вера вышла и сейчас будет, то ли ушла в отпуск, то ли уехала в филиал.

И вот примерно через неделю после моего отъезда (мы с тетей Аней долго и бестолково путались в днях недели и датах, пока не вычислили примерное время с допуском в 1-2 дня), ей позвонил Витя, Верочкин муж, и как-то странно спросил, не знает ли она, где Вера.

Опять же толково пересказать разговор с зятем Анна Ивановна не сумела. Не в укор ей будет замечено, да и вряд ли кто сможет связно передать насыщенный разными чувствами неприятный диалог, лишь поделилась вынесенной из него информацией. Со слов тети Ани Виктор сообщил примерно следующее.

Однажды Вера просто не пришла домой. Не ночевала дома, не появилась ни следующим утром, ни днем, ни вечером. С собой ничего не взяла, ушла налегке. Виктор беспокоился и злился два дня, потом съездил в Шерстобитово к своей маме, где был сын Сашенька, но там, как он и догадался, Вера не появлялась.

Далее он обзвонил подруг жены – никто ничего не знал, а Катя Малышева (т. е. я) уехала со своим хмырем куда-то отдыхать. Это, по словам Веры, она раньше сообщила, до исчезновения, а он почему-то запомнил.

Тогда, набравшись храбрости, Виктор стал звонить в больницы и морги, но и там получил отрицательные известия – никаких неопознанных молодых женщин в последнее время не поступало, и Вера Согдеева ни в каких списках не упоминалась.

Нервы у Витюши сдали, он позвонил Анне Ивановне и, убедившись, что та ничего не знает, устроил скандал по моему поводу. Сюжет скандала был таков: если с Вашей дочерью ничего не случилось, то значит, она втайне от мужа махнула куда-то с этой Катькой Малышевой в черт знает какой компании.

Известно, что эта Катька (опять же я) поехала с мужиком, который вовсе не муж, небось, там и для этой дуры (для Верочки, его супруги) тоже припасли кавалера, а когда вернется – что-нибудь сочинит, Виктор не удивится.

Говорил же я (он, Витя), что нечего якшаться с этой Катькой Малышевой, разведенкой, она дуру-Верку с пути сбивает, а Вы (тетя Аня, конечно) ей и слова не окажете, а у нас сын, семья, и так далее и тому подобное.

Это объяснение, хотя бы и оскорбительное для дочери, Анну Ивановну слегка успокоило, тем тяжелее был удар, когда я позвонила и спросила, где Вера.

– Так куда же она делась, Катюша, куда делась? – в слезах спрашивала меня тетя Анечка, а у меня самой голова шла кругом и все сильнее нарастало чувство вины.

Я не могла себе простить, что меня не было в Москве в те дни. Что бы с Веркой ни случилось, что бы она ни собралась предпринять… Ах, Боже мой, была бы я на месте, то, конечно знала бы, где Верка и что с ней!

(Включая запой и бегство с гусаром. Исключая кирпич на голову, но ведь ни в больнице, ни в морге она не значилась, так что кирпич с крыши и машина из-за угла сами исключались.)

Так куда же она делась? И почему-то не поставила меня в известность…

Тетя Анечка беспомощно плакала, у меня в голове тревога гудела, как колокол, и я понимала, что сейчас необходимо звонить Виктору. Неважно, что отношения у нас вполне прохладные и даже более чем… Ничего не важно.

И вот, словно смотря со стороны сцену из фильма ужасов, я слушала, как тетя Аня говорила ему.

– Витя, Катя приехала, одна, нет, нет, Верочки с ней не было. Витя, где она?

Дальше были слезы, валерьянка, валидол, наш с Виктором бестолковый разговор, ну и я не удержалась, тоже разлилась ручьем. С Виктором мы договорились встретиться следующим утром.

Ночевать я осталась у тети Анечки, в Веркиной комнате, знакомой тысячей подробностей от мельчайшего гвоздя, до любого скрипа.

Верочка прожила здесь двадцать пять лет дозамужней жизни, сюда я в детстве и в отрочестве ездила в гости, на этом диване мы поверяли друг дружке сердечные тайны, в этом шкафу прятали первые сигареты, эти собрания сочинений – Бальзак, Стендаль, Мопассан – читали по очереди. На новую квартиру, где они жили с Виктором, Верочка своих вещей почти не брала, все осталось здесь.

Слушая, как в соседней комнате всхлипывает и не спит тетя Аня, я смотрела в потолок и никак не могла поверить, что происходящее и есть реальность.

Несколько лет назад мне случалось ночевать в Верочкиной комнате без неё. Были тяжелые нелады с мужем, своих добропорядочных и строгих родителей я стеснялась, а добрая тетя Анечка охотно пускала меня переночевать.

Ей было одиноко, Верка сидела в Буэнос-Айресе, письма от нее шли нечасто, и мы с тетей Аней всегда перед сном их читали и перечитывали.

Какое было чудесное время! Моя семейная драма и дешёвые к ней комментарии!

«Тетя Анечка, ведь мы уже не любим друг друга, зачем нам жить вместе?» – такими сентенциями я потчевала бедную тетю Аню на сон грядущий.

Подруга, вкушающая заграничную жизнь: «Малышева, ещё я тебе купила лифчик из коттона, с настоящим кружевом, в следующую зарплату куплю к нему прозрачную блузку. Приеду – найдешь себе другого мужа, гораздо лучше…» – так Верочка утешала меня из-за океана.

Последний курс института, упоительный первый год в редакции, когда выяснилась, что и я, девочка-дурочка, кое-что смыслю в деле. Правда, все-таки пришлось развестись – какая чепуха, в два счета найду себе другого мужа, гораздо лучше…

Так до сих пор и ищу, вернее, не очень-то и ищу. Вместо мужа у меня теперь Сережа – два визита в неделю, иногда уикэнд, если может вырваться, у него семья, двое детей. Насчет любви – спросите, что полегче, а он приходит, не гнать же его, вроде бы не за что…

А вот Верочка почти сразу после приезда нашла себе мужа – Виктора. Я говорила ей после, а она не спорила, что две ошибки подряд – это уже слишком.

Упаси Бог, я нисколько не завидовала, но вместо аспирантуры поехать иномашинисткой в Буэнос-Айрес – это ошибка номер один, хотя, как посмотреть, конечно.

Тетя Анечка зарабатывала у себя в детском ателье немного, квартира у них с Верочкой – полтора квадратных метра, а диссертация – куда она денется? Приедет Вера домой с деньгами, так и напишет: и кандидатскую, и докторскую. Однако вместо диссертации пришлось заняться нудными общественно-политическими переводами, потому что родился Сашка, а валюты, привезенной из Аргентины, на кооперативную квартиру не хватило.

Витюша, вторая Верочкина ошибка, наотрез отказался жить в крохотной квартирке вместе о тетей Аней. Тем более, что она зятя не прописала.

«Только через мой труп. Разведетесь через три года, он отсудит у нас комнату, как мы будем жить?» – твердила тетя Аня. Надо понимать, доверие тещи польстило Виктору бесконечно и обусловило их дальнейшие отношения. Витя был прописан у своей мамы в поселке Шерстобитово, 80 км от столицы.

Во всех этих квадратных метрах, прописках и взносах за кооператив незаметно, потерялись все супружеские чувства. На долгожданную квартиру Виктор с Верочкой переехали уже в состоянии взаимного раздражения, и если бы не Сашенька…

Тут нужно для справедливости отметить, что наши с мужем взаимные чувства потерялись в хорошей двухкомнатной квартире, которую мы впоследствии удачно разменяли. Каждому досталось по однокомнатной, родителям Леонида пришлось доплатить, ну, у них и денег было побольше.

Так что тайна супружеских согласий и несогласий, боюсь, кроется отнюдь не в квадратных метрах. Вере с Виктором их не хватило, чтобы наладить совместную жизнь, а нам с Леонидом оказалось достаточно, чтобы понять, насколько мы не созданы друг для друга.

Может быть, окажись у Веры с Виктором надобная жилплощадь сразу, они сообразили бы быстрее и не стали надеяться на семейную идиллию в отдельной квартире.

Я лежала, смотрела в потолок, мысли текли, разветвлялись, и подкрадывалась надежда, что всё далеко не так ужасно. В соответствии с ней я начинала воображать разные варианты и ситуации, при которых Верочка была жива и здорова, но обстоятельства складывались так, что она не могла дать о себе знать. Тем не менее, очень скоро она появится, все объяснит, и мы еще посмеемся над её мнимым исчезновением.

А как с работой при таком раскладе? А очень просто… Появилась на полчаса, очень попросила, и ей дали срочный отпуск. У них в конторе это можно, все-таки НИИ, а не завод-гигант, где отпуска рассчитаны на сто лет вперед, и в основном на зиму. Вариантов набиралось все больше, и они потихоньку успокаивали.

О других вариантах, с противоположным знаком, думать было страшно, и я изо всех сил гнала от себя мысли о неизвестных пьяных подонках где-нибудь на пустыре в их новом районе, и о спрятанном трупе в подвале или на чердаке.

«Не может этого быть,» – пыталась успокоить я себя. – «Потому что этого не может быть никогда». Антон Павлович Чехов был со мною солидарен, хотя он, скорее всего, имел в виду совсем иное.

Я не могу сказать точно, что снилось в ту ночь, а что грезилось наяву, но одной картины не представлялось, за это ручаюсь. Никаких подземных ходов, никакого мрака заточения, ни холодных капель по стенам, плавно переходящих в холодный пот на лбу. А если я потом присочиняла что-то в этом роде, то исключительно от возбуждения задним числом, также для красоты слога.

Утром тетя Аня разбудила меня рано, она знала, что до работы мне надо встретиться с Виктором. Она меня, если так можно выразиться, делегировала со стороны Верочкиных прямых родственников.

У Вериного отца давно была другая семья в городе Североморске (он – военный, морской офицер, с тетей Аней они развелись, когда Верочка училась в школе, и за любовь ему пришлось расплатиться карьерой и столицей в придачу) его пока никто звать не стал. Кроме нас с тетей Аней родных у Верочки в Москве не было. Тетя Аня, я и Виктор. Еще сын Сашенька, разумеется, но в данном случае он в счет не шел, поскольку имелись в виду дееспособные родственники.

Утро намечалось чудесное, поэтому так ярко и запомнилось по контрасту. Витя ждал меня в сквере на подходе к месту службы. «Какой импозантный мужик!», – в который раз подумала я при виде его.

Мы с Веркой как-то додумались, что я выбирала себе спутника жизни по теоретическому, а она по декоративному принципу. И обе сели в лужу, прямо скажем.

Так вот Виктор мог украсить собою любой интерьер современной женской мечты. Здоровенный, почти двухметровый красавец, с резко очерченным лицом, на вид мужественный до жути – что называется, умереть и не встать!

В семейной жизни Витюша не оставлял попыток сделаться мелким домашним тираном, не брезгуя никакими средствами. Больше всего на свете ему хотелось добиться послушания от Веры и от сына.

Витя добивался своего мытьем и катаньем, ни детские, ни женские слезы его не смущали, даже наоборот. Хотя домашние плакали и дружно не слушались, чем соблазняли Витюшу на дальнейшие подвиги.

Правда, вполне возможно, что я немного пристрастна, ибо всегда слушала только одну сторону. Не его.

Наш разговор с Виктором начался вполне неприятно: он приступил к переговорам с того, что попытался высказать ту же версию Верочкиного исчезновения, которую ранее развивал Анне Ивановне. Он, красавец и умница, чуть ли не доказывал мне, что его жена без спроса улизнула ко мне, на прибалтийский курорт. Пришлось доказывать красавцу, что я не верблюд.

Когда мы с ним, наконец, условились, что не будем в данной беседе касаться моего морального облика (с его точки зрения) и его семейной жизни (с моей точки зрения), тогда истинное положение вещей предстало в своей леденящей кровь очевидности. Может быть, бедняга упорно цеплялся за убеждение о беспутном поведении жены при моем подстрекательстве лишь для того, чтобы не оказаться наедине с фактами.

Короче, с эмоциональной стороной дела мы всё-таки покончили и перешли к интеллектуальному и информационному сотрудничеству при максимуме возможной откровенности.

Я рассказала, что, насколько мне известно, у Верочки не было намерений немедленно вступить в новый брак, Витя подтвердил отсутствие подобных подозрений со своей стороны. В свою очередь Виктор заверил, что ссоры между ними не было, все шло в рамках нормальных отношений вплоть до Верочкиного внезапного исчезновения.

Разговор у нас с Витей получался плохо, но в результате мы пришли к выводу, что пора обращаться в милицию с заявлением о пропаже. Виктор выразил желание, чтобы мы направились туда вдвоем, причем не откладывая. Я сбегала на минутку на службу, предупредила, что буду позже, и отправилась с ним. Нельзя же бросать человека в такую минуту.

Надо признаться, что и самой было в тот несчастный день крайне худо. Раньше несчастья случались только с другими. Оказывается, что эта леденящая мешанина надежд с отчаяньем превращает человека в безмозглую, от всех и вся зависимую букашку. Ты вроде бы находишься вне обычной жизни, но не сверху, а снизу, и каждое прикосновение обыденности причиняет боль… Несчастье – это как кошмарный сон без пробуждения, а может быть, что кошмарные сны – это несчастья, закрепленные в генетической памяти предыдущих поколений.

Мы с Виктором ехали долго и с пересадками, о чем-то бестолково бормотали, не находя общего языка и нужного тона, пока не оказались наконец в райотделе милиции визави с человеком в форме. Он был, как положено, неопределимого возраста, не запоминаемой наружности и привычностью ко всему напоминал бывалую фельдшерицу в приемном покое.

В процессе разговора выяснилось, что Виктор привел меня с собой не для подкрепления моральных сил и не для дружеской поддержки. С места в карьер милый Витя принялся излагать человеку в форме все ту же осточертевшую историю: ему, мол, показалось, что Верочка уехала со мной и Сергеем, поэтому он не волновался, как положено хорошему мужу, а ждал возвращения блудной жены.

Несмотря на свое отчаянье, я жутко разозлилась на дурака, поскольку, признаюсь, мало приятно объяснять незнакомому милиционеру, кем мне приходится Сергей, и наотрез отказываться обнародовать его фамилию, отчество и координаты. Слава богу, представитель закона не фиксировал своего внимания на Витюшиной версии и в конце концов удовольствовался заверением, что Верочки с нами не было.

Однако, была минута, когда ощутила себя под подозрением, что радости отнюдь не прибавило.

(Что бы я стала делать, черт побери, если бы меня спросили всерьез: «А кто подтвердит, что Веры Согдеевой с вами не было?» Представляю, как бы обрадовался Сережа в случае внезапного вызова в органы и перемывания там его интимного белья.)

Зачем, спрашивается (это я о Викторе) представлять свою жену в таком свете? Чтобы милиция не очень волновалась? Мол, погуляет и вернется? Кстати, именно в таких тонах капитан Серёгин нас успокаивал, даже попросил подождать немного, прежде чем давать делу серьезный ход и объявить настоящий розыск. На прощание капитан сказал: «Будем искать, а пока вы нас информируйте, и мы вас будем информировать». Далее тщательно записал информацию о нашем визите в соответствующую бумагу, а мы расписались.

Итак, сирены не завывали, группа не отправлялась на поиск, никто в колокола не бил, а за нами в коридоре выстроилась очередь. Оказывается, наша беда была для большого города стереотипной, более того, случай даже не представлялся тяжелым. Вернется – информируйте, не вернется – будем предъявлять трупы для опознания.

Но я не капитан Серёгин, мне предстоял разговор с тетей Аней. Виктор, конечно, попросил меня, а сам пообещал связаться с тещей позднее. Естественно, ему тяжело.

Разговор по телефону с тетей Аней оказался душераздирающим, и, каюсь, на вторую ночь я к ней не поехала, а она особенно не звала, надо сказать. Все равно свинство с моей стороны.

Понятное дело, что после нашего визита в розыск пропавших ничего не изменилось и не прояснилось. Оставалось ждать. Мы и ждали, перезванивались, убеждались, что всё по-старому, и опять ждали.

Так прошла неделя. К концу ее я с ужасом осознала однажды ночью, что начала привыкать. Накануне вечером мы вели с Сергеем нежные телефонные переговоры, условились провести следующий вечер вместе, он достал какую-то модную книгу-ксерокопию, рвался привезти. Такая ревнивая забота о моем развитии тронула необычайно, было приятно, далее мысли соскользнули на житейские мелочи, я стала обдумывать меню ужина на двоих и мысленно заглядывать в гардероб, перебирая различные варианты вечернего туалета.

И вдруг в эти обыденные радости вторглась жуткая мысль, что всё так и будет, Верка не вернется никогда, а я стану жить, как ни в чем ни бывало и её потихоньку забывать.

Именно так и не иначе, если я ничего не сделаю. Я вскочила с кровати с отчетливой мыслью: «что-то надо сделать, причем немедленно, скорее, в ближайшие дни».

Спать я уже не могла, меня буквально раздирали два столкнувшихся в сознании потока; «что я могу сделать?» и я что-то должна сделать, должна догадаться, подумать и предпринять.

Это было похоже на приступ лихорадки. Я еле дождалась утра и ровно в восемь позвонила Виктору. Бедняга спросонья долго не мог понять, чего я от него добиваюсь, но согласился на встречу в обеденный перерыв.

В 13.00 мы с ним сидели на скамейке в скверике у Крымского моста, светило солнце, я в чем-то хотела его убедить, он на меня сердился, потом пытался быть логичным, сказал, что если Верочка в порядке, то она сама объявится, а если не дай бог, что-то случилось, то не в наших силах разыскать, что, где и когда.

Лично у него предположений нет, а мне, пожалуй, виднее, где и как моя подруга могла развлекаться без мужа, и что с ней в этом процессе могло случиться. Конечно, во всем виновата была я, без сомнений, и ушат помоев на свою голову, безусловно заслужила, еще эмансипация вместе со мной.

А потом Виктор распалил себя до состояния шипящей злобы и высказал заветное предположение.

– Я не стал говорить в милиции, но боюсь, если что и было, то не обошлось без Таиски, ну тогда черт с ними с обеими, жалеть не стану, а если подтвердится… – бормотал Витя в исступлении.

– Ты связывался с ней? – убитым голосом прервала я бессвязную речь.

– Нет, и не буду, – заявил Виктор. – Мне ещё сына растить надо, я в эту грязь мешаться не намерен. Если желаешь, ищи свою подругу там сама. Вечером позвони, дам телефон.

На том и распрощались, весьма друг другом недовольные. Надо было знать, кто такая Таиска.

Если за двадцать лет общения с Верочкой у нас бывали разногласия, почти ссоры, то исключительно из-за этой дамы. В конце концов я предъявила ультиматум: Верочка как знает, а я с Таиской общаться не намерена и прошу Верочку позаботиться о том, чтобы даже случайная встреча с нею была исключена. Верочка была недовольна, что я демонстративно брезгую ее приятельницей, в глубине души обвиняла меня в ханжестве, однако примирилась и в дальнейшем держала нас с Таиской в разных карманах.

Суть ситуации состояла в том, что Верочкина бывшая однокашница Тая давно избрала карьеру платной жрицы любви. До самого последнего времени сие древнейшее поприще было у нас окутано покровом негласности, тем не менее процветало. Днем Таиска работала приемщицей в меховом ателье, а по вечерам навещала некие рестораны в поисках клиентуры.

Ни особым шиком, ни внешними данными Тая не блистала, но имела, по Верочкиным словам, солидный приработок, исключая, конечно, накладные расходы: швейцары, официанты, неожиданно пустой вечер и т. д.

Как я понимаю, Таиска была гетерой не самого высокого класса, не на экспорт, а исключительно для внутреннего потребления.

К несчастью, однажды довелось увидеть Таиску почти за работой, что сделало отношение к ней абсолютно непримиримым, в результате чего был объявлен тот самый ультиматум. Не буду вдаваться в подробности, но я сгорела со стыда за весь род человеческий и за свою принадлежность к его так называемой прекрасной половине.

Я взрослый человек, понимаю, что всякая проблема имеет много сторон, в теории могу рассуждать о многом, никого, собственно говоря, не осуждаю, однако в компании подобных девушек бывать решительно отказываюсь. Дело вкуса, в конце концов. А также, могу сознаться, опасение, что кто-то может подумать, что я там не случайно оказалась.

Тем не менее, у Верочки с Таиской были давние и сложные отношения. Во-первых, Таиска была на несколько лет старше, первая обзавелась мужем и ребенком, уже в студенческие годы была взросла и практична, поэтому Верочка к ней тянулась.

Одно дело Катя Малышева, задушевная подруга, но в юности немного не от мира сего, со своими сложными книжными взглядами, оригиналка, хотя и любимая. Таиска была другая, очень даже от мира сего, и все у неё складывалось так, как Верочка хотела бы для себя.

Но до поры до времени. Когда Таискиной девочке исполнилось два года, врачи выяснили окончательно, что она дефективна, и притом безнадежно, сказали, что скорее всего это результат пьяного зачатия. Дочку пришлось отдать в спецзаведение. Муж Таиски, до того употреблявший умеренно, запил и загулял, а потом ушел от нее совсем. Таиска считала, что он её предал.

Я понимаю, что такие причины вполне могут привести женщину куда угодно, хоть на панель, на себя она махнула рукой, и ей никого и ничего не жаль.

А Верочка Таиску жалела. У неё был здоровый умненький Сашенька, разногласия с мужем не выходили из обычных семейных рамок, Верочка чувствовала, что по сравнению с Таиской, ей немыслимо повезло. По-моему, жалея Таиску и общаясь с ней, Верочка бессознательно пыталась откупиться от судьбы.

Я мало знаю Таиску, но боюсь, что её отношение к Верочке было не столь безгрешным. Мне трудно обосновать подозрения, тем более по отношению к человеку, столь обиженному судьбой, но меня не покидала мысль, что у Таиски есть в отношении моей любимой подруги свои планы. Трудно выговорить, но мне всегда казалось, что Таиска готовит Верочку себе в компаньонки, в напарницы по делу, а эта балда ничего не понимает.

Особенно я выходила из себя, когда Верочка начинала объяснять, что не видит в Таискином приработке ничего позорного или из ряда вон выходящего, мол, каждый занимается, чем хочет. На этом месте дискуссии у нас не единожды происходили жаркие перепалки. Однако в результате каждая оставалась при своем.

И вот теперь Виктор намекнул на Таиску, он хорошо знал обстоятельства, с её мужем они в свое время были приятелями.

Да, в ужасе размышляла я, такая версия не исключена. Мало ли куда Таиска могла затащить Верочку, а та её жалела и по доброте (и глупости) могла согласиться на какие-нибудь увеселения в Таискиной компании. Верочка почему-то не понимала, что Таиска не всегда желает ей добра.

Значит, надо звонить Таиске, может быть, встречаться с ней. Остаток рабочего дня прошел крайне тускло, до собственно работы руки не дошли, хоть и было её навалом. В основном я пила с нашими милейшими девушками чай, болтала о каких-то никчемностях, курила с младшим редактором Вандой сигарету за сигаретой, обсуждала с коллегой Викешей его жилищно-семейные проблемы.

Викеша недавно женился на прелестной девушке, но жить им предстояло с чьими-нибудь родителями. Для покупки кооперативной квартиры существовало препятствие в виде излишков квадратных метров, а менять квартиры никто из предков не хотел.

Так, промаявшись в чужих разговорах и мыслях, я с облегчением закончила условный рабочий день и направилась домой, где кроме свидания с Сережей меня ждала телефонная беседа с Таиской, буде названная дама окажется на месте.

Конечно, я не успела управиться до Сережиного прихода и встретила его в черт знает в каком виде, вся расстроенная и зареванная. То-то он обрадовался.

Из беседы с Таиской я вынесла одни отрицательные эмоции. Таиска клялась и божилась, что Верочку не видела и не слышала уже месяц как, поскольку, занявши у нее сто рублей три месяца назад никак не могла их отдать. Печально, но от Верочки я слышала то же самое и даже злорадствовала: вот она твоя Таиска, чего от нее ждать. И эта версия, хоть и не из приятных, отпадала.

А если всё же Верочкино исчезновение как-то связано с Таиской, то дело совсем худо. Или Таиска не знает ничего, или очень много, так много, что вынуждена скрывать, а это – наихудшая из версий. Мне же, однако, не нужны ни истины, ни версии, мне нужна живая и по возможности здоровая Верочка. Сашеньке и тете Ане тоже. Возможно, что и Виктору.

Но с каждым днем надежда увидеть Верку живой и здоровой остановилась все призрачнее. Ситуация настаивалась как чай и начинала приобретать черты необратимости.

Сергей застал меня в тот вечер в слезах и соплях; я, вопреки сложившимся у нас традициям уткнулась ему в воображаемую жилетку и стала плакаться и просить совета. Все-таки, хоть ненадолго, а мужчина в доме, даже не совсем чужой.

Однако довольно скоро мой порыв увял, я поняла, что помощи или сострадания ждать не приходится. Сергей привык, что проблемы и его, и мои остаются за дверью квартиры, а мы встречаемся исключительно для взаимной радости.

(Мы встретились с Сережей в компании два года назад, сначала я общалась с Региной, его женой, приятной, дьявольски умной женщиной, частенько бывала у них дома, у нас завелись общие тряпичные интересы и источники, а дом у них был открытый. Через некоторое время, где-то спустя полгода, ненастным мартовским вечером Сергей великодушно вызвался отвезти гостью домой на личной тачке. Сказал, что у него есть еще дела в моих краях, предупредил жену, что, наверное, там задержится.

Однако, проводив меня до квартиры, Сережа заметил, что дела подождут и пригласился на чашку кофе. Бразильский кофе за 6 рэ. взбодрил Сергея настолько, что он признался мало того, что в обмане – никаких дел не существовало, но и в смелом намерении остаться у меня до утра. Другая бы стала скрывать, но одинокой холостой женщине сие не обязательно, поэтому я тоже признаюсь, что довольно быстро согласилась. Таким образом, роман наш тянется уже третий год, причем теплые отношения с Региной сохранились.

А насчет Сергея – я бы не хотела каждый день лицезреть в своем доме этого веселого мужественного сорокалетнего красавца. Сергей, как и Верочкин муж Виктор – явление чисто декоративное. И непригоден для тех минут, когда требуется плечо друга или жилетка, чтобы поплакаться. Мужество у них, боюсь, тоже декоративное, или исключительно для собственного употребления, в крайнем случае для внутрисемейного.