Kitobni o'qish: «Свадебное платье мисс Холмс»
© Миронина Н., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Пролог
Я сидела в первом ряду и пыталась вспомнить, сколько метров этот самый чертов «язык», этот узкий помост, по которому наматывают километры манекенщицы. Я пыталась вычислить, сколько раз прошли по нему наши модели, высокие худые девушки в этих своих клетчатых юбках и брюках, прежде чем попали сюда, в старинный парижский дворец. Я знала, что все равно собьюсь со счета, все равно не припомню, все равно это прошлое сольется у меня в один длинный промежуток времени, за который мы пережили столько хорошего и плохого. Я понимала, что эта неожиданная сиюминутная страсть к цифрам и точности просто способ отвлечься, не дать себе пустить слезу от умиления и восторга. Сентиментальность, совсем мне несвойственная, накрыла меня именно сейчас, когда сестра вышла в окружении моделей, чтобы принять свою часть успеха. Она ее заслужила, отработала, отжила. Я отлично понимала, что сестра сейчас не видит зал, не видит людей, вставших поприветствовать ее. Скорее всего она видит нас тех, давних, совсем еще юных, преодолевавших преграды и поставивших на карту все, что у нас было. Скорее всего она вспоминала то прошлое, которое воспитало нас, сделало сильными и привело к успеху.
Глава 1
Маленькое синее платье
Вообще-то ничего удивительного в нашем выборе не было. Недаром говорят, что жизнь сама продиктует все – только успевай записывать за ней. Лида в определенном смысле была невезучая – она была моей младшей сестрой и донашивала всю одежку, из которой я вырастала. Обновки покупать нам обеим семье было не по карману. Впрочем, нашей семье порой и молоко не по карману было купить. Фраза: «Девчонки, макароны разогреете, банку с огурцами откроете!» – звучала часто. Наш маленький городок, расположенный чуть в стороне от трассы Москва – Питер, был обречен на макароны с солеными огурцами. Производство химической добавки к моющим средствам было прекращено, заводик умер, население города разбежалось в прямом смысле слова. Остались малые, старые да пьяные. Наши родители относились к категории старых и пьяных. Их знал весь город – хмельные драки, беготня по улице друг за другом с угрозами, вечные долги – все это была семья Боярцевых. Но, вспоминая прошлое, я даже и помыслить не могла о претензиях к ним, нашим несчастным родителям. Они оказались слабыми, а жизнь в наших местах ужасала своей серостью, грязью и никчемностью. И это было еще более заметно, поскольку совсем рядом находились два города, достаточно богатых и с большими возможностями. Путешествуя на автомобиле из одного города в другой, путник брезгливо удивлялся не пустым или заколоченным магазинам, а грязным заборам, облупившимся фасадам и раздолбанным дорогам. Впрочем, этому удивлялись и мы, жители этих городов, но привести все это в порядок было выше наших сил. Казалось, жизнь уже здесь никогда не восстановится, а потому и нечего время терять. Гораздо выгоднее сбежать. Одна я уехать не могла. Сестра Лида была моим ребенком, поскольку у родителей, считай, нас уже не было. Они существовали в своем мире, который был населен либо прекраснодушными людьми, либо исчадиями ада и врагами. Все зависело от того, сколько родители выпили за день.
– А как мы будем жить? Там, в Москве? – Сестра волновалась и бесконечно перешивала старые тряпки. Ходить было не в чем в буквальном смысле слова.
– Главное – уехать! Все остальное – приложится. Будем вместе. Ты поступишь в училище. Научишься профессионально шить. Я пойду работать.
– А учиться?
– Некогда. Учиться будешь ты.
– Но чтобы устроиться на работу, надо что-то уметь. Что ты умеешь?
– Многое. Мыть посуду, убирать, готовить, сажать капусту, солить огурцы, читать с выражением…
Я пыталась шутить, но сестра была права. Получать хоть какие-нибудь приличные деньги можно было за квалифицированный труд. Я же действительно ничего особенного делать не умела. И к тому же в отличие от моей сестры мое хобби никак не могло принести мне доход. Я любила читать и читала абсолютно все, что попадалось под руку. Книги – единственное, что осталось у нас в доме с благополучных времен. И как ни странно, мать с отцом не пытались их продавать. Иногда, впрочем, я замечала прорехи на полках, но догадывалась, что это не родители взяли книги, а кто-то из их знакомых. Естественно, книги тащили, чтобы продать, а не для того, чтобы читать.
– И куда ты с таким умением – просто читать? И с одиннадцатью классами? – не отставала Лида от меня. И в этих вопросах я слышала беспокойство не только за меня, но и за наше общее будущее.
– Куда угодно. – Я прекращала разговор, но ночью мучилась от вопросов. Заколдованный круг бедности и отсутствие возможностей доводили меня до исступления. Надо было хотя бы выучить сестру. Я отвечала за нее. Обеим нам учиться было невозможно. И нужны были деньги – а их без нормальной работы не получишь. На отъезд в Москву тоже нужны были деньги, как и на то, чтобы снять там квартиру. А скопить их почти не получалось. Повторяя классическую фразу: «В Москву, в Москву!», я засыпала лишь под утро, стараясь не прислушиваться к шуму на кухне, где обычно выпивали родители.
Вспоминая сейчас те дни, я удивляюсь лишь тому, что перемены меня пугали гораздо меньше, чем их отсутствие. А еще я почему-то была уверена в себе, в своих силах, несмотря на то, что не имела каких-то серьезных навыков или талантов. Одним словом, мне казалось, что Москва обязательно полюбит несчастных сестер – почти сирот.
Уехали мы гораздо раньше, чем планировали. Это был июнь, канун выпускного вечера у Лиды в школе. Школа была маленькая, всего один класс, но вечер устраивали пышный – с большим ужином, танцами, поздравлениями.
– Представляю, в чем все придут! – Лида о своем выпускном платье начала волноваться за три месяца.
– В чем?
– Ну, узкая юбка, декольте, ажурные колготки. Бордель, одним словом.
– А ты в чем пойдешь?
– Я в платье. В красивом и строгом. Но дорогом.
Я тогда промолчала, подумав, что хоть мать и пообещала Лиде помочь с деньгами перед выпускным, но сестра была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что верить родительскому слову нельзя, и прилив материнских чувств мог означать только одно – изрядное количество выпитой водки.
– Ты не поняла, – Лида заметила сомнение на моем лице, – я сошью себе платье. Такое, какого ни у кого здесь нет и не будет.
– Из чего шить будешь? Надо съездить ткань купить.
– Нет, я переделаю школьный сарафан. Там тонкая хорошая шерсть. Носила я аккуратно…
– Но это же будет заметно.
– Нет, не будет, вот увидишь. – Сестра уже что-то рисовала на бумаге.
Я всегда завидовала тем, кто из лоскутов и клубков ниток умеет сделать одежду. Кажется, что все эти линии, точки, пересечения, углы и окружности никогда не будут иметь никакого отношения к твоей фигуре. Ан, нет! Ножницы, мелок, прохладный портняжный метр, стук машинки – и вот уже Лида колдовала самозабвенно, она не видела ничего, и эта погруженность, эта увлеченность меня радовала – сестра убегала от нашей запущенной жизни, она сама себе придумывала и творила красоту.
Каждый вечер мы закрывались в своей комнате. Я устраивалась с книгой, Лида за швейной машинкой, и так, перебрасываясь изредка словами, мы готовились к выпускному и… к отъезду. В эти вечера мы не боялись мечтать и фантазировать. Я доставала карту Москвы и, водя пальцем по линиям улиц, говорила Лиде:
– В центре снять квартиру дорого. Я узнавала. Мне, конечно, здесь нравится, – я указывала на какой-нибудь район, – но, далековато. Все равно, придется жить на окраине. Но зато воздух, зелень. Надо только выбрать нужную станцию метро – чтобы тебе удобно было ездить в училище.
– Ты, Настя, странная! – Сестра делала наметку маленькими стежками. – Ты думаешь, так легко поступить?!
– Ты поступишь. Ты не имеешь права не поступить. И тебя не имеют права не принять. У тебя почти отличный аттестат. Ты прекрасно шьешь.
Так проходили дни. И вот наконец наступил канун выпускного вечера. Лида действительно сшила чудо. В этом классическом, почти строгом, недлинном и узком темно-синем платье с отделкой из синего гипюра она смотрелась и нарядно, и элегантно. И не было ничего пошлого, не было вычурного, не было ничего, что бы делало ее старше. Это синее платье, как нельзя лучше подходило к ее синим глазам, светлым волосам и бледной коже. В нем Лида выглядела утонченной и изящной.
– Здорово, Лидка! Ты точно поступишь, даже не сомневайся!
– Поступлю и буду подрабатывать. Я ведь могу дома одежду ремонтировать. На подъезде повесим объявление. Как ты думаешь?
Я ничего не думала. Я чувствовала, что надо как можно быстрее уезжать.
«Выпускной, потом надо будет съездить на экзамены вступительные, потом я «закрою» на зиму ягод и овощей, с собой в Москву возьмем, все легче будет, а потом, осенью, как раз к началу учебного года, – уедем. Навсегда!» – думала я, прекрасно понимая, что это «навсегда» не настоящее. Здесь оставались родители, жизнь которых сосредоточилась на грязной кухне среди бутылок и банок с самогоном. Я понимала, что забыть город, где выросли, дом, родителей мы не сможем, не имеем права. Хотя, глядя на худую бледную сестру, иногда сомневалась в правомерности этого чувства ответственности. Мы не могли их бросить, не могли оставить без помощи. Впрочем, думаю, наш отъезд они бы и не заметили или восприняли бы с облегчением.
И вот наступил долгожданный день. Платье, наглаженное, манящее своим темным кружевом, торжественно было повешено на дверцу гардероба. Лида отправилась к подруге делать прическу. К пяти часам она должна была быть дома, переодеться, чтобы к шести быть в школе. Пока Лида прихорашивалась, я пошла в магазин – мне хотелось вечером накрыть красиво стол, чтобы и дома хоть как-то отметить это событие.
– Дочка, ты купи что-нибудь такого, праздничного. Все-таки Лидка взрослой стала. – Отец курил на кухне. Небритый, одетый в старые спортивные брюки и несвежую майку, он выглядел как старик. Возраст добавляла худоба – я давно заметила, что у нас здесь, в городке, все пьющие были страшно худыми.
– Пап, переоденься и причешись, побрейся. Вечером будем ужинать. Надо Лиду поздравить.
– Ты не учи меня, сам знаю. Лучше матери скажи, чтобы вставала…
– Сам скажи, я в магазин.
– Так ты купишь?
Я остановилась:
– То, что ты просишь, покупать не буду. Хотя бы сегодня обойдитесь без водки. Я куплю торт, черешню и конфеты.
Отец уже меня не слушал, он встал, подошел к окну, высматривая соседей-алкоголиков. Мама по-прежнему спала, хотя на часах было уже почти три часа дня.
Магазины в нашем городишке были несуразные – темные, набитые всякой всячиной. И даже если эта «всячина» была качественной, внешний вид прилавков заставлял усомниться в этом. А еще в наших магазинах был запах – запах лежалых товаров. Старого хлеба, сыра, творога. Впрочем, был один большой магазин, супермаркет, куда мы ходили в самых торжественных случаях и куда после школы я устроилась кассиром. Там было светло и чисто, пахло свежим хлебом. Продукты там стоили дороже, чем в других местах, а в долг не давали. Там у кассирш не было заветной тетрадочки, в которую иногда записывали копеечные покупки – хлеб, молоко, картошка. В маленьких же магазинах не давали в долг только сигареты – не заплатить за «курево» считалось неприличным.
– Ты куда собралась? – За недолгую дорогу меня остановило человек пять. Все прекрасно знали, что по улице Коммунаров можно попасть только в супермаркет, но любопытство и почти родственная соседская бесцеремонность заставляла их вступить в беседу и задавать дурацкий вопрос. Я отвечала терпеливо, хотя меня и раздражали эти вопросы – с соседями нужно было дружить, их не следовало обижать, ведь их любопытство понятно – их жизнь очень бедна. Во всех смыслах.
– Торт иду покупать, у Лиды выпускной, – отвечала я.
И каждый, кто слышал мой ответ, тут же начинал вспоминать то время, когда мы с сестрой были маленькими, когда отец работал на заводе, когда мать шила нам платья. И все как один обязательно говорили:
– Как быстро время бежит! – И в этом слышалось: «Что время сделало с людьми!» В этих словах был намек на наших родителей.
Соседи вздыхали и заканчивали беседу:
– Ну, храни вас Господь!
И это в общем-то привычное деревенское пожелание меня почему-то очень успокаивало. Этих людей я знала давно, и мою семью они помнили совсем другой, и выросли мы на их глазах, а потому к этому пожеланию удачи я относилась серьезно.
В магазине меня встретили радостно:
– Ты чего пришла, ты же выходная?!
– За тортом пришла. Ну, и конфет, фруктов. У Лиды выпускной.
– Слушай, тебе торт когда нужен? – тихо спросила меня администратор.
– Сегодня, вечером.
– Тогда бери вот этот. И денег не надо. Завтра списание будет. И срок годности истекает через два дня.
Я замялась. Было в этом что-то некрасивое – по такому случаю экономить и брать торт, который завтра выбросят на помойку. Видимо, администратор заметила сомнение на моем лице, вздохнув, она спросила:
– Ну вот что придумываешь?! А если бы он на прилавке стоял, в кассе ты бы его пробила, а срок годности все равно бы истекал? Это что-то бы меняло?
– Не знаю, но как-то…
– Никак. Торт отличный. Бери и перестань выпендриваться. Это – жизнь! И в ней надо уметь выкручиваться. Кстати, а вот черешню брать вообще нельзя – она червивая, завтра поставщику отошлю. Возьми бананы.
– Спасибо, я так и сделаю…
– Если хочешь, завтра не выходи, побудь дома, я найду замену. – Администратор уже бежала к служебному входу встречать машину с товаром.
Торт был огромный. Если бы я его покупала, то уже ничего другого купить не смогла бы – мы жили в жесточайшем режиме экономии, все деньги откладывались «на Москву».
Встретились мы по дороге домой. Моя сестра шла словно несла на голове кувшин с водой. Ее длинные волосы были зачесаны наверх в красивой прическе и закреплены на макушке. И сразу стала очевидной миловидность лица, нежность кожи и яркость румянца. «Она такая красивая у нас!» – подумала я.
– Ну как? – Лида гордо кивнула головой-башней.
– Великолепно. К твоему почти строгому платью очень пойдет.
– Так было задумано! – Лида гордо улыбнулась, и мы вошли в подъезд.
– А, вот и дочки! – зашумел отец, выходя нам навстречу. – Ну что, в магазин сходила?
– Сходила, сходила. – Я аккуратно поставила огромную коробку с тортом на стол. – Вы на кухне разберите.
– Погоди, успеешь… – отец опять скрылся.
Я заглянула в кухню – оказывается, они уже пили. И мать, и отец на столе, на клеенке разложили какую-то нарезку и наливали что-то из большой нарядной бутылки.
– Ну, что вы за люди! Неужели не могли подождать? – Я постаралась говорить тихо, чтобы не слышала Лида. Но отец уже изрядно выпил, а потому прокричал:
– За тебя дочка, за тебя, Лидочка! Большая стала, совсем большая! Ты не забудь нас с матерью, не забудь. Старшая-то наша – ведьмой выросла, ведьмой, что от нее ждать?
Он покосился в мою сторону, а я даже не стала его слушать. Да, я была груба и порой жестока с родителями, но у меня не было выхода. Все эти годы я боролась за сестру.
– Хорошо, отец, хорошо. – Лида говорила спокойным тоном, и я чувствовала в этом тоне примирение хотя бы на сегодняшний день, когда она была такая красивая, и такая взрослая, и такая успешная – в аттестате были одни пятерки. Она не хотела уходить из дома с привычной тяжестью, со ставшим обыденным страхом и чувством разбитости. С теми чувствами, которые возникали от невозможности что-то изменить.
– Лида, опоздаешь, давай, одевайся, я тебе помогу застегнуть платье. – Я позвала сестру.
Я подошла к шкафу и увидела, что платья нет. Его не было там, где мы оставили его наглаженным этим утром.
– Лида, ты куда дела платье? – громко спросила я и тут же пожалела об этом. Я пожалела о собственной глупости и неразумности, о своей недопустимой наивности. Я ведь сразу поняла, куда оно делось, это красивое платье, сшитое сестрой на выпускной вечер. Лида вбежала в комнату, посмотрела на меня, потом на дверцу шкафа, потом схватила со стула какую-то тряпку и кинулась на кухню.
– Ты – сволочь! Ты не отец! Ты сволочь! И ты тоже, вот вам, вот! – Из кухни понеслись крики, раздался звон разбитого стекла, стук падающих табуреток.
Послышались возня, крики и громкие восклицания Лиды. Я бросилась на кухню – сестра колотила пьяных родителей всем, что попадалось ей под руку. Ее прическа растрепалась, длинные волосы упали на лицо и сделали ее похожей на ведьму.
– Лида, успокойся, успокойся! – Я попыталась схватить ее за руку. Но она вырвалась и кинулась открывать ящик, где лежали ножи и вилки.
– Стой! Нет! Это всего лишь платье! Лида! – Я закричала так, что меня должны были слышать на другом конце этого проклятого города.
При этих словах Лида вдруг остановилась, выпустила из рук то, что в запале выхватила из ящика. Она уткнулась лбом в грязную замасленную кухонную стену и запричитала. Я не могла разобрать ни слова, только слышался ее голос, очень жалкий. В кухне стало тихо, только причитала Лида, и из окна доносились чьи-то окрики. И в этот момент я почувствовала тошноту. Самый настоящий рвотный спазм. Я почему-то так испугалась, что невольно вскрикнула:
– Лида, мне что-то не по себе.
И сестра, забыв о своем отчаянии, кинулась мне на помощь:
– Воды, выпей воды! Может, лекарство?..
Мы уехали этой же ночью. Лида не пошла на выпускной – она умылась, причесалась и сходила в школу за аттестатом. Я представляла, чего это ей стоило – оказаться среди нарядных одноклассниц, которые наверняка засыпали ее вопросами и ехидно улыбались. Но, похоже, это уже была другая Лида. Совсем не та, которая жалела мать с отцом, выгораживала их передо мной и соседями, которая все надеялась на то, что жизнь в доме будет когда-нибудь другой.
Пока сестра была в школе, я быстро собрала нашу одежду, взяла все деньги, которые были, и, позвонив на работу, предупредила, что беру отпуск за свой счет.
– Надо заявление написать, – сказала растерянно заведующая.
– Сейчас приду. – Я бегом пустилась в магазин.
На работе ко мне относились хорошо, а потому я вдруг почувствовала, что мои губы сложились сами собой в уродливую гримасу, а из глаз потекли слезы.
– Что с тобой?! Да, говори! Слышишь! Не молчи, говори, легче станет. – Заведующая увела меня в свой кабинет. Там она вытянула из меня всю историю. Я говорила почти безостановочно, я плакала и опять начинала говорить. Она слушала меня, подливала воды в мой стакан и ни разу не перебила. Ни разу не произнесла: «Успокойся!» Она давала мне выплакаться и выговориться.
– Уезжайте. Уезжайте отсюда. Нечего вам обеим здесь делать. Посиди здесь, – сказала заведующая и вышла из кабинета.
Вернулась она минут через двадцать, когда я уже вытерла слезы и отдышалась.
– Вот, это вам в дорогу. Немного колбаски, сыр, копченое мясо. Вы ведь, наверное, так и не отметили Лидин выпускной?
Я замотала головой и, вспомнив, как упал на пол большой кремовый торт, опять заплакала.
– Перестань. Вот здесь конфеты и пирожные. Только сегодня привезли. Еще я положила две банки тушенки и балык. Это в Москве пригодится. Хоть утром позавтракаете, когда приедете. Перестань реветь. Я тебе даже завидую. – Заведующая закурила сигарету. – Ты сейчас сядешь в поезд, возьмешь постель, и ничего тебя уже не удержит. Мне бы твои годы, я бы и минуты не думала!
– Спасибо, но здесь так всего много.
– Не выдумывай. Бери и даже ничего мне не говори. – Заведующая подала мне два огромных пакета. – Считай, что я это дочь в дорогу собираю.
Нам достались билеты в плацкартный вагон на самый долгоидущий поезд. Впрочем, это ни меня, ни сестру не волновало. Лида была такой уставшей и такой измученной, что заснула почти сразу, как мы сели в поезд. За все время она ни словом не обмолвилась о произошедшем и только утром, когда показались московские пригороды, произнесла:
– Настя, неудивительно, что отец продал платье. Он алкоголик. И этим все сказано. Но как могли его купить?! Ведь весь городишко знает наших родителей? И купил кто-то из наших, местных. И что? Тот, кто купил, не догадывался, что этого делать нельзя? Настя, как можно было его купить?
У меня не было ответа на этот вопрос, очень сложный и очень простой одновременно. Зато я совершенно точно знала, что, уехав, мы поступили совершенно правильно.
Глава 2
Московские аппетиты
Москва все время ест. Долгое время это первое впечатление было единственным и самым сильным. Мы вышли на Ленинградском вокзале и ощутили дурманящий запах всего на свете – пахло шашлыком, горячими лепешками, пиццерией, вывеска которой била в глаза своим ярким светом. От автоматов пахло кофе и шоколадом. Нам попадались люди с шаурмой, пончиками, с упаковкой чипсов и просто с плюшками. На площади – вереница такси, а рядом с машинами – водители, которые тоже ели. Если не ели, то грызли семечки.
– Слушай, а куда мы теперь? У нас же здесь никого нет. И есть хочется. Зря мы не позавтракали в поезде. В пакете столько всего вкусного.
Сестра огляделась вокруг. Она вдруг осознала, что теперь вместо маленького, паршивого, но родного города вокруг нее большой, яркий, шумный, совершенно чужой мегаполис. И в нем надо как-то устроиться, не имея никаких связей. Я посмотрела на сестру и, надо сказать, совершенно не запаниковала – все самое плохое у нас уже было. Было пьянство, драки, поножовщина, исчезла куда-то семья, тепло, поддержка. Мы поступили правильно, и у нас все получится.
– Мы сейчас поедим немного, и я соображу, куда надо ехать.
В той самой привокзальной пиццерии было чисто и, к удивлению, немноголюдно. Я не знаю, из чего делают ту пиццу, но в сочетании с горячим сладким кофе это было очень вкусно. Еще я тайком, чтобы никто не видел, достала из пакета нарезку копченой колбасы и сделала Лиде бутерброды. Сестра завтракала, а я вынула из сумки карту Москвы, ту самую, которую мусолила вечерами, мечтая о другой жизни. И я недаром долгими вечерами пялилась на эти все переулки и проспекты, улицы и бульвары. Недаром я на работе в свободное время переписывала из Интернета телефоны гостиниц, хостелов и риелторов, которые занимались арендой. Неспроста я изучала цены на огромном, поражающем воображение сайте недвижимости. Мне тогда казалось, что вся Москва сдается в аренду, только по разной цене. И совершенно не зря я приставала с расспросами к тем, кто уехал из нашего городка и возвращался уже теперь только погостить. Сидя в этой привокзальной кафешке, я поздравила себя с тем, что самостоятельно вывела самый главный закон путешественника: к любому приключению надо готовиться, ибо не знаешь, когда это приключение случится.
– Значит, так. – Я достала свои записи. – Во-первых, не волнуйся, переночевать мы сможем в хостеле, который тут рядом. Не знаю, как там условия, но ночлег будет и душ будет. А это главное. Денег у нас достаточно.
Что касалось денег, то наших сбережений хватило бы на несколько месяцев очень скромной жизни – мы их собирали несколько лет. Я умудрилась откладывать часть зарплаты, а Лида иногда ремонтировала одежду соседям и знакомым. Эти деньги тоже шли в нашу копилку. Еще я иногда продавала собственную квашеную капусту – она у меня получалась отлично и имела свою особенность – я всегда в нее добавляла пару ложек аджарской аджики. Капусту брали нарасхват, и это при том, что в нашем городе каждая семья на зиму обязательно готовила пару ведер этой закуски. Свой рецепт я предусмотрительно хранила в тайне, и это приносило небольшие деньги. Сейчас можно было только порадоваться нашей выдержке и стойкости – соблазнов потратить эти деньги было много даже в нашем, небогатом на развлечения городе.
– Как скажешь, так и сделаем. – Лида после завтрака приободрилась. – Ты не думай, я не буду ныть. Я все понимаю – все равно надо было бы уезжать, так лучше раньше.
– Это правильно, – кивнула я, хотя проблема с жильем была сложной. Нужен был телефон, Интернет, нужно было время и… деньги.
– А вещи куда? – Лида кивнула на наши огромные, тяжелые сумки. Уезжали мы летом, но страх, что отец с матерью пропьют наши зимние куртки, был велик. А еще мы везли маленькую швейную машинку. «Мы не можем ее оставить здесь. Это – гарантированный кусок хлеба!» – решительно сказала я, и Лида со мной согласилась.
– Все пока будет в гостинице, она здесь рядом. Вставай, чем раньше мы примемся за дело, тем быстрее решим все наши проблемы. – Я бодро поднялась.
– А ты знаешь, куда идти?
– Конечно! – В моем голосе прозвучала гордость. Я этот путь к гостинице изучила наизусть, я его проходила пальцем по карте каждый вечер, когда за стеной бушевали родители, когда слышались их мат, вопли, когда мы сидели в комнате, а к двери был придвинут платяной шкаф, чтобы спьяну кто-нибудь из родительских гостей не забрел к нам.
«Главное, чтобы она существовала, эта гостиница, этот хостел, как они именовали себя в Интернете», – твердила я про себя, пока мы тащились по длинному подземному переходу.
Гостиница была на месте. Она занимала два этажа отремонтированного старого здания, была аккуратной, а цены за сутки были не такие уж высокие.
– Здесь неплохо. – Лида обвела взглядом маленькую комнату с двумя кроватями, телевизором и небольшим шкафом. Рядом тут же был малюсенький санузел с душевой кабиной.
– Так, приводи себя в порядок, из сумок доставай все самое необходимое, а я сейчас.
Я закрыла за собой дверь и спустилась к портье, приветливой молодой женщине.
– Мне нужна ваша помощь, – обратилась я без колебаний. – Мы только приехали, нам надо найти постоянное жилье. Но у меня нет sim-карты и нет Интернета. Помогите, пожалуйста.
Женщина немного помедлила:
– Вы издалека?
– Да. Вот сестра поступать приехала, надо ей жилье недорогое подыскать на время учебы. – Остальные подробности я решила опустить.
– Даже не знаю, у нас тут строго…
– Я вас очень прошу, вы же понимаете – молодая девушка, будет жить одна…
– Хорошо, спуститесь ко мне вечером, поищем в Интернете что-нибудь.
– Огромное вам спасибо, с нас конфеты!
– И не выдумывайте, никаких конфет. Все из нас когда-нибудь да приехали сюда. Приходите, начальство после семи уезжает, и мы с вами и посмотреть варианты сможем, и позвонить. Риелторы допоздна работают.
Забегая вперед скажу, что именно эта молодая женщина по имени Гуля сделала все, чтобы наши первые дни в Москве были сносными. Она уже на следующий день организовала нам просмотр двух квартир, и одну из них мы выбрали.
– Девочки, мне некогда. Поезжайте сами, смотрите, хозяйку я знаю. Потом мне отзвонитесь. – Риелтор была несколько высокомерной.
– Что вы хотите? Они с таких сделок по аренде копейки имеют. Они заинтересованы в продажах. – Гуля пояснила нам ситуацию. – А вы поезжайте сразу, вдруг повезет.
Нам повезло: из двух квартир – в Кузьминках и на Полежаевской, в районе Силикатных улиц, – мы выбрали вторую. Она была странная, из маленькой угловой однушки, сделали двушку. Повернуться было негде, но зато были две отдельные комнаты.
– Сколько? – спросила я хозяйку, которая приехала нам ее показать. Хозяйка назвала сумму, которая мне показалась смехотворной – из того же Интернета я знала московские арендные аппетиты.
– Мы согласны, – выпалила я, даже не спросив что-либо еще.
– Вот и отлично. Договор у меня, давайте подпишем.
Мы обменялись документами, телефонами, заверили другу друга в благонадежности и распрощались.
– Я рада, что у меня будут жить девушки. А то впустишь пару – дети пойдут, обои изрисуют. Впустишь мужиков, баб водить будут. А девушки…
– Мужчин будут водить… – осмелилась пошутить я.
– Да нет, – усмехнулась хозяйка. – Я квартиру сдаю последние десять лет. Я в людях лучше любого психолога разбираюсь. Мужчины у вас будут, но водить вы их не будете. Вам сейчас не до этого.
Я удивилась такой проницательности – это правда, нам было не до мужчин. Нам нужно было встать на ноги.
Весь день мы разбирали вещи и мыли новое жилище. Оно было и так чистое, недавно отремонтированное, но нам хотелось вдохнуть свою душу, сделать это место родным.
– Как ты думаешь, почему так недорого она берет? – Лида вытаскивала из сумки свои швейные принадлежности – любимые ножницы, шкатулку с нитками и иголками. – Куда машинку поставить? Стол тут всего один.
– Тебе на какой вопрос ответить? – рассмеялась я. – Или разом на все?
– Про деньги.
– Не знаю. Поживем – увидим.
И мы увидели. И услышали. Только вечером, почти ночью, когда приготовились лечь спать. С наступлением темноты городской шум стих, и на фоне этого покоя особенно отчетливо стало слышно то, что заглушалось дневными звуками. Стала слышна стройка. Или сразу несколько, я пока понять не могла. Только из нашего окна были видны высоченные леса, огни прожекторов, доносились возгласы рабочих. Несмотря на поздний час, на стройке все равно что-то происходило. К довершению всего неподалеку прокладывали автомобильную эстакаду и через дорогу от дома стоял большой мукомольный завод – к нему машины подъезжали каждый час. Объяснение такой низкой цены, при том что квартира была вполне в приличном состоянии, нашлось именно в первую ночь.
– Вопросы есть? – спросила я сестру из своей «комнаты».
– Вопросов нет. Надо беруши в аптеке купить, – ответила Лида и добавила: – Но мы отсюда не уедем. Я уже никуда не хочу. Привыкнем, обживемся. И потом, мы уже повесили наши занавески.
Это была правда – уезжая, кроме одежды и учебников, мы взяли еще швейную машину, которая была очень компактной, но весила черт знает сколько, и занавески, которые Лида сшила когда-то давно от скуки. Веселые, с оборкой в клеточку, они висели на нашей новой кухне и таким образом наглядно демонстрировали теперь наше право на это жилье.
– Не уедем. Спи. Завтра рано в училище.
Я понимала, что к этому месту надо привыкнуть – вокруг нашего дома были одни стройки, какие-то заводы и заводики, но, сверяясь со своей картой, я поняла, что мы живем почти рядом с центром – станция метро «Полежаевская» была в пяти минутах ходьбы.
Старшей сестрой иногда быть очень интересно. Я с любопытством наблюдала за Лидой. Мне бросалась в глаза ее застенчивость, робость, я видела ее любопытство, с которым она оглядывала девушек на улице. Глядя на нее, я понимала, что провинциальные девочки, даже несмотря на все современные достижения, все равно будут искать тот таинственный код, овладев которым они по праву займут место в столице.
– Ты отлично выглядишь, – подбодрила я Лиду, когда мы подошли к училищу.
Сестра только закатила глаза.
Дальнейшие события носили характер тревожный, но удача нам все же сопутствовала. У Лиды не хватило каких-то бумаг, и мне пришлось срочно звонить домой, чтобы их передали с проводником. Затем оказалось, что факультета, о котором так мечтала Лида, теперь в училище не было. Пришлось быстро переориентироваться и поступать на другой, все равно он был смежным и для дальнейших планов тоже очень годился. Когда мы наконец собрали все документы, когда их приняли в приемной комиссии, оказалось, что добавлен новый экзамен.
