Дороги и судьбы

Книга эта мне попалась случайно почти тридцать лет назад, я тогда - на излете эпохи книжного дефицита - постоянно жил в состоянии читательского голода, потому как все достойное, что было под рукой, перечитал.

Книгу, вот это самое издание, что светится в левом верхнем углу странички, увидел у знакомых. Спросил их мнение, ответили: ерунда какая-то. Но эти знакомые, несмотря на лингвистическое педагогическое образование, частенько не совпадали со мной в оценках прочитанного, поэтому взял томик в руки, пролистал, пробежался по строчкам, и сразу понял, насколько хозяева книги ошибаются по её поводу. Книгу я забрал и за выходные проглотил не заметив, а там, как-никак, около 800 страниц.

Скажу сразу - легкий. и в то же время насыщенный и очень грамотный язык, что далеко не всегда встречается у мемуаристов, даже имеющих непосредственное отношение к литературной деятельности.

Меня книга подкупила подробным описанием такого феноменального явления довоенной эпохи, как "Русский Китай". После Октябрьской революции и Гражданской войны дворяне, офицеры, белогвардейцы бежали не только в Европу и Турцию, огромное количество бывших подданных Российской империи оказалось в Китае. А именно - в городе Харбине, бывшей столице российской администрации КВЖД.

Это был особый город, пусть с восточным антуражем, но по сути своей он был русским, к середине 20-х годов здесь собралось более 100 тысяч русских эмигрантов, которые составляли более половины населения города. Это же целая вселенная, о которой у нас - тогда еще в СССР - до книги Ильиной ничего не издавалось.

Детство, юность и молодость Натальи Ильиной прошли в этом ковчеге особой русской жизни, ей было 6 лет, когда родители привезли её в Харбин, здесь она окончила гимназию, почувствовала тягу к журналистике. Вся её жизнь проходила в довольно тесном эмигрантском кругу, который она честно описывает - детали быта, смена политических настроений, щемящая ностальгия.

С 1936 года Наталья перебирается в Шанхай, где тоже была довольно крупная русская диаспора, здесь она работает в эмигрантской газете "Шанхайская заря", печатается под псевдонимом Мисс Пэн. Быстро набравшись профессионального опыта, Ильина с товарищами затевает свой еженедельник "Шанхайский базар". В это время она знакомится и много общается с человеком, который впоследствии превратится в легенду, с Александром Вертинским.

После начала Второй мировой общие настроения "китайских" русских становятся всё более патриотическими, появляется вера в Советский Союз и желание вернуться на Родину. А по окончанию войны очень многие русские "шанхайцы" и "харбинцы" обращаются к советскому правительству с просьбой о репатриации. Среди них оказался и Вертинский, и Ильина. Жизни после возвращения в СССР посвящена вторая часть книги, она не менее увлекательна, чем первая. Рассказы о работе в редакциях таких советских изданий как "Юность", "Крокодил" и "Новый мир", о встречах с выдающимися советскими писателями, о дружбе с некоторыми из них, читаются на одном дыхании. Много страниц книги посвящены Корнею Чуковскому и Анне Ахматовой, с которой Ильина была дружна. И все это рассказывается легко, непринужденно с массой психологических и бытовых подробностей.

Большое место в книге отведено и фигуре второго супруга писательницы - выдающегося советского лингвиста Александра Александровича Реформатского, чувствуется какую важную роль играл он в жизни Натальи Иосифоны. А вот о первом своем муже, еще "шанхайском", - поэте Льве Гроссе - она говорить отказывается, что ж, видимо, на то у неё были причины.

В заголовке использованы строки русского поэта-эмигранта, жившего в Харбине в одни годы с Ильиной, Александра Ачаира. Он тоже вернется на Родину, правда, повезет ему меньше, чем Ильиной и Вертинскому, он отсидит 10 лет в Воркуте, но не озлобится и найдет своё призвание в качестве учителя новосибирской музыкальной школы.

Когда читаешь Ильину, в голове постоянно крутятся словосочетания, которые в обычной жизни употребляешь редко, практически никогда. Например, «семейный клан». Я помню, как несколько лет назад многие кинулись составлять родословные, выяснять имена предков и дальних родственников. Но энтузиазм быстро заглох, а ведь семейный клан – тема интереснейшая. Вот двоюродный дедушка Ильиной – тот самый Воейков, в честь которого названо местечко под Питером (я каждый раз думала, что за слово такое странное - Воейково), пролив и Главная геофизическая обсерватория. Основатель климатологии, настоящий русский учёный, взявший на себя заботу о семье умершего брата и поднявший на ноги шесть детей – все получили хорошее образование, ездили за границу, так или иначе состоялись в жизни. Вот маменька, прожившая жизнь нелёгкую и не самую счастливую, и казалось бы сугубо частную. Ан нет. Берёшь недавно переизданную книгу Поля Берна «Лошадь без головы», а там перевод Екатерины Воейковой. Вот муж – известнейший лингвист Александр Александрович Реформатский, автор основополагающего труда «Введение в языкознание», глыба, человечище, филологи меня поймут. У каждого своя интереснейшая жизнь, но когда видишь эти родственные связи, эти пересечения, рождается совсем другой объём, совсем иная картинка. Ещё одно словосочетание – «белые пятна». Молодость Ильиной прошла в Харбине, месте, которое меня всегда интересовало и о котором я знаю мучительно мало. А тут белое пятно прямо на глазах закрашивается в разные цвета: понимаешь, откуда в Харбине взялись русские, и как жили, и как возвращались на родину. И ещё одно – «величие духа». Это про Ахматову. Не только про неё, но про неё в первую очередь. Хотя записки Ильиной бытовые, со множеством смешных и милых подробностей, образ Ахматовой получается вполне себе монументальным. Хотя и тёплым, человеческим, со своими страхами и слабостями. А что же сама Ильина? Не теряется ли сама на фоне своих героев? Отчасти. Но образ рассказчика легко восстановить, когда рассказ ярок, увлекателен и глубок.

Эта книга весьма категорична в своей избирательной требовательности к тому, кто берёт её в руки с намерением прочитать. Она не оставляет никаких шансов читателю, не любящему мемуарную и автобиографическую литературу. И, наоборот, с охотой и приязнью доверится любителям таковой.

Книга разделена на 12 глав, в каждой из которых совершенно отчётливо выделена генеральная тема. В принципе повествование выстроено линейно хронологически, т.е. в первых главах мы читаем очерк о пращурах семьи, рода Воейковых с плавным переходом на тех, кого она помнит своим умом и своей памятью. А затем идёт неспешный рассказ-размышления о своих родителях и о других родственниках, и о периоде жизни в Харбине, где жила семья после эмиграции из России. В отдельные главы этого периода выделены рассказы о русской актрисе Корнаковой-Бринер (которую так высоко ценили основоположники современного русского театрального искусства и у которой будущая писательница училась театральному мастерству; постепенно это общение превратилось практически в дружеское) и о Вертинском, который жил в Шанхае в эти годы и с которым потом судьба свела автора и героиню книги Наталию Ильину уже в Советской России после репатриации в 1947 году. Учёба в Лит. Институте; встреча-дружба с Ахматовой; дружба с Корнеем Чуковским; поездки-путешествия по Италии и гостевание у сестры и племянницы во Франции; рассказ о своём учителе и муже Реформатском — перед читателем постепенно проходит вся жизнь писательницы...

Но главная ценность и основной интерес книги всё-таки не только в откровенном и искреннем рассказе о своих встречах с Ахматовой и Чуковским, с Вертинским и Корнаковой-Бринер, о жизни с Реформатским и о других известных знаменитых людях с громкими фамилиями и именами. Эта ценность ещё и в том, что этот исключительно авторский и сугубо субъективный рассказ с многочисленными деталями и подробностями совершенно уникального личного характера и личными впечатлениями по сути является довольно объективным документом той эпохи. Именно документом, пусть преломлённым и пропущенным сквозь восприятие жизни автором, пусть с купюрами, ремарками и недосказанностями (так, автор книги практически ничего не рассказывает и даже не упоминает о своём первом браке — но это только означает, что этот эпизод её жизни не вписывается в суть и не отвечает задачам написанной книги!), но всё-таки уникальным и особенным документом. И какие-то упомянутые и рассказанные читателям этой книги детали и подробности личного и субъективного плана, будучи сложенными воедино со многими другими деталями и подробностями, заполняют пустоты в ткани бытия, делая мозаику Бытия тех лет максимально заполненной, красочной и внятной.

Если вы любите мемуарную литературу (написанную великолепным русским литературным языком, да ещё и с высокой степенью доверия к читателю и с максимально возможной степенью откровения), тогда смело открывайте этот томик и наслаждайтесь!

И никто не додумался просто стать на колени И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране Даже светлые подвиги — это только ступени В бесконечные пропасти — к недоступной Весне. Вертинский "То, что я должен сказать"

Наталия Ильина родилась в России в дворянской семье. В 1920 году, шестилетней была увезена родителями в Харбин. Такое было время, направления не выбирали, ехали куда могли добраться. Была транссибирская магистраль и ее южная ветка Маньчжурская дорога, построенная в рамках нашей дальневосточной экспансии. и ставшая одной из основных причин Японской войны. Той, что планировалась как "маленькая победоносная и на окраинах", а явилась началом конца Империи.

Но теперь о том, что русских после Революции и Гражданской в Северо-Восточном Китае осело много, а горький хлеб эмиграции не везде горек одинаково. То есть, глупо рассуждать, насколько уехавшим во Францию, например было проще, чем тем, кто оказался в Турции или Германии. Просто потому что ни того. ни другого, ни третьего опыта не имеешь, но можно предположить, что знание языка страны прибытия и владение востребованными навыками добавляет мигранту возможностей, а по-французски говорило большинство уехавших русских.

Совсем не то в Китае начала прошлого века. Другой язык, иные нравы, резкое внешнее отличие от местных затрудняли ассимиляцию и не способствовали вливанию в китайскую жизнь. Жили диаспорой, Харбин, куда приехали около ста тысяч русских эмигрантов, оставался русским провинциальным городом на китайской территории и под китайской властью. В Харбине тех лет действовали хунхузы (разбойники), которые похищали людей под прикрытием местной жандармерии, а потом вымогали у родственников выкуп, дядя Шура, видный биолог, брат матери героини, был так похищен. Выкупить его удалось, разыграв в лотерею кольцо мамы с бриллиантом.

Конечно, такое не способствовало большой любви к Азии, а бедность, постепенно перешедшая в нищету, в которую семья впала когда отец-удалец оставил жену и двух дочерей, несмотря на то, что мать бралась за две-три работы в стремлении обеспечить себя и девочек - все это привело к тому, что чуть старше двадцати Наташа перебралась в Шанхай, где работала корреспондентом русской газеты. А мечталось о России.

Не о кошмарном сером совке с очередями, а о яркой праздничной открыточной, #россии_которую_мы_потеряли". Только у молодой женщины на этот образ наложился еще восторг перед первой в мире страной победившего социализма, которым в то время и куда более зрелые-осведомленные люди грешили. Победа во Второй Мировой еще упрочила обаяние потерянной родины, а возникшая с продажей КВЖД возможность вернуться, стала для Натальи исполнением заветной мечты. Она к тому времени уже некоторое время писала для просоветской газеты, истово верила, что лишь вернувшись на Родину обретет счастье и смысл.

Книга большая и воспоминания детства-юности занимают в ней очень небольшой объем, но именно эта тема: отъезда, невозможности достойно устроиться в новой жизни и последующего возвращения - сегодня кажется особенно актуальной. Вот так это было. Кто-то возвращался триумфально и был обласкан софьей власьевной как Горький или Толстой, кто-то трагически, как Цветаевы-Эфроны. Ильина вернулась трудно, но счастливо.

Фельетонистка, она из тех людей, которые, не создав чего-то масштабного самостоятельно, умеют быть в сфере притяжения по-настоящему великих личностей. Общалась с Бриннерами и Корнаковой в Харбине, была знакома с Вертинским и братьями Лундстрем в Шанхае, следом за ними просилась на поселение в Казань. А Вертинский, вернувшийся четырьмя годами раньше, помог ей с поступлением в Литинститут. Была другом и часто личным водителем Ахматовой, водила знакомство с Корнеем Чуковским и стала женой Реформатского (тут во мне филолог через такт дышит).

Говорят о ней много разного, говорят и такое, за что в позапрошлом веке на дуэль вызывали. Не могло, мол, такого быть, чтобы вот так кучеряво все устроилось без содействия некой структуры, где была осведомителем. Но я думаю. что в точности этого никто знать не может. С одной стороны, Ильина прямо говорит о преданности родине и стремлении заслужить право быть здесь своей, о таком, несколько воинствующем своем патриотизме. С другой - Анна Андреевна была очень чутким на фальшь человеком, и коль скоро сошлась с этой молодой женщиной так близко, значит сочла ее достойной своего доверия.

И в конце концов, Наталья Ильина была трудоголиком из тех, о ком говорят "пахарь". Невероятно целеустремленная и дисциплинированная, умела подчинять желания необходимости, а подробное описание ее казанских зим, когда овладевала стенографией (по-настоящему, не как человек после курсов) и готовилась к поступлению в Литинститут - это просто ода экстернату. Такое прежде только в "Дэвиде Копперфильде" доводилось встречать. Кстати, Диккенс описал там свой опыт, когда самостоятельно, по уцененному учебнику выучился стенографии, что позволило ему стать парламентским стенографистом и в конечном итоге дало время и средства для занятий творчеством. И кстати же, "Дэвид Копперфильд" с детства любимая книга Ильиной. Как тут не вспомнить : "значит нужные книжки ты в детстве читал" Высоцкого.

В Редакции Елены Шубиной вышло переиздание книги, в нем фамильная история, воспоминания о Вертинском, Корнаковой, Ахматовой, Чуковском, в нем трогательные и довольно нелицеприятные в отношении себя, но исполненные нежности и благоговейного уважения (в смеси с "бесит!", как любая жена о муже) - о Реформатском. Не очень поняла, зачем продублирован дневник Муси, наверно зачем-то надо было. Интересные французские, итальянские заметки, американское эссе "Тихий океан" о впечатлениях репатриантки от первой встречи с возвращенной родиной, о которых в "Дорогах и судьбах" уже рассказывалось.

Многое грустно, о многом умалчивается, и сегодня, когда время осторожного говорения возвращается, это тоже неприятно актуально. Закончу словами которые Реформатский с шутливым пафосом сказал, глядя на играющих во дворе детей:

Люди XXI века! Будьте вы хоть в чем-то счастливы!

Мемуарная литература сродни летописи. Но, в отличии от нее, более личностна, поскольку человек отражает события и впечатления исключительно свои. Строго индивидуальные.

Воспоминания Натальи Ильиной отличаются от всех остальных сразу по нескольким параметрам. Во-первых, детство и юность она провела в очень специфической среде – русском Харбине. Это не Париж и даже не Турция. Город, построенный русскими, всегда. до самой середины 50-х, оставался островком той, утраченной после1917 года, страны,  не смотря на японское присутствие.

Второй момент – возвращение. Да, здесь есть много неясностей и вопросов. Меня всегда настораживали те эмигранты, которые, вернувшись, так уютно и с комфортом устроились. Практически без сучка, без задоринки, даже имея родственников за границей. А со временем спокойно разъезжали по всему миру. Вот Наталья Ильина как раз из таких. Благополучно дожила до глубокой старости, много и активно печаталась. К старости, правда, бабушку несколько переклинило, и она решила немного поплевать в новую родину, забыв все хорошее, что дала ей страна. Поэтому вторая часть книги значительно хуже всего того, о чем она писала до этого. В ход пошли клише о злобных тупых сотрудниках НКВД, Усатом-Полосатом, Солженицыне и прочее перестроечное. Вплоть до сказочно льстивого панегирика Соединённым Штатам.

Самое интересное, на мой взгляд, это воспоминания о встречах с Вертинским, Ахматовой, Чуковском и годах жизни с выдающимся учёным-лингвистом Реформатским. Великие люди у Ильиной не картонные, привычные нам по другим воспоминаниям, не застывшие в бронзе и металле, а живые, теплые, со своими странностями и причудами.

Рисуя их, Ильина пускает в ход весь свой несомненный талант фельетониста. И вот уже Чуковский совсем не добрый Доктор Айболит, а капризный старичок-бармалейчик, способный на всякие каверзы и пакости со своими гостями, Ахматова легко пропускает хороший стопарик водочки. И не один. А Вертинский вообще склонен к ресторанным оргиям.

Если бы меня спросили, как я , читая, отнеслась к автору этих мемуаров, то я бы ответить однозначно не смогла. Главным образом из-за станиц, посвящённых Реформатскому. Ну, не поверила я здесь Наталье Ильиной. Как-то вот вдруг вчерашняя студентка тридцати с лишним лет связала свою жизнь с пятидесятилетним преподавателем. Бывает, конечно. Но какой-то осадочек смутный не дает покоя.

Да и с собственным отцом Наталья Иосифовна, на мой взгляд, обращается в книге не совсем корректно. Мне кажется, не стоит вот так выворачивать детские обиды и полоскать родителя в не совсем чистой воде.

Что до литературных тонкостей, здесь придраться совершенно не к чему. Стиль автора безупречен, перо, не смотря на возраст Ильиной, в период написания книги, по-прежнему остро и отточено. Русский язык также прекрасен.

Читать/ не читать. Для любителей мемуарной литературы, то, что доктор прописал. Читайте.