Kitobni o'qish: «Когда ты станешь Богом»

Shrift:

Жизнь всегда происходит сейчас…

4 апреля 2014 года

Марина стояла на мосту и, ежась от холода, смотрела в мутную рябь реки. Колючий ветер беззвучно теребил ее и без того запутанные волосы. Бледный свет луны безуспешно пытался пробиться сквозь грязные облака. Марина вдруг подумала, что мост – это переход. Переход не только от одной части города к другой, но и от одного периода жизни к другому. И сейчас она его пройдет, и все изменится.

* * *

Марине сегодня исполнилось сорок, и ей впервые захотелось побыть в этот день в одиночестве. Она сразу взяла отгул на работе, когда узнала, что ее мать, Светлана, собирается на две недели в подмосковный санаторий «подлечить нервы», а лучшая подруга и двоюродная сестра в одном лице не сразу, но согласилась с таким «глупым» решением именинницы.

Этот день начался, как обычно, с будильника. Марина проснулась, как всегда в последнее время, примерно за час до его назойливого пронзительного звонка, отключила заученным движением… Зачем она его упрямо заводила на это время, если уже давно просыпалась раньше, Марина и сама не понимала. Она вообще многое перестала понимать в своей жизни. Возможно, она подсознательно хотела, чтобы было так, как тогда, когда она была счастлива? Хотя ведь прекрасно понимала, что это невозможно. Уже никогда. Но и сил поменять эту ненужную деталь в своем расписании тоже не было. Надежда всегда сильней наречия «никогда».

Просунув ноги в тапки, она направилась в ванную, увидела себя в зеркале и вздохнула. Да, то, что отражалось там, ее не радовало: рыхлое тело, жиденькие волосы, непонятного цвета глаза – то ли болотные, то ли карие. Вдобавок к этому еще и вздернутый нос картошкой. «Маленькой картошкой», – успокаивала Марина себя, но утешение это было так себе. Одним словом, не красавица. И, если честно, со своей безликой внешностью она давно уже смирилась.

Выйдя из ванной, она остановилась в нерешительности. Может, не стоит никуда ехать? Еще ведь не поздно передумать. А что она теряет? Нет уж, сегодня она сделает так, как решила.

Натянув на себя спортивный костюм и кроссовки, она направилась в ближайшую к дому открытую булочную. Пустой из-за раннего утра магазин встретил ее тишиной и прохладой. Марина долго стояла перед яркой витриной. Ей очень хотелось не ошибиться и порадовать себя действительно вкусным десертом. Выбрав аппетитный кондитерский шедевр из слоев белого бисквита с шоколадным кремом и прихватив заодно два эклера, она поплелась домой.

Сервировав стол на одну персону, она зажгла две свечи с цифрами «четыре» и «ноль», сама себе спела «Хэппи бёздэй», загадала желание, которое никогда не исполнится, задула свечи и отрезала кусок торта. Торт действительно был вкусный, и ела его Марина с удовольствием. Это свойство собственного организма всегда удивляло ее: что бы ни происходило в ее жизни, она никогда не теряла хорошего аппетита.

Потом зазвонил телефон. Это была ее лучшая подруга.

– Солнце мое, с днем рождения! – закричала она в трубку. – Ты самая лучшая, красивая и любимая женщина в моей жизни! Хочу, чтобы ты всегда была рядом и радовала меня своей теплотой и заботой!

Марина еле сдержалась, чтобы не разреветься. Может, ей действительно стоило поменять свои планы, пригласить сестру, поболтать с ней, хоть немного поднять настроение? Зачем куда-то ехать и бередить раны? Это как приходить на свежую могилу и перебирать рукой рыхлую землю…

Марина сглотнула горький комок в горле и ответила:

– Спасибо, дорогая моя. Я тоже счастлива, что вы с Лизой есть в моей жизни!

– Как ты? Не передумала? Может, я приеду? Тортик тебе привезу, а? Ну что за дурацкая идея тебе пришла в голову – быть в свой день рождения одной?

– Нет, Катюнь, спасибо. Со мной, правда, все нормально, – врала она складно, даже не запнулась. – Я купила себе торт, слопала пару кусков… Все отлично, я тебя уверяю. Сейчас эклеры доем – ты же знаешь, как я их люблю, – и завалюсь смотреть сериал. Просто хочу сегодня побыть одна. Тем более мама уехала, некому мне читать морали о моей непутевости.

– О да, лови момент. Как следует отдохни от своей маман!

– Так и сделаю! Сейчас сяду и подумаю, как стать чище и добрее. Спасибо еще раз за поздравления.

– Ладно, отдыхай! Целую тебя в твои мягкие щечки!

– До встречи, Катюнь!

Марина отключила телефон и положила на тумбочку в коридоре. Посмотрела в зеркало и, конечно же не увидев там ничего нового, решительно направилась в комнату. Она быстро надела джинсы и свитер. В прихожей, обув ботиночки, набросила плащ и повязала клетчатый шарф.

Марина осмотрелась: в этой квартире она прожила более тридцати лет. Вот на эту скамеечку когда-то ее сажал отец и помогал зашнуровывать ботинки. Сколько замечательных историй и рассказов помнят эти стены, прожившие вместе с ней самые разные обстоятельства, пропахшие воспоминаниями, огорчениями и простыми радостями жизни. Эти сладкие моменты детства на секунду смутили ее своим запахом счастья, но в ту же секунду сознание выдало сцены последних пяти лет, и она едва слышно выдохнула, только сейчас поняв, что задерживала дыхание в отчаянной попытке справиться с нахлынувшими эмоциями.

Ноги задрожали, ей захотелось присесть, обнять себя за плечи и зарыдать. От безысходности, от одиночества. Марина не понимала, как люди могут любить полное уединение? Она воспринимала его как явный признак сиротства и отверженности, сразу начинала себя, бедную, жалеть, а уж слезы как будто только и ждали выхода и всегда обрушивались водопадом.

Когда она вышла из подъезда, моросил противный, холодный, будто и не весенний дождь. Подняв воротник плаща и поглубже закутавшись в шарф, она направилась к метро, а еще через полчаса сидела в электричке и вспоминала свое детство.

Ее жизнь была сложной с самого начала. От матери она всегда слышала, что была нежеланной и все девять месяцев являлась угрозой ее здоровью. Поэтому Светлане пришлось всю беременность провести на сохранении, чтобы явить миру свою вторую дочь. Являлась Марина тоже долго – двое суток: почти сразу начались какие-то осложнения, но они с мамой справились и с этой задачей.

Несмотря на драматическое рождение, детство у Марины было счастливое и беззаботное. Ведь когда ты мал, можно просто быть собой и ни о чем не беспокоиться. Не нужно быть всегда начеку, не нужно вести умных высокоинтеллектуальных бесед и думать, что тут надо промолчать, а вот здесь блеснуть эрудицией, чтобы произвести хорошее впечатление на собеседника.

В начальных классах Марина была круглой троечницей. Отец всегда с радостью помогал ей, но результаты все равно оставались нулевыми. Иногда в ее дневнике проскакивала четверка, но последующая двойка все возвращала на круги своя.

Она делала домашнее задание не час-два, как ее одноклассники, а вдвое дольше. Больше всего ненавидела учить стихи. На самое простое четверостишие у нее уходило полчаса, а иногда и час. Она не просто заучивала стихи, а зазубривала каждое слово, находя на него ассоциации, и только благодаря своей усидчивости получала тройку.

Однажды она услышала, как одна учительница пожаловалась другой:

– Эта Власова такая бездарная! Как у такого гениального отца родилась такая посредственность? Он ведь лучший хирург в своей области!

– Видимо, в мать пошла! Та тоже ни рыба ни мясо, просто тень талантливого мужика.

– Ну мать-то красивая женщина! Этого достаточно. И если бы эта бездарь хоть на нее была похожа… А то ведь забрала все самое плохое от обоих родителей…

Слышать такое было больно. Но полезно. Марина не сложила руки, а продолжила учебу, и в седьмом классе плоды ее зубрежки, а может, уже просто натренированная память, сделали свое дело, и в дневнике появились первые пятерки.

У нее не было подруг, и каждый день после уроков она спешила домой к письменному столу, к квадратным уравнениям и закону Ома. Вскоре девушка даже стала получать удовольствие от учебы, хотя по-прежнему приходилось все заучивать и зазубривать. Когда она перешла в десятый класс, ее посетила большая и светлая любовь. Она наведывалась к ней и раньше, но на этот раз была не похожа на все ее предыдущие, потому что ей ответили взаимностью. Его звали Игорь, он был ее одноклассником и стал первым мужчиной. Под конец учебного года обнаружилось, что Марина беременна.

Игорь не отказался от ребенка. Он повел себя как настоящий мужчина – предложил выйти за него замуж и воспитывать малыша вместе. Но вот планы его родителей были совсем другими. К тому времени они уже собрали все документы, чтобы переехать на историческую родину в Израиль. И задержались в России только для того, чтобы Игоряша смог окончить школу и получить свой аттестат с отличием. А тут Марина со своей беременностью.

Им срочно, буквально за одну ночь, пришлось сворачивать свои дела, чтобы вывезти и Игоряшу, и всю свою семью в Израиль. Нельзя было допустить, чтобы беременная девушка или ее родители подняли шум из-за совращения малолетки.

Мать Марины рвала и метала. Отец к тому времени уже жил в другой семье и даже не знал об этой трагедии. Решение было принято не Мариной, а ее мамой. В их семье все решала Светлана. Маринины планы и желания в расчет не принимались. Светлана задействовала связи и знакомства, прикрикнула на дочь и за шиворот отвезла на подпольный аборт, – огласка ей была совершенно ни к чему.

Если бы не привычка быть амебой, может быть, Марина и смогла бы воспротивиться матери. Но, увы, даже в день своего сорокалетия она со всей очевидностью осознавала, что все еще является этим самым одноклеточным организмом, и больше всего на свете боялась своей матери.

Тогда, в ночь после злополучного аборта у нее поднялась высокая температура, и еще месяц ушел на то, чтобы вытащить девочку с того света. Так что совсем секрета не получилось…

Марина никогда не видела, чтобы ее мать плакала, а вот у отца вечно глаза были на мокром месте. По крайней мере, так говорила мать – с пренебрежением, разумеется.

Отец узнал, что дочь в больнице, и пытался ее проведать. Марина даже не узнала об этом, долгое время находясь на тонкой грани. Светлана в резкой форме отвадила бывшего мужа, сказав, что ни она, ни дочери не желают его видеть. В их глазах он был предателем. Бросил бедную женщину с двумя дочками и ушел к молодой профурсетке.

Да, у Марины была старшая сестра, ее звали Даша, и она была полной противоположностью младшей: красивая стройная девушка с голубыми глазами и светлыми, как лен, волосами. Она была похожа на маму. Марина – на папу: низенькая, толстенькая, неуклюжая, с вздернутым носом, тонкими губами и вечно спутанными волосами того неопределенного цвета, который кажется серым.

Мама обожала старшую дочь. На самом деле, как ее можно было не любить? Даша действительно была прелестна: и когда смеялась, и когда плакала, и когда топала ножками, и даже когда закатывала истерики.

Красивых людей легко любить. Сложно испытывать симпатию к некрасивым, невзрачным, бездарным…

* * *

Уход отца из семьи подкосил Марину. У нее практически не осталось поддержки, Светлана запрещала ему появляться в их доме и делала все возможное, чтобы Марина с ним не виделась. Девушка понимала, конечно, что отец поступил подло, или, как утверждала мать, «променял нас на очень молодую тетеньку». Он даже и не пытался оправдаться, знал, что это будет бесполезным занятием.

Только повзрослев, Марина смогла анализировать и попыталась понять, почему он так поступил. Разве когда распадается семья, виноват один? Не оба?

Но откуда юной девушке могли быть ведомы такие вроде очевидные истины?

Выпускные экзамены Марина сдала на одни тройки, а поступление в институт провалила, но тут опять подсуетилась Светлана и нашла девочке работу швеей-мотористкой в одном из ателье рядом с домом.

Марина всегда, с самого детства, мечтала стать врачом, как отец, но Светлана была против. Мать очень не хотела, чтобы дочь пошла по следам предателя. И лишь смерть отца позволила Марине осуществить свою мечту.

Отец умирал полгода. Его «профурсетка» Зоя Михайловна, как оказалось, была совсем не молодой, а его ровесницей. Женщина несколько раз приходила в ателье, где работала Марина, рассказывала, что папа при смерти, и просила прийти попрощаться с ним. Но девушка так боялась гнева матери, что не посмела заговорить на эту тему и попросить разрешения сходить в квартиру разлучницы.

После смерти отца мать немного остыла. Ее злоба чуть утихла, и они стали частенько вспоминать счастливые времена, когда папа еще был рядом. И хоть Светлана и продолжала называть его предателем, все же чувствовалось, что простила и перестала на него злиться.

Поэтому на семейном совете было решено, что Марина пойдет в медицинский.

Сколько усилий и бессонных ночей ей для этого понадобилось – знала только она. Но девушка совсем не жалела об этом. Она твердо была уверена в том, что медицина – это действительно ее призвание.

В свои двадцать два года она училась в заветном вузе на втором курсе и была замужем за обыкновенным парнем, которого звали Сергей.

Он влюбился в нее не с первого взгляда, его заинтриговало «прохладное» отношение Марины в то время, когда многие девчонки практически дрались за него. Марина-то сразу решила, что не ровня ему, и не стала даже заглядываться на видного парня. Вот он и заинтересовался той, кто не соизволил увлечься им. Уже через месяц он предложил Марине руку и сердце, и она согласилась – только потому, что хотела вырваться из дома, сбежать от маминых «заботы», контроля и ежедневных нотаций.

В просторной однушке Сергея Марина почувствовала себя чуть лучше, чем под неусыпным контролем мамы, все свободное от учебы время зубрила иностранные языки и читала художественную литературу.

Но при этом невероятно расстраивало то, что в ее жизни не появилось счастья, радостей, смеха и улыбок. Все это происходило где-то в другом месте, и она чувствовала себя одинокой и несчастной, каждый день плакала и спрашивала у подушки: «Почему? Почему у меня такая судьба? Почему я не знаю, что такое праздники и подарки судьбы? Почему не могу чувствовать себя счастливой? Разве это не должно быть доступно каждому?»

На все ее «почему» она получала очередной пинок под зад, и в день, когда ей исполнилось тридцать, Сергей поставил вопрос ребром: если она не забеременеет в течение полугода, они разводятся.

Его любовь очень быстро сошла на нет, и прохладность, которая так привлекала его раньше, через пару лет семейной жизни вызывала только раздражение.

– Как можно быть такой черствой?! – кричал он.

– Мне кажется, что у тебя нет души! – твердил он постоянно.

– Зачем ты вышла за меня? – спрашивал он. – Роди мне ребенка, может, хоть тогда твое сердце растает, и ты узнаешь, что такое любовь!

Марина знала, что никогда не сможет иметь детей.

И еще она была уверена, что знает, что такое любовь.

Но в главном она не ошиблась – то, что происходило с ней на тот момент, никак нельзя было назвать счастливой семейной жизнью.

Да и зачем ждать полгода, если и так было понятно, что будущего с Сергеем у них нет?

Марина собрала свои вещи и ушла в родной дом, так как больше ей идти было некуда.

Даша к тому времени – опять же, при деятельном участии матери, познакомилась с иностранцем и уехала к нему в Америку.

Марина сменила только место локации. Все ее проблемы остались с ней. По ночам она все так же пытала подушку, просила и молила Бога, чтоб в ее тоннеле появился пусть тусклый, пусть очень далеко впереди маячащий, но свет.

Света не было еще очень-очень долго. Бестолковые, пустые, нелепые и монотонные дни жизни, которые были похожи, как братья-близнецы. Она прожила их, как в тумане.

А в день рождения, когда ей исполнилось тридцать пять, ее молитвы наконец-то были услышаны, и в туннеле появился не просто свет, а огромная яркая вспышка.

Его звали Влад. Она сразу рассказала ему, что не сможет иметь детей, на что он ответил: «Значит, усыновим».

Это было счастье. Большое круглосуточное блаженство! Оно ее не просто накрывало, а укутывало, обволакивая со всех сторон.

Марина засыпала и просыпалась на его плече, и ее подушка за это время успела высохнуть от слез. Но, как оказалось, ненадолго. Он погиб в автокатастрофе через два месяца после знакомства. Уехал утром с приятелем на рыбалку, друг за рулем задремал, и автомобиль выехал на встречную полосу и столкнулся в лоб с грузовиком.

Несчастная судьба вновь встретила ее с распростертыми объятиями, и теперь Марина уже точно знала, что в ее жизни не будет ничего хорошего. Полюбить так, как любила, она уже не сможет никогда – так любят только раз.

Потом были пять лет без него. Это была не жизнь и даже не существование. Это была боль. Самая настоящая физическая пытка, от которой она сворачивалась в клубок и скулила, как собака. Иногда эта боль приходила ночью. Ей снилось, что они опять вместе, а наутро она чувствовала, как волны горечи и печали накрывают ее еще сильней, будто они только сейчас расстались с Владом и она только сейчас его потеряла.

Говорят, что время лечит. Неправда. Оно калечит, заглушает, как после сильного обезболивания, но проходит час, два, и боль опять оживает и разбрасывает свои семена по всему телу.

Спустя какое-то время она попыталась начать жить заново. Сначала решила стать живой. Улыбалась, когда шутили люди, готовила себе еду, ходила в рестораны и пыталась получать удовольствие. Но она чувствовала, что душа ее мертва и ничего внутри не шевелится. Тело по утрам мылось, зубы чистились, волосы укладывались, лицо получало порцию макияжа, она что-то ела, пила любимый капучино, ходила на работу, спасала сотни других людей, а себя спасти не могла.

За пять лет не произошло никаких изменений. Трудно жить, когда тебе все равно, когда чувствуешь, что все бессмысленно и каждый новый день – близнец вчерашнего. И никогда, никогда уже не будет так хорошо, как было рядом с Владом.

За эти пять лет у нее было много мыслей о смерти, о добровольном уходе из жизни. Но что-то ее останавливало. Может быть, робость характера или, возможно, своего рода принципиальность: ей была дана жизнь, и ей надо ее прожить. Она не имеет права убивать себя. Видимо, этот путь ей зачем-то нужен. Зачем-то же она нужна мирозданию?..

* * *

И вот сегодня она ехала на электричке, направляясь в родной дом Влада, место, где он вырос, ходил в школу, где еще недавно жила его мать Валентина.

Ее не стало около полутора лет назад – умерла во сне. Пережила сына на четыре года.

После похорон Марина узнала, что свой дом свекровь переписала на нее. Этот небольшой домик под Тверью стал ей по-настоящему родным – не по крови, а по сердцу.

С Валентиной у Марины были очень теплые отношения, они постоянно созванивались, а на выходные невестка приезжала навестить свекровь.

Впервые Марина ехала в электричке и знала, что ее уже не встретят на пороге, не угостят парным молоком и теплым свежеиспеченным хлебом, не обнимут… Ее родная мать «ненавидела сантименты», как она сама выражалась, а вот свекровь при первой встрече сразу обняла невестку и даже прослезилась.

Больше года Марина не могла себя заставить приехать и увидеть пустой дом. Но вот наконец собралась.

Сердце гулко застучало, когда за окном показались знакомые пейзажи. Еще несколько минут, и она выйдет из вагона, перейдет дорогу, а там всего две улицы, поворот направо и серая калитка.

Марина знала, что это будет сложно, только не догадывалась насколько. Ноги еле держали ее, она зацепилась за поручень и попыталась взять себя в руки.

«Держись! – приказала она себе. – Вот дойдешь до цели и дашь волю слезам. Сейчас ты должна собраться!»

У нее получилось. Шаг, еще один, вот она уже идет по дорожке, поворачивает направо, доходит до серой калитки, достает ключ из сумочки и открывает ее. Все так быстро, суматошно, и главное – не останавливаться. Нужно зайти в дом, а там уже будет легче.

Две ступеньки, вставить второй ключ в замочную скважину, повернуть, войти в дверь, закрыть ее и упереться лбом.

Все. Теперь можно. Плачь. Рыдай. Кричи. Тебя все равно никто не услышит и не увидит.

* * *

Вдоволь наплакавшись, она умыла лицо и прошлась по такому родному дому. Все было на месте: любимый платок свекрови на спинке железной кровати, белая скатерть на столе, старые фужеры в деревянном серванте. Влад много раз предлагал матери снести этот дом и построить новый, предлагал переехать к нему в Москву, но женщина даже слушать его не хотела.

Здесь прошла ее жизнь, здесь были похоронены ее родители и брат. Нет, конечно, о Москве и речи не могло быть.

Марина прошла на кухню. Тут Влад все же отвоевал пространство, убедил мать разрешить ему сделать небольшой ремонт: установил новую кухню и уложил новый пол из вкусно пахнущих свежих досок. Марина жадно втянула душистый сосновый запах, прошла в коридор, и под ногами заскрипела половица. Она моментально вспомнила, как они с Владом только поженились и приехали к маме с ночевкой. Старый друг пригласил их к себе на ужин, они засиделись и возвратились в материнский дом только под утро. Очень старались не шуметь, но эта половица сдала их с потрохами: скрипела, как ржавое колесо. Они хихикали, приказывали полу не шуметь и, конечно же, разбудили маму.

Господи! Марина бы сейчас все на свете отдала, только бы еще раз увидеть его глаза, прикоснуться лбом к его лбу и запустить пальцы в жесткие волосы. Опять слезы навернулись на глаза, она сглотнула ком в горле, как смахнула воспоминание, и взялась за уборку.

Очнулась, когда за окном было уже темно. Возвращаться в Москву не хотелось, она решила переночевать здесь. Вспомнив, что почти целый день не ела, она вытащила из кошелька несколько купюр и быстро засобиралась купить себе хоть что-то к чаю на вечер.

На обратном пути Марина остановилась на мосту. Ноги гудели от усталости, пакет оттягивал руку. Она опустила пакет с продуктами вниз, прислонив его к ноге, чтобы не упал, и подняла голову к небу. И опять воспоминания разбередили ей душу, они навязчиво врывались в сознание, кололи горячими иголками сердце, окатывали, как кипятком, горечью утраты, вытягивали жилистые руки и кромсали ногтями старые раны.

Влад тогда остановился посредине этого моста, вытянул руки в стороны, как крылья, и закричал:

– Я люблю-ю-ю-ю тебя-я-я-я, как Бог!

Марина сделала шаг вперед и встала на том же самом месте. Подняв руки вверх, она закричала:

– Вл-а-а-ад! Я не могу без тебя! Забери меня к себе!

Деревянные доски у нее под ногами неожиданно затряслись и пришли в движение, закручиваясь в воронку. В небо взметнулся огненный столб, в ушах зазвенело от перекатов взрыва, и она с грохотом полетела в пропасть.