Kitobni o'qish: «Утром деньги, вечером пуля»

– Бонни! – закричала я что есть мочи. – Сейчас же прекрати! Что я тебе сказала!

Как и следовало ожидать, он сделал вид, что совершенно ничего не слышит.

Вообще говоря, я его очень люблю, и это вполне объяснимо: он удивительно красивый – чудесного песочного цвета, с рельефной мускулатурой и очень выразительным взглядом. Правда, мое пристрастие разделяют далеко не все люди. Особенно те, кто встречает его под вечер на плохо освещенных улицах Васильевского острова, где мы живем с некоторых пор. Некоторые наиболее впечатлительные прохожие едва не падают в обморок. Другие, порезвее, – бросаются наутек. Тогда Бонни поворачивается ко мне и спрашивает взглядом: «Можно, ну можно я немножко побегаю? Ведь это будет так весело!»

Хотя он прекрасно знает, что я ему ни в коем случае не разрешу.

Дело в том, что Бонни (если кто еще не знает) – бордоский дог, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мало того что эта порода собак сама по себе очень крупная, а Бонни даже для своей породы уродился настоящим великаном. На выставки его не пускают, потому что он больше стандарта породы. И взгляд его далеко не всем кажется приятным и выразительным.

Например, мой приятель капитан Творогов из милиции серьезно утверждает, что знаменитая собака Баскервилей, описанная сэром Артуром Конан Дойлем, по сравнению с Бонни – просто мальтийская болонка или карликовый пудель.

Но я немного отвлеклась.

Итак, Бонни сделал вид, что не слышит моих возмущенных криков, и продолжал разрывать огромную кучу желтых осенних листьев.

– Бонни, прекрати немедленно! – воскликнула я еще раз без большой надежды на успех и подбежала, чтобы за ошейник оттащить его от этой кучи.

Дело в том, что вкусы у Бонни довольно оригинальные, и если он заинтересовался этими листьями – наверняка под ними зарыта какая-нибудь гадость, например дохлая крыса. А я крыс не переношу ни в каком виде – ни в живом, ни в мертвом. Кроме того, Бонни обожает забираться в мою постель, и после контакта с этой гадостью… ну, вы сами понимаете, как это приятно!

– Прекрати сейчас же! – повторила я еще раз и ухватила его за ошейник… но тут же поняла, что опоздала, опоздала самую малость: негодяй уже до чего-то дорылся и вытащил это что-то на свет божий, радостно скаля жуткую морду.

– Брось сейчас же эту гадость! – проговорила я по инерции и только тогда разглядела, что же он, собственно, вытащил.

К счастью, это была не дохлая крыса и не что-нибудь еще похуже (хотя не знаю, что может быть хуже дохлой крысы).

Это была дамская сумка. Очень приличная и очень дорогая, насколько можно было судить после того, как она побывала в зубах моего любимого Бонни. Кажется, я видела похожую сумку в галерее Высокой моды на Невском. Не факт, что эта сумка действительно крутой фирмы, может быть, просто приличная имитация.

– Бонни, отдай! Отдай сейчас же! – крикнула я и попыталась отнять сумку у пса.

Но он решил, что я с ним просто хочу поиграть. А среди его любимых игр игра «попробуй отними» занимает одно из первых мест.

Обычно мы с ним играем в эту игру с помощью старого резинового мячика, до того изгрызенного, что его первоначальную форму уже невозможно определить. А тут появилась новая игрушка, так что радости Бонни просто не было границ. Он подпрыгнул сразу на всех четырех лапах, как игривый щенок, и припустил от меня на хорошей скорости.

Мне ничего не оставалось, как броситься за ним вдогонку, пытаясь на ходу взывать к его совести.

Наконец Бонни немножко сбавил темп: видимо, он понял, что я за ним не поспеваю, а играть в «попробуй отними» без партнера совершенно не интересно.

Я догнала его, схватила сумку и рванула на себя. Бонни, кажется, наконец понял, что я с ним вовсе не играю, и выпустил свою находку из пасти.

Я огляделась, думая, что с ней делать.

До этого момента я об этом просто не задумывалась – гоняясь за Бонни, было не до размышлений. А теперь я поняла совершенно очевидную вещь: эта сумка краденая. Вор срезал ее у хозяйки в трамвае или автобусе или просто сорвал с плеча, вытащил все ценное, а саму сумку выкинул, как возможную улику. Точнее, не просто выкинул, а зарыл в кучу листьев, где ее и нашел мой оболтус Бонни.

Первой моей мыслью было выкинуть эту сумку от греха в первую попавшуюся мусорку. И я даже шагнула к ближайшему магазину, возле дверей которого стояла урна.

Но тут же я поняла, что, как это чаще всего бывает, первая мысль – далеко не самая умная.

В пылу погони мы с Бонни выбежали из тихого безлюдного двора и сейчас находились на Среднем проспекте. А Средний проспект Васильевского острова, если кто не знает, – одна из самых людных улиц Санкт-Петербурга. Здесь полно народу в любое время дня и ночи, и вся эта толпа обтекала нас, держась на некотором расстоянии. Что было вполне объяснимо, учитывая колоритную внешность Бонни и его более чем внушительные размеры. При этом, разумеется, мы привлекали к себе всеобщее внимание, и если я сейчас, на глазах заинтересованной публики, выброшу в мусорную урну сумку – с виду довольно дорогую и почти новую, – это заметят десятки людей, и, по крайней мере, половина из них заподозрит неладное. То есть все они, как и я только что, совершенно справедливо подумают, что сумка краденая, только они-то в отличие от меня будут уверены, что именно я ее украла, а сейчас отделываюсь от улики… А что – вид у меня после погони за моим четвероногим сокровищем не самый лучший – волосы растрепаны, на рукаве куртки грязь, к ботинкам прилипли листочки. Да и сама одежда и обувь поношенная и не слишком чистая, – а кто же с собакой в дорогом да хорошем гуляет? То есть у прохожих такой вид, несомненно, вызовет подозрение.

Нет, выкидывать сумку на глазах у публики никак нельзя!

Но и идти с ней дальше тоже небезопасно: у меня на плече висела своя собственная сумка, в руках – вторая, а это, согласитесь, довольно подозрительно. Девушка с двумя сумками выглядит примерно так же, как известный памятник вождю мирового пролетариата, где незадачливый скульптор изобразил его с двумя кепками: одна – на голове, а другая – в руке…

Кроме того, существует вероятность (пусть и небольшая) встретить хозяйку краденой сумки. Тогда мне будет очень трудно перед ней оправдаться.

Короче, я вытащила из своей сумки фирменный пластиковый пакет, запихнула в него злополучную находку и пошла себе дальше с самым независимым видом, решив выкинуть эту чертову сумку при первой возможности.

Правда, по ходу дела мне пришла в голову еще одна мысль: прежде чем выбрасывать сумку, надо бы проверить ее содержимое. Вдруг в ней остались какие-то документы или еще что-то важное – тогда нужно найти ее хозяйку и вернуть ей потерю. Тем более что я вспомнила, как совсем недавно мы с дядей Васей по заданию одной девушки искали ее сумку, точно так же украденную у нее случайным вором¹. Тогда поиски этой сумки стоили нам огромных усилий, а уж что мы узнали в итоге, и вспоминать не хочется… Впрочем, это совсем другая история.

Кстати, раз уж я упомянула дядю Васю – надо сказать, кто это такой и что меня с ним связывает. Василий Макарович Куликов – отставной милиционер, не так давно вышел на пенсию и, чтобы не скучать и не маяться от безделья, открыл частное сыскное агентство. И меня он пригласил в это свое агентство на должность то ли секретаря, то ли бухгалтера, то ли девочки на побегушках, хотя на самом деле мне очень часто приходится исполнять роль оперативника и детектива. Кроме совместной работы, нас связывает дружба, а еще – одинаковые имена: он – Василий, я – Василиса… Да, вот таким оригинальным именем наградили меня безответственные родители!

За этими мыслями я осознала, что нахожусь на углу Среднего проспекта и Третьей линии, перед входом в свою любимую кофейню. В этом подвальчике работала моя знакомая, Мила, которая обладала двумя несомненными достоинствами: у нее был замечательный характер и она прекрасно варила кофе. Кроме того, она была связана узами дружбы с моими друзьями из милиции – капитанами Твороговым и Бахчиняном. И этих двух капитанов с большой вероятностью можно было застать у нее в подвальчике.

Тут я решила, что после беготни и подвижных игр с Бонни мой организм нуждается в порции кофеина, и спустилась по крутым ступенькам в Милкин подвальчик.

Кроме уже названных достоинств, эта кофейня обладала еще одним, и очень важным: ни в одно заведение, кроме этого, меня не впустили бы с Бонни, а Мила хорошо знала моего пса и разрешала ему заходить в кофейню, взяв с него (и с меня тоже) слово, что он будет себя прилично вести. И даже угощала его горячими бутербродами с ветчиной, до которых Бонни был большой охотник.

Итак, мы с Бонни спустились в подвальчик и, разумеется, увидели за угловым столиком обоих неразлучных капитанов. Правильно, сейчас утро, и они в это время всегда пьют кофе у Милы, чтобы, как выражается капитан Бахчинян, день расцвел всеми красками жизни от такого дивного напитка.

Капитан обаятелен и по-восточному речист.

Творогов и Бахчинян сидели, пригорюнившись, над полупустыми чашками кофе и обменивались глубокомысленными репликами:

– М-да… глухое дело… – говорил Леша Творогов с тяжелым, грустным вздохом.

– И не говори… натуральный висяк! – вторил ему Ашот Бахчинян, потупив взор своих выразительных восточных глаз.

– Мальчики, хотите тирамису? – подала голос из-за стойки Мила, стремясь хоть чем-то утешить друзей.

– До того ли! – вздохнул Бахчинян. – Вот еще одну чашечку кофе можно…

Тут все трое увидели меня, точнее – нас с Бонни.

– Привет, Вася! – проговорил вежливый Бахчинян. – Присядь с нами, раздели, так сказать, нашу печаль!

Леша Творогов посмотрел на меня жалобно и отвел глаза. Все ясно, у него опять начался романтический период.

Дело в том, что у нас с Лешей очень сложные отношения. Познакомились мы, когда два бравых капитана задержали меня по подозрению в убийстве². Убийства я, разумеется, не совершала, но обстоятельства оказались против меня, и мне пришлось бы туго, но сильно помог дядя Вася, за что по гроб жизни буду я ему благодарна.

С тех пор Леша проникся ко мне нежной симпатией – то ли виноватым себя чувствовал за несправедливое обвинение, то ли я произвела на него впечатление. Иногда, примерно раз в три месяца, Творогов пытается перейти к решительным действиям, но я всегда начеку и успеваю прервать его косноязычные объяснения в любви и увернуться от ухаживаний.

Леша – хороший парень, но после моего развода прошло не так много времени, мне совершенно не хочется начинать все заново. И к тому же Бонни не сильно жалует Лешу – не то чтобы ревнует, просто у Творогова дома живет кот.

– Чем же вы так опечалены, мальчики? – осведомилась я, усаживаясь за их столик.

Бонни разлегся у моих ног и из-под стола выразительно поглядывал на Милку, намекая ей на вкусный бутерброд.

– Да вот, представляешь, Вася-джан, – ответил Ашот, – только мы с Лешей смену оттрубили, хотели кофейку выпить и по домам отправиться – тут как раз убийство на нашей территории. Мы хотели его сменщикам скинуть – а они говорят, что наше дежурство еще не кончилось! Представляешь – без пяти минут было! Еще бы пять минут – и все, на них спихнули бы! Ну, надо же, какая невезуха!

– Главное дело, – перебил приятеля Творогов, – убийство-то совершенно дохлое, чистый висяк!

– Глухарь! – поддержал его Бахчинян. – Полная безнадега! Дохлый номер!

– А что, – спросила я из вежливости, – личность потерпевшего не удалось установить?

– Да наоборот! – отмахнулся Творогов. – Мы этого, так сказать, потерпевшего знаем как облупленного! Да не только мы – вся василеостровская милиция! Он у нас постоянный клиент, можно карту дисконтную оформлять…

– Это как?

– Да вор он, – ответил за напарника Бахчинян, – сумки срезает в трамваях и автобусах.

– Сумки? – переспросила я. – А мы тут с Бонни как раз сумку нашли. Думаем, она краденая… Вот что нам с ней делать?

– Не до тебя, Вася! – отозвался невежливый Творогов. – У нас тут убийство нераскрытое на шее висит, а ты – сумка! Этот Брелок несчастный…

– Какой еще брелок?

– Да у этого воришки, потерпевшего сегодняшнего, кличка такая – Брелок! Мы его уж сколько раз по горячим следам задерживали и ни разу не смогли дело оформить – он все улики сразу скидывает, и попробуй что-нибудь докажи… так вот, если бы сидел сейчас – глядишь, жив бы остался…

Тем временем к нашему столу подошла Мила. Она принесла Ашоту кофе, а Бонни – большой калорийный бутерброд с ветчиной и сыром. Причем, по знакомству, ветчины в него запихнула двойную порцию, если не тройную.

– Держи, Бонечка! – с этими словами Мила протянула Бонни бутерброд. Мой прожорливый красавец чуть-чуть приоткрыл свою безразмерную пасть… и бутерброд бесследно исчез. В глазах Бонни появилось выражение безмерного удивления и разочарования – как, мне же вроде предлагали какой-то вкусный бутерброд, и где же он? Что-то я не понял!

– Ну, ты даешь, Бонечка! – восхитилась Мила. – Ты прямо как наш пожарный инспектор Сапожков! Ему тоже не успеваешь положить что-нибудь на тарелку – как он уже схомячил и добавки требует!

Бонни очень жалостно посмотрел на Милу и облизнулся своим огромным розовым языком. Это выражение морды можно было перевести так: «Я не прошу, но жду…»

– Ну ладно, Бонечка, сейчас я тебе еще сделаю! – смягчилась мягкосердечная Мила.

– Милка, не давай ему больше! – вмешалась я в их интимные взаимоотношения. – Он и так растолстел за последний месяц, а нам скоро к ветеринару идти…

– Хорошего человека должно быть много, даже если он собака! – вздохнула Мила и посмотрела на Бахчиняна. – Вот погляди, Ашот, какой у Бонечки аппетит! А ты только и знаешь, что на кофе налегаешь! Скоро в замочную скважину будешь пролезать!

– А что? – оживился Ашот. – Это очень удобно… при нашей работе! – И он выразительно подмигнул Милке.

– И кому этот Брелок понадобился? – вздыхал о своем Творогов. – Главное дело, что шеф наш уже икру мечет – ему на днях перед городским начальством отчитываться, а тут – нераскрытое убийство!

– Не переживай, Никитич! – поддержал коллегу Бахчинян. – Разберемся с этим убийством!

– Ну да, как же, разберемся! Никаких следов… самый настоящий висяк!..

– А из-за чего убили-то? – поинтересовалась я, опять же из вежливости. – Не поделили что-нибудь?

– Вот ты будешь смеяться, Вася-джан, – ответил за друга Бахчинян, – только, судя по всему, убили его с целью ограбления!

– Это как?

– Да обыкновенно! Вот у тебя в карманах всегда что-нибудь есть – деньги там, мелочи разные…

– У меня не в карманах, – машинально поправила я его. – У меня в сумке! Кстати о сумке…

– Ну да, правильно – у женщины в сумке, а у мужика в карманах всегда что-нибудь найдется, а у этого мазурика мы все карманы вывернули – и ничего, кроме ботинка!

– Ботинка? – переспросила я удивленно. – Он что, в карманах обувь носил?

– Да нет, не настоящий ботинок, вот такой, – и Ашот выложил на стол маленький игрушечный ботиночек из бежевой замши, с коричневыми шнурками, завязанными на бантик. Такие ботинки девушки иногда носят привязанными к сумке или к поясу.

– Правда, ботинок!.. – проговорила я и машинально потрогала игрушку – И это все?

– В том-то и дело! – Ашот развел руками. – Этот ботинок у него в кармане завалялся, а больше – ничего! Ни денег, ни документов, ни ключей, ни бумажек каких-нибудь! Если бы мы его в лицо не знали, так и опознать бы не смогли! Так что выходит, что этого воришку убили с целью ограбления. Как это – поговорка такая есть?

– Вор у вора дубинку украл! – грустно ответил Творогов.

– Вот-вот! – обрадовался Ашот. – Вор у вора!

– Если бы все было так просто! – Творогов снова тяжело вздохнул, как вздыхает мой Бонни, когда понимает, что прогулка закончена и пора возвращаться домой. – Если бы все было так просто! В карманах-то у него чисто, как в операционной, да вот метод убийства наводит на нехорошие мысли…

– А какой такой метод? – на этот раз я действительно заинтересовалась. Все же я тоже детектив, и интерес к таким вещам у меня профессиональный…

– Шилом его закололи! – сообщил Бахчинян, невольно понизив голос. – Один удар в область сердца! Сразу насмерть…

– Профессиональная работа! – пожаловался Творогов. – Серьезный убийца действовал, а серьезный убийца никогда следов не оставляет… Только вот зачем серьезному убийце понадобилась такая мелюзга, как Брелок?

– Да ладно, Никитич, не переживай! Найдем мы этого убийцу, будь он хоть профессионал, хоть любитель!

– Да, найдем, как снег прошлогодний! – вздохнул Творогов. – Никаких улик, никаких следов, никаких зацепок, а полковник требует, чтобы быстро расследовали…

– Да, мальчики, так все же посоветуйте – что мне с сумкой делать?

– С какой сумкой? – Творогов посмотрел на меня, как верблюд, который подошел к оазису и понял, что это мираж.

– Да я же говорила – Бонни нашел чью-то сумку, скорее всего краденую…

– У нас убийство висит, а ты с какой-то сумкой… – завел Леша прежнюю песню, так что я даже слегка забеспокоилась. Уж очень он мрачен и хмур. И не ошиблась ли я, когда приняла его жалобный взгляд за выражение чувств… Может, человек просто расстроен, неприятности у него служебные…

Однако что-то давно не признавался мне Творогов в любви. Вернее, не пытался. И не значит ли это, что он завел себе какую-нибудь обоже с квартирой?

Не помню, говорила я или нет, но у Леши после развода с женой очень тяжелые жилищные условия – он вернулся к матери, а там сестра очень своевременно вышла замуж, кажется, они не ладят с зятем… В общем, я знаю только, что капитану нужна любимая женщина обязательно с жилплощадью. Неужели он действительно переметнулся от меня к какой-нибудь швабре? Это надо непременно выяснить у Милы, она определенно в курсе.

– Да ну тебя, Алексей!.. – Я сделала вид, что обиделась. – Друг называется! Я к тебе за советом, а ты…

– Ты на него не обижайся, Вася-джан! – Бахчинян накрыл мою руку своей ладонью, но перехватил суровый взгляд Милы и отстранился. – Он в отпуск хотел, а теперь шеф его не отпустит. Но он правильно говорит – сумка твоя наверняка краденая, и тебе, значит, нужно идти к Гоше Стеценко, он у нас занимается уличными кражами и прочей мелочовкой. Только я тебе точно скажу – Гоша мужик нудный, он тебя допросами замаринует: где нашла, да при каких обстоятельствах, да не взяла ли чего из этой сумки, а сумку в итоге сдаст на склад вещдоков и навсегда про нее забудет. Так что если тебе своего времени и нервов не жалко, тогда, конечно, флаг в руки и барабан на шею, а если жалко…

– Жалко! – честно призналась я.

– А если жалко, выкинь ты ее где-нибудь в безлюдном месте, желательно без свидетелей, и забудь про нее как про страшный сон! И лучше выпей с нами чашечку кофе, ты же знаешь, как Мила его варит… Мила-джан, сделай Васеньке кофе, как только ты умеешь, и мне заодно еще чашечку… – Тут Бахчинян неожиданно рявкнул: – И хватит уже про эту сумку несчастную, у нас и так сегодня день не задался! А ты со всякой ерундой пристаешь!

Мила уже несла к нашему столу поднос с двумя аппетитно дымящимися чашками, при этом она как-то подозрительно переглядывалась с Бонни.

– Смотрите у меня! – прикрикнула я на них. – Думаете, я не замечаю ваши тайные знаки?

Что ж, пожалуй, капитан Бахчинян прав, он дал мне дельный совет, пусть и в недопустимо грубой форме. Хотя я на него нисколько не сержусь, потому что мы старые знакомые, можно даже сказать друзья, и еще ребята сегодня и правда на взводе после так несвоевременно случившегося в их дежурство убийства.

Итак, сумку нужно выбросить и поскорее забыть о ней. Так я и сделаю.

– Бонни, домой! – Мы распрощались с Милой и вышли на улицу.

Отойдя пару кварталов, я сунула пакет с сумкой в первую встречную урну и потянула Бонни за собой. На секунду отвлеклась на витрину соседнего магазина – там была выставлена очень симпатичная коротенькая шубка с капюшоном, а у меня как раз нету зимнего. И тут же меня боднули в бок.

Это Бонни протягивал мне пакет, вытащенный из урны. Да еще морду такую сделал – вот, мол, вечно ты все теряешь и забываешь, глаз да глаз за тобой нужен…

Я схватила пакет и побежала к следующей урне. Но там это бессовестное чудовище уперлось всеми четырьмя лапами и не пожелало уходить без пакета.

– Бонни, – сказала я как можно строже, – немедленно прекрати хулиганить! Мне некогда, и вообще, ты должен слушаться. Оставь пакет и пойдем!

Ага, сейчас он послушается, как же…

Я пыталась запихнуть пакет в урну, Бонни мне этого не давал, причем довольно успешно.

– А что это вы тут делаете? – раздался у меня за спиной подозрительный голос.

Подошла бдительная старушенция. Глаза под очками воинственно блестят, уши торчком, волосы под беретиком дыбом стоят.

– Это что это вы, девушка, в урну кладете? – вцепилась в меня старушенция.

– А вам какое дело? – огрызнулась я и тут же прикусила язык, но было уже поздно.

Старуха набрала в рот воздуха и заорала:

– А вот я счас милицию вызову, и они проверят, что ты там кладешь! Караул, террористы дом взрывают!

И ведь совершенно не боится Бонни! Да что там, она и саблезубого тигра не испугается. Лох-Несское чудовище так обругает, что оно со страху ко дну пойдет! Кинг-Конга по стойке «смирно» поставит!

И вместо того чтобы защитить хозяйку и рыкнуть как следует на старуху, этот трус и провокатор поджал хвост и попятился. Я выхватила пакет из урны, другой рукой дернула негодяя за ошейник, и мы покинули поле боя со всей возможной скоростью, а вслед нам неслись победные вопли старухи.

Мусорные баки возле нашего дома были полнехоньки, и наверху восседали три кошки, что делало подходы к ним для меня совершенно неприемлемыми.

Бонни обожает гоняться за кошками. При виде любой самой невзрачной кошки он необычайно оживляется, вырывает из моих рук поводок и несется за представителями семейства кошачьих со всех четырех лап. Вид у него при этом самый грозный, так что кошкам не поздоровилось бы в случае встречи.

Но дело в том, что приличные домашние кисы, чистюли и сибаритки, по улицам не гуляют. И на помойке не сидят толстые ленивые персы, изнеженные томные ангорки и изысканные сфинксы. По улицам гуляют хвостатые и полосатые прохиндеи, которые повидали на своем веку всякого и закалились в боях за место под скудным петербургским солнцем. А потому уличные кошки всегда успевают от Бонни удрать. Было, правда, несколько случаев, когда Бонни удавалось с ними близко пообщаться, но заканчивались эти случаи всегда грустно для моего глупого пса. Один раз пришлось даже к ветеринару его везти.

Но Бонни, к моему большому сожалению, никогда не учится на собственных ошибках и преследует кошек с упорством, достойным лучшего применения.

Так что помойку мы обошли стороной. И явились домой.

В квартире Бонни сразу же потерял интерес к пакету и устремился на кухню, я ведь говорила, что он жуткий обжора. И ведь ел же бутерброды у Милы! Я сделала вид, что не понимаю его намеков, и вытащила сумку из пакета.

Что ж, вещь хорошая. Совершенно не попорченная, почти новая, нигде ни царапины, хоть и побывала в зубах у Бонни. И дорогая, теперь я поняла это без сомнения.

Сумка была расстегнута – ясное дело, воришка тщательно пошарил в ней перед тем, как выбросить. Я вытащила кленовый лист, случайно попавший внутрь, и вытряхнула содержимое на газету. Было очень неприятно шарить в чужой сумке, как будто это я ее утащила. Но раз уж не получилось выбросить, то, возможно, я кое-что выясню о ее владелице…

– Все из-за тебя, – прошипела я лобастой рыжей головище, высунувшейся из кухни, – вечно выискиваешь всякую гадость. Теперь еще забота с этой сумкой…

Из моих слов Бонни понял только, что я недовольна и что никакой внеплановой еды он сегодня не получит до самого ужина. Дог тяжко вздохнул и разлегся в дверях, так что одна его половина была на кухне, а другая – в прихожей. Я же внимательно рассмотрела то, что вывалилось на расстеленную газету.

Во-первых, там обнаружился конверт. Самый обычный, почтовый, с художественной надписью «С Новым годом», а на картинке нарисованы Снегурочка и веселый заяц с морковкой. Причем заяц наверняка подвыпивший. Больше на конверте ничего не было – ни адреса, ни подписи, ни почтового индекса. Я ожидала вытащить из конверта письмо, но там лежали только глянцевые фотографии. На всех трех снимках был изображен мужчина очень приличного вида – импозантный, с благородными седыми висками, хорошо одетый, лет сорока пяти. Но может, и больше, уж очень ухоженный, лицо гладкое, холеное, покрытое ровным загаром. Такой ровный загар приобретают не на мостике корабля и не в кишащих змеями джунглях, а на дорогих приморских курортах. И никаких подписей на фотографиях не было, например «Дорогой Танечке от Александра». Но все равно ясно, что на этих фотографиях запечатлен близкий мужчина хозяйки сумки. Потому что сумка принадлежала явно молодой женщине – большая, яркая и очень дорогая. А мужчина на фотографиях – это просто мечта невесты – интересный внешне и обеспеченный, сразу видно. Но мне это ничего не дает, так что пойдем дальше.

На газете еще лежали: почти использованный тюбик губной помады, расческа, начатая упаковка бумажных носовых платков, полупустая пачка сигарет, сломанная заколка для волос и использованная карточка для таксофона.

Ясно, что все мало-мальски ценные вещи вор из сумки вытащил, остались мелочи, которые постепенно накапливаются в сумке любой женщины. Кстати, если заглянуть в мою сумку, то там такого барахла гораздо больше.

Я потрясла сумку сильнее, и на пол спикировал небольшой прямоугольник из белого глянцевого картона. И только я протянула руку, как желто-песочное тело мелькнуло перед глазами, и картонка исчезла в огромной пасти.

Нет, вы подумайте, а? Только что валялся на полу, как боров в луже, а тут откуда столько прыти взялось?

Я не стала тратить время на бесполезные уговоры и пререкания, а просто со всех сил шлепнула это чудовище по морде многострадальной чужой сумкой.

Бонни прекрасно изучил мои воспитательные методы. Если я ору благим матом и обзываю его разными нехорошими словами, можно не обращать внимания и совершенно спокойно хулиганить дальше. Если я делаю строгое внушение негромким холодным голосом, то следует прислушаться, сделать выводы и малость притормозить. Если же я, ни слова не говоря, луплю его как сидорову козу чем придется, то это и правда серьезно. Нужно немедленно успокоиться и попросить прощения, потому что взбешенная хозяйка может очень разозлиться и уйти из дома надолго.

Больше всего на свете мой слонопотам боится остаться один. Он начинает выть и биться головой о стену, сами понимаете, как к этому относятся соседи.

Бонни посмотрел виновато – ну что ты, шуток, что ли, совсем не понимаешь, потом наклонил голову и выплюнул картонку на коврик в прихожей.

Это оказался талон на прием к стоматологу. Клиника называлась «Мультидент» и находилась поблизости, на Девятой линии нашего Васильевского острова.

Не помню, говорила я или нет, но у нас на Васильевском все есть, от родильного дома до кладбища, и некоторые старожилы годами в Большой город не выезжают.

На талоне стояла фамилии врача – Воронов, а также дата приема – сегодня, двадцать пятого сентября, в 16. 30.

Это уже что-то. Конечно, гораздо лучше было бы, если бы неизвестная пострадавшая женщина хранила в сумке квитанцию о квартплате – там и адрес есть, и фамилия указана. Или завалились бы за подкладку водительские права… Хотя права-то уж воришка мигом бы отыскал, их можно продать той же владелице.

Итак, я взялась за трубку телефона, чтобы позвонить в клинику, но помедлила.

Дядя Вася, а полностью – Василий Макарович Куликов, с которым мы заняты совместной трудовой деятельностью, изредка проводит со мной воспитательные беседы, а попросту учит меня жить и работать. Относительно жизни я к нему не слишком прислушиваюсь, потому что он не больно-то в современной жизни разбирается, ему самому есть чему поучиться.

И то сказать: капиталов особенных он не нажил, честно протрубил больше двадцати лет в одном отделении милиции. За что и получил благодарность при выходе на пенсию на словах, а также в виде нового телевизора. И все, больше никаких ценных вещей у него в квартире нету. Я понимаю, конечно, что не следует оценивать человека по его благосостоянию, но все же русская народная пословица «Не в деньгах счастье!» в наше время как-то утратила свое значение. Без них, как говорится теперь, тоже не сахар!

Кстати, дядя Вася это хорошо понимает и учит жить меня только по привычке, и то не слишком настойчиво. Но что касается его опыта в работе детектива – то тут я слушаю его очень внимательно и мотаю все услышанное на ус.

«Василиса, – говорит дядя Вася, – прежде чем что-то предпринять, хорошенько подумай. Чаще всего в работе детектива требуется получить информацию. Теперь вопрос – от кого? Если от разговорчивых бабушек на лавочке – то это одно, к ним надо идти одетой поскромнее и без всякой косметики, они расфуфыренную девицу сразу осудят и ничего полезного ей не скажут, да еще обзовут по-всякому. Если от обычного законопослушного гражданина, то можно представиться сотрудницей государственных органов, только не старухам: они-то всех таких сотрудников у себя в районе в лицо и по именам знают – от паспортистки до участкового врача и работника собеса».

Вспомнив наставления старого милиционера, я положила трубку и задумалась. Чего я хочу в данный момент? Избавиться от проклятой сумки. И раз уже так получилось, что я ее не выбросила, то хорошо бы вернуть ее владелице. Потому что мне вдруг стало жалко эту незнакомую женщину. Мало того что обокрали и документы замучаешься теперь восстанавливать, так еще небось и по голове ударили или еще какие повреждения нанесли. И теперь еще и сумки дорогой лишиться. Не стану я ее выбрасывать!

Надо идти туда, в стоматологическую клинику, поняла я, и разбираться на месте. Потому что если я начну объяснять ситуацию по телефону, то реакция будет только одна, совершенно очевидная: меня пошлют подальше. Вежливо, поскольку клиника частная и довольно дорогая.

– Все из-за тебя! – сказала я Бонни, который робко заглядывал в прихожую.

Он понял, что я больше не сержусь, и выпустил на пол изрядную порцию слюны.

Я потянула на себя красивую тяжелую дверь, табличка на ней гласила, что клиника «Мультидент» работает ежедневно с 9.00 до 22.00, без выходных и праздников.

Холл был маленький, но уютный, светлый и чистый. Сразу видно, что здесь денег на ветер не бросают и не стараются поразить клиентов шиком и блеском. В конце концов, главное ведь лечение.

В углу за стойкой сидела девушка, за ее спиной стояло три металлических шкафа с карточками, перед ней – два телефонных аппарата, ксерокс и компьютер. Кроме меня, в холле не было ни одного посетителя – ясное дело, клиника дорогая, это тебе не в участковой поликлинике маяться в очереди, слыша из-за двери душераздирающие стоны страдальцев и шум бормашины.