Kitobni o'qish: «Стихея»

Shrift:

* * *

Часть I
Обитель скорби

Глава 1
Нагая душа

В обстановке вычурного кабинета ничто не намекает на то, что его хозяйка – убийца. Самая изощренная убийца двадцать первого века, на совести которой двадцать одна загубленная душа. Элизабет вела им счет. Каждая смерть – очередной флакон с ноготок на полке орехового книжного шкафа в углу комнаты. Несколько грамм праха – вот содержимое разноцветных пузырьков, но лишь избранные знают, для чего он нужен и кому принадлежит.

На рабочем столе зазвонил стационарный телефон, и Элизабет кончиком острого ногтя, который будто окунули в кровь, нажала на кнопку громкой связи. Кабинет наполнился звуком мужского голоса:

– Пленница доставлена. Прикажете исполнить казнь?

Элизабет чуть задержала дыхание и раздраженно прищелкнула языком. Ее перманентно яркие карминные губы искривились.

– Ждите! ― Она отключила связь. – Я сама. Всегда сама, – в тишине сказала Элизабет и улыбнулась, но в раскосых глазах наметился болезненный блеск.

Она встала из-за стола и провела ладонями по своей худощавой фигуре с выпирающими тазобедренными косточками. Черное траурное платье с высоким воротником и длинными рукавами только на Элизабет сидело так, словно она в нем родилась. Ее кожа смотрелась еще бледнее, а волосы – чернее. И все же невозможно было оторвать глаз от болезненной худобы женщины и ее бледности, отливающей синевой, а во взгляде Элизабет таилась страсть, которая сметала любые преграды. Но больше всего она гордилась кольцом – золотой печаткой на указательном пальце правой руки с выгравированным на ней язычком пламени.

Элизабет коснулась губами кольца и ухмыльнулась картине, висящей напротив. Молодая девушка сидела на троне с львиными головами, она была в полупрозрачной серой вуали, покрывающей ее тело на греческий манер. В одной руке жезл, в другой – чаша.

Элизабет подошла ближе и изучала картину так долго, словно ждала, что та оживет под ее взглядом.

– Моя дорогая Цирцея, – нараспев произнесла Элизабет, – каково тебе каждый раз наблюдать, как я убиваю твоих дочерей? – Она выждала пару секунд и вздохнула. – Очень жаль, что ты не можешь ответить…

Элизабет подошла к книжному шкафу, и каждый ее шаг сопровождался стуком каблуков. Потянула на себя красный фолиант. Послышался звук открывающегося засова, и через мгновение книжная стенка отъехала, открыв взгляду потайной лифт.

– Я сама, – вновь прошептала Элизабет и зашла в тесное пространство.

Лифт дернулся и медленно пополз вниз, погрузив ее в темноту. Лишь мерцающая наверху лампочка дребезжала, напоминая Элизабет, что она спускается вовсе не в ад.

Двери разъехались, и она оказалась в овальной зале, посреди которой высилась колба из жаропрочного стекла высотой в два человеческих роста.

Элизабет с блаженным вздохом опустилась в кресло с красной обивкой, почти кожей ощутив прикосновения предыдущих владельцев. Любовно провела пальцем по рычажку управления на подлокотнике. А это устройство сделали специально для нее.

– Ведите! – приказала она, хотя кроме нее в комнате никого не было.

Невидимые слуги прятались за стенами, шуршали, словно крысы, перебегая по узким скрытым коридорам, которые пронизывали здание сверху донизу. Пол в колбе опустился, и через некоторое время поднялся обратно, неся на себе драгоценный груз. В стеклянную ловушку попала связанная девушка. Она была измождена, в ее застывших глазах больше не плескалась жизнь; пленница могла лишь стоять на коленях. На безобразно худом лице глаза цвета неба казались огромными. Вместо одежды серый саван, подпоясанный потертой веревкой – дань уважения традициям священной инквизиции.

Элизабет в возбуждении сжала рычажок и чуть подалась вперед, впитывая обреченность и страх пленницы.

– Сознаешься ли ты, дочь Цирцеи, в колдовстве и сговоре с Дьяволом? – на одном дыхании спросила Элизабет.

Девушка лишь кивнула, и ее слабого покачивания головой было достаточно, чтобы надавить на рычажок. Сверху разгорелся огонь, а затем ржавые струи пламени окутали пленницу, и ее визг разнесся по овальной зале, достигнув ушей Элизабет сладким пением.

В саване сизом – нагая душа,
«Sang et flamme» несет просвещение.
Демон рыдает, еле дыша,
Для души обретая прощение.

Эта жертва была двадцать второй.

Глава 2
Пленники зла

«Испейте из чаши багрового яда,
Позволим один раз вздохнуть.
Сгиньте, ведуньи, так вам и надо.
В огонь уготован вам путь!»

Мари еще раз перечитала жуткое четверостишие, выведенное золотыми буквами на застекленной табличке. Затем подняла взгляд на памятник инквизиции, стоящий посреди двора перед зданием главного колледжа Вэйландского университета – старинным замком, увитым плющом. На деревянном помосте стоял грубо обтесанный столб, а к нему обугленным канатом было привязано чучело, набитое сеном, в грязном холщовом саване. В довершение картины на горизонте темнело небо, тучи наполнялись водой, готовясь обрушить мощь ливня на маленький студенческий городок.

– Мне это снится, – пробормотала Мари и невольно пошатнулась.

Ноги ослабли, и она села на тяжелый чемодан, который тащила за собой по брусчатке от самого вокзала.

Начало сентября в Вэйланде – настоящая осень. Ветер просачивался под одежду и холодными пальцами ласкал горячую кожу. Листья на деревьях еще держались на ветвях, но уже потеряли сочный зеленый оттенок, скручивались и блекли. Через неделю-другую они лягут на землю красно-желтым покрывалом.

Любимое время года Мари больше ее не радовало.

Не радовала возможность вырваться из-под надзора отца, который и отцом-то был всего последние полгода. Не радовала свобода от нудных единокровных братьев и их постоянного соревнования «Кто больший брюзга». Не радовало даже то, что она почти год не будет видеть брезгливую гримасу мачехи. Все приятные мелочи, которыми обещала наполниться жизнь Мари, теперь тускнели перед интуитивным ужасом.

В ушах звучали слова отца, сказанные незадолго до ее поступления в университет:

– Тебе уже восемнадцать, Мария. Поэтому я не могу заставить тебя учиться в Вэйланде, ты вольна выбрать любой другой университет. Но я и без того был чертовски плохим отцом, так что… Я оплачу твое обучение, если захочешь туда поступить. Поверь, после Вэйланда перед тобой откроются все двери мира. Это меньшее, что я могу для тебя сделать…

Теперь его навязчивая забота не казалась наигранной. Потайное дно вскрылось, и гниль вырвалась наружу. За сладкими речами отца, который бросил Мари, когда ей исполнился всего год, крылась истина:

– Ты похожа на свою мать, и я даже не могу взглянуть тебе в глаза без содрогания. Она называла себя ведьмой, умоляла принять ее такой, какая она есть. Но я не смог. Не смог полюбить и тебя – родную дочь. И все же я хочу попытаться помочь тебе стать нормальной. В Вэйланде ненавидят таких, как ты… Это поможет тебе научиться не выделяться, быть как все. Ради твоего же блага, поверь.

– Медвежья услуга, – пробормотала Мари.

Подумаешь, инсценировка сожжения ведьмы. Никто не узнает, кто она, а даже если и узнает, то в двадцать первом веке не так-то просто сжечь человека безнаказанно.

– Впечатляет, не правда ли? – раздался позади грудной голос, и Мари обернулась. – Тебе стоит привыкнуть. Вэйланд кишит подобными памятниками. Я – Джорджи!

Длинная и тощая как жердь девушка подмигнула и протянула Мари листовку. На вытянутом лице губы казались слишком большими, зато модная прическа отвлекала от непропорциональной фигуры. Черные волосы с красными прядями она перекинула на левую сторону, оголив выбритый иероглифами висок.

– Мари. – Она встала и с нервной улыбкой рассмотрела листовку – старуха на метле летела на фоне луны и надпись: «Добро пожаловать в Вэйланд!» – Мило…

– Ты первокурсница, верно? – Джорджи согнула правую ногу в колене. Узкие джинсы каким-то чудом держались на ее мальчишеских бедрах. – Не видела тебя раньше.

– Верно. Заселяюсь.

– А жить будешь в главном колледже? Тебе ведь уже прислали распределение?

– Да, у меня двести четвертая комната. – Мари снова глянула на кубический замок. Подумать только, она будет жить в самом настоящем замке! – Это здесь снимали Гарри Поттера?

Джорджи закатывает глаза:

– Точно первокурсница. Попав сюда, все задают этот вопрос. Нет, не снимали. Но хотели. Короче, – она указала острым ноготком на листовку, – раз ты живешь в главном колледже, то жду тебя сегодня на этом же месте в полночь.

От неожиданности Мари приоткрыла рот:

– В полночь? Здесь? Шутишь?!

– О, да! В позапрошлом году я тоже на твоем месте ошалела. – Джорджи хихикнула и хлопнула Мари по плечу. – Будет посвящение в студенты, поэтому присутствие обязательно. И да, тебе не о чем переживать, если ты не ведьма, – заверила она и расхохоталась.

«Если ты не ведьма…» От этой фразы Мари тихо вздохнула. Куда она попала?

Джорджи отвлеклась на идущего вдалеке парня. У них были похожие прически, а еще он был похож на настоящую фотомодель. Джорджи ему помахала, но он лишь скользнул по ней равнодушным взглядом. Она поджала губы и тут же старательно улыбнулась, но боль в глазах скрыть не удалось.

– Мне надо бежать. Еще кипу листовок раздавать. Не забудь в полночь! – Джорджи сделала шаг, однако замерла и завистливым взглядом окинула волосы Мари. – Не могу не спросить: они у тебя наращенные или родители постарались?

Мари привычным жестом пропустила густые искрящиеся солнцем волосы между пальцами. Они, как всегда, были распущены и тяжелым полотном закрывали спину до самой талии. Стоило ей собрать их в хвост или косу, как она чувствовала себя голой.

– Мама, – прошептала Мари, из последних сил сдерживая тоску в голосе. И не только волосы… Вся она походила на маму.

– Круто, – кивнула Джорджи и почти бегом спустилась с пригорка к распахнутым воротам, за которыми заканчивалась территория замка и после гравийной парковки начинался городок. Кажется, именно в ту сторону шел парень с обложки журнала.

Мама…

Почти полгода прошло с тех пор, как она исчезла, а в груди до сих пор жгло. Вместо сердца – дыра. Вместо слез – песок в глазах. Время идет, а мамы все нет. И уже не будет…

Мари тряхнула головой, прогоняя мысли, от которых живот скручивало и кололо в сердце. В последний раз посмотрела на помост с чучелом ведьмы и запихнула листовку в задний карман джинсов. Целых восемнадцать лет ей удавалось скрывать свое происхождение. Прожить четыре года среди ведьмоненавистников – что может быть проще?

Мари подхватила ручку чемодана и подошла к высоким арочным дверям. Центральный вход в главный колледж Вэйланда. Здесь ей предстояло жить и, судя по расписанию, здесь же вели такие модули, как история и искусство. А вот остальные предметы преподавали в филиале, который еще называли современным отражением замка. Да, Мари здесь понравится. Должно понравиться. В конце концов, это был единственный университет, который согласился оплатить отец. А без него ей светило бы будущее официантки в той же забегаловке, где мама работала поваром. Мама…

Мари снова глубоко вздохнула и толкнула тяжелые двери. Они на удивление легко распахнулись, наверняка оснащенные пневматикой.

Мари попала в фойе или холл. Как называются подобные комнаты в средневековых замках, она понятия не имела, но прямо перед ней открывался вид на широкую каменную лестницу, а прямоугольная комната, в которой Мари очутилась, больше напоминала музейный зал.

– О, Дьявол меня забери!

– На стенах раньше они явно были каменными, но теперь прятались под бордовыми обоями, висели различные репродукции картин. Мари даже боялась посмотреть на них пристальнее, потому что иначе она простояла бы перед ними до глубокой ночи. Студенты, как пчелы, сновали по лестнице, заседали с книгами в укромных нишах. Из каждого уголка доносились то декламация стихов Блейка, то жаркие споры на философские темы из разряда: что первично – дух или тело?

Их голоса, сливающиеся в монотонный шум, давили на Мари, как бы намекая: ты лишняя. Перед глазами засверкали искры, и в гости пришла знакомая мигрень, как всегда не вовремя. А значит, скоро Мари явится «слово».

Мама называла ее способность видеть слова даром и требовала, чтобы Мари училась им пользоваться. Мария же считала это обузой, потому что слова, а иногда целые фразы, казались полной несуразицей, которые ничего, кроме головной боли и мушек перед глазами, ей не давали. Никакие обезболивающие и медитации не могли унять мигрень. В детстве Мари могла часами плакать в подушку от боли. Но со временем она нашла способ облегчить свой проклятый «дар» – скетчбук и карандаш. Зарисовывая слово, Мари чувствовала, как волна обезболивания охлаждала ее беспокойный разум.

Мари прошла в центр зала, пытаясь сообразить, в какой стороне находится ее комната, и сердце сделало кувырок. Затем пропустило удар и словно упало вниз живота, когда Мари заметила его.

По лестнице спускался парень. Его черные волосы вились, а из-за доброжелательной улыбки проступали ямочки на щеках. Поверх белой рубашки на плечах был завязан джемпер в синий ромб. Настоящий студент-англичанин. Он шел вальяжной походкой, а правая рука была небрежно засунута в карман брюк. Туфли были начищены до блеска.

Мари никогда раньше не реагировала на парней вот так – застыв как вкопанная, забыв про кислород и про то, что наверняка выглядит полной дурой. Но одна ее часть жаждала подойти к незнакомцу и прикоснуться хотя бы к его руке, а вторая – тянула обратно в Лондон. И ни одна не могла победить, они были равны. Мари разрывало пополам, но она могла лишь стоять на месте и беззвучно открывать и закрывать рот.

Незнакомец подошел ближе. Их взгляды пересеклись. У него были синие глаза. Как море, волнующее, игривое. И аромат его духов окутывал морским воздухом, наполненным солью и горячим песком. Запах донесся до нее, когда парень прошел мимо, ненароком коснувшись кончиком мизинца тыльной стороны ее руки. Крошечное прикосновение обожгло, но когда Мари нашла в себе силы обернуться, незнакомец уже исчез. Его не было поблизости, и только рука продолжала гореть, а сердце выскакивало из груди.

Мари не считала себя влюбчивой. За восемнадцать лет она ни разу ни с кем не встречалась и считала себя здравомыслящим человеком. Поэтому не понимала, что сейчас произошло. И откуда взялись ужас и трепет, разрывающие душу?

На втором этаже Мари свернула налево и попала в коридор, выстланный протертым ковролином. По нему ходили бесчисленное количество ног. Девушки и сейчас перебегали из комнаты в комнату, перекрикивались, со смехом выгоняли парней, затесавшихся в женскую обитель, и выпроваживали их на этаж выше. От приятной суматохи Мари пришла в себя и позволила себе задерживаться возле картин, которые висели между дверьми.

Живопись Ван Еренберга, Гойи, Уотерхауса, Брейгеля… Даже гравюры Альбрехта Дюрера, показывающие двойственную природу ведьминской красоты: с одной стороны молодой и привлекательной женщины, а с другой отвратительной старухи, скачущей задом наперед на козле. И да, разумеется, все картины были с сюжетом о ведьмах, но Мари, похоже, начинала привыкать к этому местному помешательству.

Она нашла свой номер и с облегчением приложила магнитный ключ к замку, который был выслан ей вместе с пакетом документов. Ее встретила безликая комната, в которой ей предстояло жить ближайший год. Взгляду даже было не за что зацепиться. Единственное яркое пятно – это настольная лампа с абажуром цвета апельсина на столе ее соседки. Явно принесенная извне. А так две половины комнаты отражали друг друга с занудной точностью. Односпальная кровать, застеленная синим покрывалом, стол, стул…

Мари открыла дверцы шкафа с левой стороны, резонно предположив, что раз правая кровать уже завалена учебниками, значит, она занята.

– Приветики! Ты уже здесь? Прости, я задержалась. – В комнату зашла девушка ростом на голову ниже Мари. Такая миниатюрная куколка, точно балерина из музыкальной шкатулки.

Ее глаза прятались за прямоугольными очками, на губах дерзко алела помада. В сочетании с классическим брючным костюмом и рыжей шевелюрой ее образ напоминал стриптизершу в костюме строгой учительницы. Такую девушку точно не пропустишь в толпе.

– Вообще, я должна была встретить тебя внизу, но в библиотеке такая очередь, что я не успела. Так что, надеюсь, ты никому не скажешь, что я с первого дня профукала обязанности куратора. – Она искренне улыбнулась и протянула руку. – Айви.

– Мари, – она с опаской пожала тонкие, будто детские пальцы. – Ты мой куратор? – Мари поморщилась от легкой головной боли, которая начинала стучать острыми молоточками по вискам.

– Да. Разве тебе не присылали письмо? К каждому первокурснику приставляют второкурсника на первый год, чтобы тот ввел его в курс дела, – Айви скинула лакированные туфли на высоком каблуке и еще сильнее уменьшилась в росте, но ее это не особо беспокоило. – Кстати, тебе повезло больше, чем мне. В прошлом году моя кураторша приревновала меня к парню, хотя на тот момент он еще встречался с Джорджи, а не со мной. – Она рассмеялась. – Надеюсь, ты не станешь отбивать у меня женихов. – Айви подмигнула.

– Не планировала. У вас и без меня мексиканские страсти бушуют.

Мари начала разбирать чемодан, продолжая игнорировать нарастающую мигрень. Когда же ей уже явится это чертово слово!

Айви устроилась на кровати между учебниками и закинула ногу на ногу:

– Ого, впервые вижу так лаконично уложенный чемодан. В моем обычно творится хаос. – Она со знанием дела постучала по стопке книг.

Мари слабо улыбнулась и пошатнулась. Перед глазами поплыло, очертания предметов смазались. Странно, обычно она могла терпеть дольше, но не в этот раз. Она опустилась на колени и достала из чемодана записную книжку. Маленьким карандашом, который едва умещался между пальцами, Мари выплеснула терзавшее ее слово на крафтовую бумагу. Ее обезболивающая таблетка. Мигрень мгновенно отступила, а зрение прояснилось. Чертов дар вновь продиктовал свои условия, и попытка не выделяться – провалилась.

На странице, окаймленное завитками и узорами, было написано слово.

Скорбь

Очередная загадка. Почему именно оно?

Мари опустила голову, прячась за волосами, и встала с пола. Словно издалека услышала звонкий голос Айви:

– Ты что-то сочиняешь?

Мари заставила себя посмотреть ей в глаза. В них читалось искреннее любопытство. Айви даже подалась вперед, но Мари поспешно закрыла блокнот.

– У меня есть одна странность.

О, не переживай. Я привыкла к странным людям. Мой дядя Бернард носит носки из разных пар, причем один должен быть однотонным, а другой – в полоску. А мама так обожает день святого Патрика, что не в силах ждать целый год, а потому празднует каждый месяц. – Айви ухмыльнулась. – Видишь, во мне течет кровь странных ирландцев, так что уверена, твои закидоны меня не испугают.

Мари поморщилась, взвешивая за и против, и села на свою кровать, устремив на Айви твердый взгляд, от которого та нервно поежилась:

– Иногда меня мучает мигрень, и спасает только леттеринг. Когда выводишь буквы, отвлекаешься. Головная боль может напасть внезапно, поэтому не пугайся, если я вдруг начну бегать в поисках блокнота.

– Пф-ф! Я то думала, что-то серьезное.

– Ну, еще я пишу стихи, – смущенно добавила Мари, и Айви вдруг оживилась:

– Прочти, пожалуйста!

Шелестящий шепот сорвался с губ Мари, но на этот раз она опустила взгляд вниз, рассматривая педикюр Айви ядовито-зеленого цвета:

– Для меня твои, мама, объятия,
Как шелковая простынь скользит
По коже, едва касаясь распятия,
Что на груди ярким солнцем горит.

Для меня твои мягкие поцелуи,
Перед сном словно песню поют.
А вокруг дома шелестят туи,
Источая душевный уют.

Для меня любовь – это детство,
В нем была ты, собой украшая.
И никто из нас не ждал бедствий,
Что пришли к нам, грехи обнажая.
Для меня жизнь без тебя – пытка,
Неизвестностью рвет на клочки.
Не осталось и тонкой нитки,
Что к тебе привела бы в ночи.

Для меня теперь день без света,
Что сиял мне в улыбке твоей.
И теперь жизнь моя без сюжета,
Ведь от мамы нет больше вестей.

– Красиво! Я обожаю поэзию! – Айви от восторга похлопала себя по коленям.

– Да. Я тоже. Если бы не мои приступы мигрени, было бы вообще супер. На тебя смотрят как на сумасшедшую, если ты вдруг среди толпы останавливаешься и начинаешь что-то рисовать в блокноте, – пробормотала Мари. – Жуть, короче.

– Не переживай, – улыбнулась Айви. – В Вэйланде любят сумасшедших. Только если они не ведьмы. Так что на Хеллоуин лучше нарядись… м-м-м… Святым Патриком, на худой конец. Но не ведьмой, не оценят, – сухо добавила она.

Ну вот. Второй раз за час Мари услышала эту фразу. Отец удружил так удружил. Мари этого вовеки не забудет.

– Хорошо, спасибо за совет.

В дверь яростно постучались, и на пороге возникла темнокожая девушка с планшетом в руках. Ее волосы были заплетены в мелкие косички, и вся она напоминала плетеную булочку. Сдобную, мягкую и фигуристую.

– Моя задница все слышит! – крикнула она за дверь, и в ответ раздался гулкий хохот. – Итак, – она посмотрела на Мари с Айви и сделала какие-то пометки в планшете, – меня интересует Мария Ребекка Бэсфорд. – И снова взгляд темных глаз устремился на Мари. – О, да! Шикарно!

– Что шикарно?

Мари заметила, как Айви с незнакомкой обменялись многозначительными взглядами, и нахмурилась.

– Моника возглавляет театральный клуб и традиционно в начале учебного года проводит набор новичков, – пояснила Айви. – Я тоже вхожу в клуб, – добавила она и сгребла книги, чтобы расставить их на столе.

– Через полтора месяца бал первокурсников, и мы ставим спектакль. Ты должна играть в нем главную роль! – простонала Моника и стиснула в объятиях планшет, явно не переживая, что его раздавит. – Ведьму!

Мари в этот момент достала из чемодана стопку аккуратно сложенной одежды и чуть не уронила ее на пол:

– Я?

Над ней что, издеваются? Она не готова играть саму себя в месте, где ненавидят ведьм.

– Почему? – уточнила Мари, когда, кроме сияющих глаз Моники, не получила иного ответа. – Вы даже не знаете, умею ли я играть. И вообще, у меня боязнь сцены, – пробубнила она.

– Ну, во-первых, у тебя шикарные волосы. Я, как увидела, обомлела. Жаль, конечно, что не рыжие, но не беда. – Кажется, Моника села на своего любимого конька, потому что теперь ее было не остановить. – В конце концов, наш спектакль про то, как ведьма осознала, что она несет людям зло, и добровольно взошла на костер. Так что ведьма-блондинка будет даже очень в тему!

– А во-вторых? – уточнила Мари и не глядя засунула вещи в шкаф.

– А во-вторых, никто не хочет играть ведьму, – понуро объяснила Моника и плюхнулась на кровать Айви. Та возмущенно запищала, вытаскивая из-под подруги учебник по истории. – Все боятся, что их затравят после этой роли. Хотя это полный трэш.

– Почему в Вэйланде так ненавидят ведьм? – Мари с удивлением обнаружила, что успела разложить все вещи, и теперь чемодан зиял пустотой. Она затолкнула его ногой под кровать. – В Салеме, например, инквизицию превратили в прибыльный бизнес, а здесь словно остановилось время и средние века никуда не уходили. Того и глядишь и правда сожгут какую-то нерадивую студентку. – Она умолкла, заметив взгляды Моники и Айви. В них горел блеск подозрения, и волоски на руках стали дыбом.

– Она в Вэйланде первый день, – с улыбкой заметила Айви. – Со временем освоится.

Обстановка разрядилась, словно Мари ничего и не говорила.

– Да, ты права! – Моника хлопнула себя по бедрам и встала. Достала из кармана смятую листовку. – Ты хотя бы заскочи на отбор. Буду ждать!

Она исчезла в коридоре, наверняка в поисках других первокурсников, быстрее, чем Мари успела сказать «пока».

– Пора коллекционировать листовки. – Она вытащила из кармана приглашение на посвящение.

– Это ты еще не встречалась с Огненными девами, – засмеялась Айви. – У них отдельный колледж.

– Огненные девы?

– Тебе еще многое предстоит узнать, так что не забивай голову раньше времени.

Мари кинула листовки на стол и выглянула в окно. Тихо вздохнула при виде искрящейся в лучах солнца реки. Она сверкала, как серебристая подкова вокруг полуострова, на котором возвышались Вэйландский замок и руины некогда величественного собора. Густая листва деревьев нависла над рекой, и даже из окна было видно, что набережная уже заполнена студентами. Они явно соскучились по природе университетского городка.

– Кстати, насчет Джорджи. Она нормальная девчонка. Только не смотри в сторону Эллиота, и вы подружитесь. – Айви скинула пиджак на стул и задумчиво изучала содержимое шкафа в темных сдержанных тонах. – Эллиот – ее парень или экс-парень. Они сами до сих пор не разобрались. Утром расстались, вечером помирились. Но беда в том, что за день Эллиот успевает склеить дюжину девчонок, которые автоматически записываются в список врагов Джорджи. Вот так мы и поссорились. – Айви снова рассмеялась, видимо, нисколько не расстроенная этим фактом.

– Спасибо за совет, – кивнула Мари и прищурилась.

На набережной группа студентов столкнула девушку в реку. Интересные у них игры.

Мари вернулась на кровать и впервые за сутки улеглась, вытянув ноги:

– А этот Эллиот, случаем, не носит джемпер поверх рубашки?

– О, точно нет. Он вообще предпочитает щеголять обнаженным, – фыркнула Айви.

Не смущаясь Мари, она быстро переоделась в обтягивающее платье скромного серого цвета.

– М-м-м… – Айви прикусила нижнюю губу. – Я знаю только одного парня, который так одевается. Наш профессор истории средних веков Уильям Чейз. – Она томно вздохнула.

– Профессор? – Мари подскочила на кровати.

– Ага. По нему сохнет добрая половина университета. Та, которая не завербована Эллиотом. А почему ты спросила?

– Да так. Столкнулась с одним на выходе, а он даже не извинился, – солгала она.

«Неужели профессор?»

А, тогда это не профессор Чейз. Он галантен, как рыцарь. Грациозен, как бог. Красив, как Ахилл. И умен, как Аристотель. Он бы не только извинился, но и донес бы твой чемодан до комнаты. – Айви снова мечтательно вздохнула и, кажется, улетела мыслями далеко-далеко.

А Мари вновь прокрутила в голове встречу с парнем и молча посмотрела на потолок. Странно, но его имя никак не отозвалось в ее душе. Так, словно бы оно ему не принадлежало. Возможно, это не Уильям Чейз.

Но вряд ли.

По углам коридоров прятались тени. Живые, объемные, они колыхались в темноте, трепетали при появлении человека, но стоило подойти ближе, как они растворялись, сыграв с подсознанием злую шутку.

Перед тем как лечь спать, Айви предупредила Мари, что в честь приезда первокурсников в замке выключают лампы и единственным освещением будут служить факелы, как в средневековье. Только она забыла упомянуть, что их повесят лишь у входа, а всю дорогу по коридору и вниз по узкой боковой лестнице, цепляясь плечами за холодные каменные стены, предстоит пройти при лунном свете. Ну, или в полном мраке. И с помощью фонарика в мобильном телефоне, который Мари предусмотрительно взяла с собой.

– Да, отец, ты выбрал самый подходящий для меня университет, – пробормотала Мари, когда, наконец, нашла распахнутые центральные двери. Возле них в стенах горели факелы, и Мари ненадолго остановилась, чтобы погреть руки у волнующегося пламени.

Возле помоста с чучелом ведьмы уже собирался народ. Мимо Мари, тихо переговариваясь, прошмыгнули две девушки. Слышались смех и характерный хлопок открытой пивной бутылки. И только Мари не разделяла их радость. Наверное, потому что она и была настоящей ведьмой. А таких в Вэйланде не просто не любят – ненавидят.

Мари вздрогнула. Позади нее раздался шорох. Дуновение ветра всколыхнуло волосы и принесло чей-то тихий стон. Она оглянулась и заметила в углу мигающую табличку над кривой деревянной дверью. «Пыточная» – гласила надпись.

Вот черт. – Мари покачала головой и вышла на улицу.

Свежий ночной воздух взбодрил, но не прогнал невольное сожаление, которое поселилось в душе. Сожаление о том, что ее определили именно в главный колледж. Лучше бы отправили к Огненным девам, хоть Айви и упомянула их с каким-то странным выражением лица. Ну, или в колледж «Белой розы». Это название Мари услышала чуть позже. Короче, куда угодно, только не в мрачный готический замок, где по углам могли прятаться вампиры, а из «Пыточной» доносились стоны. И не потому что ей страшно, а потому, что жизнь здесь напоминает ту, которая была у нее с мамой. И от этого тоска только сильнее грызла душу, как язва пожирает тело.

Мари опустила голову, помимо воли все глубже погружаясь в воспоминания десятилетней давности.

– Когда ей исполнилось восемь лет, мама впервые призналась, что они из рода ведьм…

Знаешь, глупо скрывать от тебя дальше. – Ее голос звучал, как тихое журчание воды. Она всегда говорила с Мари на равных. – Ты ведь и сама уже догадалась.

– Мы не такие, как все?

Их спальня, в которой оживали сумерки, а красные шторы напоминали стекающие на пол кровавые водопады, перестала казаться безопасной.

– Наш удел – жить, скрывая свой дар. Ты можешь околдовывать взглядом, чувствовать травы, слышать голоса, но за это нужно платить, и наша плата – вечное одиночество.

А если я не хочу? – почти умоляла Мари, понимая, что после этих слов даже такое странное детство, как у нее, – без кукол, без глупых игр с другими детьми – исчезнет.

– Не имеет значения, чего ты хочешь. – Мама коснулась невесомой ладонью ее головы. Единственная ласка, которую Мари получала. – Судьба ведьмы – быть сильной и одинокой.

– Ребята, подходите сюда! – Окрик Джорджи вернул Мари к реальности, и она неохотно присоединилась к толпе первокурсников.

Навскидку их было человек двадцать, но, как сказала Айви, в главный колледж определяли меньше всего студентов. Остальных раскидывали по другим колледжам, так что Мари счастливица. Чем-то она зацепила руководство университета. Вот только счастье явно в кавычках.

Рада всех видеть! – Джорджи взобралась на помост рядом с чучелом. А ее помощница, темноволосая невзрачная студентка, похожая на сонную сову, пряталась в тени подруги.

– Кто не пришел, тот лузер! – засмеялась Джорджи. – Итак, без лишних слов – эта ночь ваша! Сегодня вы станете настоящими вэйландцами! Хотите вы этого или нет.

Но не такой, как вы. Вы же из Древних, верно? – крикнула стоявшая рядом с Мари японка, благоухающая сакурой сильнее, чем сама сакура. Девушка даже сложила ладони перед грудью в жесте, полном благоговения.

Джорджи отмахнулась и заправила прядь волос за ухо:

– Да, но это совсем неважно, – произнесла она так, словно это было чертовски важно. – Сегодня ВЫ – главное событие этого года. Пора развлечься и стать настоящими студентами!

Мари оглянулась, но, казалось, ее одну смутило слово «Древние».