Kitobni o'qish: «Фейк»

Shrift:

Пролог
Домик с мертвецами

«В доме на горе теперь живут мертвецы. Их трое: Лизонька, Святослава и Леонид. Девочки забрали его…»

Эти слова отец прокричал Александре перед тем, как выброситься из окна. Но самое последнее, что она уловила в полубезумной речи: «Бойся крылатых птиц…»

А после прозвенело стекло единственного во всем доме окна, которое не успели заменить на стеклопакет. Окно, которое стокилограммовый мужчина с легкостью вышиб своим телом. Глухой удар о землю поставил точку в истории его жизни.

Лунный свет серебрился в осколках стекла, рассыпанных на скрипящем полу. За разбитым окном безмятежно кружились снежинки.

В горах зима наступает рано.

Глава 1
Гостья с картины

Даниил замирает на месте и вглядывается в темноту. Постепенно глаза привыкают к тусклому освещению на улице и улавливают очертания девушки. Девушки, которая ежится на углу крыльца. Кажется, на ней только черная шуба и нет обуви.

Вызвать полицию? Скорую? В четыре утра, после утомительной смены меньше всего на свете хочется таких приключений.

Он нервно сглатывает и осторожно подходит ближе. Может, галлюцинации? Надышался чем-то в баре? Больше он не будет замещать Егора, пусть сам разбирается, что ему важнее: работа бармена или очередная интрижка.

Даня ступает на первую ступеньку и освещает телефоном таинственную гостью:

– Эй, вы кто?

Его общение с противоположным полом ограничивается матерью и Марией – лучшей подругой и по совместительству бывшей возлюбленной. В остальных случаях он предпочитал говорить заученными фразами: «Здравствуйте», «Что будете пить?» и «Туалет прямо и налево». Но сейчас его могла спасти лишь полная импровизация, хотя… возможно, незнакомка настолько продрогла, что ей и правда не помешало бы выпить.

Девушка всхлипывает, из ворота норковой шубы показывается ее лицо. Телефон выпадает из рук Даниила.

– Господи помилуй!

Страх электрическим разрядом пронзает позвоночник. В ушах забарабанило: это она, это она, это она!

Даня поспешно оглядывается, но на улице больше ни души. Ни в одном окне не горит свет. Ни в крохотном домике бабы Аси, ни в старом бараке Киселя – торгаша с рынка. На лицо падают колкие снежинки, фонари отбрасывают на припорошенную дорогу блеклый свет.

– Помогите… – Охрипший голос заставляет Даню поднять чудом не разбившийся мобильный. – Мне так холодно…

– Стой, стой! – Даня поспешно засовывает телефон в задний карман джинсов, вытащить связку ключей удается только с третьей попытки. – Сейчас!

Он открывает замок, теплое дыхание дома окутывает его. Вслепую хлопнув ладонью по внутренней стороне стены, включает свет.

– Холодно, – стонет девушка и начинает тихонько плакать. – Ноги… больно…

Она говорит отрывистыми фразами, словно каждое слово причиняет боль. Даня подхватывает ее на руки, но тут же охает от неожиданности. На фотографиях в соцсетях она казалась весьма хрупкой, не то что в жизни.

Даниил с девушкой на руках входит в комнату и захлопывает дверь. Почему он чувствует себя вором? Будто позарился на чужой бриллиант. Даня крепче прижимает к себе гостью, при свете лампы он успел разглядеть ее лицо. Александра. Алекса. Первого декабря Бог ниспослал ему девушку, в которую он влюблен.

– Ноги, – Алекса подняла опухшие от слез глаза на Даниила. Дыхание перехватывает.

Черные, миндалевидные – таким глазам ты готов доверить все свои секреты, они знают все тайны мира. Но сейчас они умоляют о помощи.

– Я долго бежала по снегу. Поскальзывалась, падала… и снова бежала, – устало шепчет она. – Я сбежала… – Речь Алексы превратилась в бессвязное бормотание, она то проваливалась в беспамятство, то выныривала из него с глухим стоном.

Даня осторожно уложил ее на диван посреди гостиной и плотно занавесил окно. Пройдясь по всему дому, опустил рулонные шторы, закрыл двери. Он знает Алексу уже несколько лет. Она ведет в соцсетях лайфстайл-блог о красивой жизни и творчестве. Она – его идеал. Но сейчас Дане почему-то кажется, что он укрывает преступницу.

Он прикладывает ладонь к горячему лбу Александры.

– У вас температура!

Она резко раскрывает глаза, но не двигается – усталость и лихорадка оказываются сильнее. На бледных щеках проступает болезненный румянец, а обнаженные ступни воспалены и покрыты мелкими царапинами. Под шубой только черная шелковая ночнушка с кружевной отделкой. В таком виде не гуляют зимой. Тем более ночью.

Все, как на его картине. Точь-в-точь. Господи, что же он наделал?

* * *

Снег. Повсюду. Залепляет глаза, рот. Она протирает лицо, размазывая слезы по щекам, и продолжает идти наперекор метели. Ступни горят. Их обжигает холод. Горячо. Она оглядывается и видит за собой кровавые следы. Паника заставляет ее бежать быстрее, но тщетно. Она все равно ее нагонит. Крылатая птица.

Александра кричит, и метель исчезает. Она дома. В теплой кровати. Она дома…

Некоторое время она лежит, не двигаясь, разрешая себе беззвучно плакать. Сейчас. Сейчас ей станет легче. Глубокий вдох…

Перед глазами безумное лицо отца. Он разворачивается и выпрыгивает из окна. Снова и снова.

Алекса проводит ладонью по темно-синей простыне и замирает. Это не ее комната. В страхе она резко садится на кровати и судорожно оглядывает спальню, погруженную в серый полумрак. Шторы с принтом туманного леса закрывают единственное окно. Кажется, часть стен увешана незаконченными картинами, а из шкафа торчат свернутые в рулоны холсты.

– Черт… – Голос осип.

Где она?

События неохотно восстанавливаются в памяти, собираются в некую серию абстрактных картин, калейдоскоп пестрых красок. Последнее, что помнит Алекса, – как от усталости и холода она постучалась в первый попавшийся коттедж, похожий на пряничный домик из сказки. Он казался таким безопасным. Вроде бы она коекак забралась на крыльцо, а затем появился темный силуэт незнакомца.

Александра откидывает одеяло и вскакивает на ноги. Жгучая боль пронзает ступни. Она слышит свой собственный крик и через секунду валится на пол. На глаза наворачиваются слезы. Боль из сна прорвалась в реальность.

Глава 2
Подарок дьявола

Голову не повернуть, словно ее отлили из чугуна. Даня кое-как разлепляет глаза и садится на диване. Боже, какое счастье, что сегодня воскресенье. Если бы пришлось идти на работу, он бы застрелился.

Из его спальни доносится вскрик и грохот. Звуки возвращают Даниила к незваной гостье. Сегодня ночью на пороге своего дома он нашел Александру Вольф.

– Господи помилуй! – Даня спешит в комнату и распахивает дверь, одновременно включая свет. Но тут же смущенно отворачивается. К девушкам в черных ночнушках на полу своей спальни он не привык. – Простите, я услышал… – невнятно бормочет он. – Вы упали…

– Да! Упала, потому что ноги адски болят, – Алекса щурится, прикрывая ладонью глаза. Затем стягивает с кровати одеяло и закутывается по шею.

Воздух спертый, Даня дергается в сторону окна, но тут же каменеет на месте. А вдруг ее кто-то увидит?

– Я за… забинтовал их.

Превосходно, он еще и заикается! Даниил мысленно стонет и заставляет себя посмотреть на Александру. Да, это действительно она. Настоящая восточная статуэтка. Алекса – полуяпонка по материнской линии, очень красивая девушка. Раскосые глаза темно-шоколадного цвета хитро блестят, волосы похожи на черный шелк.

Даня знает внешность Алексы наизусть. Не раз рассматривал фотографии в ее блоге. Слишком прекрасная, чтобы быть правдой. Такая фарфоровая, утонченная, чувственная…

– Я заметила. Спасибо, – отмахивается Алекса от его слов.

– А-а-а, – растерянно протягивает он. – Меня зовут Даниил, – не сразу, но вспоминает, с чего нужно начинать знакомство.

– Александра, – повисает неловкая пауза, в течение которой она задумчиво разглядывает картины на стенах.

Осознание, что она видит свои портреты, приходит к Дане не сразу. А когда приходит, кажется, у него краснеет даже мозг.

– Ты что, сталкер? – хрипит Александра.

– Нет-нет, я… Я просто художник. Рисую то, что мне нравится… – Даниил поспешно срывает картины со стены и разворачивает их холстом к стене. На этой Алекса стоит вполоборота к окну, а здесь рисует. – То есть я не хотел сказать, что вы мне нравитесь. Хотя, конечно, вы, безусловно, красивая, но…

– Стой! – прерывает бессвязный поток слов Алекса и кивает на предпоследнюю картину. – Это тоже ты нарисовал?

Даня озадаченно рассматривает картину, липкий ужас растекается по его спине. Он должен был спрятать картины, но разве можно такое предвидеть?

Жесткий голос его внутреннего Я отвечает: можно!

– Ну да…

На холсте возле двери уютного домика, референсом которого был его собственный дом, ютится беглянка в черном плаще. Фигуру освещает тусклый свет недорисованного фонаря. Низ картины остался снежно-белым, нетронутым.

– Я не понимаю… Когда ты ее нарисовал?

От страха во рту у Дани пересыхает:

– Я… я не помню. Эта картина давно стоит незавершенная. Кажется, еще с лета… – Ложь горчит на вкус.

Александра закрывает глаза и тяжело дышит.

– С вами все в порядке? – осторожно уточняет Даня, на что тут же получает гневный взгляд.

– Нет, черт возьми! Я не могу ходить, у меня до жути болят ноги, горло осипло и кажется, у меня температура. Я хочу есть, я устала, я… – Она зажмуривается, словно вспомнила еще о чем-то.

– Мне очень жаль.

– Забей. Сделаешь мне чай? – устало произносит Алекса.

– Да, конечно. Пойдемте на кухню, – Даня поворачивается к двери и получает в спину едкое замечание:

– Ты что, забыл? Я. Не. Могу. Ходить.

Даниил будто примерзает к полу. Кажется, даже глохнет на мгновение.

– Вы хотите сказать, – он оглядывается на Александру, – что я должен взять вас на руки?

Она вскидывает бровь:

– А что, это проблема? Ночью ты с этим прекрасно справлялся. Даже к моим ступням прикасался. А может, не только к ним? Я была без сознания, ничего не помню… – Она с ироничной улыбкой пожимает плечами.

Даня шумно выдыхает:

– Нет! Я бы никогда… – Он стискивает кулаки и делает шаг к Алексе. И снова замирает.

– Че ты уставился на меня, как кролик на удава? – фыркает она. – Я не тяжелая.

– Тяжелая.

– Что?!

– Ну, в смысле, не то чтобы совсем тяжелая… Но на фотографиях вы казались намного легче. – Даниил прикусывает язык и виновато опускает голову.

Если он и мог все испортить, то уже это сделал. Убедить Александру в том, что он адекватный двадцатишестилетний мужчина, уже вряд ли получится.

– Боже, я впервые вижу такого стеснительного парня. – Она устало качает головой. – Не то чтобы я так хотела запрыгнуть к тебе на руки, но мои ноги в хлам…

– Знаю…

– Представь, что я без сознания.

Предложение Александры вернуло Даниила на шесть часов назад. Тогда было все по-другому. Она выглядела такой беззащитной…

Он на несколько секунд зажмуривается, а затем наклоняется над Алексой:

– Простите.

Ее тонкие руки быстро обвивают шею Даниила. Он с легкостью поднимает Алексу, и та доверчиво прижимается к его груди. Она наверняка слышит, как колотится его сердце. Волосы Алексы пахнут корицей. Если думать, что он несет ворох одеял, неловкость исчезает. Целовался же он как-то с Марией. Да и не только с ней… Но то была подруга детства, а с Александрой все иначе.

Даня вносит ее в небольшую кухню, дизайном которой, впрочем, как и дизайном всего дома, занималась мама. Светло-бирюзовые стены, бежевые занавески с яркими розами. Вдоль окон тянется длинная барная стойка, заменяющая стол. Она плавно перетекает в кухонные тумбы, в которые встроены раковина и газовая плита.

– Как мило, – Александра с любопытством оглядывается. – А у нас кухня в стиле лофт. – Она морщится.

Даниил отводит взгляд от бретельки ночнушки, сползшей с покатого плеча, и усаживает Алексу на высокий стул:

– Вам стоит позвонить родным, объяснить, что случилось.

– Нет.

Порывистый ответ рассекает воздух. Алекса съеживается в коконе из одеяла, ее взгляд стекленеет.

– Мне нельзя домой. По крайней мере, сейчас. – Она хватает его за руку, и Даня вздрагивает от касания холодных пальцев. – Я понимаю, что веду себя нагло. Не думай, что я тебе не благодарна. Ты мне жизнь спас. Наверное, сама судьба привела меня к твоему дому, и та ночь… – Ее голос обрывается, а глаза наполняются слезами. Александра глубоко вздыхает и прячет лицо в одеяле.

Сама судьба? Можно сказать и так.

Даниил протягивает ладонь к ее плечу, но тут же одергивает руку. Вместо этого ставит на газовую плиту железный чайник и пытается не обращать внимания на всхлипы за спиной. Утешать девушек умеет Егор. Правда, даже ему Александра Вольф вряд ли по зубам. С виду изящная, красивая, словно не из этого мира, но ее речь… Она разговаривает, как… На секунду Даня задумывается. Она говорит, как озлобленный на весь мир подросток.

– Вы любите овсяную кашу? – Он оглядывается на Алексу, которая яростно вытирает лицо одеялом.

Уже не так страшно находиться с ней в одной комнате. Ладно, если представить на ее месте Марию, можно даже пошутить. Даня вот сказал бы ей, что она сейчас похожа на японскую Снегурочку с красным носом. И подмигнул бы. А она бы засмеялась и ответила, что тогда он – Дед Мороз, только в молодости, кудрявый и черноволосый. Да… В мечтах все проще. Особенно жить.

– В последний раз я ела ее в первом классе. – Алекса улыбается. – Но сейчас готова съесть что угодно, даже тебя. – Она тянется к окну и отодвигает занавеску. – Почему у тебя все окна зашторены?

– Боялся, что вас ищут, вот и решил спрятать от любопытных глаз.

Он ставит на огонь кастрюлю и наливает в нее молоко. Пусть удача будет на его стороне и получится действительно каша, а не клейстер.

– Прекращай уже «выкать». Мне всего двадцать один, а с тобой чувствую себя лет на десять старше.

– Простите… – Даня прикусывает кончик языка. – Прости. Привычка. Я редко общаюсь с девушками.

– Я заметила, – хмыкает Алекса.

Она складывает руки на стойке и кладет на них голову. Подсматривать плохо, но Даня ничего не может с собой поделать, и то и дело оборачивается на девушку. За окном белые сугробы и высокий соседский забор. На этом фоне Алекса кажется такой одинокой.

Он планировал провести воскресенье в одиночестве, а в итоге стоит с чугунной головой возле плиты и варит кашу для девушки, в которую влюблен. Порой мечты исполняются самым неожиданным образом. И пусть так, но, кажется, он счастлив этому стечению обстоятельств.

– Почему вы… ты не хочешь позвонить семье? – рискует спросить Даниил, глядя на бурлящую кашу. Интересно, он положил достаточно крупы? – Я слышал о смерти твоего отца. Прими мои соболезнования… Но у тебя же еще есть братья и сестры. Они точно волнуются.

– Его убили, – отрезает Алекса. – А им нельзя доверять. Не сейчас. Мне надо залечить ноги. Я едва сумела… – Она вздыхает, прерывая саму себя. – В следующий раз вряд ли так повезет. Но, если я тебя стесняю, ты только скажи…

– И куда ты пойдешь? – Даниил не смог удержаться от иронии. – Вряд ли в таком виде тебя можно куда-то отпустить. Сейчас я живу один, родители путешествуют и вернутся не скоро. Так что оставайся, сколько душе угодно. К тому же я и не мечтал, что когда-нибудь смогу с тобой познакомиться… – Он быстро переглядывается с Алексой, и она улыбается.

Глупо скрывать свою симпатию после того, как она видела картины. Может, он и правда сталкер?

– А ты осмелел. Даже шутить пытаешься.

– Ой, я это каше, не тебе.

В ответ Алекса смеется.

Как часто он слышал ее смех в записи. Но вживую этот звук еще прекрасней.

Даня заваривает черный чай и ставит на стол вместе с липовым медом.

– Спасибо, – шепчет Алекса. – Я уверена, тебя послал мне сам Бог… – Ее взгляд становится задумчивым. – А вот моя семья – подарок дьявола. Потому что у каждого из нас был мотив убить отца. Даже у меня.

Глава 3
Серое пятно на холсте

Тревожность – всегда непрошеный гость. Неделю живешь с ним бок о бок, и ничем не унять. А когда к нему присоединяется боль утраты, то от безысходности и вовсе хочется лезть на стену.

Галина касается семейной фотографии, стоящей на потухшем камине. Ее сделали в этой гостиной за полгода до смерти отца. Леонид Вольф гордо восседает в громоздком кресле, которое словно заключило его в свои объятия. Черный костюм стройнит папу, молодит лет на десять, хотя на тот момент ему уже исполнилось шестьдесят, о чем гордо заявляла седина. Светло-голубые глаза глядят на Галю с легким прищуром. Он всегда так смотрит. Точнее, смотрел… Как человек, уверенный в завтрашнем дне, знающий наперед, что делать стоит, а чего лучше избегать. Галя вздыхает и обводит пальцем его лицо.

Она слишком привыкла полагаться на советы отца, и теперь жизнь без него напоминает постоянное блуждание во тьме. Возможно, именно это и чувствовал Казимир Северинович, когда рисовал свой знаменитый черный квадрат. Но… зато она, наконец, исполнит свои мечты. И снова укол вины – любящие дочери о таком не думают.

Галя обводит взглядом братьев и сестер на фотографии. Они стоят вокруг отца. Прямо за креслом высокий Арсений и аристократичный Клементий. Следом она и ее двойняшка, Злата, обвешанная золотом, точно цыганка.

Интересно, а если бы Галину при рождении назвали Златой? Была бы она на фоне семьи такой же невзрачной? Лишней? Серым грязным пятном на чистом холсте.

Галина снова вздыхает. Да, ее полнит любой наряд, а макияж прибавляет лет, но вряд ли в лишних килограммах и неуверенности в себе виновато имя. Хотя, если бы ее назвали Тумбочкой, этот вариант подошел бы как нельзя лучше.

Последний человек на фотографии – Саша. Младшая сестра сидит на пушистом ковре в ногах отца. Вот кто главная счастливица в семье. Гордость отца. «Мой личный кусочек востока», – как он часто любил повторять.

Необычная внешность, цепкий ум и обаяние. В двадцать лет стала успешным блогером, а еще через год уже считалась иконой стиля в их городе. Все девочки хотят быть как Александра. Галина тоже. Ей бы хоть толику упрямства сестры, и тогда бы она отстояла свои интересы перед отцом. Но Галя решила пойти другим путем.

И снова чувство тревожности дает о себе знать.

– Рефлексируешь? – В гостиную врывается Злата и невольно замирает. – Нашла место, – ее голос становится тише. – После смерти папы здесь все напоминает о нем. Его любимое кресло. Наше детство. – Она подходит к массивному камину, выложенному из красных кирпичей. – Я до сих пор помню, как мы ждали здесь появления Деда Мороза, а папа посмеивался над нами. Он умел разрушать надежды и заставлять взрослеть. Болезненно, зато быстро.

Злата напоминает маленький сверкающий смерч. По кольцу на каждом пальце, браслеты, массивные серьги. И без того светлые волосы выкрашены в платиновый блонд, тонкие губы подведены красным. Ей следовало родиться в двадцатые годы, когда в моде были роковые девушки с мальчишеской фигурой. Но во всей этой безвкусице есть некий шарм, который привлекает множество мужчин. Злата вся как пятно цвета фуксии или ядовито-салатового – всегда выделяется среди других женщин.

Только глаза у них одинаковые – глубокие, серые с темным ободком. Фамильные. Единственное, что Галине в себе нравится. Возможно, еще талант к живописи. Хотя нет, ее картины тоже весьма посредственны.

– Он старался уберечь нас от разочарований. – Галина отворачивается от фотографии и размашистым шагом подходит к окну. Сколько раз она пыталась научиться элегантной походке, но без толку. Так и продолжала топать как слон. – На самом деле я переживаю за Сашу. Она пропала, а ее никто не ищет.

– Успокойся. Ты же знаешь Лекси. Это в ее стиле. Сейчас ее нет, а через пару дней она уже спит в своей кровати. Ее эгоизм не знает границ. Ах, наша милая сестра сведет с ума свою семью. Но эта хитрая лиса еще найдет себе судью, – пафосно декламирует Злата.

Галина незаметно морщится. Поэзия Златы – огромная палитра красок. Но, по законам живописи, если смешать слишком много цветов, получится отвратно.

– Вспомни, даже отец перестал реагировать на выходки Лекси, хотя поначалу поднимал на уши весь город, чтобы найти ее. – Она подходит к Галине и крепко обнимает за плечи. – Не грусти. Ты – моя сестра, а я не люблю, когда наше домашнее солнышко печалится, – Злата широко улыбается.

Галя с тоской разглядывает пейзаж за окном. Чудесный вид, знакомый с детства. Летом лишь самые верхушки гор покрыты молочным снегом, зато зимой даже буковые леса кутаются в снежные перины.

Их дом затерялся в горах, как неприступная крепость, и в детстве Галина часто представляла себя принцессой. Она должна была вырасти и стать такой же красивой, как мама, которую знала лишь по фотографиям. Но чуда не свершилось. Теперь даже любимый вид на горы причиняет боль.

– Саша тоже твоя сестра, – с легким укором замечает Галя.

– Наполовину. Китаеза она.

– Злата! – Галина скидывает ее руку. – Прекрати так называть Сашу.

– Да ладно. Она все равно не слышит. Кстати, не удивлюсь, если она смоталась в Москву к своей крутой мамаше. Я бы на ее месте так и поступила. Ей-то хорошо. Это мы остались сиротами.

– И ничего не взяла? У нее, конечно, очень много вещей, но, кажется, из ее комнаты ничего не пропало. Даже мобильный. Почему нельзя уехать по-человечески? – Галина поджимает нижнюю губу. – Я все равно еще раз поговорю с Арсением. Он должен сообщить следователю о ее исчезновении. Как там его? Павел Николаевич, кажется. Весьма разумный мужчина, на мой взгляд.

Злата закатывает глаза и плечом упирается в стену:

– Сеня ругался с полицией. Оказалось, наше дело передали другому следователю. Точнее, следовательнице, – презрительно цедит Злата. – Молодой, неопытной. Если бы наш отец был жив, они бы не посмели так себя вести.

– Будь он жив, никакого дела бы не было, – отмахивается Галя. Она кладет руку на прохладное стекло. – Как ты думаешь, что произошло на самом деле? Он и правда сошел с ума? Разве можно умереть, выпрыгнув со второго этажа…

– Так утверждает Лекси. Хотя те крики, что мы слышали… До сих пор жутко. – Злата хватает Галю за руку. – Галочка, я боюсь, тебе не понравится то, что я сейчас скажу, – шепчет она, – но мне кажется, отца убили. И убийца – Лекси.

От неожиданных слов у Галины перехватывает дыхание, она отшатывается. Растерянно одергивает черное платье, которое и без того туго сидит на ней, а теперь словно сдавливает еще сильней.

– Ты себя вообще слышишь? Саша – убийца? Она до безумия любила папу. Больше всех!

– Галочка, послушай. – Злата снова берет ее за руки и подводит к дивану. – Присядь. Александра не такая, как ты думаешь. Я знаю ее настоящую. Она та еще лицемерка. Часто жаловалась мне, что отец ограничивает ее свободу, заставляет соответствовать его идеалам. Лек-си для папы была райской птичкой, и он очень боялся, что однажды она вырастет и улетит. Поэтому запирал ее в золотую клетку на все замки.

– Злата, хватит твоих метафор. Мне сейчас не до этого. Пусть так. Папа всегда был строг. К нам тоже, но это не повод убивать!

– Откуда тогда столько совпадений?

– Совпадений? – Галина притихает. Висящие на стене часы с кукушкой начинают тикать слишком громко, их эхо отдается в голове.

– Да. Мы же не знаем точно, что произошло между ними тем вечером? И его комната… Знаешь, что в ней особенного?

– Она…

– … находится рядом со спальней Лекси, – перебивает ее Злата. – Очень удачно. И именно поэтому только она успела увидеть папу перед смертью. А спустя неделю исчезла, словно заранее готовила побег. Вот почему Арсений не ищет Лекси. Я говорила с ним, и он со мной согласен. Для всех нас будет лучше, если она не вернется.

Иначе нам придется сдать следователю собственную сестру, а это не просто удар, это настоящий позор!

Злата говорит так складно, что на секунду Галина сдается. Но лишь на секунду.

– Почему вы все думаете, что папу убили?

Оживление на лице Златы гаснет. Она раздраженно запускает пальцы в облако белых волос и зачесывает их назад.

– Галя, ты великолепна в цифрах и красках, но в людях не разбираешься совершенно!

Галина понуро опускает голову.

– Нельзя быть такой доброй, – продолжает сетовать Злата. – Отец и самоубийство? На человека, который безумно любил жизнь, это не похоже. Или ты тоже скажешь, что за ним пришли призраки? Как там Лекси рассказывала? Святослава и Лизонька… – Она фыркает. – Я вообще не верю ее россказням.

Галина молчит. За окном медленно падает снег. Сейчас бы покататься на лыжах с Сашей. Раньше они часто катались вместе, но теперь все изменилось.

– Ты меня слышишь? – Злата толкает ее в плечо и вскакивает с дивана. – Ну, как хочешь, Галочка. Я не собираюсь тебя переубеждать. Это сделает следователь. Но если Лекси вернется, будь с ней поосторожней.

И она уходит, оставляя за собой шлейф аромата Шанель № 5 – дерзкий запах с нотками ванили. Галина даже не успевает ей ответить, как хлопает дверь. Шумная Злата исчезает так же резко, как и появляется.

Галина в очередной раз вздыхает, мысленно прозвав сегодняшний день днем вздохов. У Саши был мотив… Если так подумать, у Гали тоже был мотив. И, на ее взгляд, более веский, чем у сестры.