Kitobni o'qish: «Княжий сын. Отцовское знамя»

Княжий сын-2. Отцовское знамя
Пролог

Брянское городище. Середина лета 55-го года от Последней Войны.

Я бросил взгляд на беснующуюся передо мной толпу. Сколько их здесь? Три сотни? Пять? Скорее всего, посмотреть на казнь собрались все незанятые жители Брянска, вне зависимости от рода деятельности и достатка.

Людей тут было даже больше, чем в тот раз, когда мы с друзьями смотрели казнь Грачевских помогальников в прошлом году. Как же это было давно… Хотя может быть, мне это просто кажется, и все дело в том, что тогда мы стояли в последних рядах. В этот эе раз для меня приготовили самый лучший вид: с эшафота.

Тут были и зажиточные горожане в расшитых узорами кафтанах и дорогих кожаных сапогах, и нищие в лохмотьях. Наметанным взглядом я отметил в толпе как минимум троих профессиональных воришек, замаскированных под просителей милостыни. Для таких казнь – праздник, возможность почти безнаказанно пошарить в карманах у отвлекшихся на развернувшееся представление людей.

Толпа жаждала крови и бесновалась. Не знаю почему, но меня смешило то, что холодную голову сохраняли как раз карманники, три десятка городской стражи, да главные действующие лица. Судья, служитель Красного Тельца, и палач. Правда они не могли позволить себе потерять голову, ведь казнь – это не только веселое представление и правосудие в одном действии, но и строгий ритуал, который никак нельзя нарушить.

Впрочем, основная роль в сегодняшней постановке отводилась мне. И хоть, я и пытался бодриться и делать вид, что могу сохранить дух даже в такой ситуации, мне постоянно приходилось сглатывать пересохшей глоткой и сдерживать дрожь в коленях. Руки, наверное, тоже тряслись бы, не будь они туго связаны за спиной несколькими витками стальной проволоки.

А ведь еще пару дней назад я вел за собой верную дружину, конную рать в четыре десятка клинков. И за мной шло двое бояр. Собственных бояр, признавших меня своим князем. А теперь меня повесят по приказу предателей, убивших моего отца, чтобы разделить между собой собранные им воедино земли.

День выдался приятный. Теплый ветерок обдувал тело через множество отверстий в выданной мне робе смертника. Солнце ярко светило, но чуть со стороны, с заката. Площадь будто специально построили таким образом, чтобы во время разворачивающихся на ней представлений, ничто не могло отвлечь горожан от зрелища.

Судья заколотил в специальный колокол, подвешенный на эшафоте, толпа практически моментально замолкла, обратив все внимание на служителя закона. Убедившись в этом, он опустил ритуальную булаву – символ власти – и начал свою речь.

– Двадцать пять лет назад, – разнесся над площадью его мягкий, но при этом удивительно сильный голос. – Князь Кирилл собрал наши земли, объединил разрозненный Последней Войной народ и дал отпор пришедшей с восхода Орде.

Последней Войной было принято называть конфликт, положивший конец прежнему порядку. Монахи, из Николо-Одринской обители, среди которых я прожил целых полгода, считали, что ее причиной были действия людей, пытавшихся убить Бога. Якобы они разожгли адское пламя, но не смогли удержать его, и огонь тот обрушился с небес на города и спалил их дотла.

Поверить в то, что раньше на этой земле стояли города, по сравнению с которыми Брянск был всего лишь небольшой деревушкой, оказалось сложно. Но я видел в старых книгах, хранившихся в обители, картины. Я видел, как по улицам этих городов маршировали стройные ряды воинов, и видел стройки и заводы, на которых использовали странные машины, назначения которых мне так и не удалось понять.

Так или иначе, почти все технологии оказались утеряны, и выжившим снова пришлось учиться жить с земли. Как раньше, я и об этом читал.

А вот в чем жрецы ошибались, так это в том, что Последняя Война якобы случилась всего пятьдесят пять лет назад. Их летоисчисление оказалось настолько неточным, что они потеряли целых два столетия. И на самом деле сейчас был две тысячи двести двадцать четвертый год от Рождества Христа Спасителя.

– Шестнадцать лет назад князь покинул нас, не оставив потомков, – судья решил зайти издалека. – Перед смертью он передал власть пятерым наместникам, которые мудро правят нашим народом и по сей день. Олег, человек, который сегодня предстал перед нами, совершил страшное преступление. Он выдает себя за сына князя Кирилла. Самозванец решил захватить власть в свои руки, отобрав ее у законных правителей.

С точки зрения местных я действительно был самозванцем. Да и, честно говоря, отца своего я не знал, так что и сам иногда сомневался в правомерности своих требований. Но моя, пусть и сомнительная, но правда все равно была лучше их откровенной лжи.

Толпа прекрасно знала, за что меня собирались казнить. В конце концов, мы навели немало шороху в местных землях, да и награда за мою голову составляла ни много, ни мало – полторы тысячи серебряных рублей. Тех самых, с профилем моего отца. Хватит на то, чтобы снарядить отряд из пятерых ратников, а уж простому селянину будет достаточно до конца жизни.

– За это, а также за организацию вооруженной банды, разбой и грабеж, убийства, судом Пяти княжеств, он приговаривается к смерти.

Насчет организации банды он, может, и был прав, дружину я успел собрать. Но вот грабежом мы не промышляли. Более того, били разбойников везде, где встречали, и даже отнятое селянам возвращали, хотя могли и себе оставить. По праву сильного, ведь что с меча взято, то свято.

За последние полгода мы очистили земли княжества от большего количества ватаг, чем местные стражники-лежебоки за последние лет пять. И это если не вспоминать о Граче – бандите, который подмял под себя почти весь Брянск, и которого местные искали несколько лет. Так и не нашли бы, если бы не мы.

– Ты отказал жрецу Красного Тельца, когда он пришел, чтобы облегчить свою долю, – обратился ко мне судья. – Но Красный Телец милостив, и готов принять даже совершившего такое страшное преступление как ты. Отрекись от своей лжи, публично прими покаяние, откажись от ложной веры, и останешься жив. Смертный приговор будет заменен пожизненной ссылкой на рудники.

Жрец кивнул, будто подтверждая слова судьи, хотя это и не требовалось. Толпу устроило бы и публичное раскаяние. По накалу страстей это оказалось бы ничуть не хуже, чем казнь.

– Я говорю правду, – попытавшись пожать плечами, ответил я. – Я не собираюсь лгать всем и себе только чтобы выиграть пару лишних месяцев жизни, пока меня не забьют надсмотрщики в Белгороде или Карловске. Смотря куда там меня продадут.

– В таком случае ты будешь казнен через повешение, как лжец и вор, – заключил судья, и снова ударил по колоколу. – Можешь высказать свое последнее желание.

Черт знает, кто выдумал этот дурацкий ритуал, но последнее желание разрешалось высказать даже самым отпетым разбойникам и убийцам. Не позволялось это только обвиненным в колдовстве, тех выводили на эшафот с заклеенными пчелиным воском ртами. Впрочем, их чаще всего казнили иначе – сжигали на кострах. Если были сомнения, то подвергали испытанию водой, бросая в Десну, предварительно привязав к ногам мешок с камнями.

Многие осужденные начинали умолять о пощаде, валялись на колени, что обычно практически мгновенно пресекалось палачом. Но я не собирался доставлять своим мучителям такого удовольствия.

– Принесите кружку пива, – осипшим голосом попросил я. – Грустно помереть трезвым.

Судья посмотрел мне в глаза и понимающе усмехнулся. Пока отправят слугу до харчевни за углом, пока объяснят трактирщику про последнюю волю осужденного, пока принесут кувшин, пройдет не меньше пяти минут. Видимо, слуга закона решил, что я пытаюсь таким образом продлить себе жизнь.

И почему люди так часто считают себя самыми умными? Думают, что их единственное предположение обязательно окажется верным? Может быть, у меня на уме что-то совсем другое?

– Мы услышали твою волю, – он кивнул кому-то из прислужников.

Толпа зароптала. Они уже ждали, что вот-вот произойдет сокровенное, вот-вот осужденный лишится жизни. И то, что казнь отодвигалась, им совсем не понравилось.

Впрочем, делать им все равно было нечего, оставалось только ждать.

Я улыбнулся. Хоть в чем-то я сумел им насолить. Не так уж и плохо, верно?

Скоро слуга вернулся с большой глиняной кружкой и передал ее палачу. Естественно, ведь было очевидно, что сам взять ее в руки я не могу, и меня придется поить. Заплечных дел мастер поднес емкость к моим губам, только я не понимал, зачем он при этом разжал мне челюсти второй рукой, будто меня надо было поить насильно, а не я сам попросил пива.

Хмельной напиток оказался горьким и теплым, выдохшимся, почти без пены. Похоже, что скряга-трактирщик налил его с самого дна почти пустого бочонка. Ну да, смертнику ведь и такое сгодится.

И пока я пил, я думал о том, стоило ли оно все этого? Ведь, если бы я не согласился тогда отправиться в путь вместе со старым солдатом, то сейчас спокойно пил бы гораздо более вкусное пиво в харчевне Васильевского села. Да и судьба старика наверняка сложилась бы гораздо удачнее.

С другой стороны, не было бы тогда у меня своей верной дружины, я никогда не почувствовал бы упоения сечи и не услышал музыки боя, никогда не поучаствовал бы в конной сшибке… Никто никогда не назвал бы меня князем, а плачущие от благодарности селяне не падали бы на колени и не клялись в своей вечной верности, не называли бы заступником и спасителем…

Ну, моя жизнь оказалась хоть и короткой, но достаточно насыщенной. Поэтому я решил, что жалеть о чем-то нет резона. Да и какой смысл, все равно ведь судьбу собственную не переиграешь…

Тем не менее, я выхлебал поднесенную кружку до дна, хоть не меньше половины и вылилось по моему лицу, вымочив робу. Палач передал емкость слуге, понимающе кивнул мне, схватился за кожаный шнурок на шее и резким движением сорвал деревянный нательный крест. Аккуратно, будто извиняясь, сложил и сунул в единственный нагрудный карман на моем одеянии.

Какая разница, все равно хоронить меня собирались на холме за городом, рядом с другими осужденными преступникам. Да и христианство тут было не в чести. Хоть моих братьев по вере и не преследовали в открытую, но сильно недолюбливали.

Он обошел меня, и уже через секунду на мои плечи легка крепкая конопляная веревка. Здравствуй, подруга. Скольких ты уже лишила жизни? Вот пришел и мой черед.

Если веревка рвалась, то осужденного отпускали. Тоже проверка своего рода. Только вот случалось это один раз на тысячу, и дело было вовсе не во вмешательстве местного божка, а в обычной нерадивости палача, забывшего сменить перетершееся орудие казни.

Петля затянулась, плотно обхватив мою шею.

Интересно, примет ли мою душу Господь? Пустят ли меня привратники в рай? Или низвергнут в Геенну огненную, где я буду страдать до конца времен? Тем более, что умру я без исповеди и без покаяния… Но ведь не исповедоваться же мне жрецу местного лже-божка?

И тогда я решил, что по крайней мере, могу помолиться.

– Отче наш, сущий на небесах, – заговорил я.

Сапоги палача глухо бухали по доскам эшафота. Здесь рычагам и люкам предпочитали обычную систему из блоков. Палач крутил колесо, медленно подтягивая веревку вверх. Наверное, будет очень больно, когда она передавит мне горло. Жаль, что здесь не люк, как в Орле, там раз – и сломалась шея. Быстро и, наверное, почти безболезненно.

– Да святится имя Твое, – продолжал я. – Да приидет царствие Твое.

Меня потянуло вверх. Медленно, почти нежно. Касания веревки напоминали об объятиях матери, но мама умерла больше года назад, там в Васильевском селе. Ее задрал волкулак, а я ничего не смог сделать.

Думаю, сейчас, я бы справился с чудовищем, но что толку об этом рассуждать?

– Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.

Конструкция скрипела под моим весом, но я все еще мог стоять, правда, лишь опершись носками. Хотелось вытянуть руки в стороны, чтобы проще было удерживать равновесие, но проволока больно впивалась в запястья. Хотя сейчас почему-то боль почти не ощущалась.

– Хлеб наш насущный дай нам на сей день, – прохрипел я. – И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.

Меня подтянуло еще выше, ноги оторвались от досок помоста, на котором стояла виселица. Вот и все? Что сейчас будет? Увижу ли я небесные врата и ангелов? Почувствую ли, как душа отделяется от тела, или просто приду в себя позже, в другом месте?

– И не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого, – уже не проговорил, а пробулькал я, пытаясь втянуть в себя воздух. В глазах потемнело.

Аминь.

Глава 1

Орловское княжество. Неподалеку от постоялого двора «У Тараса Зуши». Середина весны 55-го года от Последней Войны.

– Рать, стройся! – крикнул я, и уже мгновение спустя напротив вражеского конного строя появился наш.

Ну, с почином меня.

Мы выстроились в два ряда, встали стремя в стремя, перегородив всю узкую лесную дорогу, выставили острия копий и рогатин, готовые ринуться вперед слитной конной лавой, и втоптать врага в землю так, чтобы от него не осталось и следа.

Оставалось только отдать последний приказ, бросить вперед своих дружинников, но я упрямо пытался вспомнить, где видел это знамя раньше. Или может быть, только слышал о нем? Разрубленная надвое голова, которая явно принадлежала чудовищу. Разрубленная надвое башка волкулака?

Неужели Лука Филиппович? Тот самый боярин-разбойник, который, после того, как его усадьбу осадили, объявил себя врагом наместников, а теперь путешествует по Пяти Княжествам, и берет силой, все что захочет?

– Стоять на месте! – как можно более уверенным голосом крикнул я, стащил с головы шлем и ткнул лошадку пятками в бока, заставляя сделать несколько шагов вперед, после чего добавил. – Боярин Лука Филиппович, почему честных путников пугаешь? Почему путь нам загородил?

– А ты кто таков-то, что вопросы такие задаешь? – послышался из ряда конной рати голос, уверенный в своем превосходстве. – И не боишься, что мы вас в землю втопчем?

– На то я тебе только наедине отвечу, – снова закричал я. – Но со мной Игнат и Петр – десятники князя Кирилла, которому ты верно служил всю свою жизнь. Выезжай со мной на дорогу, да переговори, а в бою всегда счастья попытать успеем.

На несколько мгновений над полем грядущего сражения наступила тишина. Я буквально чувствовал напряжение дружины, и одновременно испытывал желание своих людей бросить коней в галоп, сойтись с соперником в конной сшибке и нанизать врага на лезвие рогатины.

Но одновременно я прекрасно понимал, что лучшая схватка – это та, которой не случилось. А еще нам нужны были союзники, а прекрасно обученная боярская дружина может оказаться неплохим подспорьем.

– Хорошо, – услышал я. – Выезжай вперед с Петром и Игнатом, и, если они те, кого ты назвал, мы вас не тронем.

Я повернул голову и посмотрел на своего учителя. Тот только кивнул, мол, все правильно сделал, и мы выехали вперед. Из строя ратников на противоположной стороне появилось трое же всадников, которые двинулись нам навстречу. Средний из этой тройки был одет в дорого украшенные доспехи, и в руке держал шит, на котором оказался нарисован тот же герб.

Мы остановились друг напротив друга, и десятники моего отца стащили с головы шлемы. Мятежный боярин поднял личину, показав нам лицо, спутники же его не шелохнулись. Лука Филиппович оказался высоким и явно очень сильным человеком с узким лицом, обрамленным короткой бородой. Помимо щита у него при себе оказался длинный меч в украшенных, но слегка поношенных ножнах.

При ближайшем рассмотрении и броня его оказалась поношенной, кольца на кольчуге то тут, то там были грубо заварены, а пара пластин на доспехе оказались погнуты и явно требовали ремонта у хорошего кузнеца. Значит, они уже давно в дороге.

– Не узнаешь меня, боярин? – спросил я, слегка склонив голову.

– Не видел тебя ни разу, – ответил тот. – Но кто же ты? Я вижу рядом с тобой самых верных десятников и ближников моего покойного князя… И если глаза меня не обманывают, то я вижу у тебя на поясе его меч.

– Все потому что я его сын, – сказал я уже тише, заставив лошадь сделать еще шаг навстречу мятежнику. – Меня зовут Олегом Кирилловичем, я истинный наследник стола Орловского. И я собрал этих славных мужей, чтобы забрать то, что причитается мне по праву наследования.

– Я знал князя Кирилла, и был ему не только ближником, но и другом, – ответил боярин и недоверчиво прищурился. – И не похож ты на него совсем.

– Так он молод еще, – внезапно вступился за меня Игнат, – Откуда нам знать, будет он похож или нет? Но князь Кирилл перед самой смертью рассказал мне о своей связи с деревенской лекаркой, я поехал туда и нашел там Олега. Я верю, что он действительно княжий сын.

– Не знаю, – Лука посмотрел на меня внимательнее, покачал головой и продолжил, но уже гораздо тише. – Не могу я верить тебе. Но вижу, дружина под твоим началом справная, хоть и немного вас. Но ответь, враг ли ты наместникам нынешним и боярам их?

– Враг, – не задумываясь ответил я. – Мой отец эти земли вместе собирал, защищал их, а они теперь его княжество на части рвут. И бояре – верные слуги отца – отверженными оказываются, собственности лишенными. Был бы отец жив – так можно было на его княжеский суд положиться, уж он-то все по закону решил бы. А так, разве оно справедливо?

– Хоть я и не верю тебе, но слова твои мне по нраву… – боярин на секунду задумался. – Хорошо. Пропущу я вас.

Он собирался уже, было развернуться и ехать к своим. Нужно было срочно остановить его, и мне не пришло в голову ничего другого, кроме как спросить:

– А ты с чего бы вдруг на большую дорогу вышел? – и, когда понял, что мне удалось снова завладеть его вниманием, продолжил. – Дружина твоя выглядит справно, явно ни люди, ни кони не голодают. Так чего ты, боярин, купцов мирных обираешь?

– А ты таких вопросов поменьше задавай, – помотал головой тот. – Сам подумай, с чего еще нам кормиться? Да и людишек мы почем зря не режем. А бывает и с разбойниками схватимся, и тех побьем.

– Так, а чего ты не уйдешь куда-нибудь? В Литву или в Вольные города? А если подальше от наместников хочешь, то в Польшу, или к немцам?

– Мои это земли родные, и речь я хочу слышать вокруг тоже родную, – ответил тот. – И не бегства я ищу, а справедливости. Да и, – лицо его резко исказилось смесью гнева и печали. – Не могу я так просто уйти.

– Что тебя печалит, боярин? – продолжал напирать я. – Скажи, и может быть, мы тебе помочь сумеем?

– Помочь, – он криво усмехнулся. – Как ты, парень, мне помочь сможешь? Тебя самого повесят, как только ты сыном князя себя объявишь, а ты мне помощь предлагаешь.

– Тебе бы поспешных выводов не делать, Лука Филиппович, – вдруг снова встрял Игнат. – Княжич пусть и молод, но уже смог сделать то, чего ни бояре, ни городские власти сотворить не сумели. Ты ведь про Гаврилу Грача слышал?

– Ну, слышал, – кивнул боярин. – Два года его найти пытались, да и не смогли. Говорят, местным торгашам он столько крови выпил, что они согласились скопом любую награду за голову его удвоить.

– А нет больше Грача. Полгода назад его голову на городской площади Брянска выставили, может и сейчас там на колу стоит, если птицы не расклевали. А нашел и убил его как раз Олег Кириллович. Вместе с двумя друзьями, такими же молодыми.

Почему-то о своей роли в охоте на Грача он решил промолчать. Ну, его дело.

– Втроем, говоришь? – боярин вздохнул. – Ну давай начистоту тогда. Ты откуда про меня знаешь? По гербу ведь узнал?

– Анисим, что в Брянске с охотниками за головами расплачивается, рассказал, – ответил я. – И потом еще боярин Сергей, у которого в Брянске подворье. И историю твою рассказал: как ты сына отбил, и как вы из своей осажденной усадьбы вырвались. Сочувствую я тебе, Лука Филиппович, и сыну твоему сочувствую.

– Сын… То и дело, что сын, – боярин стащил шлем и я увидел, что голова его была абсолютно лысой, только с самой макушки на левое ухо свисал клок волос. И вдруг он посмотрел на меня с интересом. – Говоришь, вы с друзьями до Гаврилы Грача добраться смогли?

– Смогли, – ответил я. – Взяли одного из его людей, расспросили хорошенько, узнали, где Грач скрывается. Ну а потом ночи дождались, вошли на хутор, да из самострелов всех перебили.

– Ладно, – Лука, наконец, кивнул, будто решился. – И есть у меня дело к тебе. Ежели ты сын князя Кирилла, то значит и мой князь. Мне к тебе под руку идти пристало, присоединяться к вам. Но сперва… Я хочу попросить у тебя помощи.

– И чем мне помочь тебе, боярин?

– Не мне, – покачал головой тот. – Сыну моему. Взяли его с небольшим отрядом, и теперь держат в темнице Орловской крепости… Требуют, чтобы я сдался, в противном случае угрожают убить. Казнить его пока не будут, понимают, чем это все кончится, но боюсь, надолго им терпения не хватит.

– И если я вытащу его из темницы?

– То получишь под свою руку двоих бояр, – перебил меня Лука. – И более верных слуг, чем мы, у тебя не будет никогда.

Я посмотрел на Игната, потом на Петра, и задумался. С одной стороны, с купцом мы договорились, а уговор следует выполнять. Но с другой, мы можем получить под свою руку настоящую боярскую дружину, два десятка закаленных в боях воинов. И, что немаловажно – двоих бояр. И пускай они разбойники, все равно ведь люди благородной крови.

Если тебя признает народ – это хорошо. Но если тебя признают бояре, то убедить людей поверить тебе станет гораздо проще. Сколько я за полгода прочел историй о том, как бояре сажали на престол князей и царей? Другое дело, что часто эти правители оказывались всего лишь игрушками в руках тех, кто их поставил, но думать об этом пока рано.

Но это все равно очень опасно… Посоветоваться что ли с дружиной?

Хотя, чего я думаю вообще? Парни и сами караван до границы доведут. Взять пару человек, да отправить Игната с караваном, тем более, что ему в Орле показываться все равно нельзя. А потом договориться встретиться на том же постоялом дворе у Тараса Зуши.

Ну а если мы переполошим местную стражу, то на постоялом дворе показываться опасно будет, пусть там и вольница полуразбойничья… Но тогда ведь можно будет кого-нибудь прислать?

А как боярича вызволить? Он-то в темнице, а темница в крепости. А она – не разбойничий хутор, который вчетвером вырезать получилось. Хотя… Сколько мы к этому готовились-то? Да и Грач был силен не тем, что у него куча охранников на страже стояла, а потому что умен и прятался хорошо.

Я той крепости даже не видел. Можно хотя бы посмотреть, прикинуть, что там и как? Получится внутрь заглянуть, это уж бабушка надвое сказала, хотя я и в боярский-то дом попасть не должен был. В темницу, скорее всего, не получится, но попробовать все равно стоит.

– Игнат, сколько тебе нужно человек, чтобы проводить купца до рубежей, а потом вернуться? – наконец решился я и повернулся к старику.

– Десятка хватит, – пожал тот плечами.

– Тогда так, – я на секунду задумался. – Я, Петр, Степан, и Ромка поедем в Орел и посмотрим, что там можно сделать.

– Уверен, княжич? – с сомнением в голосе проговорил Петр. – Орел – настоящая крепость, и темница там глубокая, да и стража на постах не спит. Оттуда не выбраться.

– Посмотрим хотя бы, – я усмехнулся и снова обратился к Игнату. – Я думаю, сколько-то времени у нас есть, как раз успеете вернуться, и встретимся на постоялом дворе у Тараса Зуши. Купец с вами расплатится, на эти деньги там и остановитесь, их хватит.

– Может, больше людей возьмёшь? – только спросил старик. В отличие от Петра, спорить он даже не попытался. – Десятка же хватит.

– Четверых, чтобы посмотреть, тоже хватит. А Орел мы даже все вместе не возьмем, хоть год под стенами простоим. Но если придётся силой действовать… – я повернулся к боярину. – Вам бы тоже где-нибудь неподалёку быть, чтобы мы, если что, вас найти смогли.

– На двор к Зуше заезжай, – кивнул Лука. – Скажешь Тарасу, что ночная кукушка дневную перекукует, тебя и отведут. Только не перепутай. Запомнил?

– Запомнил, – кивнул я.

Так вот оно как получается, что одежда и бронь у его дружины-ватаги изношена, да попорчена, а сами они голодающими не выглядят, да и кони у них ладные. Видимо, крутит Тарас какие-то дела с разбойниками, снабжает их едой, фуражом. Взамен на добычу.

– Мы поехали тогда? – спросил боярин.

– Езжайте, видите, купцы волнуются, – согласился я.

А сами мы развернули лошадей и двинулись к нашим. Лука со своими ближниками поступили так же.

– Получится, думаешь? – спросил старик, пока мы возвращались к строю уже расслабившихся соратников. Все равно было ясно, что драки уже не будет.

– Да, откуда мне знать? – удивился я. – Посмотрим, может и сладится чего. В любом случае, двое бояр на дороге не валяются. Пусть даже мы на дороге их и встретили.

– Их наместник осудил, – заметил Пётр. – Они вне закона.

– То, что наместник решил, князь отменить может, – заметил я. – Сам не видишь разве, не по душе Луке такая жизнь. Он за то, чтобы имение вернуть, да имя свое очистить, все, что угодно сделает. Ну и за сына, конечно.

– Про сына его разное говорят, – Пётр поморщился. – Да и я сам видел его пару раз, характер у него не сахар, это уж точно. Но да, люди нам понадобятся.

– Лучше бы меня взял, – проворчал Игнат, и я вдруг осознал, что с виду твёрдый, словно годичной давности сухарь, старик прикипел к нам душой. – Но сам понимаю, мне в Орле показываться не следует.

– Да ладно тебе, дядька Игнат, – усмехнулся я. – За Пашкой присмотришь. Да и на кого кроме тебя мне надеяться, кому людей доверить?

– Что за Пашкой присматривать, с этим поленом разве станется чего? – продолжил ворчать старик, но голос его стал уже гораздо мягче. – В городе на рожон не лезь, иначе отвечать придётся, откуда ты умелый, да обученный такой. Меч отцовский спрячь обязательно, и не доставай, возьми короткий, из тех, что с Грачом взяли. Эх, тебе бы бояричем каким назваться, да их знают все, а за чужеземца не сойдешь, лицо у тебя наше, да и говоришь так…

Последние советы он договорил, когда мы уже подошли к самому строю и остановились перед ним.

– Значит так, – сказал я. – Я сейчас отправляюсь в Орел. За главного останется Игнат, вместе с ним вы сопроводите нашего почтенного нанимателя, а потом вернетесь к постоялому двору Тараса Зуши.

– Опять ты над нами старший, Игнатка, – со смехом проговорил Антон. – Все как в старые, слышь да?

– А ты думаешь, что-то поменяется? – ответил ему тот.

Я улыбнулся. Нравились мне старые воины, веселыми они были, жизнерадостными, хоть и смерть видели уже не единожды. И ведь ни у кого из них ни дома нет, ни семьи. Да ничего кроме войны нет. И почему так?

– Со мной поедут Петр, Степан и Роман, – сказал я. – Отвяжите заводных, собираться будем.

Я опасался, что Пашка будет требовать взять с собой и его, но тот, хоть и обиделся так, что аж весь надулся, из строя спорить не стал, да и подходить тоже. Ну и правильно. Я бы взял его, тем более, что боец он хороший, но уж больно честный и прямолинейный парень. Про таких так и говорят: все на лице написано.

Сам я принялся снимать с пояса отцовский клинок, чтобы замотать его в шкуру и приторочить к седлу. Страшно, конечно, лошадь ведь можно и потерять, но с другой стороны, мы тут жизнью рискуем, и опасаться лишиться, пусть и очень ценной, но всего лишь железки, глупо.

Перемотал шкуру шнурком, привязал сверток к седельной суме, проверил, надежно ли держится. И вдруг кое-что вспомнил.

Я принялся лихорадочно копаться среди содержимого своей седельной сумы, отбросил в сторону оселок для правки лезвия, переворошил мешочки с травами, чтобы на самом дне найти свернутый в трубку и перевязанный нитью кусок кожи. Вытащил его, раскрыл – боярский герб, выжженный раскаленным клеймом все еще было прекрасно видно.

Ну что ж, теперь у нас есть возможность попасть в крепость, а если повезет, то и в темницу. Осталось только придумать, что с этим делать.