Kitobni o'qish: «Попасть в отбор, украсть проклятье»

Глава 1

Сколько себя помню, я никогда не бросала дело на полпути. И если позорилась – то до самого конца. Вот как сегодня на ночном практикуме на погосте, когда не сдала зачет по воскрешению. А помешала этому сущая мелочь: у меня украли тело. И ладно бы труп! Хотя и приличный труп для коллоквиума откопать порою тяжелее, чем нормального парня, дабы пойти с последним на осенний бал. Это я как почти дипломированный некромант и девушка в одном лице говорю.

Так нет же – у меня украли мое собственное тело! Сначала передо мной возникла чья-то перекошенная испугом рожа, а потом в меня и вовсе засветили атакующим арканом. Я даже толком защиту выставить не успела. А когда очнулась – обнаружила себя духом. Бесплотным и, самое обидное, безмолвным.

Я зависла над погостом, наблюдая, как преподаватель с адептами шустро удирают от озверевшей нежити. Озверевшей – в прямом смысле: несколько умертвий, при жизни бывшие, видимо, перевертышами и похороненные как приличные благочестивые горожане, выбравшись из могил, повели себя как свиньи, хоть оказались и в волчьей шкуре. Мало того, что они обернулись, – так теперь еще и щерили клыки на тех, кто их вернул из посмертия. И не просто лязгали оными, а так и норовили попробовать недонекромантов на этот самый клык.

Адепты проходить пробы на почетное звание ужина не желали и выражали свой протест заклинаниями, серебряными болтами и руганью. Руганью – особенно. Магистр Гыргырницкий юных магов не одергивал. Может, потому что ему было слегка некогда: он лихорадочно искал склеп побольше с дверью попрочнее.

– Сюда! – крикнул преподаватель, указывая на убежище. В дверь которого он тут же засветил заклинанием.

Вспышка была короткой, но запор щелкнул, и дверь начала отворяться.

В нее вешним потоком и хлынули адепты. Гыргырницкий прикрывал отход группы. А когда последний недонекромант ласточкой залетел в склеп, магистр шагнул за ним и захлопнул дверь. Вовремя так захлопнул. Ибо в дубовые доски тут же впились зубы.

Я же, не скованная ни законами физическими, ни этикетом, по которому перед тем, как зайти в кабинет, надлежало постучать, просочилась в склеп прямо через дюжину умертвий-перевертышей. И застала умильную картину: озаренный зеленоватым светом нескольких пульсаров уже немолодой эйр Гыргырницкий, потрясая седой бородой, как заботливая наседка, согнал своих адептов в кружок. Увы, обнять и обогреть магистр их не спешил. Для начала пересчитывал. По головам.

– Одного не хватает. Кого нет? – обеспокоенно вопросил он.

Одногруппники стали переглядываться, и патлатый Клаус, закинув арбалет на плечо, выкрикнул:

– Я Тай не вижу.

Сокурсники поддержали:

– Да, Росс нет…

– Я ее в последний раз у обелиска цвергам видел…

Я была возмущена: как это меня нет! Я тут. Пусть и привиденистая. Но не мертвая же! Или все-таки немножко мертвая? Впрочем, разберусь со своим статусом: живая я, слегка усопшая или в моих отношениях с собственным телом все сложно – потом. Сейчас главное – его вообще найти, пока умертвия не сожрали.

Попыталась пнуть камешек. Но, увы, я была еще совсем молодым духом, которому пара минут от роду, и воздействовать на материальную сферу в новой своей форме не научилась. Зато… Я прошила тело магистра, как спущенный арбалетный болт – кленовый лист. Не возьмусь утверждать, что это были приятные ощущения. Скажем так: сей эпизод я предпочла бы забыть. Зато Гыргырницкий не только все прочувствовал, но и понял. С его пальцев сорвались искры, которые пчелами устремились ко мне. Ужалили. Пребольно. Последнее было вдвойне обидно, учитывая расхожую поговорку некромантов: если болит – значит, живой. Сейчас же я была привидением и, тем не менее, потирала обожженный локоть.

Впрочем, боль компенсировалась тем, что меня теперь видели и слышали.

– Адептка Росс, где ваше тело? – за холодным невозмутимым голосом Гыргырницкого мне послышалась тщательно скрываемая тревога.

– На кладбище, – уверенно ответила я, а потом, усомнившись, добавила: – Во всяком случае я его там увидела в последний раз. И тогда оно еще было при мне.

– То есть, как вы умерли, вы не помните? – уточнил преподаватель.

Я замотала головой.

– Ладно, разберемся. А сейчас мне нужно знать, кто активировал амулет с заклинанием Ирихор для поднятия перевертышей? Причем запрещенное. Высшего порядка.

– А почему именно амулет? – раздался удивленный голос задиры Линка откуда-то с краю.

– Потому что оно минимум уровня колодец. А в вашей группе такого диаметра потока силы нет ни у кого: одни канаты и нити. Поэтому я требую отдать артефакт.

Но никто из адептов не спешил с криком: «Это я виноват! Вот возьмите». Все молчали. А за дверью умертвия в волчьей ипостаси жаждали аудиенции.

– Уволюсь, к демонам, – в сердцах в сторону выдохнул Гыргырницкий. – Вот семестр доработаю – и напишу заявление. Лучше тихо-мирно с армией зомби бороться где-нибудь на границе с Горняком, чем проводить занятия у адептов.

А затем, достав переговорный кристалл, вызвал по нему подмогу. Закончив разговор, преподаватель помотал седой головой и, уже обращаясь к юным магам, произнес:

– Не хотите отдавать амулет сейчас – что же. Ваше право. Но, когда я выясню, кто это сделал, он будет исключен из магистерии. И я лично позабочусь об отнятии дара. Пока же сидите здесь и не высовывайтесь.

– А вы? – вопросил Клаус, загребая пятерней свои вздыбленные волосы к затылку.

– А мы с Тайрин пойдем искать ее тело, пока его не сожрали восставшие умертвия.

– Тогда можно и мне с вами? – запальчиво произнес он.

– Похвальное рвение, юноша, но нет. Когда вокруг столько нежити, я предпочитаю думать о том, как не умереть самому, а не о том, чтобы прикрыть спину ротозея. Так что сидите и не высовывайтесь! Но обещаю, что постараюсь спасти девушку, которая вам, судя по всему, не безразлична… – последней фразой старый преподаватель постарался смягчить суровые слова, сказанные ранее.

– Конечно, не безразлична. Я ему семь форинтов должна! – вмешалась, пока мне не приписали, чего доброго, Клауса в воздыхатели или, того хуже, – в женихи.

– Восемь, – машинально напомнил Клаус.

По разочарованному в юных некромантах взгляду преподавателя я заподозрила, что заявление об увольнении ляжет на ректорский стол еще до окончания семестра.

Меж тем Гыргырницкий дернул на себя ручку двери. Петли заскрипели, а магистр дал приветственный залп серией пульсаров, обеспечив себе возможность выйти. Погост встретил его запахом паленой шерсти и остервенелым рыком.

Впрочем, порою открытая дверь даже святого может ввести в искушение, что уж говорить про нежить. Особенно когда на пороге стоит такой аппетитный некромант. Магистр же, шагнув в кладбищенскую ночь, тут же приступил к срыву продовольственной программы умертвий. Мало того, что он, несмотря на свой возраст, лихо перемахнул через ограду и резвым зайцем поскакал меж могил, тем самым наглядно продемонстрировав: его мясо явно жесткое, жилистое и труднодогоняемое, – так еще и заклинаниями стал швыряться, методично уничтожая ряды претендентов на дегустацию своего филея. Я же летала над могилами, ища свое бесхозное тело или хотя бы то, что от него осталось.

Подмога пришла, когда Гыргыгницкий закладывал очередной круг вокруг мемориала. К слову, случилось это быстро. Подозрительно быстро. Хотя главное кладбище стольной Эйлы и не то чтобы далеко от магистерии, но все же десять минут – это рекорд. А уж когда вместо подмоги в лице преподавателя боевиков и эйра Менханафа я узрела четверых человек в форме карателей, один из которых держал на руках мое тело, мое удивление возросло во сто крат.

У зомби, впрочем, тоже, изумления было – дирижабль и маленький воздушный шар в придачу. Особенно когда их, точно дворовых шавок, черномундирные отловили арканами. Под скулящие звуки и тихую ругань спасательного отряда над кладбищем зажглось несколько магических светляков. Картина впечатляла. Осенняя листва клена казалась причудливым, прореженным молью ажурным кружевом. Под ней стояли несколько покосившихся надгробий. Рядом подвывала шобла умертвий, спеленатых сковывающими чарами. И посреди этого готичного пейзажа – эйр Гыргырницкий с обглоданной бедренной костью наперевес, которую он держал на манер дубинки. Ну да: заклинания заклинаниями, но удар зомби по морде лишним не будет. Особенно если колдануть уже не успеваешь.

– Вы нашли мою адептку! – радостно вскрикнул Гыргырницкий, отбрасывая свое оружие массового поражения. В том плане, что массы, глядя на оное, стояли, смотрели и поражались. К слову, магистр орудовал своим импровизированным дрыном так лихо, что одному перевертышу сломал челюсть, а остальным – психику. Сейчас же, откинув кость в кусты, будто и не держал ее вовсе, а всем, кто увидел ее в руках преподавателя – почудилось, Гыргырницкий шустро засеменил к офицеру, державшему на руках мое тело.

Правда, при этом магистр тут же согнулся, положив руку на поясницу, словно в ту резко, как ревизоры в кабинет счетоводов, вступил прострел. И этот маг пару мгновений назад лихо рассекал по погосту с задранной до пояса мантией, деморализуя зомби видом своих подштанников? Сейчас вся его фигура – нет, не сгорбилась, а всего лишь напоминала форму вопросительного знака, словно олицетворяя его искреннее удивление произошедшим, да и в целом сутью мироздания. В общем, Гыргырницкий играл немощь и старческую дряхлость талантливо. С чувством. Мда, не видела бы я его галопа, точно бы решила, что передо мной божий одуванчик. А так… Сдается мне, что наш преподаватель вовсе не так немощен, как хочет порою казаться наивным студиозусам.

Меж тем маг, охая и причитая, доковылял до моего телоносца и споро ухватил меня за руку, готовясь, как мешок картошки, перекинуть себе через плечо.

Каратель, еще совсем молодой офицер, в первый миг растерялся от такого произвола. Видимо, нежить, погони и убийства были ему по долгу службы привычнее, чем престарелые благообразные маги, ворующие под двумя ясными лунами прямо у него с рук трупы.

– Простите, но убитую мы вам не отдадим, – он опомнился и потянул мое тело к себе.

– Почему? Она моя ученица, я ее на занятие увел, мне ее в академию и вернуть нужно, – искренне удивился магистр.

– Увы, не получится, – излишне сурово возразил каратель. – Потому что в ней уже нет главного – жизни.

– Жизнь – это не главное. Главное – это прилагательное, – истинно в духе некромантов ответил Гыргырницкий и, дернув-таки на себя с юношеским проворством мое тело, бодро вскинул его себе на закорки.

Рядом с карателем раздались смешки сослуживцев. Я развернулась в воздухе, хотя по ощущениям – в вязком киселе, и, наконец, смогла как следует разглядеть еще двоих «спасителей». Один, уже в годах, – с посеребренной шевелюрой. Его правую щеку пересекали два шрама крест-накрест, отчего лицо казалось перекошенным. Второй – вовсе лысый, точно коленка, зато внушительный…

А вот последний остался в тени. Он был определенно высок, хотя не так, как лысый или меченый, но опасен. Как по мне – так именно его из них четверых стоило остерегаться более всего. Каратель шагнул в круг света: коротко стриженные волосы цвета глубокой южной ночи, которые на висках расчертили две полоски седины, высокие скулы, хищный нос, волевой подбородок. Но главное – взгляд. Он был цепкий, жесткий, смотрящий прямо на меня. Глаза. Раньше я о таком слышала, но встретила впервые. Один глаз был синим, второй – зеленым. Но оба – одинаково злыми. И этот разномастный взгляд сейчас словно пригвоздил меня к месту.

– Что вы видели перед смертью? – брюнет, сейчас больше всего мне напоминавший вещего ворона, задал свой вопрос без обиняков, отринув все формальности не только в виде приветствия, но и элементарного «не кидайся заклинаниями подчинения в условно мирных призраков», потому как свои слова этот тип подкрепил пассом.

Вот только я распознала его движение за миг до того, как сила сорвалась с кончиков пальцев карателя. Нырнула рыбкой вперед. Жаль только, когда уходила от обстрела, не подумала, что на моем пути окажется именно этот невоспитанный ворон. Ну да, о диспозиции мне размышлять было слегка недосуг: я спасала свою посмертную свободу.

А если учесть, что и другие каратели не дремали, а, словно получив приказ, вскинулись и стали целиться в маленькое беззащитное привидение Тай, норовя поймать меня арканом… В общем, я подумала, что хоть ворон-брюнет – та еще сволочь, ни демона не смыслящая в этикете при знакомстве с благовоспитанными эйрами, но укрыться в нем все же лучше, чем маячить полупрозрачной мишенью над погостом.

Я пошла на таран, готовясь прошить тело брюнета, но тут случилось непредвиденное: черномундирный оказался каким-то неправильным. Непробиваемым, в смысле – непролетаемым. И я со всего маху боднула его, отчего он пошатнулся.

Но девицы из семейства Росс – настойчивые. Очень. А уже когда нас стимулируют летящим в голову заклинанием…

Я ринулась на повторный штурм тела, искренне надеясь, что в своего-то каратели стрелять не будут. И со второй попытки атака увенчалась успехом. Правда, мне достался явно бракованный маг: на этот раз я так сильно приложилась, что не только вошла, но и наполовину прошла сквозь тело, став наглядной иллюстрацией поговорки: дескать, в этой жизни все проходит, но иногда может и подзастрять.

– Не стрелять! – над кладбищем разнесся бас. Судя по всему, лысого. А может – и меченого. Но точно не рыжика и не того, в ком я застряла.

Вывернула шею. В моем привиденистом обличье это оказалось легко. Даже очень. Я поняла, что вообще-то без труда могу подрабатывать совой. Да что там совой! Теперь я знала, что мне не стоит бояться угрозы братцев открутить мне голову. Вот совсем. Они ее могут вертеть, как заготовку на гончарном круге с тем же эффектом: только вспотеют и распсихуются.

Впрочем, новые возможности моего эфемерного состояния позволили мне не только усмехнуться при воспоминании о братьях, но и узреть то, что происходило на погосте.

После приказа (кричал, к слову, лысый) рыжий и меченый погасили пульсары. В наступившей тишине, нарушаемой лишь шуршанием магистра, который волок мое тело к склепу, я попыталась дернуться. Раз, другой – и поняла: влипла. Причем во всех смыслах этого слова: я наполовину застряла в теле этого мага. Подозреваю, что сейчас мы напоминали сросшихся спинами близнецов. Вот только в данном случае имелась маленькая неприятность: один из нас был слегка мертв. «Ну да ладно, – мысленно утешила себя: – Зато хуже быть уже не может…» Только подумала – и судьба с радостью подсказала: может. И очень даже! Потому как рыжий парнишка произнес потрясенно:

– Ваше Высочество…

М-да… что же, если до этого момента я считала, что все плохо, то сейчас поняла, как прекрасно было до того момента, когда появились эти каратели. Мирное кладбище с восставшими перевертышами, от которых удирал магистр Гыргырницкий, мой труп… в общем – идиллия. По сравнению с покушением на монаршую особу – так, сущие мелочи. Ведь попытка вселения в тело того, в ком течет первородная кровь, – это как раз оно самое и есть.

– Так что вы видели перед смертью? – невозмутимо, словно я не сидела у него в печенках (причем в прямом смысле), повторил свой вопрос каратель.

– Пугалась, – ответила я как можно ровнее, хотя голос все равно предательски дрогнул.

– Умертвий? – уточнил свол… пардон, Его Высочество.

– Ну, сначала неуда за зачет, – честно ответила я, – потом типа с перекошенным лицом. Кстати, судя по всему, он меня и угробил.

Ощущения были странными. И не только потому, что разговариваешь затылок к затылку, но и в целом. Я чувствовала боль в ноге, разливающуюся в крови силу. И она была другой, не той, к которой я привыкла.

В свои тринадцать я шагнула в мир Граней, чтобы найти свой источник. Такое случается с каждым магом: мы рождаемся с пустотой внутри и чем старше становимся – тем сильнее ширится эта пустота. Она уничтожает нас изнутри. И единственный способ спастись – шагнуть в мир Граней, чтобы найти там свой источник.

Раньше, чтобы обрести дар, будущие чародеи проваливались в природные порталы, которые, как родники, были разбросаны по всему миру: где-то их было больше, где-то меньше. Эти окна в особый мир, недоступный простым людям, несли в себе как возможность обрести магию, так и гибель. Последнее случалось гораздо чаще. Но пустота, что была внутри каждого, способного принять дар, манила, как магнитом, тянула с невыносимой силой.

Со временем чародеи смогли взять под контроль стихийные «провалы». Ныне каждый, в ком была пустота, обязан был пройти через стационарные столичные арки или передвижные, которые маги раз в год привозили в провинциальные городки и деревни.

Я помню как в тринадцать лет сама подошла к такой. Меня то что влекло к ней – тащило, будто на аркане. И я не могла даже помыслить о сопротивлении. Хотя и понимала: могу и не вернуться из мира, где реальность может приобретать самые причудливые формы.

Тогда я стояла перед зеркальным маревом, которое колыхалось, словно река, неспешно несущая свои свинцовые осенние воды. А потом шагнула за Грань, чтобы встретить свои худшие кошмары и найти дар. Нога не нащупала опоры по ту сторону зеркала. Я сразу провалилась.

Я захлебывалась в холодной воде, которая была повсюду. Вокруг плавали льдины вперемешку с окоченевшими телами в спасательных жилетах. А мрак ночи был не теплее, чем вода, которая с каждым мигом все сильнее сковывала руки и ноги, манила на дно.

Я казалась себе закостеневшим зомби, который не может сделать вдох, хотя его голова пока еще находится над водой. Волосы покрылись инеем, все тело жгло холодом. Я понимала, что долго тут не продержусь. Несколько минут от силы, а потом камнем уйду на дно, если не найду дар. Не важно какой. Но из мира граней либо выходят с ним, либо не возвращаются вовсе.

Говорят, что кто-то, шагнув через портал, попадал на городскую улочку, кто-то в лес или на рыночную площадь, в горы или пустыню. А мне вот свезло так свезло.

Я барахталась из последних сил, пытаясь забраться на какую-то доску, которая плавала в воде, и почувствовала, что не могу сделать очередной вдох. Пальцы, которые уже не гнулись, так и не разжались, просто эфемерная деревянная опора выскользнула из них, и я нырнула под воду. Вверх, к небу, в котором горели такие яркие и далекие звезды, из горла устремилась стайка пузырьков. Грудь будто сжал раскаленный обруч, и тут я увидела ее.

Сначала приняла парившую в водной толще кляксу за медузу. Ее серные щупальца словно пробовали солоноватую воду на вкус. Точно благородная дама в черных кринолинах из прошедших эпох, она величественно проплыла мимо меня, едва не мазнув по моему лицу своим шлейфом. А я, неимоверным усилием, по ощущениям – ломая собственные задеревеневшие мышцы, сумела выбросить руку и схватить ее.

Щупальца тут же обвили мое запястье, тело прошила дикая боль, а реальность изменилась. Я увидела окно портала прямо надо мной. Там, где еще несколько мгновений назад сквозь водную толщу можно было разглядеть звезды.

Каждый гребок давался мне тяжело. Но забрезжившая надежда на спасение придавала сил. Я буквально вывалилась из арки на площадь Эйлы, под ноги магу, встречавшему из мира Граней тех, кто обрел дар. Окатила его с головы до ног ледяной морской водой. Да и не только его.

У меня тогда зуб на зуб не попадал, волосы смерзлись в сосульки, а платье стояло колом. Зато внутри поселился дар. Сначала он ворочался, словно обживаясь, свивал и разворачивал свои черные щупальца во мне, бурлил. Но пустота, которая изматывала меня, сводила с ума и не давал покоя ни днем ни ночью, исчезла.

С того дня я ощущала себя по-новому. Темный дар стал частью меня, а я – частью его.

И вот сегодня, застряв в теле Его Высочества (кстати, интересно – которого: у императора только законных сыновей – шесть), я ощутила что-то новое. Моя тьма была спокойной, холодной, тяжелой. А то, что сейчас струилось по венам, врезаясь в мой дар, как волны в скалу, больше напоминало дикий огонь, который не залить водой, не потушить песком или алхимическими зельями.

Я даже зашипела. Мой сосед по телу, видимо, тоже ощутил нечто подобное, поскольку вместо еще одного вопроса предложил:

– Вы не могли бы покинуть меня? – прозвучало весьма вежливо и даже на светский манер. Если бы кто-то ненароком совершал променад в полночь мимо погоста (ну совершенно случайно!) и услышал подобное, мог бы подумать, что занятой начальник просит освободить его кабинет.

– Не могу. Я немножко застряла, – призналась я, а затем в подтверждение своих слов дернулась.

Мы с вороном были спина к спине. И мое стремление обрести свободу… Ну, в общем, оно отчасти даже увенчалось успехом. Если точнее – мигом, пока мы оба находились в свободном полете, когда каратель не устоял от резкого рывка назад. По итогам оного я угодила носом в лужу, а высочество – в планетарий.

Ведь еще мой отец, эйр Моррис, говаривал: где упали на спину – там тебе и планетарий. Наслаждайся картой звездного неба по самое «не хочу». Особенно в теплые ночи. В оные созерцание крайне полезно для вдохновения, просвещения и вообще просто восхитительно.

Вот мой сосед по телу и получал ныне эстетическое удовольствие от плеяд. А я – целебную маску из глинистой жижи. М-да, так ударить лицом в грязь, чтобы при этом не то что посадить, а уложить принца в лужу, – это надо умудриться.

– Понял, что зря попросил, – произнес ворон. – Эйра, прошу прощения, не знаю имени…

– Тай, – побулькала из грязной жижи я. Не знаю, как ворон сумел различить, что именно было произнесено, даже для меня все звуки были на одну ноту, но он умудрился. Одним словом – каратель. У них, говорят, и слух, и нюх, и зрение, и сволочизм – всё на высоте.

– Так вот, эйра Тай, давайте вы пока больше не будете предпринимать попыток освободиться. И раз уж операцию вы нам всё равно начисто сорвали, то сначала ответите на все вопросы, пока случившееся не стерлось из вашей памяти. А уж потом разберемся, почему вам вообще удалось пробиться сквозь мою защиту и частично вселиться в мое тело.

Ворон к тому моменту, как договорил, уже поднялся из лужи и даже, совершив незаметный пасс, очистил мундир заклинанием. Я же, хоть и была вроде бы незапятнанной (увы, репутации это не касалось), рефлекторно встряхнулась на манер собаки, выбравшейся из реки.

– Итак, расскажите все, что вы видели, а Гранс будет записывать. И учтите: важна каждая деталь.

А мне, собственно, и рассказывать было нечего. Вообще-то, сегодня у нас по расписанию должно было быть занятие по общей физической подготовке. Но магистр Сайвер, который всегда был в хорошей спортивной форме (хоть та порою и не застегивалась на верхнюю пуговицу), на днях то ли сам заболел, то ли обрадовался, что заболела его теща, но решил в профилактических целях принять на грудь первача… В общем, произошла замена.

А магистр Гыргырницкий, выручивший коллегу, и решил, что просиживать штаны в покойницкой мы и зимой сможем, а пока такая чудная погожая ночь – грех этим не воспользоваться. К тому же если провести практикум до лекций, то адепты, живые и слегка поседевшие, будут слушать теорию предельно внимательно. Впрочем, и о нашей безопасности магистр позаботился: каждому студиозусу был выдан для защиты арбалет, а для добычи учебного материала – лопата. Набор ругательств выдавать было не нужно. У каждого из нас был свой. Личный.

Не знаю, как у других магов, а у некромантов заклятия упокоения без крепкого словца почему-то имеют меньший эффект. Ну, и при виде того же полуразложившегося умертвия орка, которое выше тебя в два раза, а шире в четыре, как-то порою сначала сама собой вырывается емкая и краткая характеристика ситуации, а уж потом – заклинание.

В общем, я тихо-мирно отрыла свой учебный материал на бесхозной могиле из тех, в которых хоронили бездомных, бродяг и преступников, смахнула пот со лба, выкинула из ямы лопату и вылезла из копани сама. Разогнула затекшую поясницу и только готовилась прочесть заклинание, чтобы поднять небольшой скелет, как услышала позади треск кустов.

Думала, что это у кого-то из одногруппников зомби сорвалось с аркана. Хотя я же специально выбрала участок подальше от остальных, чтобы мне не помешали.

– А пока вы копали, ничего подозрительного не было? Голосов, звуков? – по ходу моего рассказа уточнил ворон.

– Да вроде нет, – пожала я плечами, покосившись на лысого здоровяка, которого ворон поименовал Грансом. Он был предельно сосредоточен и держал перед собой на вытянутой руке за шнурок записывающий кристалл.

Да уж, я как-то себе слегка иначе представляла допросы: комната, стол, стенографист, сидящий в углу, а главное – возможность свидетеля оставить подпись под собственными показаниями. А не вот это вот все, когда я изображала рукоять меча, торчащего из спины воина.

Хотя все правильно. Это же каратели: дело для них превыше всего. Про них даже шутка ходила: что для остальных имперцев «сделай или умри», то для карателя «умри, но сделай». Причем последнее было не метафорой: были случаи, когда эти маги, действительно уже будучи мертвыми, доводили до конца порученное им.

Меж тем в груди нарастало странное чувство. Будто бы пустота. Неужели из меня, как и из всякого мага после смерти, уходил дар? Это что же… Вот сейчас тьма, которая стала частью меня, покинет душу, улетит обратно в мир Граней. Спустя годы, а может и десятки, сотни лет, какой-нибудь юный одаренный найдет ее, заберет вместе с частицей моей души и станет некромантом. А я же окончательно отойду в небытие, умру, растворюсь, так и не попрощавшись с близкими. Последнее было особенно обидно: я не увижу больше Найришу, Морриса, братьев-близнецов, дядю, нашего рыжего кота и даже привидение Йоко не увижу…

Видимо, до этого момента я все же верила, что с моим телом не произошло ничего серьезного, что вот сейчас я отвечу на все вопросы карателей и меня вернут в него. Я откинула голову и взглянула на небо.

Сегодняшняя полночь пахла звездами. Они, безмолвные, величественные, безукоризненные, взирали на землю с недосягаемой высоты. Далеким светом озаряли этот подлунный мир и будто шептали мне: ничто не вечно. Примиряли с мыслью о бренности, дарили покой.

– …лицо этого человека? – в мысли ворвался голос ворона. Видимо, он не в первый раз задал вопрос.

– Что? – отрывать взгляда от звезд не хотелось.

– Вы запомнили лицо напавшего на вас? Его ауру? – Терпению ворона можно было позавидовать. А его твердокаменной настойчивостью и вовсе – убить.

– Да, запомнила… – рассеянно ответила я, все так же глядя ввысь. Мои глаза наполнились звездами.

Бескрайнее темное небо с россыпью огней успокаивало. Говорят, кто-то, глядя на него, хочет мечтать. А я сейчас – просто жить.

Но откуда-то пришло понимание: уже ничего не исправить. Как не остановить падающий с неба метеорит.

– Каким оно было? – голос ворона зазвенел, словно он что-то почувствовал.

– Лицо – обычным. Испуганным. А вот аура – она переливалась…

Договорить я не успела, на погосте появились новые гости: на этот раз те, кого ждали. Преподаватель боевого факультета и магистр Менханаф. Один с атакующим арканом наизготовку, второй – с какой-то светящейся склянкой в руке.

– Что происходит? – Менханаф, по обыкновению, говорил отрывисто. Преподаватель алхимии был скуп на слова почище, чем цверг – на чаевые.

– Допрос, не мешайте, – меченый каратель показал светящуюся бляху.

– Как хорошо, коллеги, что вы пришли! – раздался из-за надгробия надтреснутый старческий голос Гыргырницкого. – Мне нужно стабилизировать тело. Не могу понять, что с ним. Оно не повреждено, но…

В этот момент я почувствовала, как из груди утекает темный дар, а я сама – отделяюсь от тела, в которое вселилась.

Увидела, как карта неба свернулась в спираль, как звезды над моей головой превратились в белые размазанные нити и закрутились в воронке с бешеной скоростью. Последнее, что запомнила, – магистра Гыргырницкого, который, положив мое тело в пентаграмму, начерченную прямо между могил, читал заклинание удержания.

Умирать оказалось делом зело противным. Сначала я проваливалась в какую-то серую воронку. И нескончаемо неслась через самый ее центр, где вихрь драл меня во все стороны на клочья. Дар медленно покидал меня, душа пустела.

Почувствовала себя обманутым ребенком. Божьи дланники в своих храмовых проповедях обещали, что посмертие – это райские кущи, где праведники могут хорошо проводить время. Но то ли время в загробном мире такое бдительное, что его не проведешь, то ли мои грехи столь весомы… В общем, как-то с райскими кущами отношения у меня не сложились. А для тепленькой геенны, видимо, натворила недостаточно.

И вот я вращалась, как эликсиры сестренки Нари в ее центрифуге, пока меня не прошило огненным потоком. Вернее, то, что от меня осталось, насквозь.

И, едва пройдя сквозь прозрачную, истончившуюся меня, этот поток вдруг расщепился на дюжину языков. Они тут же загнулись крючьями и, подцепив остатки души, словно рыбину, дернули меня наверх. Кажется, прихватив довеском часть воронки.

Боль. Резкая, всепоглощающая, выворачивающая наизнанку, окатила меня с макушки до пят.

Я заорала, выгнувшись дугой, и почувствовала, как сильные руки удерживают меня. Много рук.

Новый вдох прокатился огнем по горлу, пылающим шаром упал в грудь. Я распахнула глаза и увидела, как надо мной склонились и магистр Гыргырницкий, и преподаватель боевой магии, и Менханаф, и рыжик, и меченый, и лысый Гранс, и ворон. Последний, в отличие от остальных, не держал ладони на моем теле, вливая в него свою силу. Нет. В его руках была огненная плеть, которая выходила прямо из моей груди.

– Гранс, вытяни проклятие, я долго не удержу душу.

Я не понимала, о чем они. Но, кажется, здоровяк был посообразительней адептки-третьекурсницы. Лысый оторвал от тела одну руку, пошарил ею в кармане. Из выуженного оттуда пузырька он зубами вырвал пробку и поднес склянку к моим губам.

Из нее в мое горло в потек туман едкого зеленого цвета. И едва бутылек заполнился, каратель ловко заткнул его. Меня же перестало лихорадить. Резко, будто отрезало. Зато я ощутила другое: ладони, что удерживали меня. Они были теплыми. Очень. Но лица, что венчиком склонились надо мной, ни теплотой, ни радостью не светились. Наоборот, они показались мне жутко серьезными и угрюмыми. Даже у рыжего паренька, закусившего губу.

Но я же, наоборот, радостно улыбнулась. Живая, я живая!

– Нет, – сказал как отрубил высочество, будто прочтя мои мысли. – Вы мертвы.

– Что? – собственный голос показался мне вороньим карканьем. Таким же надсадным и противным.