Kitobni o'qish: «Как избавиться от наследства»
Пролог
«Напрыгалась», – подумала белка, глядя на рассвирепевшую смерть.
«Напилась», – решила смерть, увидев раздвоившуюся плешивую белку с кружкой гномьего первача в лапах.
Она помотала лысым черепом, и хвостатая собутыль… в смысле собеседница вновь стала единой и неделимой. А потом костлявая пришлепнула замусоленную карту поверх уже изрядной стопки.
– Дудки! Мой некромант твою льерну все ж таки бьет! – злясь на то, что приходится расстаться с единственным козырем, провозгласила она.
– А вот и нет, – заявила рыжая госпожа Безумия. Правда, везение пушистой сегодня было сомнительным: смерть продувала уже третий раз подряд, отчего становилась все мрачнее. Костлявая не любила проигрывать, даже если игра шла на один лишь интерес, без ставок. – У меня пожиратель душ есть, он твоего некроманта покроет.
– Ик! – Звук гулко разнесся по комнате, отразился от каменных стен и увяз в побитом молью гобелене.
Это дал о себе знать субъект, из-за которого две дамы – одна хвостатая, а вторая костлявая, – собственно, и встретились.
Субъект потянулся за еще одним кубком крепкого тинийского вина, которого не пил добрый десяток лет, и залпом его осушил. Уже изрядно перебравший лэр, сидевший за добротно сбитым деревянным столом, был пока жив и в относительно здравом, хоть и хмельном уме. Он пялился остекленевшим взглядом на лежавший перед его носом приказ, украшенный печатью императора Аврингроса Пятого, не подозревая, что за ним пришли сразу двое: белочка и смерть. И оные дамы даже сидели с ним за одним столом. И сейчас они ждали, куда отчалит «счастливчик»: то ли за грань, то ли в дом скорби.
– Не позволю! – взревел лэр, ни к кому не обращаясь.
Он был здоров, как медведь: небесные покровители не обделили своего верного раба ни телесной силой, ни статью, ни немилостью императора. Во всяком случае, так казалось набожному Лавронсу все сорок пять лет, что он жил. А вот сегодня… Светлые боги решили испытать его веру.
Схватив приказ, лэр смял его, а затем швырнул в стену кубок.
– Не быть моей дочери женою этого поганого некроманта! Даже если так повелел сам император.
Лэр решительно притянул к себе перо и бумагу.
«Милостивый император, свет и надежда народа…»
Перо зависло над бумагой и, пока Лавронс пытался сформулировать мысль, оставило черную кляксу. Но лэра это не смутило, и он продолжил. Два абзаца витиеватых приветствий были выведены на удивление твердой рукой ради всего нескольких фраз:
«Моя жизнь целиком в Вашем распоряжении, и я готов хоть сейчас отдать ее за отчизну. Но душа, тем паче душа не моя, а моей единственной дочери, принадлежит светлым богам. Осквернять ее замужеством с исчадием тьмы я не вправе. Посему моя Кэролайн отбывает в монастырь, где примет постриг и тем самым избежит участи погубить себя».
Лавронс уверенно поставил точку и, сложив послание, поднялся. Чуть шатаясь, добрел до телепортационного камня, что мерцал в полумраке синим, и, приподняв его, положил письмо. Придавил сверху.
На миг свет рассеял полумрак комнаты: бумага отправилась в императорскую канцелярию.
– Ну все, заканчиваем. Этот уже точно мой! – победно заявила смерть. – Император теперь его точно казнит за то, что ослушался приказа.
– Жаль, – вздохнула белка, собирая в лапы карты. А потом завистливо выдала: – Везет тебе.
– Ну да, тебе везет в игре, а мне – в смерти, – заявила костлявая, поднимая лежавшую на полу косу.
Белка же, бубня себе в усы о некоторых набожных, которые нормально дочь замуж выдать не могут, уже собралась уходить, когда смерть ее решила ободрить:
– Слушай, плешивая… Может, у него хотя бы дочурка Кэролайн свихнется? В монастырях же этих от десятков молитв, которые они каждый день творят не по разу и при этом лбом об пол бьются, легко можно реальность с туманом перепутать… Тем более…
Белка задумалась.
Пока две невидимые гостьи беседовали, Лавронс позвал слугу и распорядился, чтобы Кэролайн собирали: она отбывает в монастырь. Шустрый прислужник понятливо кивнул и исчез за дверью.
Юная лэрисса Лавронс уехала из дома спустя удар колокола. А утром ее отца публично казнили. Император не терпел неповиновения. Особенно когда дело касалось дел политических. А мирный договор с темными, залогом которого должны были стать браки между знатными подданными Сумеречных земель и Светлых, являлся именно таковым.
Глава 1
Я сидела и буравила взглядом монитор. Три часа ночи. Мысль была только об одном – спать! Много и вдохновенно. Но увы. Если ты работаешь сам на себя и к тебе на съемку записываются чуть ли не на полгода вперед, то даже смерть не будет достаточно веским оправданием, почему заказ не выполнен.
Сражение с прыщами невесты шло в фотошопе уже давно. Она была милой, даже очаровательной, поскольку светилась от счастья. А вот тому, кто делал ей макияж, руки хотелось оторвать с особым садизмом. Замаскировать прыщи косметикой не столь долго, как потом на каждом кадре их ретушировать! А снимков было около трехсот.
Я потянулась к кружке с кофе. Да уж… Знала ли моя мамочка, давая дочурке такое нежное имя, как Лада, что через пару лет звать меня будут не Ладушка или Ладонька, а исключительно Ада. И дело тут не в более кратком звучании, а в том, что выросла я не милым ангельским созданием, как задумывала моя родительница, а скорее совсем наоборот.
Мой скверный характер с годами только расцветал, чего нельзя было сказать о внешности. Та казалась самой обыкновенной.
К своим двадцати шести годам я сумела сделать себе имя, набрать хорошую клиентскую базу и в целом была довольна жизнью. Свадебный фотограф – это не только модно, но и весьма денежно при условии, что ты мастер своего дела. Вот только и пахать приходилось без выходных, до рези в глазах. Снимать порой по шестнадцать часов подряд, и не стоя или сидя, а как придется. Порою – по колено в воде, чтобы получить красивые кадры влюбленных, сидящих в лодке. Или лежать животом на грязной земле, фотографируя с самого неожиданного ракурса.
Но чаще всего вот так, как сейчас, проводить сутки у компа, шлифуя удачные кадры.
Заказ надо было сдавать завтра. Монитор «Мака» смотрел на меня, словно спрашивая: «Ну, долго мне еще светить? Я тоже отдохнуть хочу!» Но я была немилосердна. И к себе, и к другим. А как иначе? Грозный зверь «ипотека» появлялся на моем горизонте каждый месяц, хватал денежную добычу и утаскивал ее в свое банковское логово.
В десять утра, когда мне позвонил заказчик, я была в состоянии полутрупа, скорее мертвая, чем живая, но зато довольная: все успела.
Залив все фотографии в «облако» и получив-таки на свой счет остаток гонорара, я отрубилась. Хорошо, что на диван упала, а не прямо на пол.
Проснулась от настойчивой телефонной трели. Кому-то срочно понадобилась Адочка. Помотала головой, пытаясь взбодриться, и затем просипела в трубку: «Да, слушаю».
Звонил папа. Как он умудрился до меня достучаться, осталось загадкой: в истории вызовов значилось больше десяти пропущенных от незнакомых абонентов. Отчитавшись, что у меня все хорошо и отлично, я завершила разговор и поняла, что дико хочу есть. Да что там есть, я готова была сейчас ради бутерброда совершить ограбление «Макдоналдса»!
Хотя если я вломлюсь туда, размахивая пакетом, с криком: «Живо все сюда!» – то от меня станут откупаться купюрами, а не сэндвичами. А жаль.
Я порыскала в холодильнике и убедилась, что там еды не больше, чем снега в Зимбабве, а на полке кухонного шкафчика – последняя половинка макаронины. И та надкушена.
Пиццерия находилась через улицу. Поэтому именно в нее я поспешила с резвостью газели, узревший поляну со свежей сочной травой.
Спустя четверть часа я с урчанием уминала пеперони. Очень быстро от пиццы остались лишь крошки, и моему гастрономическому блаженству пришел конец. С тоской глянув на пустую тарелку, я поднялась и, сытая, слегка осоловевшая и плохо соображающая, пошла обратно. Навстречу попался парень: выражение лица у него было ну точно с журнальной обложки. Образ дополняли стильная стрижка, одежда от кутюр, маникюр. На него многие оборачивались: и молодые мамочки, и солидные дамы, и девочки-подростки. А я, знавшая вот таких красавчиков не только мимо проходящими по улице, но и в жизни, лишь поморщилась. Столь ухоженные представители сильного пола вызывали у меня стойкую ассоциацию с домашними декоративными собачками, которых таскают в сумочке или под мышкой.
Про себя я величала таких сверхстильных и откутюренных декоративными мужчинами. Они требовали к себе внимания, ухода и считали, что мир принадлежит им. Главным их достоинством было то, что на фото они выходили отлично: умели позировать, знали свои лучшие ракурсы. Но то в работе. А в обычной жизни… Я не ждала от подобных нарциссов ничего хорошего.
На перекрестке загорелся зеленый свет, я шагнула, но запнулась о бордюр и полетела лицом вперед. Счастье, что успела выставить руки и лишь содрала кожу на ладонях. В голове промелькнули мысли, далекие от высокого штиля и цензуры. Вскочила, отряхнулась и побежала, чтобы успеть на зеленый.
Светофор мигнул, предупреждая, чтобы пешеходы поторопились. И тут я увидела, как из-за поворота на меня несется «газель».
Я не успела увернуться. Удар был сильным, меня буквально выбросило на тротуар. Но самое странное, я не чувствовала боли в теле. Вообще. И тела не чувствовала. Только лицо. Оно горело огнем. А во рту был вкус крови.
Дальше была карета «скорой помощи», маска с наркозом и пробуждение в палате – все это обрывками отпечаталось в моей памяти.
Когда окончательно пришла в себя, то оказалось, что я прикована к постели. Навсегда. На всю жизнь. Перелом шейных позвонков и, как следствие, паралич. Я не чувствовала ничего, что было ниже моего подбородка. Хотелось ударить кулаком от бессилия, но я не могла. Видела свои руки, но была не в состоянии пошевелить и пальцем.
Вот тогда-то я и возненавидела весь мир. Подключенная к куче аппаратов, я проводила день за днем, месяц за месяцем. Сначала в больнице, потом дома. Квартира, за которую была выплачена уже большая часть ипотеки, сдавалась. Благо старшая сестра взяла все в свои руки и нашла квартирантов. Родители, до этого гордившиеся обеими своими дочками, стали заглядывать чуть реже, зато нанятая ими сиделка – чаще.
Я была вроде бы живой, но одновременно уже мертвой. И мечтала, чтобы это все закончилось.
Так и случилось. Однажды я просто не проснулась. Вернее, посреди ночи распахнула глаза от ощущения, что кто-то смотрит на меня. Пристально так, неотрывно.
В комнате никого не было. Через незадёрнутую штору лился лунный свет, отчего углы спальни, в которой я провела почти четыре месяца, казались особенно темными. И тут я услышала:
– Ну чего тебе стоит? Ну сойди ты с ума, а? Жалко, что ли? А я на тебя формуляр заполню…
Я скосила глаза.
На подоконнике сидела белка с бланком в одной лапе и пером, которое, судя по всему, играло роль шариковой ручки, в другой. Чудненько… Мне приветственно помахала рукой белая горячка. Только ее мне и не хватало. Ага.
– А что мне за это будет? – с любопытством спросила я.
– Ты меня видишь? – удивилась гостья.
– Еще и слышу! Так что мне за это будет?
Белка возмущенно подпрыгнула и зашипела:
– Ну знаешь ли! Это вообще-то наглость. Требовать у меня! Я тут сижу жду, когда у нее крыша поедет, а она…
И эта драная кош… в смысле белка начала меня совестить, отчитывать, уговаривать, взывать к порядочности и всему тому, чего я лишилась еще в младенчестве вместе с отрезанной пуповиной. Дескать, сколько можно?! От смерти ушла, перелетев через бордюр, – нет чтобы, как всякий порядочный перспективный труп, улечься под колеса «газели»! – теперь и от шизофрении отлыниваю. Если так дело пойдет, чего доброго, еще и радоваться жизни начну!
Я из врожденной вредности поблагодарила за отличную идею и заверила, что непременно буду и радоваться, и наслаждаться. Даже открою собственное дело, благо меня как фотографа знают. Найму секретаршу и буду надиктовывать ей бестселлеры: «Как сделать идеальное селфи», «Как набить морду фотошопу», «Как проклясть заказчиков и при этом получить премию» – и все в том же духе. А еще пусть помощница от моего имени в соцсетях раздает лайфхаки: где у камеры находится кнопка «шедевр» и как можно круто заснять всю свадьбу на смартфон.
Я так вошла в раж, расписывая свое светлое будущее, что заявила, что и детей смогу родить. Правда, через кесарево, если у меня руки-ноги не функционируют, но забеременеть, а потом и выносить (в моем случае – вылежать) ребенка я ведь могу?
У белки нервно задергался ус, а уж про то, как она отбивала дробь хвостом по подоконнику, и говорить нечего. В общем, психовала моя шизофрения, бесилась изрядно. Я даже за нее переживать начала, родимую: вдруг удар хватит?
И тут из воздуха соткалась черная сова. Взмахнула крыльями, и вот уже на полу стояла смерть в черном балахоне и при косе. Ну, во всяком случае, именно так ее и изображают. Правда, скорбного величия не было и в помине. Скорее даже наоборот: чересчур деловой и заговорщицкий вид.
– Слышь, рыжая, ты еще не закончила? – осведомилась смерть.
– Да какое тут! Эта дура мне заявила, что у нее жизнь только-только налаживаться начала и сходить с ума она не намерена.
– А ты точно уверена, что она уже не ку-ку? – перекинув косу из руки в руку, засомневалась гостья. – С таким-то позитивным настроем и в ее-то положении.
– Нормальное у меня положение, лежачее. Между прочим, самое устойчивое! Точно не упаду, – вмешалась я в беседу, решив, что терять мне вроде как и нечего.
– Она что, нас видит? – повернув ко мне лысый череп, изумилась смерть.
– Сама же знаешь, что одной ногой за грань шагнувшие со всякими прибабахами бывают. Эта видит. Предыдущая вон вообще у тебя косу стянуть умудрилась!
– И не напоминай про ту паразитку! – с сердцах отмахнулась смерть. – Я зачем, собственно, явилась. Тут один чернокнижник на луну усиленно выл, в смысле заклинание призыва души читал. Он аж на девяностый уровень Бездны провалился, так ему враз согласная душа запонадобилась. Десять капель чистой силы обещал тому демону, который ему душу доставит. Любую. Главное, чтобы свободную, согласную и срочно. В течение четверти удара колокола.
– Какие у чернокнижников нынче запросы пошли… Душу ему, согласную! Хотя опять же десять капель силы… – Белка была сама деловитость. – А зачем сей ценный товарец запонадобился-то?
– Да у него тут незадача вышла. Невеста померла. Темный властелин приказал своему стражу жениться на светлой: укрепление союза и все такое. Дэймон хоть и был не в восторге, но раз владыка приказал – значит, надо. А политический брак, сама понимаешь, дело такое: если правители решили своих подданных поженить, то тут хоть труп, но к алтарю притащи. Дэй, может, и притащил бы, но на зомби брачный браслет не застегнется. А что это за церемония, если невеста ни до алтаря дойти не может, ни брачный символ на запястье нацепить? Вот ему и надо на время душу в бесхозное тело запихнуть. А там как наденет на нее браслет – пусть мрет дальше.
– А отчего померла-то?
– Потравили. Представляешь? В монастыре, доме светлых богов, и потравили. Причем качественно так, с гарантией.
– Вот я всегда говорила, что в этих монастырях самые отпетые негодяи собираются. – Белка уперла лапы в бока.
– Да не суть, кто там в этих монастырях. Время-то уходит! И десять капель силы в Бездне просто так не валяются! Десять! Это же десять лет жизни мага. Задарма, считай. Где бы душу неучтенную только найти…
И тут взгляды белки и смерти сошлись на мне. Ну нет… Вот ведь две коммерсантки недобитые!
– Даже не надейтесь! – решительно заявила я.
– Слышь, Хель, а может, ты ее быстренько укокошишь косой, а? И душу мы того, загоним.
– Не могу. По протоколу не положено. Она сама должна… К тому же против воли через Бездну не пройдет.
Белка опечалилась. А потом, махнув лапой, предложила мне:
– Эй, а давай мы тебя в долю возьмем? Скажем, три капли силы. Все по-честному! Ну что ты теряешь? Свое недвижимое тело? А три капли силы способны совершить чудо даже в этом мире и поднять тебя на ноги… А пока твое тело полежит без души в… на морозе… Нет, не так… Как бишь его. А, вспомнила! Коматозе.
И вправду, что я теряю? Только я успела озвучить, что согласна, – в мою грудь впились совиные когти. Как выяснилось, выдирать душу из еще живого тела – процесс тяжелый (для смерти) и весьма болезненный (для меня).
Едва мой дух воспарил над кроватью, меня тут же засосало в воронку. Вот только перед тем, как потерять сознание, услышала:
– Хель, кажись, у нее сердце остановилось…
– Ну, значит, одним трупом больше, – выдохнула смерть. – Но она же сама согласилась. Значит, оформим как суицид.
Сознание померкло окончательно.
В себя я пришла от дикой боли. Распахнула глаза и увидела, что надо мной склонилось незнакомое лицо, отчасти скрытое черными волосами, обрезанными до плеч. Пронзительный взгляд зеленых глаз словно препарировал.
Моя первая мысль при виде этого брюнета оказалась чисто профессионального характера: такой цвет глаз, напоминающий о майской листве, в сочетании со смуглой кожей не встречается в природе. Скорее всего, это линзы, которыми и воспользовался брюнетистый выпендрежник! Кадры с ним придется обрабатывать и чуть затемнять, тогда будет идеальный снимок.
Странный тип с облегчением выдохнул. Почувствовала кожей, что воздух с морозцем. И это от живого человека?
Зато тут же смогла ощутить и всю гамму чувств, что приличествует телу. Голому телу, лежащему на камнях. Моему.
– Слава Бездне, успел. – Тип чуть отстранился от меня. – Ты можешь говорить?
– Ка-а-ахр, – горло словно сдавило невидимым жгутом, и я выдала вместо «конечно» сей набор звуков. Сглотнула. Стало чуть легче.
Тип заскрежетал зубами:
– Эти две прохиндейки не могли подсунуть мне душу вороны. Я бы почувствовал.
– Я. Не. Во-ро-на, – произнесла я с неимоверным усилием.
Язык слушался с трудом, да и эта пара слов… Прежде чем произнести их, я долго копалась в памяти, словно в сумочке, когда на ощупь пытаешься найти ключи. Ведь знаешь, что они точно там есть, но сразу в руки ни за что не попадутся. Вот так и со словами… Будто это была не моя голова.
Хотя почему «будто»? Если это все же не шизофренический бред, то выходит, что тело сейчас не мое и, следовательно, голова тоже.
Я вгляделась в проломленный стрельчатый потолок, уходивший ввысь. Через него было видно серое небо. Уцелевшую часть свода подпирали беломраморные колонны, некоторые из них были разрушены. Часть фрески под самым куполом изображала то ли ящеров с крыльями, то ли демонов, которых люди в рясах осеняли светлым знамением. Как специалист могла сказать, что с концепцией было туго. Даже мне, далекой от понятий «тактика», «стратегия» и «как замочить врага и не сдохнуть самому», было понятно: сожрет ящер крылатый святош, ой, сожрет. Но художник был уверен в обратном, оттого на фреске чуть ниже один из монахов пронзал копьем здоровенную тушу. При этом копье выглядело зубочисткой, а ящер – батоном докторской. Но добро победило. Пусть лишь и в воображении художника.
В общем, обстановка была явно не больничной, да и в комнате, где я провела последние четыре месяца, таких сводов не наблюдалось. Скорее уж храм после штурма или бомбардировки с воздуха.
Значит, я сейчас в теле той самой отравленной невесты.
Между тем тип, убедившись, что я не ворона, слегка успокоился. Даже глазом дергать перестал. Зато руки его ощутимо дрожали. Да и виски оказались покрыты испариной.
Я же поняла, что релакс на камнях – это, конечно, хорошо, а чувствовать собственное тело – вообще здорово, но если я полежу так еще чуть-чуть, то смогу сделать первое в новой жизни приобретение – радикулит.
Поэтому попыталась встать. Ха-ха. Причем три раза. Я едва могла пошевелить рукой. Она была тяжелой, словно из свинца отлитой.
Брюнет, заметив, что я не только могу говорить, но и подаю другие признаки жизни и удирания, наклонился и поднял с пола холщовую сумку. Ослабив на ней завязку, он начал что-то искать и, не отрываясь от этого архиважного процесса, крикнул:
– Тащите сюда какого-нибудь храмовника из тех, что еще живы. Пусть нас повенчает. Невеста очнулась.
Нет, я, конечно, слышала о скорых браках, но чтобы настолько… К тому же в памяти накрепко засели слова белки о том, что «ему бы невесту только до алтаря дотащить». А потом что? Прибьет? Ну уж нет!
Брюнет отошел от меня на несколько шагов и сейчас стоял, осматривая полуразрушенный храм. В его ладони сиял пульсар, так, словно маг ждал нападения.
Я воспользовалась тем, что сейчас этот тип ослабил бдительность и не смотрит в мою сторону, и неимоверным усилием воли перевернулась на бок. Потом еще раз… Каждое движение давалось с болью, но уж очень хотелось жить.
Увы, далеко укатиться не удалось. Путь преградили сапоги. Добротные сапоги из дубленой кожи.
– И куда собрались, лэрисса Кэролайн? – спросил все тот же чуть хриплый голос. – Или как твое настоящее имя?
– Лада, – невесть зачем брякнула я.
– Хорошо, что женщина, возни будет меньше, – удовлетворенно хмыкнул брюнет. Его ладонь сомкнулась, гася пульсар. Маг присел на корточки и, заглянув в мое лицо, проникновенно спросил: – Ну и куда ты собралась от меня, Лада?
– Не все рождены для брака, кто-то и для счастья… – попыталась я донести до этого типа прописную истину. Дескать, не очень-то мне и хочется венчаться сейчас. Да и вообще в перспективе, так сказать. – А я хочу быть счастливой.
– Значит, ты, Лада, как и курица Кэролайн, которую отравили, считаешь, что лучше смерть, чем выйти замуж за темного?
– Ни в коем разе, – удивительно, но чем больше я говорила, тем легче мне давались слова. – Я вообще не расистка. Какая разница: белый, черный, красный, желтый… Главное, чтобы человек был хороший.
И тут нашу милую беседу прервали. Сначала стук сапог о мрамор, потом пыхтение и истошный женский крик: «Я? Никогда!» – а потом и собственно визитеры.
Молодой парень в черной одежде заломил руку монахине, а еще для надежности приставил к ее горлу кинжал.
– Мессир, храмовника не было. Тут только монашки…
– Неважно, пусть эта, – брюнет кивнул в сторону замершей под лезвием служительницы, – проведет церемонию.
– Исчадие тьмы, не дождешься! В оскверненном храме…
– Я в курсе, что он осквернен, ибо сам же его и разрушил. Увы, в целый я, как истинный темный, не смог зайти. А вы не горели желанием выдать мне невесту. Проводите церемонию, – потребовал брюнет, – и я надену на руку моей нареченной обручальный браслет.
Кинжал впился в горло монахини, прочертив красную полосу. По лезвию потекли капли крови. Я увидела животный ужас в ее глазах, сейчас он напрочь вытеснил фанатичный блеск веры. Ей хотелось жить. До одури, до дикой паники.
– Вы не понимаете, я не могу! – истерично выкрикнула она. – Сочетать узами может только церковник. Я же…
Брюнет холодно посмотрел на монахиню, и та осеклась.
– А вы попробуйте. – От его обманчиво ласкового голоса мне захотелось срочно зарыться поглубже. И неважно, что подо мной была каменная кладка. Я сказала «зарыться», и все тут.
Монахиня сглотнула и выдавила из себя дрожащее «д-д-да».
А потом была самая странная свадьба из всех, что я когда-либо видела, а видела я немало. Невеста, то бишь я, все так же лежала на полу, жених стоял рядом, а регистраторше в бок упирался кинжал. Когда она дошла до слов: «Согласна ли дева Кэролайн Лавронс…» – я решила, что самое время, и… потеряла сознание. Как говорится, в борьбе за жизнь все средства хороши. И если длина оной прямо пропорциональна тому, как долго я нужна брюнету в качестве невесты, то я сделаю все возможное, чтобы пробыть в данном статусе как можно дольше.
В себя пришла оттого, что кто-то меня нес, причем перекинутой через плечо. Я попробовала дернуться. Меня тут же подкинули, отчего мои челюсти клацнули в районе мужского зада, обтянутого черными штанами. А потом я узрела сапоги. Знакомые такие сапоги из дубленой кожи.
– Если решишь еще чего-нибудь выкинуть, то я тебя упокою, – предупредил мой жених. Или уже муж?
Нет, судя по тому, что мои запястья были свободны от дурацких браслетов, церемония все же не состоялась. Это радовало. Как и то, что я сейчас относительно одета. Точнее, завернута в какую-то шкуру, если судить по ощущениям. Кожу щекотал густой мех.
Мой «жених» перехватил меня поудобнее и продолжил выдавать ценные указания:
– Виси и не вертись. А если решишь удрать, так и знай: убью. И плевать, что на призыв твоей души я потратил почти все свои силы.
Я закашлялась. Кровь резко прилила к голове, а вместе с ней и дурь. Иначе почему я не прикусила язык, а ляпнула:
– Вообще-то это была моя фраза. Про лучшие отданные годы.
Я почувствовала, как мышцы брюнета напряглись, хотя шаги его были такими же четкими и размеренными. А вот вкрадчивый голос заставил насторожиться:
– Что ты хотела этим сказать?
– Ну, обычно такое после энного количества лет брака говорят жены. Я, дескать, отдала мужу лучшие годы своей жизни.
– Мы еще, слава Бездне, не женаты.
– Если ты славишь свою Бездну и вообще рад, что мы еще не супруги, отчего так рьяно тащишь меня в этот самый брак?
Разговор выходил презанятный, особенно с учетом того, что я все еще висела вниз головой. Но не молчать же мне? А так слово за слово и выясню, куда меня занесло и каковы туманные перспективы кроме злополучного замужества.
– Потому что жениться на тебе мне повелел владыка, – прозвучал исчерпывающий ответ, и мой телоносец надолго замолчал.
Мне же слегка осточертело висеть вниз головой и рассматривать каменную кладку. Я дрыгнула пяткой.
– Сейчас скину, – предостерег «жених».
– А можно меня поставить? Или хотя бы сделать так, чтобы голова была вверху, а не внизу? А то, господин хороший, у вас так невеста повторно скончается. От кровоизлияния в мозг.
Но то ли этот гад решил, что крови изливаться у меня не во что, то ли мне вообще попался на диво небережливый тип, но моей просьбе он не внял. Хотя… Чего ждать от того, кто с радостью женился бы и на зомби, если бы она смогла пойти к алтарю?
Мы вышли на улицу и начали спуск по лестнице, когда раздался крик:
– Сдавайся, исчадие тьмы! Руки вверх! И никаких заклинаний. С нами белый маг.
Судя по всему, обращались к моему телоносцу.
Брюнет остановился, словно обдумывая прозвучавшую фразу.
Лично я была против такого развития событий хотя бы потому, что если мой «жених» поднимет руки, то я грохнусь вниз и сверну шею.
Между тем «исчадие тьмы», удерживая меня одной рукой, невозмутимо поинтересовалось у тех, кто заступил ему дорогу:
– И почему я должен сдаваться?
Вопрос прозвучал спокойно и обыденно. Я бы даже сказала, с интонацией «как же они меня достали».
– Ты разрушил монастырь! Осквернил святыню! Надругался над монахинями и крадешь святые мощи! – кто-то пафосно обличал брюнета.
Да уж, сильно того прижало жениться. Судя по всему, владыка – суровый мужик. Раз моему «жениху» проще показалось разворотить монастырь, рискуя сдохнуть от руки стражей, чем вызвать гнев своего повелителя.
– Я не разрушал монастырь, а лишь улучшил систему вентиляции купола. Что же до осквернения: если бы выдали мне мою невесту сразу, мне не пришлось бы входить внутрь. Когда темный маг ступает под свод святыни, то тут одно из двух: сгорает либо он, либо защита храма. Поэтому уж извините, что мой дар оказался сильнее, чем купол над вашей молельней.
– Ты еще смеешь дерзить, чернокнижник?! – в дипломатический диспут средневекового разлива вступил третий, зычный голос, прочно ассоциировавшийся у меня с криком «Гектор!» из фильма «Троя». – У тебя на плече умертвие, ты выходишь из разрушенного тобой храма и считаешь, что все сойдет тебе с рук?
Раздался вскрик: «Сперато!» – и в воздухе что-то затрещало. Темный со мной на плече резко сиганул в сторону. Я здорово приложилась к чему-то бедром. Хорошо хоть, не головой.
Мой «жених» прошипел что-то сквозь зубы. То ли колданул, то ли выругался. Через секунду совсем рядом что-то обрушилось.
Надеюсь, не то укрытие, за которым мы находились. Еще немного в том же духе – и нас просто убьют. Поэтому сочла, что стоит слегка разрядить обстановку:
– Мужики, клянусь, я не труп! Я его невеста. У нас всего лишь была репетиция брачной церемонии.
Говорить, что перед ней моя предшественница отправилась за грань, я не стала. Зачем брюнета еще сильнее подставлять?
Мой крик возымел эффект. На миг воцарилась тишина.
– Клянешься? Невеста темного? И венчание в храме светлых? Давненько я такого бреда не слышал! – раздался все тот же голос, обладателя которого я про себя окрестила Гектором.
– Моя невеста не темная, – неожиданно поддержал меня мой «жених». – Она самая что ни на есть светлая. Кэролайн Лавронс. Надеюсь, это имя вам знакомо? А я истинный темный Дэймон Райос, страж и ее жених.
И тут в рядах противников случилось что-то странное. До моего уха долетел шепот «тот самый страж» и «император повелел», а потом… тишина.
Я задергалась, пытаясь вывернуться.
– Стоять сможешь? – спросил темный.
У меня уже кружилась голова, пульс набатом отдавался в висках – да я бы сказала, что смогу не только стоять, но и станцевать канкан, лишь бы меня вернули в нормальное для человека положение.
Дэймон опустил меня. Голые ноги коснулись каменной кладки, в ступни впились мелкие осколки. Перед глазами все еще плыли разноцветные круги, но ком тошноты, подступавший к горлу, исчез. Я была пьяна от ощущений. Снова стояла на ногах, осязала стылый холод. Могла повернуть голову. Чувствовала тело. Пусть не свое собственное… или уже мое?
– Где они? – спросила я, зябко кутаясь в плащ, который поначалу приняла за шкуру.
– Эти, в отличие от монахинь, оказались более понятливыми. Ушли, – буднично ответил брюнет.
– Просто услышали твое имя – и ушли? – не поверила я.
– Наши имена. И твою клятву.
– При чем здесь имена, клятва и…
– И давай поторопись. Мне еще нужно найти того, кто сегодня обвенчает нас.
Я поджала одну ногу. За столь короткое время обе они успели замерзнуть, и я почти не чувствовала ступней. Эйфория от осознания того, что я снова могу ходить, постепенно спадала. Я огляделась. Стылая голая земля, кое-где прикрытая первой снежной крупой, нагие деревья, свинцовое небо – все указывало на ту пору осени, когда люди уже начинают мечтать о зиме.
В голове роилась тысяча вопросов, но я задала главный:
– Как только мы поженимся, ты убьешь меня?
Я смотрела темному прямо в глаза. Твердо, уверенно, готовясь услышать «да».
Брюнет криво усмехнулся:
– Нет. Пока не предстану с тобой пред взорами владыки и твоего императора, это для меня непозволительная роскошь.
