Kitobni o'qish: «Любовь после завещания»
1. Как мы вставали на ноги?
Мередит
Прошло четыре месяца после нападения на Мередит и смерти Квентина…
Звук, как хлыст, разрезает воздух. Начинаю рыдать, и слезы обжигают воспаленную кожу. Квентин хватает меня за шею, все еще удерживая за волосы, ограничивает поступление воздуха в мои легкие и цедит сквозь зубы:
– Богопротивная шлюха, прими свое наказание с честью!
Всхлипнув, раскрываю засохшие губы и спрашиваю:
– За что?
С криком подскакиваю на кровати. Футболка прилипает к телу от холодного пота, дыхание сбивчивое и шумное. Оглядываюсь вокруг: на улице ночь, в квартире темно. Провожу рукой по постели и разочаровано выдыхаю, потому что Маркус еще не вернулся. В последнее время у него много работы, и мне приходится засыпать одной. Обычно в моменты, когда я просыпаюсь из-за кошмаров, он притягивает меня к себе, успокаивает словом, поцелуем, но никогда не просит рассказать ему, что мне приснилось. Он узнал, что конкретно произошло со мной, когда мы сходили к психологу. Больше ни я, ни Маркус не поднимали эту тему. Я не хочу ворошить прошлое, а он – причинять мне боль.
После случившегося страдала не только я: Маркус сам страдает от кошмаров. Урывками я слышу, как он бормочет что-то, обращаясь ко мне. Или к своему отцу. Он вспоминает, что было, когда мое сердце перестало биться. На приеме психолога Маркус не стал вдаваться в подробности. Когда терапевт попросил его рассказать, что было, когда он нашел меня в озере, Маркус озлобился и ушел. Он отказался посещать сеансы. Не могу забыть, насколько он побледнел, вспоминая ночные события. Мне было больно от категоричности Маркуса, но потом он все-таки извинился и предложил доходить курс. Нам это было очень необходимо.
Однако мы не смогли излечиться до конца. Я просыпалась, задыхалась в панических атаках и рыдала каждый день. Все симптомы посттравматического синдрома остались со мной, но стали чуть реже. Маркус взял на себя обязанность опоры, за которую я могу ухватиться в любой момент, и не мог позволить проявлять свою слабость при мне. Когда он страдал от бессонницы или кошмаров, он отстранялся или наоборот… мы занимались жестким сексом, выбивая друг из друга силы, которые могли бы потратить на разговор. После терапии в отличие от меня Маркус справился почти со всем. Кошмары лишь изредка мучили его, и он их больше не стыдился.
В горле сухо. Кажется, я кричала. Поднимаюсь с постели и иду на кухню попить. Волосы прилипают ко лбу, и я споласкиваю лицо в раковине. Руки сами тянутся к почти зажившим рубцам на бедрах, и я вздрагиваю. Они гладкие и немного выпирают. Надавливаю на шрамы, вспоминая, как мою кожу резал нож, и резко убираю руки от ног. Я должна вспоминать, что сон – лишь сон. Я в безопасности.
В окнах виднеются яркие огни Нью-Йорка. Несмотря на оживленный город за окном, мрачность заполняет все тело. Нью-Йорк сделал мне больно, но я чувствую, что я должна быть здесь. Это ощущение появилось недавно, когда началась учеба. Работа и занятия в университете пробудили во мне ту самую «рабочую» жилку Ван дер Мееров. Как бы я ни отстранялась от дел семья, кровь взяла надо мной верх. Я будто разделилась на две части: одна – привычная для меня Мередит – оставалась собой, любила готовить и веселиться с Маркусом, а вторая – новая девушка – начала строить бизнес-стратегии, учиться до посинения и читать не только романы, но и специальную литературу. Думаю, это тоже некое проявление посттравматического синдрома.
И я, и Маркус углубились в работу. И в себя. Остальной мир остается где-то далеко.
Ставлю стакан на подоконник, путаясь где-то в своих мыслях.
– Мер? – слышится голос Маркуса за спиной.
Отворачиваюсь от окна и вижу, как мой мужчина проходит в кухню из спальни. Маркус одет в ту же одежду, что и утром. Рубашка, брюки и пальто. В Нью-Йорке он стал носить классическую одежду, и я немного скучаю по его стилю горного мужчины. Плечи Маркуса часто вздымаются. Черт, кажется, я не услышала, как он пришел. Спальня пустая, в квартире тишина – он мог потерять меня и подумать не то. Маркус замирает, оглядывает меня, убеждаясь, что я в порядке. Мне становится стыдно, и я подхожу к любимому, кладу руки на его грудь, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Поднимаюсь на цыпочки и нежно целую его в губы. Ритм в мужской груди слегка успокаивается, и я снимаю с него пальто, затем расстегиваю рубашку и прижимаюсь щекой к оголенной груди. Маркус обвивает мою талию огромными руками и стискивает едва ли не до боли.
– Прости, я не слышала, как ты вернулся, – шепчу я.
Его грубые руки забираются под мокрую футболку и замирают, нащупав холодную липкость. Он знает, что это значит.
– Снова кошмар? – хрипит Маркус. Я не отвечаю. Мое молчание красноречивее любого ответа. – Ты должна была мне позвонить. Ты устала, а я задержался. Я должен был…
Отрываюсь от его груди и затыкаю поцелуем. Маркус не должен мне ничего. Я не знаю, как выбить из его головы эти мысли. Он считает себя виновным за все случившееся. Идиот! Меня такая реакция уже начинает злить.
Тело просыпается, и я четко понимаю, чего хочу. Углубляю поцелуй, сжимаю его волосы в ладони, привлекая к себе ближе. Маркус стонет, тяжело втянув воздух сквозь нос, и наконец-то полностью отдается поцелую. Мужчина позволяет снять с себя рубашку и расстегнуть брюки. Я запускаю ладонь в его боксеры, обхватываю член и сжимаю налитую эрекцию. Сейчас мне это очень нужно. Маркус отстраняется, смотрит на меня затуманенным возбуждением взглядом и тянется к краю моей футболки.
– Зачем тебе эта дурацкая одежда? – бурчит он, стаскивая с меня футболку и бросая на пол. – Хочу посмотреть на тебя.
Я предстаю обнаженной перед ним, лишь тонкая ткань красных трусиков ограждает меня от него. Маркус рычит, притягивает меня к себе и впивается жестким поцелуем. Страх перерастает в пылкую страсть – в близость, которая излечивает нас или наоборот губит. Нам все равно сейчас, и будет все равно после. Маркус подхватывает меня на руки и несет в спальню. В нашу обитель. Мы целуемся, жестко трахаемся и только потом занимаемся любовью, зализывая раны друг друга. Как бы это было неправильно, слова не нужны, они не помогут нам. Мы знаем мысли друг друга, и этого хватает.
Маркус
Она обнажена. Больше не могу сдержать его слезы, они горячими ручьями текут на искалеченное лицо Мер. Я не могу удержать страшные мысли о том, что она чувствовала, когда эта тварь издевалась над ней. Она вся изрезана: руки и ноги иссечены глубокими полосами, а на животе глубокая рана.
– Все поправимо, – продолжаю твердить сам себе.
Щупаю пульс – ничего. Прислушиваюсь к дыханию, но слышу только свое. Мер посинела, на фоне ее серо-голубой кожи светлые волосы кажутся чистым золотом. Она красивее, когда живая, и я не позволю смерти забрать ее. Начинаю делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.
– Не смей умирать, слышишь? – рычу я.
Такого не было почти неделю.
Гребаный кошмар.
Я сдерживаю крик, вырывающийся наружу, и ощупываю теплую и живую Мередит с бьющимся сердцем. Она в порядке, мы в порядке. Мы соединены с Мер, мой член глубоко в ней.
Делаю тот же самый ритуал, что и каждый раз после кошмара. Прикладываю губы к ее шее, на пульсирующую венку, считаю количество ударов и понимаю, что сердце бьется, как надо. Моя любимая цела и невредима. Как бы я ни старался быть сильным и помогать Мер, я сам уязвим. Сегодня, когда не увидел ее в постели, я испытал те же чувства, что и той роковой ночью. Конечно, не в таком объеме, однако это было чертовски страшно. Я начал задыхаться и, клянусь, почувствовал, как подгибаются колени в секунде до падения на пол. Я немного разозлился, что Мередит не услышала меня, и это уже ненормально.
Мер немного двигается во сне, желая повернуться на другой бок ко мне лицом, и я выскальзываю из нее, позволяя сделать это. Моя любимая, наверное, замерзла: она зарывается носом в сгиб моей шее и накрывается моими руками, как одеялом. Во сне она похожа на котенка, тихого и милого. Усмехаюсь и закрываю нас нормальным одеялом. Мередит вдруг начинает бормотать что-то и то ли чмокает, то ли вытирает накопившиеся на губах слюни. Никогда не говорил ей об этом: она пускает пузырики во сне. Это отнюдь не сексуально, но чертовски мило!
– Маркус… – шепчет Мередит сонным голосом, не открывая глаза. – Ты… не…
Она снова зевает и падает обратно в сон. Мне становится очень любопытно, что же Мер хотела сказать, поэтому я приподнимаю ее, ложусь на спину и кладу ее себе на грудь. Теплая и нежная кожа соприкасается с моими шрамами, и это чувствуется так естественно, что у меня перехватывает дыхание. Мер слегка трется об меня щекой, как о новую подушку, но больше никаких признаков пробуждения я не вижу.
– Эй, малышка, – зову ее, однако снова ноль реакции.
Глажу Мередит по волосам, талии, двигаясь рукой к ее упругой попке, и сжимаю ягодицу. Тело Мер реагирует, бедра подаются к моей ладони и немного раздвигаются.
– Моя похотливая крошечка, – мурлычу я. – Сначала проснись, а потом я сделаю тебе приятно.
Мер зевает и с закрытыми глазами наконец-то договаривает:
– Почему ты не спишь? Тебе приснился плохой сон? Ты хочешь поговорить?
Хм, хочу ли я поговорить? Кое-что Мередит не знает о той ночи до сих пор, спустя столько месяцев. Возможно, из-за этого я до сих пор страдаю от кошмаров и панических атак. Первый месяц я был погружен в уход за Мер, потом начал выпивать больше дозволенного, но все же прекратил. Шатало меня в разные стороны, короче.
– Мер, я кое-что тебе не рассказал о той ночи, – хриплю я. Почему-то чувствую, что я должен поделиться этим сейчас, словно нам поможет это. – Я…
Мередит окончательно просыпается, протирает глаза, широко зевнув, и внимательно смотрит на меня. Ее лицо все еще сонное, но она сосредотачивается полностью на мне. Моя любимая видит мою бурю на сердце и находит мою руку под одеялом.
– Я здесь, Маркус, – тихо говорит Мер.
Набираюсь мужества, прикрываю глаза и, сжав ее маленькую ладонь, открываю ту самую тайну:
– Моего отца убил не полицейский, а я.
Дыхание Мередит замирает. Я боялся, что она примет вину на себя. Она может, я уверен. С таким шкафом травм она будет считать, что забрала у меня отца или заставила сделать непоправимое.
– Не смей винить себя, – предупреждаю я, все еще не открывая глаза. – Он бы не остановился никогда. Он бы отнял у меня сначала тебя, потом Кайла и убил бы меня, в конце концов. Я не жалею о выстреле и его смерти. Повторись эта ситуация, я бы сделал это еще раз.
Легкость.
Наконец-то чертова легкость на душе. Я преодолел себя. Надеюсь, этот шаг поможет нам, и мы сможем встать на ноги.
Голова Мередит падает на мою грудь, и девушка начинает плакать. Скорее даже рыдать. Ощущая ее теплые слезы на своей коже, покрытой шрамами, я чувствую, как мои глаза щиплет. Притягиваю Мер к своему лицу и впиваюсь в ее губы.
И сам пускаю несколько слезинок.
– Я люблю тебя, – хриплю ей в рот. – И всегда буду любить. Мы справимся со всем.
