Kitobni o'qish: «Топливо Победы. Азербайджан в годы Великой Отечественной войны (1941–1945)»

© М. Мухин

© Художественная литература

Введение

Великая Отечественная война стала, не побоимся это сказать, величайшим испытанием для всех народов СССР за всю их историю. Человеконенавистнические планы заправил гитлеровского Рейха не оставляли за гражданами Советского Союза не то чтобы тех или иных политических прав – а попросту отрицали право «унтерменшей» на некую этническую субъектность. Для «не-арийцев» предусматривались лишь два варианта: или германизироваться (если соответствующие структуры Рейха сочтут аборигенов достойными столь высокой чести), или исчезнуть. В будущем мире должны были остаться лишь раса господ и рабы, причём численность рабов определялась только и исключительно нуждами расы господ. Разумеется, определённая градация среди «унтерменшей» предусматривалась – сперва планировалось «решить еврейский вопрос», затем решить в ту или иную сторону судьбу славян, а уж затем руки дошли бы и до других, но в конечном итоге судьба всех «не-арийцев» была бы одинаковой: или германизация, или исчезновение. Поэтому решительно для всех народов СССР это была именно Отечественная война – то есть война за сохранение своего отечества. У этой войны было много аспектов, и каждый из них по своему важен. Сходились в боях танковые армады, поднимались в атаки пехотные цепи, в круговерти воздушного боя ловили друг друга в прицел истребители, в тиши глубин подкрадывались к вражеским транспортам подводные лодки. Это – зримая, наглядная, очевидная сторона войны, о которой вспоминают в первую очередь. Партизаны взрывали железнодорожные мосты в неприятельском тылу, а разведчики-нелегалы передавали в Ставку информацию стратегической важности. Это – война тайная, о которой ничего не знали тогда, но зато часто и много говорят и пишут сейчас. Что ж – и это было важно и нужно. В тиши кабинетов на совещаниях в присутствии первых лиц государств принимались стратегические решения, отдавались приказы, согласно которым в движение приходили многотысячные массы людей и военной техники; дипломаты подписывали документы, определявшие судьбы целых государств на десятилетия вперёд. Это подспудная, непарадная сторона войны, в которой и по сей день неясных и спорных моментов как бы не больше, чем твёрдо установленных фактов. В тылу сражающихся армий рабочие трудились на заводах и фабриках, управленцы (сейчас бы их назвали «менеджеры») изыскивали оптимальные способы организации производства, конструкторы у кульманов пытались превзойти в заочном соревновании соперников по ту сторону фронта. Это – война экономическая. О ней говорят и пишут много и часто, «трудовой подвиг советских граждан в годы войны» стал своеобразным рефреном практически любой публикации о временах военного лихолетья. Но, как правило, львиная доля внимания при этом уделяется в первую очередь именно сфере «оборонки», то есть производству военной техники, вооружений и боеприпасов. Спору нет – в условиях военного времени именно сфера оборонного производства совершенно естественно вышла на первый план, именно от её эффективности зависел в конечном итоге успех или неуспех на фронте, поэтому неудивительно, что основное внимание профессиональных историков и любителей истории приковано к положению дел именно в «оборонке». Однако была в советской индустрии и ещё одна отрасль, в состав оборонного производства формально не входившая, но тем не менее имевшая для воюющей страны значение поистине ключевое.

Вторая мировая война стала войной моторов. Эта истина избита и замусолена от постоянного употребления. В ряде исследований она уже приобрела характер некоего ритуального словосочетания, произнести которое обязательно, а учитывать непосредственно в работе – излишне. Между тем тривиальность данного высказывания ни в коей мере не означает его ошибочности или преувеличенности. Да, степень моторизации армии действительно была одним из основных факторов, определяющих исход не только того или иного сражения, но и той или иной кампании в масштабах всего театра военных действий. Да, возможность обеспечения тысяч и тысяч моторов топливом – действительно играла крайне важную роль в определении суммарного потенциала конкретной страны. Да, нефть действительно была кровью войны, ибо нехватка топлива влияла на ситуацию на фронте не менее, а возможно – и более, чем нехватка боеприпасов или вооружения. И кстати, перебои с горючим практически всегда вели к скорым проблемам с доставкой и вооружения и боеприпасов. Таким образом, нефтяная промышленность, формально не относясь к сфере «оборонки», фактически являлась одной из базовых отраслей промышленности, определявших обороноспособность страны в целом.

Исторически сложилось (как и почему – мы постараемся рассмотреть ниже на страницах этой книги) так, что основным нефтедобывающим районом СССР в годы войны стал Азербайджан, а если точнее – Апшеронской полуостров на территории Азербайджана. Таким образом, Азербайджанская ССР играла в ходе Великой Отечественной войны особую роль – от надёжности и эффективности работы её нефтедобывающей промышленности и сопряжённых с нею отраслей индустрии, не побоимся этого сказать, напрямую зависел исход фронтовых операций РККА. Именно поэтому мы избрали историю азербайджанской нефтяной промышленности предметом нашего исследования. Однако следует учитывать, что этот сюжет, при всей его важности и многоплановости, в свою очередь, обладает весьма сложной предысторией. Азербайджан вошёл в состав России и не просто, и не быстро. Считая от Каспийского похода до Туркманчайского мира, можно сказать, что в целом этот процесс растянулся на 106 лет. В ходе этих событий азербайджанская национальная элита была вынуждена делать, по сути, цивилизационный выбор между тремя магистральными путями развития – ей предстояло избрать курс на культурное сближение или с Ираном, или с Турцией, или с Россией. Думается, что без деятельной поддержки местных элит Россия вряд ли смогла бы не только захватить восточное Закавказье, но и удержаться в нём. Бурный рост нефтяной индустрии во второй половине XIX века так же привнёс на Апшерон новый, особый, опыт делового сотрудничества местного населения и новоприезжих. И уж само собой разумеется, что на деятельность азербайджанских нефтяников в годы войны огромный отпечаток наложили события 1920–1930-х годов, когда в Закавказье, как и во всём Советском Союзе, формировалась система политических и экономических процессов и феноменов, которую сейчас принято называть «сталинским социализмом». Таким образом, у избранного нами предмета исследования оказывается очень глубокий, как сейчас любят выражаться в публицистике, «бэкграунд» – то есть шлейф событий и явлений, имевших место вроде бы весьма давно, но на практике играющих огромную роль в рассматриваемых сюжетах. И не учитывая этот огромный комплекс факторов социального, культурного, этнического, экономического и политического характера, разобраться в причинах и следствиях того или иного события нам будет крайне сложно. Наконец, следует учитывать, что нефтяники Азербайджана не были изолированы в некой башне из слоновой кости. Рядом с ними жили и трудились их друзья, родные, просто соседи, не имевшие отношения к нефтяной промышленности. Их родные и близкие сражались на фронтах Великой Отечественной войны. Иначе говоря – нефтяники Апшерона были в полной мере вовлечены в повседневность той войны, они были плоть от плоти всего советского народа и вместе с ним преодолевали все невзгоды военного лихолетья. Именно эти соображения и продиктовали структуру предлагаемого вашему вниманию исследования.

Всего работа состоит из шести глав. В главе первой мы предполагаем рассмотреть историю вхождения Азербайджана в состав Российской империи с точки зрения формирования социо-культурного базиса российско-азербайджанских взаимоотношений. Нам представляется, что именно в те годы были сформированы основные паттерны взаимодействия российского и азербайджанского этносов, сыгравшие весьма важную роль в годы Великой Отечественной войны. Разумеется, события начала XIX века весьма далеко отстоят от 22 июня 1941 г., но следует учитывать, что тенденции межэтнического взаимодействия, с одной стороны, развиваются весьма неспешно и на протяжении значительного по протяжённости хронологического периода, а со стороны другой – обладают огромной инерционностью. Поэтому начать рассмотрение этих вопросов со времён даже не Александра, а Петра Первого будет вполне осмысленно и продуктивно.

В главе второй будут рассмотрены сюжеты, связанные с развитием нефтяной отрасли Азербайджана в дореволюционные годы. Как и почему Баку стал «нефтяной столицей империи», почему вслед за бурным ростом начался период стагнации, как была организована нефтеиндустрия Апшерона, какие процессы на неё влияли – именно эти вопросы будут изучены в данной главе.

Третья глава будет посвящена проблемам азербайджанской нефтедобывающей промышленности в межвоенное двадцатилетие. В фокусе внимания окажутся проблемы организации нефтедобывающей промышленности в годы НЭПа и в период индустриализации, влияние на индустрию нефти событий как внутри-, так и внешнеполитического характера, «нефтяной аспект» подготовки Советского Союза ко Второй Мировой войне, а также динамика нефтедобычи в эти годы. Особый интерес, с нашей точки зрения, представляет анализ ситуации в нефтепромышленности Азербайджана в последние предвоенные годы и даже месяцы. Рассмотрение этой проблематики позволяет составить детальную картину положения дел, с которым нефтепромышленность Азербайджанской ССР подошла к роковой дате 22 июня 1941 г.

В четвёртой главе мы планируем сосредоточить внимание на развитии нефтеиндустрии Азербайджана в 1941 г. На первый взгляд, такой подход выглядит несколько нелогичным – целая глава выделена на изучение проблематики событий лишь одного года (а точнее – полугода, так как тенденции и процессы последних предвоенных лет рассматриваются в предыдущей главе). Казалось бы, в данном случае напрашивается деление военного периода на два этапа, прямо связанных с историей всей советской экономики военных лет. К слову сказать, по поводу границы, пролегающей между двумя основными этапами развития советской экономики в годы Великой Отечественной войны, в российской науке до сих пор идут дебаты. Сейчас большинство историков сходятся во мнении, что на первом этапе народное хозяйство СССР осуществило переход на военные рельсы, включавший массовую конверсию гражданских производств на выполнение военных заказов и эвакуацию значительного числа индустриальных объектов на восток; а на втором этапе планомерно наращивало объём выпуска уже в условиях существования налаженного оборонного производства. Однако момент завершения первого этапа и переход к этапу второму исследователи нередко определяют по-разному. Ряд авторов относит переломный момент к середине 1942 г.¹, другие – к концу 1942 г². Однако в любом случае первое полугодие 1941 г. в качестве отдельного этапа развития советской экономики, как правило, не рассматривается. И тем не менее мы сочли, что при изучении азербайджанской нефтепромышленности именно такой подход не только допустим, но и наиболее продуктивен. Как будет показано, именно второе полугодие 1941 г. стало для апшеронской «нефтянки» ключевым моментом, временем, когда нефтяники Баку добились рекордных результатов. Надо признать, что в победах Красной армии зимой 1941/42 годов есть немалый вклад и тружеников Апшерона.

Пятая глава посвящена рассмотрению основных процессов и тенденций нефтепромышленности Азербайджана в 1942–1945 гг. Хотя такое распределение (одна глава – на шесть месяцев второго полугодия 1941 г. и ещё одна глава – на три с лишним года войны) кажется не слишком продуманным, автор этих строк полагает такое членение материала вполне обоснованным. На протяжении всего периода 1942-1945 годов на нефтеиндустрию Азербайджана действовали одни и те же факторы, для неё были характерны одни и те же закономерности и процессы. Причём эти факторы и процессы достаточно чётко и ярко отличались от реалий, доминировавших в 1941 году. Таким образом, период 1942–1945 годов представляет собой чётко выделяемый хронологический кластер, который следует изучать именно как целостность процессов и явлений на протяжении указанных лет.

Наконец, глава шестая включает в себя рассмотрение сюжетов, которые не имеют прямого отношения к проблематике нефтедобычи, однако позволяют осознать общеисторический фон событий, которые изучались в четвёртой-пятой главах. Как жители советского Азербайджана отнеслись к началу Великой Отечественной войны? Как они сражались на фронте? Как они трудились в тылу? Каков вообще был вклад Азербайджана в ту историческую победу, если вывести за скобки нефтяные сюжеты? Именно на эти вопросы мы будем искать ответы в этой главе.

В нашем исследовании использованы документы из Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ)³ и Центрального архива министерства обороны (ЦАМО)⁴. Но львиная доля архивных материалов, использованных при подготовке данной монографии, была обнаружена в депозитариях Российского государственного архива экономики (РГАЭ)⁵. Значительная часть используемых документов вводится в научный оборот впервые. Свыше половины использованных при подготовке статьи архивных дел имели девственно-чистые листы использования, то есть до автора этих строк, профессиональные исследователи вообще не обращались к этим материалам.

Разумеется, помимо архивных материалов к исследованию достаточно активно привлекались как уже опубликованные источники, так и труды исследователей, осветивших те или иные аспекты рассматриваемой тематики ранее. Нормы академической этики требуют привести во Введении подробный историографический обзор всей вышедшей по избранной теме научной литературы. Однако ввиду того, что наш предмет исследования носит комбинированный характер и включает, как уже говорилось выше, сюжеты, относящиеся и к Каспийскому походу Петра Великого, и к боевому пути 416-й стрелковой дивизии, и к деятельности треста «Азнефть», и к проблемам дореволюционной нефтепромышленности Апшерона, библиография исследования поневоле становится, с одной стороны, весьма разноплановой, а со стороны другой – количественно необозримой. По правде говоря, качественный обзор всей научной литературы по столь широкому спектру проблем потребует ещё одной книги, сопоставимой по объёму с той, которую сейчас читатель держит в руках. Поэтому мы позволили себе отказаться от библиографической части Введения, уповая на то, что наша работа ориентирована в первую очередь на широкий круг любителей истории, а не профессиональных историков, поэтому некоторые отступления от академических канонов нам извинительны.

Что ж, проблема сформулирована, круг источников определён, вопросы поставлены – давайте искать на них ответы!

Глава I. Россия и Азербайджан. Двести лет под одной крышей

Конечно, достаточно неожиданно начинать разговор о вкладе нефтяной промышленности Азербайджана в победу над гитлеровской Германией с истории вхождения Азербайджана в состав России. Спора нет, от Каспийского похода до треста «Азнефть» путь не близок. Однако, думается, было бы неверно рассматривать «нефтяной фронт» с 22 июня 1941 г. – ведь так или иначе придётся уделить внимание и предыстории, описывая сложившийся к началу Великой Отечественной войны порядок вещей и причины, обусловившие этот порядок. Но, в свою очередь, и эта «предыстория» тоже сложилась не на ровном месте. Вот так, разматывая клубок исторических взаимосвязей назад, выясняя, откуда что пошло, мы и отодвигаемся всё дальше и дальше от 1940-х годов вглубь истории. Уводит ли это от магистральной темы исследования? И да, и нет. Нам представляется очень важным проанализировать – как и почему Азербайджан оказался в составе российского государства. Как азербайджанский социум взаимодействовал с российским обществом и российской государственностью? Как формировался тот социально-политический «бэкграунд», который обусловил поведение жителей Азербайджана вообще и тружеников нефтяной отрасли в частности? Данная глава будет посвящена рассмотрению именно этих вопросов.

Пожалуй, если не брать уж вовсе полубылинные времена закавказских походов древних русов⁶, впервые Российская империя всерьёз обратила внимание на восточное Закавказье во времена Петра Первого. Хотя в XVI–XVII веках московские цари и направляли несколько раз посольства в Закавказье, практически всегда основной интерес этих дипломатических миссий был сосредоточен на контактах с Грузией⁷, поэтому в отношении Азербайджана к началу XVIII в. в России никакой дипломатической традиции не сложилось. Причём на тот момент Азербайджан как таковой и вообще всё восточное Закавказье интересовали Петра Великого в первую очередь не сами по себе, а как транспортный маршрут, обеспечивающий выход в Персию и далее – в Индию. Ещё в 1716 г. российское правительство пыталось разведать торговые пути в Индию через Хиву и Бухару, однако экспедиция Бековича-Черкасского закончилась трагически⁸. В то же время нельзя сбрасывать со счетов заинтересованность российского правительства в ширванском шёлке-сырце, который потенциально мог стать сырьём для российской шёлкопрядильной промышленности⁹. Рассматривались и иные потенциальные возможности хозяйственного развития региона под российским владычеством. Так, например, «Петр I хотел в Гиляни и других местах Ширвана развести испанский табак, и чрез министра своего требовал из Испании тамошних семян»¹⁰. Таким образом, для Петра I азербайджанский регион являлся своеобразным сосредоточием сразу нескольких разноплановых возможностей резкой интенсификации российской экономики как за счёт сельскохозяйственных угодий и ремесла, так и за счёт перенаправления торговых потоков.

Надо отметить, что информационно-разведывательная подготовка к продвижению по каспийскому вектору была начата правительством Петра I задолго до начала собственно Каспийского похода 1721 г. Уже в 1700 г. из Астрахани морским путём был направлен в Баку флотский офицер Меер, однако сефевидская администрация, справедливо рассматривавшая Меера в первую очередь как разведчика, отказалась впустить его в город¹¹. В 1716 г. в Сефевидское государство было отправлено посольство во главе с подполковником А. П. Волынским. Судя по всему, именно основываясь на результатах этого посольства, Пётр I с середины 1710-х годов, с одной стороны, начинает всё более детально обдумывать «Шамахинскую экспедицию», а с другой стороны – придавать вопросам торговли шемаханским шёлком куда большее значение, чем планам торговли с Индией¹². Что ж, надо признать, тому были причины. Скажем, в дневнике Волынского, в записях, сделанных во время посольства в Иран, указывалось, что «одних только лишь пошлин с продажи шелка собирается почти по 1.000.000 руб. и эта сумма составляла 1/6 годового дохода шахской казны»¹³. В свете таких сведений становится понятным всё возрастающий интерес Петра I к торговле шёлком.

Надо отметить, что в «шёлковом» вопросе столкнулись интересы сразу трёх акторов. Разумеется, российское правительство было заинтересовано в активизации вывоза ширванского шёлка в Россию, поэтому настаивало на открытии в столице Ширвана – Шемахе – российского консульства. Правительство сефевидского Ирана, в свою очередь, стремилось переключить основные торговые потоки на свою столицу – Исфаган, поэтому настаивало на открытии русского консульства именно там. Наконец, Османская Турция была заинтересована в сохранении сложившегося порядка вещей, при котором львиная доля ширванского шёлка вывозилась через Смирну и Алеппо, поэтому турецкие эмиссары требовали от Исфагана, чтобы русским вообще было запрещено мореплавание по Каспию¹⁴. Так или иначе, но Волынскому удалось найти компромиссное решение, устраивавшее и Петербург, и Исфаган – основное консульство России открывалось в Исфагане, а в Шемахе открывалось вице-консульство¹⁵. В 1720 г. в Шемаху действительно был назначен вице-консул А. Баскаков, однако прибыть в Ширван он не успел. Рост налогов и гонения на мусульман-суннитов, проводимые сефевидским правительством, привели к резкому росту социальной напряжённости в Ширване, и в 1721 г. регион охватило восстание во главе с Хаджи-Даудом. Достаточно быстро новый лидер придал стихийным и неорганизованным выступлениям целенаправленный характер и сформировал новую политическую доктрину, суть которой сводилась к «свержению иноземной власти и избавлению правоверных суннитов от тирании исказителей и врагов ислама – шиитов¹⁶». Восстание охватило как Дагестан, так и Ширван. Вскоре повстанцы заняли и Шемаху¹⁷, причём после того как 7 августа 1721 г. вожаки восстания Сурхай-хан и Хаджи-Дауд приказали перебить русских купцов, торговавших в Шемахе, и конфисковать принадлежащее им имущество¹⁸, стало очевидно, что руководители повстанцев ориентируются скорее на Турцию, чем на Россию. Волынский, вернувшийся из Персии, характеризовал Сефевидский Иран как очень слабое государство, не способное оказать сопротивление в случае войны с обученной по-европейски армией¹⁹. С другой стороны, существовала вероятность того, что, воспользовавшись восстанием Хаджи-Дауда, Турция попытается распространить своё влияние на Ширван вооружённой силой²⁰. Видимо, именно эти донесения Волынского, а также вести о ширванском мятеже, и подвигли Петра I сразу после окончания Северной войны попытаться закрепиться в Ширване и Гиляне вооружённым путём²¹.

Впрочем, судя по всему, возможность силового решения постоянно учитывалась в Петербурге. И Волынский и Баскаков получили инструкции, предусматривавшие в том числе и сбор разведывательной информации, а в 1719-1720 гг. морская экспедиция под командованием капитан-лейтенанта фон Вейдена обследовала побережье Каспия от Дербента до устья Куры, что также может быть отнесено к гидрографической подготовке Каспийского похода 1721 г.

Подводя итог, можно признать, что причиной Каспийского похода Петра I стал целый комплекс факторов, включавший в себя заинтересованность в налаживании торговых контактов с Ираном и Индией, опасение османской экспансии в Закавказье и стремление обеспечить торговлю ширванским шёлком, причём постепенно именно последняя причина вышла на первый план.

Подготовка к походу была весьма разноплановой. Как уже говорилось выше, для гидрографического обеспечения операции было осуществлено несколько географических экспедиций. Так как возможность военного противостояния не только с сефевидским Ираном, но и с Османской Турцией рассматривалась как вполне вероятный вариант, заранее были налажены дипломатические контакты как с картлийским царём Вахтангом VI, так и с армянским каталикосом Аствацатуром I. Наконец, специально для Каспийского похода было сформировано 20 отдельных батальонов, насчитывавших в своём составе около 22 тыс. человек²².

Поход начался 18 июля 1722 с того, что вышеупомянутые пехотные батальоны погрузились на суда транспортной флотилии (274 корабля, специально для этой задачи построенные в Казани) и, выйдя в Каспийское море, двинулись вдоль западного побережья. Кавалерийская часть армии, выделенная для осуществления Каспийского похода (7 драгунских полков суммарной численностью в 9 тыс. чел., а также калмыцкая и татарская иррегулярная конница), двинулась в Дагестан по берегу. 27 июля пехота высадилась на берег несколько южнее устья реки Сулак и после соединения с подошедшими конными частями двинулась на юг. Часть горской знати Дагестана выступила на стороне России, однако отдельные горные владетели пытались отстоять свою независимость²³. Впрочем, существенно российское наступление эти инциденты не задержали, и уже 23 августа армия Петра I вошла в Дербент, ещё до этого занятый союзным России кумыкским шамхалом Адиль-Гиреем. Надо отметить, что большинство населения Дагестана в целом приветствовало переход края под российский суверенитет. Посетивший в те годы Дагестан польский миссионер И. Т. Крусинский (а польского миссионера крайне сложно заподозрить в пророссийской позиции) писал: «Население, живущее около Каспийского моря, ни о чем так не молится, как о том, чтобы московиты как можно скорее пришли и освободили его от ига персидской монархии»²⁴. Впрочем, придворный историограф Надир-шаха Мирза Мехдихан объясняет пророссийскую настроенность широких слоёв дагестанского населения несколько по-иному: «когда… падишах русских Петр прибыл в Дербент, то народ тамошний, опасаясь владычества турок как непримиримых врагов, без разрешения шаха явился к нему с покорностью»²⁵. Впрочем, как видим, оба современника сходятся в одном – приход русских войск большинством населения Дагестана был воспринят с облегчением.

Однако дальнейшие планы смешала погода. В конце августа в ходе сильного шторма погибла большая часть транспортной флотилии, которая должна была обеспечить бесперебойный подвоз продовольствия для продолжения наступления на юг. В этой ситуации Пётр I решил кампанию 1722 г. завершить, оставив в Дербенте сильный гарнизон, а основные силы армии отвести на север²⁶. Тем не менее в ноябре на южном побережье Каспия, в иранской провинции Гилян был высажен десант в составе пяти рот под командованием полковника Шипова, которому удалось занять Решт.

Однако эти успехи России вызвали крайне резкую реакцию Турции. В самом конце 1722 г. подданство Блистательной Порты в качестве верховного правителя Дагестана и Ширвана принял Хаджи-Дауд²⁷. Таким образом, Турция фактически провозглашала свой протекторат над прикаспийскими областями. В апреле 1723 г. великий визирь Ибрагим-паша предложил российскому правительству план раздела сфер влияния на Кавказе, согласно которому интересы Петербурга не должны были распространяться к югу от реки Терек. Одновременно, с целью побудить российских представителей принять эти предложения, начались демонстративные сосредоточения турецких войск в Бессарабии и Крыму. Тем не менее Петербург не отступил, и переговоры, продолжавшиеся в Стамбуле в мае-августе 1723 г., закончились безрезультатно²⁸.

Боевые действия в Закавказье возобновились в следующем, 1723 г., но на этот раз Пётр I уже не руководил армией, передав командование генералу М. А. Матюшкину. В июне турецкие войска заняли Тифлис, но 6 июля русские войска подошли к Баку, таким образом в восточном Закавказье развернулась своеобразная темповая игра, в которой побеждал тот, кто успевал обеспечить себе наиболее выгодные условия к началу финальных переговоров. Городские власти Баку отказались сдать город без боя. Более того – 21 июля корпусу Матюшкина пришлось отражать вылазку осаждённых. Для того, чтобы добиться успеха, русское командование выработало неординарный план – город было решено штурмовать с моря. Используя корабельную артиллерию, удалось пробить с набережной стороны несколько крупных брешей в городских стенах, и на 25 июля был назначен штурм. Однако накануне решительной атаки море опять разгулялось, и корабли были вынуждены отойти от берега. Воспользовавшись этой паузой, жители Баку восстановили разрушенную стену, но тем не менее 26 июля сочли за благо всё же капитулировать. 12 сентября 1723 г. Россия и Иран заключили в Петербурге договор, по которому к России отошли Дербент, Баку, Решт, а также провинции Ширван, Гилян, Мазендаран и Астрабад. По сути, к России отходило всё западное и южное побережье Каспия. Судя по всему, для правительства сефевидского Ирана на тот момент достижение договорённости с Россией и формирование единого антитурецкого фронта было куда важнее потери нескольких провинций. Таким образом, Петербургу не только удалось получить всё желаемое, но ещё и сохранить относительно удовлетворительные отношения с Ираном. Что касается Турции, то с ней в 1724 г. был заключён Константинопольский договор, по которому Порта признавала российские приобретения в прикаспийском регионе, а Россия – турецкие в Западном Закавказье. Таким образом, и эту дипломатическую проблему российскому руководству удалось решить оптимально.

К сожалению, успешно решив военные и дипломатические задачи, с проблемами экономическими российское руководство так и не справилось. Хотя в результате Каспийского похода Петра I Каспийское море практически стало внутренней акваторией России²⁹, в результате затяжных войн торговля и ремесло отошедших к России регионов пришли в полное расстройство, наладить приемлемую логистику для транспортировки грузов в Россию из южного Прикаспия наследники Петра I так и не сумели, поэтому вскоре новые провинции стали для Российской империи попросту убыточны³⁰. Некоторое оживление экономики региона, наступившее в 1730-х годах³¹, уже не могло изменить общую тенденцию – интерес к прикаспийским областям в Петербурге стремительно падал. Позднее, опасаясь обострения отношений с Турцией и надеясь противопоставить ей Иран, Россия предпочла вернуть Персии все прикаспийские области по Рештскому договору 1732 г. и Гянджинскому трактату 1735 г.

Итак, что можно сказать о первом опыте непосредственных контактов России и Азербайджана на государственном уровне? В начале XVIII в. Азербайджан и азербайджанцы ещё не представляли из себя субъектов мировой политики, поэтому Каспийский поход Петра I стал элементом сложной военной и дипломатической интриги между Россией, Ираном и Турцией, а интересы и желания собственно азербайджанцев на тот момент были отодвинуты на второй-третий планы. Но обращает на себя внимание, что единственным актором конфликта, который был заинтересован именно в экономическом развитии если не всего Азербайджана (тем более, что на тот момент территория азербайджанской государственности только формировалась), то хотя бы Ширвана – была Россия. Для Турции главным было вытеснить Россию за Терек, для Ирана во главе угла стояла борьба с османами, и лишь Петербург был заинтересован в Азербайджане как таковом. Да, «первый подход к снаряду» оказался не вполне успешным – одолев конкурентов в военном и дипломатическом плане, российские администраторы спасовали перед экономическими проблемами. Но, думается, именно тогда в России начало складываться понимание важности Азербайджана как такового, а в Азербайджане стало формироваться понимание того, что Россия относится к Азербайджану несколько не так, как Иран и Турция.