Kitobni o'qish: «Горсть тёплых медяков», sahifa 2

У Миньки захватывает дух.

– И ты это видел?

– Ну да, – не моргая, врет Сашок, – вот как тебя.

От воспоминаний Минька тяжело вздыхает. На глазах навёртываются слёзы. Ему тоже хочется смотреть, как лиса ловко заметает свои следы. А сама вся такая рыжая-рыжая. И только кончик хвоста белый.

Расстроенный, он подходит к кровати, за угол тянет тёплое одеяло.

– Саш, а Саш, проснувайся.

– Чего ты? – сиплым со сна голосом спрашивает брат. Но тут же глаза его обессиленно закрываются, и он опять начинает сладко посапывать.

Минька тормошит его уже изо всех сил, свистящим шепотом говорит:

– Саш, ну, Саш, вставай. Пора идти Христа славить.

Сквозь сон до брата, видимо, доходит смысл сказанного: он кубарем скатывается с постели. В полусвете лампадки, неловко чикиляя на одной ноге, быстро натягивает штанишки.

Не успевает младший брат и глазом моргнуть, как Сашок уже стоит одетый и торопит:

– Одевайся, чего стоишь, рот разинул.

На кухне у печи хлопочет мама. У стены на корточках сидит отец, смолит вонючую цигарку. Сизый дымок тянет в трубу. Распаренное от жары лицо мамы в капельках пота. Она улыбается:

– Пышечек горяченьких поешьте.

Минька видит, как от пышек с румяной корочкой валит пар, но боясь отстать от брата, тоже отказывается:

– Нет, мам.

Мать, занятая делами, не настаивает:

– Как знаете.

Лицо отца морщится в добродушной улыбке.

– Им разве сейчас до еды. Ребятня, вон уже давно Христа славит. Как молитву-то не забыл?

Накануне Миньку не раз ставили на старый бабушкин сундук, заставляли без конца повторять: Христос рождается – славьте, Христос на земле – возноситеся…

– Нет! – звонко кричит он.

Отец слюнявит пальцы и гасит в них окурок. Привстав, подает с вешалки пальтишки. Сашок по-взрослому заправляет шарф внутрь. Миньке как маленькому отец подвязывает сверху, туго стягивая позади в узел.