Kitobni o'qish: «Наша боль, наша связь, наш смысл»

В оформлении обложки использована фотография автора книги с личного аккаунта https://www.instagram.com/melonavo/

Глава 1. Утро

В этом мире ничего не происходит случайно.

Горячий воздух обжигает. Комната окрашена в яркие, слепящие глаза, красные цвета. Я ненавижу красный цвет. Дым вокруг, и я задыхаюсь. Этот огонь повсюду. Он поглотит меня, заберёт мою жизнь без остатка. И тогда я сделаю последний вдох в этой тюрьме, полной чёрного дыма, моё сердце вздрогнет в последний раз, и тогда, может быть тогда, я смогу искупить свои грехи. А пока мне остаётся отдаться в объятия этого дыма. Мы уже не раз встречались, ведь я знаю, что это только…

– Опять кошмары.

Я проснулся. Проснулся, потому что перестал дышать. Я не могу бороться с этими снами. Кажется, я сдался. Иногда мне хочется, чтобы всё это стало явью. Ведь тогда прекратятся кошмары. Тогда всё прекратится.

Придётся вставать с кровати, ведь я уже не смогу заснуть. Всего лишь пять утра, я проспал всего четыре часа. Меня это не сильно огорчает. Когда тебя мучают кошмары, сон перестаёт быть приятным времяпрепровождением. Сон для меня – просто жизненная потребность организма. Тело человека требует отдыха, но, если честно, после пробуждения я чувствую себя ещё хуже, чем чувствовал перед тем, как заснуть. Голова, словно набитая камнями, так и норовит свалится с шеи, во рту пересыхает, а ноги и руки покалывает, будто после судороги.

Что чувствует человек, которого мучают кошмары? Лично я уже привык. Знаете, обычно люди не понимают, что им снится сон. Всё, что находится в ваших сновидениях, вы воспринимаете так, будто это происходит на самом деле. Ты воспринимаешь все события, как должное. Твоё мышление искажается, и в большинстве случаев ты просто не можешь мыслить адекватно или предпринимать какие-то серьёзные решения.

Давно, когда я был маленьким, мне приснился страшный сон. В нём я шёл по лесу. Просто шёл, не зная куда. Вокруг я видел лишь огромные деревья, настолько огромные, что, если бы я посмотрел на небо, я бы не увидел их верхушек. Всё было слегка размыто, казалось, будто у меня проблемы со зрением, отчего я не мог чётко видеть своё окружение. Затем я почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. Будто в затылок что-то кольнуло – настолько пронзителен был этот взгляд. Я повернулся и увидел нечто. Будто все детские страхи смешались воедино: некая черная субстанция с огромным ртом и пустыми белыми глазами. Я не успел как следует рассмотреть это чудовище, как оно с удивительной быстротой двинулось на меня. Мозг пытался посылать импульсы телу, пытался заставить его бежать, кричать, но ничего не выходило. Отчаянно раскрывая рот, я не мог выдавить ни звука. Казалось, будто мне в горло залили клей, и чем больше я пытался выдохнуть, тем сильнее он застывал. Мои ноги не шевелились, я пытался жестикулировать, но это не давало никакого эффекта. Будто кто-то очень сильный схватил меня за плечи и вжал в землю. Страх окутал меня, а за страхом пришло смирение. Я перестал сопротивляться и приготовился стать жертвой этого монстра. Затем я услышал детский плач. И всё закончилось. В будущем я узнаю, что то, что произошло со мной, имеет незамысловатое название «сонный паралич». Нечто, что происходит с человеком неосознанно, стирает грани между сном и реальностью, не даёт предпринимать самостоятельных решений и не даёт шанса.

Это было давно. Сейчас всё по-другому. Я знаю, что этот красный огонь, обжигающий меня, этот густой дым, – всё это сон, плод моего воображения. Я пытался бороться, пытался убежать, сделать хоть что-нибудь, чтобы потушить этот огонь. Сначала у меня даже получалось, но с каждым разом сон повторялся, будто стараясь как можно сильнее поразить не тело, а мой мозг. И ему это удавалось. Сейчас у меня не осталось никакого желания бороться, не осталось сил. Я ложусь спать, когда огни соседних домов давно потухли, и просыпаюсь, когда солнце и не думало подниматься над горизонтом. Меня это устраивает. Сон не для меня.

Я зашёл на балкон и открыл окно. Глубоко вдохнул, пытаясь забыть этот, пусть и ненастоящий, но отчётливый запах дыма. Взглянув на траву под домом, я заметил лужи на земле. Небо перед рассветом особенное: оно будто останавливает всю жизнь вокруг, делает всё похожим на бесконечность. Даже эти маленькие лужи, едва покрывавшие небольшие ямы на земле, под покровом бледно-синего неба напоминали глубокий океан.

– Ночью шёл дождь.

Вы когда-нибудь замечали одну особенность у частных домов? Они все имеют свой «голос». Это тихие, едва заметные звуки, на которые обращаешь внимание только ночью или ранним утром. Щелчок замков, шолох занавесок, скрежетание досок. Спускаясь на кухню за стаканом воды, я преследовал практически невозможную цель – не разбудить отца. Лестница как раз вовремя решила напомнить о своей неисправности. Громкий скрип, как назло, эхом разлетелся по коридору.

– Артур? – окликнул меня отец, когда я наливал воду на кухне. Он подошёл к столу, на котором лежали сигареты и зажигалка, взял их и, мельком взглянув на меня, добавил, – бессонница?

– Угу, знаем такое, – ответил я, смотря в пол.

– Всё ещё кошмары?

– Меня разбудил дождь, – решил соврать я.

– Ясно.

Отец подошёл к окну и открыл зажигалку. Я слегка вздрогнул, увидев этот маленький огонёк. Отец ничего не заметил (или сделал вид?). Он открыл окно и закурил сигарету, разрушив атмосферу бесконечности. Я в ту же секунду почувствовал неприятный запах никотина, поэтому отвернулся. Отец посмотрел на меня, слегка сжав брови, а затем отодвинул руку подальше в окно, видимо стараясь направить весь дым от сигареты на улицу. Он знает, что я не люблю этот запах.

– Я тебя разбудил? – не выдержав давящей тишины, задал вопрос я. Не то, чтобы я сильно хотел услышать ответ, просто мне не хотелось показывать отцу дискомфорт, который я испытываю, находясь рядом с ним. Не хотелось показывать слабость.

– Нет. Я не спал, – сказал он, слегка удивившись тому, что я вообще решил его об этом спросить. Один-ноль.

– Работал?

– Приходится. Запись в клинике полная, так что сейчас в основном принимаю пациентов дома, дел по горло. Всю ночь работал над тестом, который может выявить ситуационную оппозицию личности.

– Мм, – лишь смог выдавить я, так как понятия не имел, что это такое.

– Не знаешь, что это? – раскусил меня отец.

– Нет.

– Не самое приятное состояние. Оно отличается тем, что ты слишком негативно относишься к отдельным людям, видишь в них только отрицательные черты. Это может сильно мешать в работе, личной жизни, да и вообще, в обществе. Не хочешь протестировать мои наработки?

– Пожалуй, откажусь. Мозгоправство не для меня.

– Зря ты так, – тихо ответил отец, стараясь не показывать никаких эмоций. Я лишь пожал плечами.

Ситуационная оппозиция личности. Меня всегда забавляло то, как люди здорово расписывают умными словами свои загоны. Будто пытаясь придать этому какой-то романтичный вид. Делают себя жертвами, говоря, что им нужна помощь, придумывают себе диагнозы, когда на самом деле просто не в состоянии сложить два плюс два. Для меня люди, которые ходят к психологу – это люди, у которых много лишнего времени. И денег. Отец докурил сигарету, выбросил бычок в пепельницу и почесал свою голову, громко зевая.

– Как на работе? – спросил меня он.

Могло показаться, что мы с отцом каждый день обсуждаем работу, болтаем и тому подобное. Но на самом деле это не так. Из-за графика отца и нашего общего желания мы редко пересекаемся в доме, а уж болтаем – тем более. Я и не вспомню, когда он в последний раз меня спрашивал о работе. В прошлом году я кое-как закончил школу, сдал ЕГЭ, но так и не понял, что делать дальше. Отец не стал заставлять меня подавать документы в первый попавшийся университет, и было решено, что в течение года я подумаю о своей будущей профессии. Я закончил школу в шестнадцать лет, так что «часики не тикали». Но просто сидеть дома я не захотел. Так что устроился работать официантом в семейное кафе. По правде сказать, это было необязательно. Финансовых проблем в семье никогда не было. Мой отец – психолог в частной клинике. Постоянных пациентов он консультирует на дому. Он является психологом широкой специальности, что весьма выгодно, ведь он охватывает как детей, так и взрослых. Чаще всего к нему приходят семейные пары. Видимо им уже настолько осточертела их бытовуха, что они решили скрасить свои деньки разговорами с незнакомым человеком. Занятно, психолог может изменить сознание посторонних людей, но ему тяжело разговаривать с собственным сыном. Ну уж нет, как по мне, лучше работать официантом.

– Всё нормально.

Всё нормально. Разумеется, всё нормально.

– Я буду работать в кабинете, сегодня в десять придёт пациент, – он подошёл к двери и остановился, – вчера я заказывал пиццу, там осталось ещё много. Ты снова плохо питаешься. Позавтракай.

Он вышел. На кухне ещё оставался еле заметный запах табака. Я подошёл к холодильнику и открыл дверцу. Действительно, пицца. Я приоткрыл коробку: на меня смотрели колбаса и грибы под слоем сыра. Я поморщился и закрыл холодильник. Подошёл к окну и снова сделал глубокий вдох. Запах дождя уже не так заметен. А небо стало светлее. На часах почти шесть.

– Ты плохо питаешься, позавтракай, – я передразнивал отца. Эта его наигранная забота сидит у меня в печёнках. Он может неделю не замечать моего существования, чтобы в один день заставить меня съесть огромную тарелку супа, якобы, для «здоровья». Он может месяцами не замечать мои опухшие от недосыпа глаза, чтобы в один день принести мне чёртовы витаминки, которые я выброшу в ближайшую мусорку. Все его знаки внимания быстротечны, его волнение затухает быстрее горящей спички. Он пытается быть образцовым отцом, но я вижу, каким взглядом он смотрит. Я же знаю, что он ненавидит меня.

Я его понимаю. Я ведь тоже…ненавижу себя.

Глава 2. Простите

– Артур, подойди, помоги мне отнести посуду, – услышал я голос своей начальницы.

– Конечно, – ответил я и резво подбежал к ней, выхватив из её рук тяжёлые тарелки.

Я работаю официантом в небольшом заведении под названием «Место». Здесь немного людей, довольно тихо, да и обстановка неплохая. А ещё это кафе находится очень далеко от моего дома. Около часа езды на автобусе. Я работаю здесь почти год и, по факту, работаю здесь дольше всех. Это достаточно молодое место, которое было открыто ради идеи. Одна из причин, по которой меня вполне устраивает эта работа, – начальство. Хозяйка кафе – женщина примерно сорока лет, довольно приятной внешности, со светлыми натуральными волосами, постоянно собранными в хвост, широко распахнутыми серыми глазами и с вечной улыбкой на лице. Она подвижная, будто подросток и непривычно общительная. В моих глазах она является абсолютным разрушением всех стереотипов о взрослых людях. Многие посетители знают её, а потому начальницу можно частенько увидеть сидящей за столиком и болтающей с очередными гостями. Короче говоря, полная моя противоположность. Насколько мне известно, она замужем, но детей у неё нет. Как ни странно, мы довольно легко нашли общий язык. Ну, точнее сказать, она просто умудрилась найти общий язык со мной.

– Анастасия Борисовна, эти тарелки куда положить?

– Пока на стол, их надо перемыть, а то пылью покрылись, – ответил мне высокий звонкий голос.

– Понял.

– Когда ты меня по имени и отчеству зовёшь, я чувствую себя старухой.

– Вы не старуха, – сказал я, перебирая посуду, – но вы, как минимум, мой начальник.

– Вот как, – она засмеялась, – тогда ладно. Когда общаешься с молодыми ребятами, сам себя начинаешь чувствовать двадцатилетним. Здорово быть молодым.

– Прям так и здорово? – спросил я так тихо, будто говорил своему носу, а не кому-либо ещё. Но Настя всё равно услышала меня.

– Конечно! Эх, вернуться бы на пару десятков лет назад… тогда у меня было множество развлечений.

– А сейчас?

– А сейчас, дорогой, только воспоминания.

Я равнодушно пожал плечами. Никогда не понимал этой тяги к молодости. Что в ней такого? И что же такое ждёт человека в будущем, что он так отчаянно желает вернуться в прошлое? Неужели не существует людей, которые довольны своим временем? Не прошлым, не будущим, а настоящим временем. К чему вся эта пространственная борьба?

– Знаешь, Артур, тебе даже не нужно понимать. Ты сейчас молод, можешь наслаждаться жизнью. У тебя ещё столько всего впереди. Возможно, когда ты станешь старше, появятся вещи, о которых ты будешь сожалеть или по которым будешь скучать, и тебе захочется вернуться, – Настя облокотилась на стол, улыбнулась, приподняла голову и закрыла глаза. Наверное, сейчас она вспоминает то, о чём «сожалеет» или по чему «скучает».

Я не стал ничего говорить, просто продолжил делать своё дело А ведь я в свои семнадцать лет тоже имею много сожалений. Если бы я мог, я бы вернулся туда, чтобы не допустить произошедшего. Но уже ничего не вернуть. Напрасно гнаться за улетающей птицей, когда ты ходишь по земле. Мне остаётся только жить под гнётом своего раскаяния, мучаясь ночью от кошмаров.

…

– Артур, просыпайся…Артур!

– А?

Я распахнул глаза и увидел своего отца. Он был обеспокоен. Я быстро приподнялся и ощутил что-то на своём лице. Я коснулся лба и почувствовал влагу. Что это было? Я попытался поднять глаза, чтобы увидеть источник воды, но меня прервал голос.

– Тебе приснился кошмар? – спросил меня отец.

Я опустил голову. Отец с волнением и любопытством смотрел на меня. Спрашивал то, на что уже знал ответ. Он знал, что меня мучают кошмары. Знал, что я боюсь засыпать по ночам. Знал и…его успокаивало это. Я был уверен. Я был уверен, что он чувствует облегчение, когда видит моё измученное от недосыпания лицо. Это моё наказание. Наказание за мою ужасную ошибку.

– Я в порядке, – ответил я слегка охрипшим голосом. Я попытался прокашляться, но чем больше попыток я предпринимал, тем сильнее становились неприятные ощущения в горле.

– Что тебе снилось? – каким-то чересчур ласковым голосом спросил отец, наклонив свою голову набок.

– Какая разница? – ответил я, когда наконец перестал кашлять.

– Я же психолог, смогу сделать выводы, – сказал он и ухмыльнулся.

Психолог… Единственные выводы, которые ты сумел сделать за эти года, – это бесполезность своих попыток. Попыток разобраться в проблеме, поговорить со своим сыном, простить его. Это невозможно. Так к чему эти вопросы? Неужели тебя просто терзает любопытство?

– Я не понимаю, почему тебе так важно знать? – я начинаю раздражаться.

– Я не могу спросить, что приснилось моему сыну? Ты же знаешь, я беспокоюсь.

– Что мне снилось….

А что мне снилось? Прямо сейчас я осознал, что совсем не помню, что мне приснилось. Я проснулся от того, что меня разбудил отец, а если он меня разбудил, значит, я кричал во сне. Но я совсем не помню, отчего кричал, и не помню в принципе, как кричал.

– Ты же знаешь, это твоя вина, – услышал я.

– Что?

Я удивлённо посмотрел на него. «Ты же знаешь, это твоя вина». Твоя вина… Он снова сказал это, он действительно сказал!

– Моя вина? – повторил я, будто не веря тому, что сам только что услышал.

– Это ты виноват.

Меня бросает в холод. Мне страшно смотреть на отца, но я не могу отвести взгляд. Что-то в нём притягивает и отталкивает одновременно. Прямо сейчас он не похож на себя. Мне становится жутко.

– Почему…ты говоришь это? – я чувствую, что в горле пересохло, а вода продолжает стекать со лба, опаляя тело своим холодом.

– Ты не понимаешь? Как ты вообще можешь спать, осознавая, что ты натворил?

– Остановись…

– Ты спокойно ходишь по земле, хотя знаешь, кто погребён в этой земле, а главное, чья эта вина.

– Пожалуйста, остановись…

– Ты дышишь воздухом, которым ОНИ дышать не могут.

– ХВАТИТ!!!

Я кричу. Смотрю на отца и прихожу в ужас. Вместо рта – оскал, его глаза почернели, волосы встали дыбом. Я всё так же сижу на кровати, не в состоянии сделать и движения. Вдруг чувствую знакомый жар. Комната наполняется огнём. Окна, мебель, пол, – всё горит.

– Убийца. – Демоническим голосом произносит «отец» и загорается.

Это было последней каплей. Мне плохо, я задыхаюсь, словно что-то невидимое схватило меня за горло. Капли, которые падают откуда-то сверху на моё тело, приносят боль, будто это не вода, а кусочки металла. Кровать, к которой меня приковала какая-то незримая сила, начинает сжиматься и засасывать мои ноги. Я не могу встать, не могу пошевелить и пальцем. Я не могу издать ни звука.

Это кошмар, просто кошмар. Я сейчас проснусь, окажусь в своей комнате, всё будет в порядке. Я в порядке…

…

Просыпаюсь. Я на крыше своего дома. В ушах звенит, но я всё равно слышу знакомый шум. С трудом придя в себя, я осознаю, что сижу под проливным дождём. Обрывки сознания возвращаются ко мне, и картина проясняется. Я вспоминаю, как я тут оказался. Я, как обычно, поднялся на крышу, чтобы посмотреть на звёзды. Но в этот вечер было облачно. Я сел и стал всматриваться в серую вату, надеясь уловить хоть один маленький огонёк. Чрезмерная сосредоточенность утомила мой мозг, и я сам не заметил, как заснул. Верно, так бывает, когда долгое время не высыпаешься. В какой-то момент, даже в самый неожиданный, ты просто можешь отключиться. Мне была знакома эта ситуация.

– Это был просто дурной сон, – сказал я вслух и засмеялся. Хотя смехом это было трудно назвать. Скорее нервозный смешок. Я поджал колени, опустил голову и зажал руками виски.

– Простите…простите меня…

Глава 3. Тульская улица

Сегодня странное утро. Я и отец, мы сидим на кухне и завтракаем вместе под шум телевизора. Такое случается нечасто, раз в несколько месяцев. Отец предпочитает есть у себя, а я вообще завтракаю довольно редко. Бывает, когда прихожу в кафе пораньше, начальница пытается меня накормить, но я ограничиваюсь стаканом кофе, говоря, что плотно поел дома. Но это ложь. Мне приходится врать, чтобы не упоминать лишний раз о своей небольшой проблеме. Дело в том, что я не могу есть. У каждого из нас есть нелюбимое блюдо. Допустим, вы не любите капусту. Даже если дома будет пустой холодильник, вы не притронетесь к ненавистному овощу. У меня так со всей едой. Я не чувствую голода, не чувствую сытости, не чувствую вкуса. Приём пищи для меня сравним лишь с приёмом лекарств: ты понимаешь, что надо, хотя не хочется. Еда для меня не является пенопластом или что-то вроде этого, но она потеряла то разнообразие вкусовой палитры, которую может испытывать нормальный человек. Я могу условно разделить пищу на сладкое, горькое и солёное. Причём сладкое для меня по вкусу, как чистый сахар. Солёное, как соль. Горькое, соответственно, как перец. А еда, которая не обладает повышенной остротой, сладостью или солёностью для меня, верно, словно пенопласт. Так было не всегда. Просто в какой-то момент я не мог заставить себя проглотить даже кусочек еды. А когда смог, осознал, что больше не испытываю ничего приятного при приёме пищи.

Странно уже то, что я решил позавтракать. Вчера пришла доставка продуктов, и я подумал, что неплохо было бы съесть хлопьев. Когда-то давно я обожал шоколадные шарики, а молоко пил для того, чтобы побыстрее вырасти. Кстати, это не сильно помогает. В тот момент, когда я уже садился за стол, на кухню неожиданно зашёл отец, слегка напугав меня.

– Ты будешь это есть? – он подошёл поближе, с недоверием глянув в мою полупустую тарелку.

– А что, нельзя? – пробурчал я.

– Да нет, просто я удивился.

А он действительно удивился. Настолько, что решил присоединиться. Отец достал из холодильника два яйца, быстро приготовил их в микроволновке и подошёл к столу. Решая, где сесть: рядом со мной или напротив меня, он всё-таки остановился на втором варианте. Я не поднял глаза, но лбом чувствовал, что отец смотрит на меня. Я знаю, ему неприятно находиться рядом со мной, но он пересиливает себя. Мы едим молча, а я сосредоточенно хлюпаю молоком, пытаясь почувствовать хоть какой-либо вкус. Не выходит.

– Как ты спишь? – неожиданно спрашивает отец, и я напрягаюсь, ожидая неприятный разговор.

– Н…нормально, – выдавливаю из себя и осознаю, что любой человек, даже не будучи мозгоправом, понял бы, что я неумело вру.

– Артур, – сказал отец настолько серьёзным голосом, что я даже на секунду поднял глаза. Он немного замялся от этого, но негромко кашлянув, всё-таки продолжил, – ты уверен, что тебе не нужны таблетки?

– Я не болею, – ответил я, сжав кулаки, – так зачем мне лекарства?

– Это не такие лекарства… – тихо произнёс отец, – они облегчат ситуацию.

Я выронил ложку. Отец замолчал и с напряжённым видом посмотрел на меня. Я отвёл взгляд и уставился на каплю молока, которая упала на стол. Я не болен. Мне не нужны таблетки.

Создавшееся напряжение прервал голос из телевизора.

– Несчастный случай в городе. Вчера, второго марта, в десять часов вечера пьяным водителем насмерть была сбита шестнадцатилетняя девушка.

– Какой ужас, совсем ребёнок, – сказал мой отец. Я посмотрел на экран. Там показывали фото погибшей. Я сразу же почувствовал дискомфорт, который от желудка отдался куда-то в пальцы рук. Я сжал их, чтобы как-то перебить это ощущение.

– На Тульской улице, – снова продолжил голос с телевизора, – где произошла авария, собрались неравнодушные жители, которые приносят цветы в память о погибшей. Мы призываем вас быть аккуратными на дороге.

– На Тульской… – я снова почувствовал болезненный импульс, но в разы сильнее. Я сглотнул невидимый ком, подступивший к моему дому. Какая-то часть меня говорила ни в коем случае не смотреть на отца, но другая, которая в итоге победила, заставила меня взглянуть на него. Отец, казалось, никак не изменился в лице. Но я заметил, как были напряжены его пальцы, а взгляд был направлен будто бы не на экран телевизора, а куда-то через него. Он сам когда-то научил меня подмечать эти детали.

– Да, – тихо сказал он. – На Тульской. Рядом с нашим старым домом.

…

– Артур, спасибо, что согласился задержаться, – с улыбкой произнесла Анастасия Борисовна.

– Да ничего, нельзя же было заставлять вас убирать все столы одной. В следующий раз подумаете, прежде чем отпускать всех пораньше, – сказал я не со зла, а, скорее, из-за беспокойства. Дело в том, что начальница всегда без особых проблем отпускала работников до закрытия. А, например, сегодня оказалось, что в кафе под конец дня никого не осталось. Так что я решил задержаться и помочь Насте убрать столы. В любом случае, для меня это был хороший повод подольше не возвращаться домой.

– Да… – ответила начальница и засмеялась, – ну что поделаешь, такой уж я человек!

– Вы хоть когда-нибудь бываете строгой? – я удивлённо поднял бровь.

– Ну, как сказать, – Настя наклонила голову, – бываю, просто тебе не приходилось это видеть.

– Даже так? – с лёгкой улыбкой спросил я.

– И лучше не видеть! – ответила начальница и засмеялась. Я лишь слегка улыбнулся.

– Вот как.

– Ты всё ещё рисуешь? – спросила она неожиданно.

– Когда как.

– Здорово. Знаешь, муж предлагал заказать для украшения «Места» картины из интернета. Но я не люблю эту пошлятину. Мне было бы гораздо приятнее, если бы стены нашего кафе украшали работы такого милого мальчика, как ты. Я уверена, что ты скрываешь от нас огромный талант!

– Вы преувеличиваете, – ответил я, немного смутившись, – ничего я не скрываю. Да и готовых картин у меня нет, одни черновики. Все мои картины остались в художке. Я просто любитель. Нечего мне скрывать…

– Я поняла, поняла, можешь не продолжать, – ласково сказала Настя.

…

Я ехал домой на автобусе, опустив голову на стекло и наблюдая за хаотичными огоньками, которые сменялись так быстро, что я не успевал ничего разглядеть. От неровной дороги меня клонило в сон. Я облокачивался на стекло автобуса, а на очередной кочке больно бился головой. Затем всё по новой. От таких манипуляций я вошёл в непонятное задумчивое состояние, граничащее с дремотой. Мысли спутались в голове, и я стал прокручивать недавние диалоги. Я и не вспомню, когда успел рассказать Анастасии Борисовне о своём прошлом деле – рисовании. Это действительно яркий и серьёзный этап моей жизни, который, в конечном счёте, ни к чему не привёл. Почему? Я окончил художественную школу за два с половиной года, меня звали на конкурсы, выставки, пророчили великое будущее. Но я сам похоронил свой шанс. Мне это не нужно. Я стал рисовать по своей личной причине, я рисовал не для других, а для неё…

Когда я шёл с остановки, было уже достаточно темно. Немногочисленные лампы с тусклым светом проигрывали ночной темноте, которая с большим успехом поглощала все надежды добраться до дома, не споткнувшись об какой-нибудь камень. Я шёл, по привычке опустив голову, будто надеясь, что ноги сами приведут меня домой. Мне практически не попадались прохожие, и я был рад этому. Сейчас мне хотелось тишины, которая заглушит мои собственные мысли. Тишина, на самом деле, – самый громкий звук на свете.

Я и не заметил, как чуть не налетел на девушку низенького роста. Почему-то она стояла прямо посередине тротуара.

– Извините, – сказал я, не глядя на неё, и быстрым шагом направился к дому, который уже показался из-за угла.

В голове почему-то мимолётно пронеслись события утра.