Kitobni o'qish: «Таица»
Пролог
Вьюга кружит, кружит, вгрызается, хлещет, сбивает с пути. Будто земля на дыбы, а небо в топь. Сплошной буран. Не видать ни зги. Заледенели шкуры ездовых вóлков, тонут лапы по локоть, а они всё тянут, тащат мой полоз. Я рву их уши свистом плётки – им что птичий гвалт. «Куда ж вы, бесы! Стой, шальные, стой!» А-нет. Вожак наёршил холку, прижал широкую башку – не сдаст. Потуга, ещё, удар – санки вылетели на гладкое место. Озеро! Снег тут разметало, вóлкам едва до косточки. Ветер сильнее, да ну, и тАртар с ним. Я сваливаю с полозьев, достаю нюкло, шесты. Ослабляю упряжь. Волки тянутся, роют снег, ведут носами – ищут ближайший овраг. А я покуда ставлю чумку. Циновка, грейка, два-десять шестов, да шкурошитые нюкла, да на задку чумке – нут, чтоб ветром не разнагишало. Буде! Закидаю подол снегом и тащу с полозьев жрачку. Размотаю да делю… Не хватает. Истощал запас! А края-свету нет. Дорога до Тушита далека… По бурану лезть – не по травке бегать.
Прячу часть, прозапас. Даю, сколь можно. И себе беру меньше, чем брюхо хочет. Два сухаря да мороженая юшка. Сверху ковыряю мурцу – чтоб выжить. Волки, без драчья, пихают в себя жрачку. Я терплю, жду, когда растопит снег, согреет юшку. Жрать холодное – негоже. Я не волк, моим кишкам тепло потребно. Человек я…
И на том валюсь. Не снявши малицу, не стряхнув кысы. Последней думкой вижу батю, матушку, да слышу свой приказ: «Ларец доставить в кратчайший срок!». Я сдюжу! Довезу!.. И буду дома… Ждите! Я вернусь.
Под эти мысли засыпаю. И вдруг – как удар топором. Волчий грых. Я, взмокший, вылетаю вовне… Ведьма! Стоит, не смеет подойти. А волки круг берут и скалят зубы, рыком кроют…
– Обжжжа!
Осаживаю волков – не по что на Ледяную глотку драть. А она как будто не боится. Обожгла глазищами. Ух, бесовка! Хороша. Глаза да брови – черные, как ночи беспросветной топь. Волосы блестят, уложены под бастынгу, и рясны бисерные пляшут, блестками искрят, играют с вьюгой в «догони-отдай». Сама-то бледная, как снег, и губы почитай что синие, а щеки алые, как мой закат. Зубы белые, как частоколец ровные. Смеется надо мной! Рубаха – рыбьей кожи, ветром облепило груди, лобик между ног, а она как будто и не знает. На ногах – кысы, да бисером расшитые.
Придерживает рясну, чуть сгибается, как будто докричаться хочет:
– Ты замёрз, поди?
Голос звонкий. Девичий. В чернющих волосах сверкает снег.
– Шутишь? Жарко!
Бес, вожак моих лохматых, уши жмёт, зевает, косит злобным глазом. Цыкаю – не смей! Негоже Ведьму жрать. За своих они замстят похлеще нашего. Тут же сам кошусь – куда меня нелегкий заманил? Да неужто в земли Проклятых?
– Страшно, штоль?
– Да чего ж бояться, – говорю, а сам всё зырю, рыщу зенками – куда попал я? Их здесь правда или наша?
– Да не бойся! – смеётся, звонко. Бес срывается, она ему лишь палец показала – он застыл, свернул, хвостом махнул, мол, я не сдался, просто передумал. И ко мне пошел. А бесовка снова говорит, да как! Ни одной пичуге не сравняться с этой песней. – Ты не в наших землях. И не в ваших. На границе ты. Проклятым это озеро зовёте. Ну, а мы – Покрайним.
И точно! Я бывал на этом озере по осени. Вон, и дерево поваленное, и норы соболей, поди, пустые по-теперь.
Мой черед – и угождаю ей:
– Голодна ли, девица?
Задумалась. Видать, не ожидала. Больше о дороге да о погоде их упрашивают. А мне что? Вьюгу али оттепель я сам увижу, как придут. А путь… Полозновицы здесь нет. Ничего здесь нет – на то и Пустошь, Проклятые земли.
– Голодна, – отвечает мне Ледяна. – Да я на обещании. Нельзя пока.
– А можа, и лучшее так – развожу руками. – У меня ведь не еда с собой, а жрачка. Жир медвежий, сухари, мороженое.
Не кривится. Не пойму. Как будто загрустила. Губы дует, а брови не суровит, будто даже вверх тянет. Не глянь расплачется!
– Али по сердцу тебе такое угощение? Так возьми, отведаешь. Как обещание исполнишь.
И вдруг – лыбится. Неловко, будто застеснялась. Да сколько ж ей? Недавно ведьмой стала? Помнит пищу человечью, очагов тепло да волчью преданность? «Али ты вернуться в Морию хочешь? – думаю. – Да нету от Сестёр возврату…»
– Добрый ты. – Рясны бисерные наклоняются, крутЯтся на ветру. Хлопает в ладоши, лыбится:
– Отпущу тебя!
«Ишь, вон-на!..» А сам ей кланяюсь:
– Рад буду, барыня.
Руку тянет, белую, прозрачную, кажись, и льдинки в венах прглядают. Понимаю. Иду к саням, откапываю сумку. Отдаю ей сухари, кусок мороженого мяса, последний колик юшки. Всё взяла. Мне хоть с голоду помирай. А она вдруг щурится.
– Постой-ка. Твоя сестра – Мелисса Лог?
Я взмок наперекор холодной вьюге. Как? Откуда знает?? Правда, что моя сестра. Ведовству училась за морями-за ветрами, да женою стала остроухому эльфу-магу. Пятерых детей народила, да ни одного не подарила Море: все ушастые, в отца пошли. Привозила их три раза, да на том и всё. Уж точно в тундру не водила мелких. Так откуда и почём Ей ведомо, что есть моя сестра, Мелисса? И спросить нельзя – озлобится.
– Моя, – давлю себя, чтоб быть смирнее. – Ведовству училась за морями. За морями и живет.
– Погоду не делает, – поддержала барыня и тут же мыслям своим кивает. И всё лыбится… Небось задумала бесовство! Ух, убил бы, тварь. А она свое всё гнет:
– Всё ж ведьма! Почитай, сестра.
Тут уж я не смог. Оскалил зубы, шею бычу. Не отдам сестру!
– Не злись, дурак. Скажи, что тоже ведьма.
И лицо ее другое. Словно тень нашла, и будто стало холоднее. Страшно! От Проклятых возврату нет…
– Скажи, что ведьма, коли жить охота, – требует жарайка.
Холодею изнутри. Сестра родная – для чего ей? А приказ? А дом? И волков звать толку нет, и боги далеко.
– Да, – говорю. – тоже. Тож ведьма.
– Вот и я о том! – радуется, дрянь. Уже забыла, что сердилась. Снова блещут зубы, рясны сверкчут. – А сестёр не обижают! А и братьев любят… – Тянет ко мне руку. – Вот, держи, дурак.
И даёт кольцо.
Тут уж я и про сестру, и про приказ забыл. Да только виду показать не хочется.
– Пошто кольцо-то мне? Чай не женат, и девки нет, чтоб одарить…
– Бери, дурак! – хохочет. – Размечтался в жены ведьму взять! Твоё ж кольцо-то. От меня тебе – поклон!
Махнула чем-то белым, и как будто вьюга расступилась. А жарайка всё кольцо мне тянет. Ну, беру. Тяжелое. И знаю, что налезет на любую мою цапку. Перелив какой-то лазоревый.
– Ну? – торопит, стерва.
– Каменное, что ли?..
– Ну!
Ножкой топнула, по челу как будто тень прошла, льдинки на висках, как у мертвячки, показались. Тут уж я со всех последних! Сам не помню, как кольцо на цапку тиснул, нуд с полозьями собрал, да волков впряг – и ходу! Вывози, родимые! Живота, родные!
Глава 1. Переполох в Замке-на-острове
«Здравствуй долго!
Попервой, почём тебя тревожу. У меня нога черна. Чернеет дале. Помоги.
Во концах, почём тебе пишу. Боле некому.
Шурин твой
17 день Морознаго месяца 2020 г. Н.Э.»
– Коля!.. – голос Мелиссы был хриплый, как у предрекающей беду. – Ты отца где видел?
– Не видал еще!
Дети, слуги, гости, как тени от потревоженных свечей, метались от залы к зале. Испуганные и озабоченные голоса отражались от каменных сводов, дробились и распадались на эхо:
– Ты там смотрел?
– А в саду искал?
– Видел?
– Нет!
Суета заполнила замок на острове Терезы, и липкая, черная, как грязь, тревога воплотилась и поползла зловонными щупальцами из углов. Дневной свет затмила пелена, стекла в окнах с опасным звоном задрожали, и вещи завибрировали, словно вторили гонгу демонов. Большая парадная ваза сдвинулась с постамента и опасно накренилась.
Десятилетняя Люцена пряталась в обеденной, прижав к себе младших сестру и брата. Они заняли самый большой и красивый диван… Но даже сюда, под белоснежную дверь, сминая сдобный аромат булочек и аппетитный запах пирогов, пробиралась черная мана. Люцена хотела расплакаться, но Сивена и Корхан уже пускали сопли и слезы. Поэтому маленькая чародейка встрепенулась и расправила плечи. В конце концов, она была дочерью великого эльфа и сильной ведьмы.Черную ману они уже встречали, пусть и не в таком количестве. Там, где живут пятеро детей-магов, постоянно кто-нибудь кого-нибудь проклинает:то игрушку не поделят, то слишком игрой увлекутся. А бывало и так, что, упражняясь, дети нарочно воплощали самые страшные кошмары друг друга. Как-то раз за такие игры им крепко влетело от отца. Тогда они единственный раз видели его злым. Отецвынес строгий выговор всем, даже Корхану, а затем велел виновникам протянуть ладони вперед, намочил кисть в зелёнке и нарисовал печати. Из-за них чародеи не могли колдовать больше недели – пока не узоры не стерлись.Дрожь перед отцовскими печатями окончательно привелаЛюцену в себя.
– Так! Сивена, Корхан! Быстро под стол. И пойте «Веселый полдень».
– Зачем? – проканючила младшая сестра. Ей было всего пять, и она была невозможной плаксой по мнению Люцены. Как и трехлетний Корхан.
– Потому что вещи качаются. Лучше лампа упадет на стол, чем вам на голову! Или нет?!
Дети испуганно покосились на большую бронзовую люстру, унизанную фотошарами – и прыгнули под стол.
– И пойте «Веселый полдень!» – напомнила Люцена и зпела сама:
В этот полдень!»«Веселый полдень, Веселый полдень Напоён лучами солнца, И в этот полдень С тобой мы за руки возьмемся!..
Малыши подхватили, ужасно коверкая ритм, а Корхан ошибался еще и в словах и нотах. Сейчас это было не важно. Мама всегда пела эту песню, когда случалось что-нибудь плохое. И веселый мотив отгонял «дурные силы». Люцена не совсем еще понимала, как это работает. Но она догадывалась, что магия и мана сродни пару. Если махать одеялом, пар будет рассеиваться и уменьшаться. «Полдень» и был таким одеялом.
Убедившись, что малыши поют и даже перестали хлюпать носами, Люцена выбралась в коридор. Здесь тьма уже считала себя хозяйкой. Керосиновые лампы мигали, и пламя в них раскачивалось как от сильного сквозняка, по гобеленам и шпалерам метались тени людей и чудовищ. Портрет мадам Терезы по углам покрылся черным налетом, будто над ним сжигали вату. И в воздухе пахло гарью.
Люцена поежилась. Но мама хорошо учила ее, и она знала – тени и запах гари означают порчу. А от порчи помогают заговорённые поварежки. Девочка добежала по дрожащим плитам коридора до кладовой. Тонкие пальцы не с первого раза справились с массивным латунным крючком. А потом еще нужно было отыскать и засветить фотошар.
Совладав с собой и магическим светильником, девочка огляделась. Слева и справа ввысь уходили деревянные стеллажи с резными русалками и козлоногими толстыми дядьками на каждом столбике. На дальней стене висели серебряные зеркала под черными пологами, мётлы и бесконечные клетки для птиц – неизвестно зачем их хранили. На правом стеллаже, на самой нижней полке было то, что искала Люцена. Она достала три больших тисовых черпака с резными ручками. Два зажала под мышками, третий положила поперек, придавила пальцами. И понеслась к центральному холлу, не затворяя дверь кладовки.
В центре холла, как бездна, чернел магический круг. Серым по нему были написаны руны, которые умел читать только отец. Этот круг был как бы ямой, куда можно было сливать любую ману. Особенно – темную.
– Коля! Оба! – как можно громче про себя и вслух позвала Люцена. – Порча! Поварёжки!
Старшие братья скорее ощутили зов сестры, чем услышали. Они разом бросили поиски отца и встали вместе с Люценой по периметру бездны.
– Точно порча! Как ты поняла? – удивился старший, Коловрат, забирая одну поварежку у маленькой чародейки.
– Тени и запах гари. А портрет мадам Терезы как будто копотью зарос.
– И как я сам не заметил!
– Ты занят был! А я на месте сидела.
– Хватит уже болтать, – потребовал Обатур, забирая свою поварежку.
Они сосредоточились, как учила мать: нашли в животе, чуть ниже пупка, клубок света. Ощутили границу между постоянным, теплым светом, и крутящейся, текущей и мечущейся тьмой.
– И… ррраз!…
Дети взмахнули черпаками, и те мгновенно заполнились тягучей, как сгоревший сироп, маной.
Выдох.
Три черпака одновременно опустились, выливая порчу в бездну.
Так они поднимали, описывали дугу и опускали черпаки раз за разом. Снова и снова проверяя границу света внутри себя и тьмы – снаружи.
Сколько времени прошло, дети не знали. Рядом с ними появилась тётя, сестра отца. Милена шла по кругу, по-очереди касаясь племянников «благословением». Она отдавала им частичку своей светлой маны. В целом свете не было никого такого же светлого и наполненного, как тётя Милена. По крайней мере, так верили дети.
Наконец, в окна прорвался дневной свет. Зимний, бледный, он показался ослепительно-ярким и живым. Воздух стал прозрачнее, запах гари сменился запахом запаренной каши. И вещи перестали дрожать и двигаться. С лестницы сбежал муж тети Милены, дядя Эрен.
– Кажется, нашла! – крикнула ему супруга. Эльф кивнул, на ходу сплетая серебристое заклинание. Большой круг, ажурный, как бы сплетенный из завитков, выскользнул из-под пальцев мага и накрыли бездну, как крцшка – котелок.
Дом стих.
Дети попадали на пол. Все трое тяжело дышали. Мальчики вытирали пот ладонями, размазывая магическую сажу по лицу. Люцена промокнула щеки и лоб платком и так и осталась с ним в руках. Милена опустилась на пол за племянницей и обняла за плечи. Эрен отдал свой платок Обатуру и встал на одно колено между мальчиками.
– Ведьма в доме, – пробормотал он.
– Одна из лучших ведьм, – мягко поправила Милена. Эрен фыркнул и потрепал старшего, Коловрата, по темным кудрям.
– Вы хорошо справились.
– Нас мама учила, – пояснила Люцена.
– Видимо, случилось что-то из ряда вон выходящее, – предположила Милена. – А где младшие дети?
Все разом поднялись и поспешили в обеденную, где Люцена оставила брата и сестру. Коридоры были спокойными и тихими… Слишком тихими. Эрен и Коловрат прибавили шаг.
Дядя и племянник первыми вошли в обеденную. Мебель и посуда стояли на местах, фотошары висели на люстре – ни единого признака порчи. Но детей нигде не было. Наконец, Корхан уловил слабый голос маленькой сестры – он подошел к обеденному столу и поднял край скатерти. Сивена тихо, прикрыв глаза, продолжала петь «Веселый полдень», а Корхан спал, примостив голову на коленях сестры.
Глава 2.Пироги и оладьи
Милена погладила самую маленькую из племянниц по голове. Девочка глубоко вздохнула и перестала петь. Тетя успокаивающе ей кивнула. Затем погладила по плечу спящего Корхана, и еще раз, и еще – пока он не хлопнул сонными ресницами и не скривил ротик, готовый расплакаться.
– С пробуждением, солнышко, – проговорила Милена, и ее голос, как всегда, навел порядок в доме и мыслях. Мальчик обнял тетю и отказался слезать с ее рук.
Все уселись по местам, старшие дети молча ополоснули пальцы, вытерли остывшими полотенцами. Эрен несколько раз позвонил в служебный колокольчик, приглашая домашнюю официантку, Алмель. Давно поданные на стол оладьи, пицца и бутерброды с ветчиной остыли. Не пострадали только десерты, фрукты, нарезка и вода, которые и так подают холодными.
Алмель вошла, поправляя чепец-кокошник, который носила вместо платка или кухарского колпака. Она была гордостью острова Терезы.
Раньше официанткой в доме работала Тэль-эль, быстроногая, черноглазая, кругленькая и кудрявая, как овечка, которую забыли остричь на лето. Тэль-эль была весёлой и ужасно суетливой. Взрослые ее недолюбливали, зато дети обожали. Стоило немного раззадорить, и официантка разражалась бесконечной чередой увлекательных историй о магах, эльфах и драконах, которые, по ее словам, жили в ее родных краях. Детям даже не мешало, что Тэль-эль постоянно всё путала и регулярно сжигала обед вместо того, чтобы подогреть.
Столовые колпаки в замке Терезы были увиты заклинаниями, которые включались прикосновением. Нужно было вывести пальцами правильный узор, и колпаки охлаждали, подогревали или подсушивали блюдо. Черноглазой эльфе эта наука давалась с каким-то невероятным трудом, видимо, потому что она больше рассказывала истории, чем упражнялась с колпаками. Однажды она что-то такое нажала, подавая обед главе дома, что заклинания засияли мерным сероватым светом – как светлячки в летнюю ночь. Когда девушка робко подняла колпак над блюдом… Там шел снег. Мягкие хлопья падали в суп и таяли, на полях тарелки собрались крохотные сугробы. Дети пришли в неописуемый восторг, Тэль-эль покраснела и пробормотала: «Простите, Мастер». Герцог Ратэ сухо заметил:
– Вам будут больше рады в Белой академии.
Вскоре Тэль-эль вручили какое-то письмо с печатью мастера тонкой магии Лесиастрата Ратэи выпроводили.
Прощаясь с детьми, девушка то плакала, то смеялась. Оказалось, что герцог Ратэ, которого в Мире чаще называли просто Мастер – поскольку он был одним из самых могущественных мастеров тонкой магии, – дал ей рекомендацию и оплатил год учебы в магической академии. Девушке было страшно до дрожи, жалко расставаться с маленькими хозяевами, к которым она привязалась всем сердцем, но она просто лопалась от гордости, что ее магический талант отметил сам Мастер.
Теперь в доме работала другая официантка. Дети каждый раз пристально следили за руками Алмель, но у нее всегда-всё-получалось. Пальчики с перламутровыми ноготками быстро пробегали по изгибам и лепесткам, так что дети не успевали запомнить. Каждый раз они спорили между собой – кто сумеет повторить движения. И каждый раз проигрывали.
Кроме того, Алмель была очень доброй, вкарманах ее передника всегда находилось блестящее яблоко, горсть конфет, пастилок или других сладостей. И она угощала своих«остроносиков». Когда дети допытывались, почемуАлмель называет так, официантка таинственно улыбалась и переводила разговор на будничные темы.
– Это из-за ушей? – требовала ответамладшая из девочек, Сивена. Алмель просила маленькую хозяйку не беспокоиться:
– У вас самые очаровательные ушки из всех пятилетних девочек на этом острове!
– Они не такие уж острые, – соглашалась Сивена. У нее, братьев и сестрыуши были самую малость заострены, но уж точно не могли сомкнуться кончиками на затылке, как у отца или самой Алмель, чистокровных эльфов из Лианских земель. – И нос у меня красивый!
– Невероятно красивый! – поддерживала Алмель. – Вот бы еще умыть его перед сном.
Когда порча охватила замок, Алмель испугалась до слез. Девушка прибыла на остров только летом, и это была первая порча, которую она видела. Одна из горничных успокоила ее: «Это просто сильная порча. Это никакие не призраки. Сейчас господа поколдуют, и все пройдет». Та же горничная объяснила Алмель, что порча случалась и раньше, но ни разу не была такой сильной.
– Ты разве не чуяла всю неделю, тот тут, то там как будто дымом пахло?
– Я думала, может, трубы засорились…
– Нет. Это значит, тревога в доме была большая. Ну, и эта телеграмма с Севера, нервы госпожи и не выдержали. Видимо, очень плохие новости там. Ну, приведи себя в порядок и давай еще в библиотеке Мастера поищем.
Алмель оправила передник, запретила себе плакать, и пошла за горничной.
Когда все разрешилось, Алмель наскоро умылась из фонтанчика для питья и пробежала в обеденную. Теперь официантка разогревала пиццы, оладьи и бутерброды. Глаза ее припухли, на фартуке виднелось мокрое пятно, но пальцы двигались легко и проворно. Девушка взглянула на детей своих остроносиков. Трое старших были немного бледными, но не испуганными. Толстая няня Фиель тоже выглядела спокойной. Она пересадилаКорханас колен Милены на детский высокий стульчик. Мальчик не возмущался, но делал строгое лицо и собрал губы в дудочку. Алмель улыбнулась, от сердца отлегло. Она передумала уезжать с острова Терезы.
Глава 3. Не-бабайка
Дети доедали десерт, когда в столовую с напускным спокойствием вошли мать и отец. Алмель поклонилась и замерла так. Остальные встали со своих мест, все, кроме Корхана в его высоком стуле. Коловрата поразила городская рубашка под домашней зеленой мантией отца. Люцена заметила, как дрожит на самой границе видимости мана вокруг матери. Обатур и младшие не обратили внимания.
– Что случилось, дорогие? – спросила Милена у брата и невестки. Лесиастрат и Мелисса переглянулись.
– Неприятные известия, – ответил герцог. – Спасибо каждому, что позаботились о доме. – Алмель, няня Фиель, вы свободны до ужина. Отдохните.
Официантка присела в книксене и выскользнула в коридор. Няня помедлила, но поклонилась и вышла, не споря. Как только дверь закрылась, Мастер повел рукой по кругу – наложил заклинание тишины. Внешне ничего не изменилось: не колыхнулся воздух, не вспыхнули завитки, как от заклинаний Эрена. Но теперь никто не мог услышать то, что происходит в столовой. Магия отца вызывала мурашки у детей – Корхан засунул в рот кусок десерта вместе с вишенкой, а Сивена откровенно поежилась.
– Ты наложил тишину? – уточнила Милена.
– Да. Нам нужно обсудить то, что касается только нашей семьи.
– Что-то случилось? – дипломатично спросил Эрен. В комнате каждый понимал, что порча не возникает без причины, особенно такая сильная.
– Дядя Санкэ попал в трудное положение и просит о помощи. – Несколько секунд Милена, Эрен и младшие дети вспоминали, кто такой Санкэ и почему он «дядя». – Ему нужна моя помощь, – продолжил Мастер. – Мне придется провести некоторое время вне дома.
– Ты справишься, – уверенно заявил Обатур, второй из сыновей, и отец ответил ему теплой улыбкой.
– Это надолго? – уточнил Коловрат, и Мастер нервно качнул головой.
– Очевидно, на пару месяцев.
– Так надолго… – пробормотала Милена, а Люцена тревожно пискнула:
– Что-то совсем плохое?
– Обязательно ваше личное присутствие? – уточнил Эрен и тревожно взглянул на жену. Милена пожала его пальцы.
– Да.
Мастер достал из кармана смятую телеграмму и передал зятю. Эрен прочитал и посмотрел вопросительно.
– Санкэ нужна именно моя помощь, – пояснил Мастер. – Теперь ты не мой ученик или управляющий, но я прошу тебя задержаться в Замке-на-острове и помочь Мелиссе.
– Я помогу. – Вид у Эрена был хмурым и недовольным, как и всегда, когда он сталкивался с тем, чего не понимал.
– Я не знаю, насколько все тревожно, – ответил Мастер на вопрос Люцены, старшей дочери. – Но Санкэ в Таице, и он просит о помощи. Это само по себе тревожно.
– Кто такой Санкэ? – вклинился Корхан. – Это бабайка?
Все рассмеялись, напряжение мгновенно лопнуло. Только Эрен, скорее опешил от неуместного веселья, а Корхан недоуменно переводил взгляд с одного на другого.
– Нет, что ты, – ответил Мастер, когда отсмеялся.
– Сам ты бабайка, глупенький, – ласково пожурила брата Люцена.
– Будь вежливой с братом, – нестрого поправила Мелисса и пояснила Корхану и Сивене:
– Санкэ – мой младший брат. И ваш родной дядя. Корхану был всего год, а тебе – три, когда мы последний раз навещали Таицу и видели дядю Санкэ.
– Он большой, лохматый и колючий, – по-своему объяснил Лесиастрат. – Возможно, ты помнишь медведя, который катал тебя на саночках? Это и был дядя Санкэ.
Объяснение возмутило старших детей, и они затараторили разом:
– Никакой он не медведь!
– Он волк!
– Он ездит на волках!
– Он добрый!
– У него глаза золотые, как у дракона!
– Он умеет свистеть на сосульках!
– Он плавает по-собачьи!
Коловрат, Обатур и Люцена видели дядю всего три раза в жизни, но этого было достаточно. Он стал их кумиром и главным героем самых увлекательных игр, которые дети затевали в самой темной чаще лесов на острове Терезы. Они могли бы час или два перечислять достоинства дяди, но отец с улыбкой коварного змея перебил их:
– Хотел бы я слышать столько комплиментов в собственный адрес. – Дети разом смолкли и пристыженно опустили глаза. – Надеюсь, в ваших играх я, по крайней мере, не крокодил, утонувший в болоте?
– Нет, – горячо заверила Люцена.
– Мы в тебя не играем, – проболтался Обатур и получил тычок под ребра от старшего брата.
– Значит, я точно не крокодил, – подытожил отец. – Какое облегчение.
– Они еще не доросли, – покачала головой Мелисса и ласково посмотрела на мужа. Мастер беззаботно усмехнулся и погладил по медным кудряшкам младшую дочь. Сивена потеряла интерес к разговору где-то на «он ездит на волках», перебралась на руки к матери. Вдовем они сели на диван, и теперь девочка обводила узор на колье матери.
– Хорошо, что вы помните дядю Санкэ, – продолжил Лесиастрат, обращаясь к старшим детям. – А теперь вам нужно уяснить, что около двух месяцев меня не будет дома. Слушайтесь дядю Эрена и заботьтесь о своей маме. И будет на этом. Все устали. Поговорим еще после обеда. Дети, идите отдыхать, и будьте бережны с няней. Милена, Эрен, пока я здесь, я бы хотел закончить один эксперимент.
– Тебе нужна моя ассистенция? – спросила Мелисса, и ее дрогнувший голос напомнил Мастеру, как долго он будет в разлуке с самыми дорогими существами в мире. Он кивнул и коснулся плеча супруги:
– Конечно. Какой же я Мастер без тебя?
