Kitobni o'qish: «Случай в маскараде»

Shrift:

* * *

От автора

Мне давно хотелось выпустить сборник собственных святочных рассказов – классических, почти настоящих. Передать привет почтенному жанру и своей филологической юности. Предупреждаю сразу: ничегошеньки не вышло.

Мои нежные отношения со святочным рассказом начались в университете. Это было на излете советской власти. Именно тогда я обнаружила, что во второй половине девятнадцатого века, под Рождество, газеты и журналы пуляли в читателей праздничным конфетти – подборками святочных (или рождественских) рассказов. В основном это были чувствительные истории о маленьких незаметных людях, обездоленных, бедных, – но под Рождество им наконец улыбалось счастье. Сочиняли эти истории Диккенс, О’Генри, Достоевский, Чехов, Лесков, Алексей Ремизов – это если называть только самых известных авторов. Изредка, впрочем, вместо чувствительных рассказов писатели придумывали веселые страшилки, в духе «Ночи перед Рождеством» Гоголя.

После революции 1917 года веселье резко оборвалось. Святочный рассказ отменили вместе с Рождеством. На некоторое время запретили даже наряжать елку. В книгах классиков о том, что тот или другой рассказ – святочный, сообщали мелким шрифтом в комментариях, да и то не всегда. И мне страшно захотелось разобраться с литературными святками получше, понять, как все это выглядело прежде и так ли уж бесследно исчезло.

Я отправилась в самую главную библиотеку страны – Ленинку.

Решила заказать несколько сборников святочных и рождественских рассказов конца девятнадцатого века… не тут-то было! В те стародавние времена каждой книге в библиотеке соответствовала своя карточка, считай визитка, прямоугольник из тонкого картона – карточки чинно стояли в деревянных ящиках. Однако карточки праздничных рождественских сборников в каталоге Ленинки отсутствовали. Будто их вовсе не существовало. Этого просто не могло быть! В Ленинке хранились и гораздо более редкие издания, а тут речь шла о самых расхожих и популярных книжках.

Вскоре все объяснилось: карточки праздничных сборников на всякий случай вынули из каталога, чтобы рождественские рассказы случайно не отравили доверчивых читателей религиозным опиумом. Впрочем, как выяснилось, заказать отмененные сборники было все-таки возможно, только окольным путем.

И вот мне принесли в читальный зал мой заказ. Старые потертые книжки выглядели так уютно и старомодно! Золотое тиснение на обложках, нарядные дети вокруг елки в игрушках, бородатый святой Николай с мешком подарков. Я почувствовала себя девочкой, перед которой приоткрыли заветную дверь и снова разрешили читать сказки.

Это и были сказки, но для взрослых, трогательные и добрые. Они дарили совершенно особенное ощущение: что бы ни творилось за окном, какая ледяная вьюга ни била в стекла, огонь в очаге все равно полыхает, в доме тепло, елка сияет и наполняет комнату запахом хвои, близкие – рядом за общим столом. И значит, чудо совершенно реально.

В конце концов я прочитала десятки святочных рассказов, даже написала о них диссертацию, потом провела несколько мастерских о том, как писать святочный рассказ, и сама сочинила несколько таких рассказов по заказу. Пока не догадалась: сочинить святочный рассказ совсем уж в духе Диккенса или Достоевского сегодня почти невозможно. Хотя бы потому, что Рождество Христово для большинства нынешних русскоязычных читателей не имеет того значения, что для читателей сто с лишним лет назад. Тем не менее ощущение возможности и близости чуда по-прежнему знакомо всем. И многих оно посещает именно под Новый год. И значит, если не классический рождественский, то рассказ о реальности чуда, пусть маленького, почти бытового, и сегодня звучит естественно.

Таков и этот сборник. Его составили далеко не только святочные истории, но обязательно такие, в которых присутствуют чудо и тепло.

Сувенир на память

1

Вьюжную ночь с 28 на 29 декабря Петр Васильевич Курочкин, сорокадвухлетний менеджер крупного столичного банка, проспал как убитый. Открыв глаза, Петя обнаружил, что лежит на боку, по-детски подложив ладонь под щеку, в голове – приятная пустота, а в теле легкость. Еще не рассвело, но ночник-звездочка рядом уже горел, и было в его сине-голубом свете что-то таинственное, манящее. Ночник включила Катька, значит, она уже встала.

Странно, давно уже Петя не просыпался с ощущением такого острого, но совершенно беспричинного счастья. Вчера он гулял на корпоративе, выиграл в беспроигрышной лотерее отличный набор туриста, спел в караоке любимую «Группу крови», потом даже немного потанцевал, вернулся поздно. Но что он такое пил? Да как обычно – любимый виски с колой…

Петя потянул носом – что-то там на кухне уже жарилось, сладко зевнул, потянулся и почувствовал на голове непонятный зуд. Зудело темя. Он попробовал почесать… не может быть. Там, где последние лет восемь, к некоторому его огорчению, тянулась голая лысина, сейчас обнаружились короткие и мягкие, невероятно мягкие волосы. Петя растерянно провел ладонью по загадочному меху и понял, что мех тянется и дальше, взмывает над головой и крепится к какому-то, что ли, хрящу… а рядом, рядом растет еще один длинный хрящ, тоже меховой. Петя осторожно нажал сзади на тот, что рос правее – хрящ оказался гибким, легко согнулся, и тут Петя вскрикнул: перед ним опустилось заячье ухо, точнее, аккуратный овальный кончик – розовый и пушистый.

Счастье как рукой сняло. Он ощутил неприятную кислоту во рту и холодок в районе солнечного сплетения. Какой дурацкий все-таки сон! Петя перевернулся на спину, в этом положении ему всегда особенно крепко спалось, вытянулся, но понял: что-то снова ему мешает, на этот раз там, где кончается спина, появилось какое-то инородное щекотное тело.

Он сунул руку вниз, проскользнул под резинку – сзади, в аккурат на копчике, торчал прежде никогда здесь не замечавшийся хрящик, покрытый все тем же знакомым плотным и мягким мехом. Петя зажмурился. Полежал. Сердце гулко стучало, сна не осталось ни в одном глазу. И тоскливое подозрение – нет, никакой это не сон, а невероятная, кошмарная, но самая что ни на есть реальность, – забило в грудину злым клювом. Он вскочил, бросился в ванную – изучить природу неясных явлений в зеркале, но тут же столкнулся с Катькой.

Катька шла его будить. В легком халатике, всегда желанная, жена всегда поднималась пораньше, чтобы приготовить завтрак на всю семью. Увидев мужа, Катька застыла.

– Ми-лый.

И тут же дикий и невероятно обидный хохот согнул его благоверную напополам.

– Это, что ли, после вчерашнего корпоратива? – только и сумела она выдавить из себя. – А что? Тебе идет. Ты просто зайка…

Новый приступ хохота не дал ей закончить.

Петя побагровел и двинулся в ванную, но дверь была заперта. Там, конечно, заседал Ленька, их сын, второклашка.

– Сколько раз тебе говорил – пользуйся своим… – проскрежетал Петя в закрытую дверь.

У детей имелся свой отдельный туалет, возле детской.

– Да его внезапно на кухне что-то прихватило, – попыталась объяснить сквозь смех Катька.

– Что здесь смешного? – уже почти проорал Петя и бросился к зеркалу в коридоре.

Но тут дверь ванной отворилась, и в коридор вышел уже умытый, хотя еще и одетый в пижаму сын, он скользнул по папе взглядом и деловито уточнил:

– К Лизке в садик сегодня, на утренник?

Спокойная реакция сына, как ни странно, приободрила Петю, он дошел наконец до коридорного зеркала.

Самые ужасные опасения, которые он не смел пока сформулировать, сейчас же подтвердились.

На него смотрел голый, плотный, покрытый темным, уже седеющим волосом мужчина в красных боксерах, с небольшим круглым брюшком и сердитыми глазами. А из привычной и такой знакомой лысины росли аккуратные заячьи уши. Белые и мохнатые. Выглядели они не как крепкие уши матерого зайца, а как детские. Такие должны были бы украшать какого-нибудь совсем юного зайца, максимум подростка, но почему-то украшали его, руководителя отдела по работе с партнерами, человека вполне солидного, уважаемого, с которым никакой такой вот хери случиться никак не могло! По определению. Петя подергал сначала один отросток, потом другой, потянул – ушки и не подумали поддаться. Дернул посильнее – с тем же успехом он мог попытаться выдернуть свои настоящие уши. Сомнений не было: самозванцы росли прямо из головы и были его собственными вторыми ушами, помимо обычных человеческих двух, которые лопоухо, как-то очень по-родственному, но словно немного потерянно торчали там, где и располагались с самого дня рождения.

Петя снова, уже без всякой надежды сунул пальцы вниз – меховой шарик тоже торчал на месте.

– Кать, ну что ты ржешь, – обреченно прошелестел он. – Как я теперь…

«Пойду на работу», хотел он сказать. Но не смог. Жена явно не понимала масштаба бедствия, а главное, что оно – реальное. Что это не маскарад и не шутки.

Катя тихо подошла к нему и тронула его сзади, там, где трусы неприятно вздымались, оттянула резинку.

– Ой! – произнесла Катька. – Хвостик.

И ее накрыл новый приступ смеха.

– Папа теперь зайчик! – воскликнул Ленька, до сих пор, оказывается, тихо стоявший здесь же.

Петя выпучил глаза и покраснел.

– Вон! – закричал он. – Быстро в свою комнату одеваться. Опоздаешь в школу!

Тем временем Катя, наконец отсмеявшись, осторожно ощупывала его уши, легонечко тянула то одно, то другое. Только теперь она начала догадываться, что мужу ее в самом деле не до смеха и ушки у него выросли не декоративные.

– Ты мой бедный. Так не больно? – спрашивала она жалостливо. И вдруг дернула посильней.

– Больно! – заорал Петя. – Ты совсем? Скорую вызывай по страховке!

– Скорую?

– Да! Буду резать.

– А если… снова отрастут? На старом месте? И хвост же еще… Может, лучше пока не трогать?

– Проклятье, – только и простонал он в ответ. И добавил совсем уже тихо:

– Плакали наши Альпы.

Лететь на курорт они должны были уже завтра, там и собирались встретить Новый год.

Но Катька только легкомысленно махнула рукой: «Главное, чтобы ты был здоров!»

Из дальнего конца коридора послышалось цоканье – проснулся дремавший на своем одеяльце Дик, Петя подобрал его много лет назад слепым щенком у речки на даче. Дик сделал несколько шагов, принюхался, внимательно посмотрел на хозяина и, словно бы вспомнив о родстве с троюродной легавой по дедушкиной линии, сделал стойку и гневно, отрывисто гавкнул.

– И ты, Дик, – обреченно вздохнул Петя.

– Завтракать будешь? – деликатно перевела разговор на другую тему Катя. Она хорошо знала, что после корпоративов у мужа просыпается зверский аппетит. И нет той силы, которая изменила бы этот закон.

– Что-то не хочется, – услышала Катя. Впервые за десятилетнюю совместную жизнь. И только теперь насторожилась всерьез.

– Может… тебе морковку почистить? – растерянно пробормотала Катя, но Петя только качнул головой, вернулся в спальню и плотно затворил за собой дверь. Взял Катькино круглое зеркало, перед которым она обычно наводила марафет, и начал исследование. Да, уши росли точно из лысины, рядышком, белым мехом прихватило и небольшой островок между ними, и темя чуть ниже. На просвет уши были нежно-розовые, теплым розовым цветом отливал даже густой белый мех. В голове они сидели крепко, как два побега на грядке, однако новых слуховых ощущений не прибавилось, значит, были чистой декорацией. Что, пожалуй, внушало надежду. Или ему просто хотелось надеяться хоть на что-нибудь?

2

В дверь поскреблись. Папина любимица, четырехлетка Лизка с распущенными волосами, в ночной рубашечке с утятами уже входила в комнату. Аккуратно закрыла за собой дверь. Ей, конечно, всё уже донесли.

– Папочка, – выдохнула Лизка. Дочка приблизилась к нему и осторожно коснулась стоящих торчком ушей. Медленно провела по ним ладошкой.

Это оказалось довольно приятно.

– Зайка мой любимый, зайка мой беленький. Зайка мой мягкий, – приговаривала Лизка и гладила папе ушки.

Петя почувствовал, что глаза у него становятся мокрыми и что, как ни странно, все в этом мире не так уж отвратительно.

– Я сегодня на утреннике стишки про зайчика буду рассказывать, – продолжала убаюкивать его Лизка, – хочешь, прочитаю тебе?

– Конечно, – кивнул Петя, и знакомый стишок потек, а потом поскакал по кочкам.

Сидит, сидит зайка,
Сидит зайка серый
Под кустом, под кустом.
Охотнички едут,
Едут, скачут в поле
Во пустом, во пустом.

Произнося стихи, Лизка смотрела на папу, широко распахнув свои темно-серые глаза и словно пытаясь его баюкать. Он кивал ей в ритм.

– И еще один мы учили, – продолжила дочка, когда стишок кончился. – Заяц белый, где ты бегал? – Лизка запнулась. – Ой, дальше что-то не помню…

Петя вздрогнул, он тоже не помнил, что там дальше, но саму присказку хорошо знал, ее почему-то любил повторять при встрече его старый закадычный друг и однокурсник Андрюха.

Последний раз они виделись почти год назад.

А может, это как-то связано? – рассеянно думал Петя, – сегодняшний утренник, стишки, Лизка, Андрюха – но мысли этой не суждено было оформиться и сложиться: дверь с треском распахнулась.

На пороге стояла Катька. В руке она сжимала мобильник и почти кричала:

– Эпидемия! Ты такой не один. У некоторых еще вчера вечером выскочило! Кто-то, как и ты. Проснулись, а они… зайцы! Но не только. Кто медвежонок, кто бельчонок, кто барсучок! – Катька опять не выдержала и прыснула. – Одни мужики, в основном начальники, почти все тоже… без волос. Пока только в Москве.

Жена быстро листала перед его глазами цветные картинки инстаграма – на фотографиях мелькали растерянные и отчасти знакомые лица. С наросшими рыжими темными ушками и, очевидно, хвостами… Был и ежиный случай – умную круглую голову одного знаменитого миллионера покрыла густая поросль темных иголок.

Радио, всегда вещавшее у них на кухне, сообщило, что в настоящий момент в Москве зафиксировано тридцать восемь подобных случаев странного «озверения», как сострил ведущий (идиот!).

– А я пока подожду, – раздумчиво произнес Петя, – фиксироваться. Что у нас там на завтрак, кстати?

После завтрака Ленька побежал на автобус их частной школы, Катя повела Лизку в детский сад на утренник, а Петя позвонил главному и шепотом рассказал, что его свалил жуткий грипп: потеря голоса, жар, рвота. Протрубил по ватсапу отбой водителю, надиктовал длинное голосовое с инструкциями ассистентке Насте, попросив отменить три назначенных на сегодняшний, последний перед Новым годом рабочий день совещания. Наконец оделся в домашние джинсы, старенькую клетчатую рубашку, заштопанную, но любимую, еще раз безнадежно взглянул в зеркало и отправился к себе в кабинет.

Это было самое тесное помещение их квартиры, но все необходимое здесь имелось: стол с компьютером, полки с книгами, диван на случай передохнуть от работы. Работал он здесь обычно по выходным, собирался немного и в каникулы. На полках стояли фотографии, и впервые за долгое время Петя остановился: вот он в байдарке – еще совсем молодой, кудрявый, голый по пояс – крепко сжимал весло и смотрел так весело. А вот и вся их компашка: Андрюха, Рома, Валерка, Илюха. Когда-то они сплавлялись каждое лето и даже в зимние походы ходили. Но последнее время виделись только на днях рождения. И то чаще всего он не попадал, вечно был в командировках или работал до ночи. Или ехал с семьей куда-нибудь покататься на горных лыжах, положение обязывало.

Петя вздохнул, поискал Андрюху в телефоне и написал ему краткое сообщение: с Новым годом, Андрюх, че как куда? Сообщение зависло.

Петя сел за стол, открыл почту, ответил на два самых неотложных письма и погрузился в новости. Данные обновились. Было зафиксировано уже двести восемьдесят три случая – к бурундучкам, белочкам, медведям прибавились лисята, оленята, бобрята! Продолжение явно следовало. Интересно, что пострадавшие в основном отказывались от разговоров с журналистами, в сети гуляли только две фотографии, сделанные со спины – лисенок (из круглой желто-розовой лысины торчали два рыжих ушка) и олененок (на яйцевидной голове росли коричневые ушки и пока еще совсем маленькие рожки). И лишь четыре человека на условиях строгой анонимности описали появление хвостов и ушей.

Все было очень знакомо: превращение происходило во сне. Лишь у одного из собеседников (имевшего, как выразилось сообщавшее об этом издание, «отдельные медвежьи признаки») эти признаки появились после крепкого вечернего сна, в который человеко-медведь погрузился, вернувшись с работы. Проснулся он к полуночи, вскочил с ощущением необъяснимой эйфории, впрочем, тут же и оборвавшейся – он увидел свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа…

К середине дня город уже по-настоящему лихорадило. Петя листал каналы и надивиться не мог: рынок отреагировал на эпидемию с волшебной скоростью.

Два ателье уже предлагали шапки новой модели, с учетом «анатомических особенностей черепа». Салоны красоты призывали сделать на ушах праздничный пирсинг. Косметологические клиники продвигали новый тип операции по ампутации ушей и хвостов, и это несмотря на то, что сразу несколько хирургов, согласившихся прокомментировать феномен трансформации, дружно повторяли, что с операцией спешить не стоит и лучше понаблюдать за динамикой. Телеканалы захлебывались новостями об очередных выявленных метаморфозах и включали интервью с жертвами странного вируса. В соцсетях немедленно начали искать глубокий символический смысл происходящего и подозревать, что пострадали лишь те, кто близок к власти, но это не подтверждалось фактами – в итоге все, как водится, вдрызг переругались.

Вскоре на сцену заступили и психотерапевты. Они предлагали пострадавшим бесплатную, впрочем, и платную помощь. Энергичная коротко стриженная дама-коуч в сиреневых очках на своем канале в ютубе советовала нарисовать таблицу «было/стало» и записать в один столбик, что было возможно прежде, в другой – что станет теперь, порадоваться перспективам и принять ситуацию. Ролик немедленно набрал миллион просмотров. Ближе к вечеру подросток Грета взволнованно объясняла взрослым, что они просто доигрались, вот пусть теперь и наслаждаются естественными последствиями варварского обращения с природой.

Наконец вернулась Катя с детьми, и Петя отключил все это мельтешение, вырубил мобильник.

3

Весь вечер он играл с детьми. В прятки, лего, в «папа нас смешит», имаджинариум и любимое Лизкино чаепитие с участием всех кукол и зверей. Петя изображал зайку. Дети хохотали, ползали по Пете, вскоре почти перестали обращать внимание на его дополнительные уши, в общем, были совершенно счастливы щенячьим заливистым счастьем. Папа был с ними, папа с ними играл.

Когда Катя увела их наконец умываться и спать, сидя на детской табуреточке перед столом с игрушечным чайным сервизом, Петя достал все-таки мертвый телефон, включил, но и не подумал идти в новости и мессенджеры. Сделал в «Заметках» табличку «было/стало» и записал в первый столбик: «Я никогда уже больше не смогу: руководить, получать столько money, нагибать партнеров, выбивать из партнеров то, что нужно моему банку, выступать на совещаниях, увольнять, орать на подчиненных, лебезить перед начальством, ездить каждые две недели в командировки, уставать, как пес».

Он выдохнул и застрочил дальше: «Теперь я смогу играть с Лизиком и Ленькой, ходить с ними на прогулки в парк, веселить детишек в детских садах, быть артистом малого жанра, сниматься в фильмах, превратиться в суперзвезду детских сериалов, быть полезным объектом для научных исследований, чаще бывать дома, тусить с Катькой, ездить к маме, встречаться с людьми не только по делу, поехать, в конце концов, с ребятами на рыбалку, третий год зовут». Его поразило, что второй столбик получился намного длиннее.

Новая, гораздо более веселая и человеческая жизнь засверкала перед ним радужным озорным светом, волна утреннего счастья и легкости внезапно снова накрыла его и сделала невесомым.

Умытые дети пожелали папе спокойной ночи, Катька включила им сказку и позвала Петю на кухню. Его чуткая жена все уловила: налила в бокалы брют и произнесла совсем простой тост: «С новым счастьем!»

В минуты усталости он столько раз говорил ей, что мечтает лишь об одном – забыться и уснуть. Никаких совещаний, деловых завтраков и обедов, никакой тонкой и тошнотворной игры между министерством в столице и высшим начальством в Лондоне, этого вечно лежащего на плечах гранитного небосвода ответственности и гулкого одиночества, известного каждому даже не слишком важному начальнику. Он больше не атлант – просто человек, муж, папка.

Звякнул мобильник: это была эсэмэска от Насти, ассистентки. Петя, не читая, отправил ей мигающую гифку-елочку и короткий текст: «На каникулах меня нет, с наступающим!» И снова отключил мобильный.

4

Все кончилось в одночасье. Не прошло и пяти дней.

Ранним утром второго января, когда страна медленно выбиралась из анабиоза, Петр Васильевич Курочкин и остальные официально выявленные и невыявленные пострадавшие обнаружили, что их мохнатые уши исчезли, а хвостики сгинули.

Петя почувствовал, что свободен, проснувшись на рассвете. Катька посапывала, отвернувшись к стене. Петя уже освоенным движением провел ладонью по голове, такая у него завелась привычка: изредка поглаживать свои ушки, проверять, как они там. Но на этот раз ладонь скользнула по знакомой голой лысине. Там было так же пусто, как прежде. Петя медленно провел по голове ладонью еще раз, на всякий случай, – ничего. Сунулся вниз: исчез и хвост. Как никогда и не было. Петя усмехнулся, замер, и сейчас же чувство потери больно укололо сердце.

Да, поездку в Альпы пришлось отменить, но это были счастливые четыре дня – свободы, новой близости с родными, их жалости и его совсем другой, более благодарной любви к ним. Как же славно они встретили Новый год! Сколько смеялись.

Нет, не проклятие это было, а настоящий новогодний подарок.

Петя тихо поднялся, с помощью все того же Катькиного зеркальца изучил осиротевшую лысину и обнаружил на голом, покрытом легким пушком поле три коротких белых волоса. Подумал-подумал и решил их не трогать. Пусть растут, а что? Сувенир на память.

Он усмехнулся и взял молчавший все эти дни мобильный – проверить, как там у остальных, тоже обратно очеловечились? Телефон ожил, засиял знакомыми иконками и десятками полученных в эти дни эсэмэсок.

Первой была Андрюхина: «Заяц белый, через три дня стартуем, на озере такой лов, ты с нами?»

Ноябрь 2020, сентябрь 2024