Прочитала с большим удовольствием. С этой книгой я заново открыла для себя Горького.
Читала его произведения в школе и никакого живого отклика в моей душе они не нашли.
Видимо я просто была маленькая .
Буду читать Горького ещё. Не соглашусь с утверждением, что это скучный писатель. Я думаю, он разный, как и любой живой человек.
Горький - глыба! Даже не буду браться рассуждать какое произведение у него сильнее... каждое - бриллиант. Невозможно представить, каким внутреннем стержнем нужно обладать, чтобы "стать и остаться человеком" в таких реалиях жизни, какие описаны в книге! Как всегда - искреннее сострадание, необъятная любовь и великая вера в народ!
Очень тяжёлая книга. Некоторые моменты до слёз. Сколько же зла и жестокости повстречал на своём пути Алёша Пешков. Для меня вообще удивительно, как он стал не стал преступником, как ему удалось остаться человеком. Возможно не будь бабушки он бы и згинул. Деда тоже в некоторой степени жалко. Тоже жизнь была не сахар. Мне даже страшно представить ту нищету, в которой жил автор.
Не, а чё, как русский классик, так сразу людей по мордасам лупашить? А Горький так вдарит, что мало не покажется. Он живописует нам действительность: свинцовую, мерзкую, нищую, убогую, скудную, неказистую, лживую, тошнотворную, безумную, и жестокую, жестокую, жестокую. И страшно, страшно, господа – это ли не зеркало? Насилие красной нитью проходит через всю книгу. Насилие в семье: мужья бьют женщин и детей, женщины бьют детей, дети вырастают – и круговорот насилия начинается по новой.
Страшно жить/читать и видеть, как люди гибнут ни за что, ни про что. Жил-жил – запой - и нелепая, страшная смерть. Бессмысленная смерть от бессмысленной жизни. Как говорит дед Алексея: «Скорлупы у нас много; взглянешь – человек, а узнаешь – скорлупа одна, ядра-то нет, съедено».
Как же выжил Горький в этом аду и почему мне понравилась эта книга, въедливая, «точно окись в медь колокола»? Неравнозначные вопросы? Так, да не так. Сила таланта Горького такова, что проваливаешься в эту книгу, живешь в ней, и когда первый шок проходит, начинаешь оглядываться вокруг и кумекать – что поможет выжить?
Первое – это язык. Напевный, звучный, яркий, живой. Читать эту трилогию мучительное наслаждение – так бы длил и длил эту муку, читал и читал, и оторваться не возможно, и читать помногу. Я не говорю про выпуклые, объёмные, образы, вот вам лучше некоторые парадоксы - находки: А иной барин, да дурак, как мешок, - что в него сунут, то и несёт. (Очень похоже на колбасу Козьмы Пруткова). Уж если тонуть, так на глубоком месте. И моё любимое: Баба живёт лаской, как гриб сыростью.
Второе – бабушка. Ну у каждого была бабушка, что тут скажешь? Самый близкий, любимый, родной человек у маленького Алеши Пешкова. Архетип материнства без глупостей матери, мудрость, понимание, любовь без условий. Алеша смотрит на неё пристальным, любящим взглядом, видит и недостатки, но их прощает. Лучше всего бабушка вышла у него в лесу ("В людях") - где она ходит медведицей, владычицей, преображаясь в богиню плодородия, практически язычница в своей наивной теософии, но христианка - в главной заповеди: "Возлюби ближнего". Её любовь к людям, к жизни - заразительны и послужили Алеше прививкой от мерзостей жизни вокруг. Её былины, сказки, песни, молитвы впитал Горький, и выдал нам на гора прекрасный, простонародный, очень красивый язык. О её молитвах я хочу сказать особо. В детстве я читала "Детство", и я не помню не одной порки или ещё чего дурного - только чёткую дихотомию, очевидную как день и ночь: молитвы и Бог бабушки - жизнь и красота, молитвы и Бог дедушки - сухость и мертвечина канона.
Третье - это любовь к чтению. Вот тут Пеннак обливается слезами, а "Непростой читатель" тихо-мирно уходит на 5 o'clock. Потому что страсть, фанатизм, безмерная любовь к чтению во второй части трилогии захватили Горького целиком. Его попытки читать, препятствия, которые он преодолел, чтобы хозяева ему не мешали, книги, которые он добывал с огромным трудом - всё это не может оставить равнодушным. Не буду голословной и приведу цитату:
Часто я передаю ему разные истории, вычитанные из книг; все они спутались, скипелись у меня в одну длиннейшую историю беспокойной, красивой жизни, насыщенной огненными страстями, полной безумных подвигов, пурпурового благородства, сказочных удач, дуэлей и смертей, благородных слов и подлых деяний. Эта история, в которой я, по вдохновению, изменял характеры людей, перемещал события, была для меня миром, где я был свободен, подобно дедову богу, — он тоже играет всем, как хочет. Не мешая мне видеть действительность такою, какова она была, не охлаждая моего желания понимать живых людей, этот книжный хаос прикрывал меня прозрачным, но непроницаемым облаком от множества заразной грязи, от ядовитых отрав жизни.
И четвертое - любовь к людям, искренний интерес к ним. "Хорошо в тебе то, что ты всем людям родня, - вот что хорошо!" Труднейшее искусство любви к людям Горький постигал на собственной шкуре. Он ясно видит, и многое ему отвратительно:
И многое было такого, что, горячо волнуя, не позволяло понять людей - злые они или добрые? смирные или озорники? И почему именно так жестоко, так жадно злы, так постыдно смирны?
В книге - множество удивительнейших портретов: мастеровые, ремесленники, крестьяне - и каждый по своему интересен, а уж с каким мастерством, как скупо и точно описан. Горькому удалось передать всю противоречивость человека, удалось побороть схематизм и деление на плохих и хороших:
Мужик из книжки или плох, или хорош, но он всегда тут, в книжке; а живые мужики не плохи, ни хороши, они удивительно интересны.
Это прекрасная и трудная книга, прекрасный и трудный писатель и человек. Возможно почитаю теперь Басинского и Быкова, и стала лучше понимать Клима Самгина.
Roni отличная рецензия
Когда-то в школе я сказала, что не выучила Горького, потому что не люблю пролетариат. Что я могла об этом знать в 12 лет.... Жалею очень........
Продолжение автобиографии Горького по сравнению с первой частью «Детство» вышло намного более интересным, глубоким, тут много раздумий, внимания к людям, поиска жизненного пути и ответов, отчего русские люди живут именно так. Во втором томе чуть меньше жестокости, бессилия ребенка, ведь герой вырос и у него появился хоть не большой, но выбор. Например, заявить ли на своих хозяев за жестокое избиение или смолчать, не выносить ссор из избы, пойти в храм или вместо этого проиграть данные деньги в бабки, лечь спать или всю ночь читать книги, остаться прислужником в семье дяди или сбежать на корабль и устроиться посудомойщиком.
Любителям чтения будет близок главный герой, ведь он открывает для себя мир книг, живет литературой и ищет в ней ответы на извечные вопросы о мироустройстве. Разные книги приходят через руки юного Пешкова: и дешевые, лубочные издания, и приключенческие романы про благородных героев, описывающие романтические чувства и почитание женщин, Алексей знакомится с литературой Бальзака, Диккенса, Вальтера Скотта, а потом и наших классиков – Пушкина, Лермонтова, Тургенева и многих других. Интересно узнавать взгляды Пешкова на знакомые нам книги и выписывать себе неизвестные названия для ознакомления:
Читаю "Бурсу" Помяловского и тоже удивлен: это странно похоже на жизнь иконописной мастерской; мне так хорошо знакомо отчаяние скуки, перекипающее в жестокое озорство. Хорошо было читать русские книги, в них всегда чувствовалось нечто знакомое и печальное, как будто среди страниц скрыто замер великопостный звон,- едва откроешь книгу, он уже звучит тихонько. "Мертвые души" я прочитал неохотно; "Записки из мертвого дома" - тоже; "Мертвые души", "Мертвый дом", "Смерть", "Три смерти", "Живые мощи" - это однообразие названий книг невольно останавливало внимание, возбуждая смутную неприязнь к таким книгам. "Знамение времени", "Шаг за шагом", "Что делать?", "Хроника села Смурина" - тоже не понравились мне, как и все книги этого порядка.
Тема книг одна из основных в этой часть автобиографии – книги не только знакомят подростка с огромным миром, открывая неведомые знания, но и служат некой характеристикой персонажам: одни люди считают чтение злом («читать – вредно и опасно») и даже священник на исповеди спрашивал: «запрещенных книжек не читал ли?», другие настолько уходят в вымышленный мир литературы, что окружающие считают их потерявшими разум, третьих книги возвышают в глазах Алексея, а мы, видя, какие книги нравятся персонажам, можем сделать вывод о том, какие личности перед нами.
Маленькая закройщица считалась во дворе полоумной, говорили, что она потеряла разум в книгах, дошла до того, что не может заниматься хозяйством, её муж сам ходит на базар за провизией, сам заказывает обед и ужин кухарке, огромной, нерусской бабе, угрюмой, с одним красным глазом, всегда мокрым, и узенькой розовой щелью вместо другого. Сама же барыня - говорили о ней - не умеет отличить буженину от телятины и однажды позорно купила вместо петрушки - хрен! Вы подумайте, какой ужас!
Другая важная тема этого произведения – отношение к женщинам: тут описывается и сила женщин («Ева- бога обманула»), и женские раздоры «зверей-куриц», и насилие над женщинами.
А она - да что же ее не бить, коли она - гулящая? Жен бьют, а таких и подавно не жаль!
Горький выводит на своих страницах очень разнообразные женские портреты: и умную, практичную прачку Наталью, поначалу вызывающую уважение, а потом сочувствие из-за перемен в ее жизни, и офицерскую вдову «королеву Марго», которую юный Алексей наделял всяческими добродетелями и благородством, хотя читателю сложно проникнуться к ней симпатией, не забывает и бабушку Акулину с ее сестрой, более удачно устроившей свою старость, да и множество других хоть и проходных, но ярких женских характеров.
Также внимателен писатель и к мужчинам – он подробно изучает людей, описывает, кто во что верит, чем руководствуется, какой выбор совершает и как обустраивает свою жизни. Тут встречаются повара и матросы, кочегары и плотники, каменщики и другой народ из строительных бригад, мастера-иконописцы с приказчиками, староверы и купцы, солдаты и обедневшие, опустившиеся представители дворянства. Так что эта книга представляет собой замечательную зарисовку мещанской жизни, рассказывает о людях из простого ремесленного народа, вынужденного крутиться ради пропитания, быстро «изнашивающихся» от грубой, полной скуки и жестокости жизни.
Можно долго рассказывать об этом произведении, подробно останавливаясь на каждом эпизоде, но лучше посоветую читателям самим изучить эту автобиографию, она позволяет больше понять нашу историю и будет интересна любителям классики.
Зачем я рассказываю эти мерзости? А чтобы вы знали, милостивые государи, — это ведь не прошло, не прошло! Вам нравятся страхи выдуманные, нравятся ужасы, красиво рассказанные, фантастически страшное приятно волнует вас. А я вот знаю действительно страшное, буднично ужасное, и за мною неотрицаемое право неприятно волновать вас рассказами о нем, дабы вы вспомнили, как живете и в чем живете. Подлой и грязной жизнью живем все мы, вот в чем дело! Я очень люблю людей и не хотел бы никого мучить, но нельзя быть сентиментальным и нельзя скрывать грозную правду в пестрых словечках красивенькой лжи. К жизни, к жизни! Надо растворить в ней всё, что есть хорошего, человечьего в наших сердцах и мозгах. …Меня особенно сводило с ума отношение к женщине; начитавшись романов, я смотрел на женщину как на самое лучшее и значительное в жизни. В этом утверждали меня бабушка, ее рассказы о богородице и Василисе Премудрой, несчастная прачка Наталья и те сотни, тысячи замеченных мною взглядов, улыбок, которыми женщины, матери жизни, украшают ее, эту жизнь, бедную радостями, бедную любовью.
— А по-твоему, — спрашивает Осип каменщика, — не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься?
— Да ведь что же - работа? Говорится: от трудов праведных не нажить домов каменных! Мне легко было сказать так, я слишком часто слышал эту поговорку и чувствовал ее правду. Но Осип рассердился на меня и закричал: — Это - кто говорит? Дураки да лентяи, а тебе, кутенок,- не слушать бы этого! Ишь ты! Эти глупости говорятся завистниками, неудачниками, а ты сперва оперись, потом - ввысь!
Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход. Но чаще думалось о величине земли, о городах, известных мне по книгам, о чужих странах, где живут иначе. В книгах иноземных писателей жизнь рисовалась чище, милее, менее трудной, чем та, которая медленно и однообразно кипела вокруг меня. Это успокаивало мою тревогу, возбуждая упрямые мечты о возможности другой жизни. И всё казалось, что вот я встречу какого-то простого, мудрого человека, который выведет меня на широкий, ясный путь.
Это - хорошо, но было мучительно видеть, как много люди пьют водки, как они противны пьяные, и как болезненно их отношение к женщине, хотя я понимал, что водка и женщина - единственные забавы в этой жизни.
Все они были удивительно интересные старики, но я чувствовал, что жить с ними нельзя, — тяжело и противно. Они как бы выедают душу, их речи — умные речи, — покрывают сердце рыжею ржавчиною
Я не пил водки, не путался с девицами, — эти два вида опьянения души мне заменяли книги. Но чем больше я читал, тем более трудно было жить так пусто и ненужно, как, мне казалось, живут люди.
Я брезгливо не любил несчастий, болезней, жалоб; когда я видел жестокое, — кровь, побои, даже словесное издевательство над человеком, — это вызывало у меня органическое отвращение; оно быстро перерождалось в какое-то холодное бешенство, и я сам дрался, как зверь, после чего мне становилось стыдно до боли. Иногда так страстно хотелось избить мучителя-человека и я так слепо бросался в драку, что даже теперь вспоминаю об этих припадках отчаяния, рожденного бессилием, со стыдом и тоскою. Во мне жило двое: один, узнав слишком много мерзости и грязи, несколько оробел от этого и, подавленный знанием буднично страшного, начинал относиться к жизни, к людям недоверчиво, подозрительно, с бессильною жалостью ко всем, а также к себе самому. Этот человек мечтал о тихой, одинокой жизни с книгами, без людей, о монастыре, лесной сторожке, железнодорожной будке, о Персии и должности ночного сторожа где-нибудь на окраине города. Поменьше людей, подальше от них… Другой, крещенный святым духом честных и мудрых книг, наблюдая победную силу буднично страшного, чувствовал, как легко эта сила может оторвать ему голову, раздавить сердце грязной ступней, и напряженно оборонялся, сцепив зубы, сжав кулаки, всегда готовый на всякий спор и бой. Этот любил и жалел деятельно и, как надлежало храброму герою французских романов, по третьему слову, выхватывая шпагу из ножен, становился в боевую позицию
Не прошло и трех лет с тех пор, как я прочитала быковскую книгу "Был ли Горький" - и вот я выполнила намеченное, заново познакомилась с творчеством нашего классика, буревестника революции. Честно скажу, рассказы и пьесы оставили меня равнодушной, а вот автобиографическая трилогия "Детство. В людях. Мои университеты" поразила до глубины души. Об этом и напишу.
В первую очередь, конечно, "Детство". Написано в 1913-14 годах, когда уже пришло мастерство, но еще не ушла искренность; еще можно было писать обо всем, что наболело, без оглядок на политический момент. С первых же страниц проваливаешься в мир, который описывает Горький. Описывает подробнейшим образом, ярко, образно; я видела и слышала все, что происходило в семействе Кашириных, а более того - чувствовала. Раньше мне казалось, что Горький - писатель идей, писатель сюжета, действия, портрета. Но Горький "детства" - это и писатель чувства, неуловимых эмоций, переживаний, боли, страха, неуверенности. Сцена, где маленький Алексей впервые видит, как дед бьет бабушку (бьет ни за что, от пустой злости на весь мир) исполнена достоевской страсти. Читая книгу незашоренными глазами, забыв, что автор - буревестник и так далее, - видишь не символы, о которых нам так долго твердили в школе, а живых людей. В трилогии Горького нет ни одного однозначного человека, ни одного человека-символа, человека-образа, человека-идеи (в отличие от других произведений). Здесь все дышит, живет и меняется - только что был добрый мужик, а вот взбесился и дерется. Только что был враг мальчику - а вот заболел и стал жалким, но почему-то красивым, и близким. И любимая бабушка не всегда хороша, и ненавистный дед не всегда плох. Вот это мне очень понравилось, как понравился и главный герой, мальчишка-подросток, который тоже все время менялся (не забронзовел пока), переживал, пытался строить себя, свою личность, мечтал понять людей.
"В людях" и особенно "Мои университеты" (которые были написаны в 1923 году, когда надо было думать, что пишешь) кажутся менее непосредственными и более схематичными, чем "Детство". Видно, как автор подбирается к политкорректному и революционно настроенному стилю. Но все же и там пробивается жизнь во всех ее разнообразных видах, бьет ключом и играет в солнечных лучах.
Очень много писать не буду, хотя мысли ходят-бродят, и это, в общем-то, основной признак хорошей книги - что их разбудили, заставили побегать. Но главное. Ладно, интеллигенты идеализировали народ, не знали его, творили революцию с закрытыми глазами. Потом, так сказать, поплатились за свою наивность. Но Горький-то! Горький, который этот народ видел, слышал, осязал и прекрасно понимал, не питая никаких иллюзий! Который так описал этот народ в упомянутой трилогии, что мурашки по коже. Он же знал, что эти мужики дремучие бьют друг друга при первом удобном случае, что они злые и жадные, обманывают и угнетают любого, кто слабее! Как он мог надеяться, что они смогут нормально и разумно воспользоваться предоставленной свободой? На что он рассчитывал, призывая бурю революции? Неужели так сильно захотелось покататься на тройке с бубенцами - и даже зная, что лошади понесут и перевернут повозку, от соблазна уклониться не удалось? Печально мне об этом думать. Также печально, как и о том, что все рассказы о золотых временах при царе, которые так приятно слушать (и огорчаться, что вот мол, пришли большевики и все испортили) рассыпаются в прах при таком вот пристальном рассматривании, как у Горького. Какие золотые времена, когда мужик мужика бил, обманывал и давил? Верхние слои нижних - это само собой, но и нижние друг друга - постоянно! Так вот, получается, что не было тех золотых времен, и хотелось бы только узнать, насколько за сто с лишним лет жители российской деревни очеловечились и цивилизовались. Не знаю - мне отсюда не видно.
Книгу я бы поделила на две части: первая половина у нас более-менее ещё сносная (по количеству зла и насилия), а вторая половина уже крайне тяжёлая. В этом, в принципе, нет ничего удивительного, если брать годы зрелости, юности, рождения автора - вторая половина девятнадцатого века: голод, разруха, последствие отмены крепостного права, непосильные поборы, индустриализация, побег из деревни в город в поисках лучшей жизни. Только вместо лучшей жизни находят если не тот же голод, то собственную бесполезность и безысходность.
Более или менее нашу жизнь и жизнь писателя смягчает бабушка, самый светлый, самый чуткий человек в семье Пешкова, которая дала ему стимул жить, не покончить с собой. Столько любви и нежности было вложено в образ бабушки, такая сила слова, через бумагу чувствовалось как она ему была дорога. Эта любовь хлынула и на меня, я прокляла карантин и что нельзя съездить к бабушке, обнять ее и сказать, как сильно я ее люблю.
Вторым таким стимулом сдерживающим автора были книги, на которые он натолкнулся практически случайно и всю жизнь книги Пешкова находили как-то сами. Книги наводили его на множество размышлений как о литературе в общем, так на впечатления о каких-то конкретных книгах. Показан рост автора как читателя, он начинает разбираться в жанрах, в тонкостях литературы, видит больше, понимает большие, хочет большего, во многом благодаря учителям, опять же найденным случайно. Но на фоне этой радости познания баба продолжает бить бабу, побои со всех сторон, постоянное недопонимание, борьба за жизнь, борьба с голодом и нищетой, со скукой, ненависть отовсюду. Все люди друг другу враги, а бабушка умирает и в месте с ней вся радость жизни, и начинается вторая половина книги, крайне тягостная.
Алексей Пешков много размышляет о природе людского насилия и приходит к выводу, что она от безделья.
...русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными. В бесконечных буднях и горе - праздник, и пожар - забава; на пустом лице и царапина - украшение...
Наблюдения за пороками людей — единственная забава, которою можно пользоваться бесплатно.
И я вынуждена с ним в этом согласиться. Мы и сегодня наблюдаем огромное количество насилия, которое записывается и выкладывается в качестве развлечения, для досуга, от безделья. Эпохи меняются, люди нет.
Талант автора очень силен в этой автобиографии. Отчетливо видно все дворы, пароходы и кухни. Отчетливо виден быт эпохи, ее веяния и устремления. Автор исследует жизнь, размышляет о ней, ищет ее, но все безысходно, все, кроме книг. Книги спасают.
Какой красивый, яркий слог у Горького! Особенно мне понравилась в этой книге часть "Детство". Картина маслом! Жирные, сочные мазки - описания характеров людей, окружавших его. Автор не жалеет никаких красок: ни ярких, ни светлых, ни черных. Все оттенки характеров могут присутствовать в одном человеке. К примеру - дедушка. Какой он? До того разный: и деловитый, и жмот, и заботливый, и юморной и еще-много-какой. Но - родной. И этим все сказано. А бабушка? Царица! Ух, как же она танцевала! Даже не танцевала. Несла себя в танце. Русская красавица. С таким достоинством, что поискать! А какая же душа была у этой бабулечки... Нежная, добрая, сострадательная. Такая, которой на весь мир хватит, чтобы пожалеть. И мудрая.
Дальше - в людях. Становление характера маленького еше человека, вынужденного становиться мужчиной. Никакой защиты. Все только сам. Вспоминала письмо чеховского Ваньки Жукова: "А она ейной мордой мне в харю тычет... Дедушка, забери меня отсюда..." Не-а. Не заберет...
Дальше - мои университеты. У каждого свои. На чужих ошибках не учатся... Великолепная книга! Читать, читать и читать. В разное время. В любом возрасте. 10 баллов из 5)
Книга показывает нам становление Горького. [Горький. Начало] Как из ординарного мальчика превратиться в великого писателя. Но, гораздо более важным является то, что здесь даётся рецепт как стать человеком. Как идя в темноте по грязной дороге, не упасть в канаву, не запачкаться, выйти к свету. Лучом, осветившим Алёше путь, провожатым стала его бабушка. Её забота, ласка, наставления, дружеское участие, молитвы, сказки (зародившие в мальчике "литературный вкус") стали тем теплом, которое грело его всю оставшуюся жизнь, даже когда бабушки уже не было рядом. Любовно политый молодой росток может прорасти и сквозь асфальт. На страницах книги дан монументальный портрет русской бабушки. (К размышлению: бабушка из "Детства" и мать из одноимённого романа - "родственницы"?)
Трилогию повестей, собранных у меня под одной обложкой, я обобщенно называю книгой. Книга и любовь к ней - на одном из передних планов горьковского повествования. От бабушкиных прибауток → к тайным чтениям с соседской девочкой → к книжкам закройщицы → к восторженному образу Королевы Марго → к собственным литер.-поэтич. изысканиям... У всех нас был свой путь к Книге, путь на LiveLib. Наверное, полезно уже в школе прочитать горьковскую трилогию, чтобы путь к Книге сделался короче, чем путь к алкоголю или Facebook-у.
Это уникальный в своём роде литературный труд. На свете полно автобиографий, но я что-то не припомню, чтобы в них освещались только конкретно детство, отрочество и юность автора (ага, Толстой тут "побывал", но его трилогия разительно отличается от горьковской и стилем, и описываемыми слоями общества). Т.е. у нас в руках не книга - сама жизнь. Мальчиш-Кибальчиш, Оливер Твист выдуманы, а Лёша Пешков был и жил!
Какую цель ставил А.М. при написании "Д. В л. М у"? Похвалиться тем какой я self-made man, как прохавал жизнь с самого низа? Думается, небольшой элемент самолюбования присутствует, однако главное было: показать тяготы русской жизни, "...тесный, душный круг жутких впечатлений, в котором жил простой русский человек...". Не знаю как вы ухитритесь это сделать, но подсуньте книгу распонтованным современным ютуберам/хипстерам - пусть посмотрят, что жизнь is not a fucking bed of roses.
Педагоги и родители тоже пусть подтянутся, ибо трилогия представляет собой хорошее пособие того, каким - не подходит слово "должно" - может быть детство сильного и независимого человека. Ребёнок не должен воспитываться в парниковых условиях, быть разнеженным и капризным; он должен проходить через разного рода испытания, чтобы обрести полезный житейский опыт; должен разбивать коленки и обжигать руки, чтобы быть аккуратнее в след.раз; должен драться, чтобы уметь постоять за себя. Детство по-Горькому - не поощрается, и проблемы ребёнку не нужно создавать искусственно... Просто no pain, no gain - русский эквивалент подберите по своему усмотрению.
Ползвезды 
, отколовшиеся от основной моей оценки, это недовольство схожестью "Моих университетов" с предыдущей повестью - спустя несколько лет после выхода первых двух Горький решил написать третью, которую вполне мог бы слить со второй. Может быть, он хотел сделать реверанс Толстому, кто знает.
А я отвешиваю низкий поклон Алексея Максимовичу Пешкову за то, что он стал ферзём русской литературы 20-го века! Эта книга позволила мне заново в него влюбиться!
Izoh qoldiring
«Детство. В людях. Мои университеты» kitobiga sharhlar