bepul

А. А. Блок

Matn
1
Izohlar
O`qilgan deb belgilash
А. А. Блок
А. А. Блок
Audiokitob
O`qimoqda Евгения Царегородцева
8218,41 UZS
Batafsilroq
А. А. Блок
Shrift:Aa dan kamroqАа dan ortiq

Максим Горький

А. А. Блок

…Иногда мне кажется, что русская мысль больна страхом пред самою же собой; стремясь быть внсразумной, она не любит разума, боится ето.



Хитрейший змий В. В. Розанов горестно вздыхает в «Уединенном»:



«О, мои грустные опыты! И зачем я захотел все знать? Теперь уже я не умру спокойно, как надеялся».



У Л. Толстого в «Дневнике юности» – 51 г. 4. V – сурово сказано:



«Сознание – величайшее моральное зло, которое только может постичь человека».



Так же говорит Достоевский:



«…слишком сознавать – это болезнь, настоящая, полная болезнь… много сознания и даже всякое сознание – болезнь. Я стою на этом».



Реалист А. Ф. Писемский кричал в письме к Мельникову-Печерскому:



«Черт бы побрал привычку мыслить, эту чесотку души!»



Л. Андреев говорил:



«В разуме есть что-то от шпиона, от провокатора».



И – догадывался:



«Весьма вероятно, что разум – замаскированная старая ведьма – совесть».



Можно набрать у русских писателей несколько десятков таких афоризмов – все они резко свидетельствуют о недоверии к силе разума. Это крайне характерно для людей страны, жизнь которой построена наименее разумно.



Любопытно, что и П. Ф. Николаев, автор книги «Активный прогресс», человек, казалось бы, чуждый этой линии мысли, писал мне в 906-м году:



«Знание увеличивает требования, требования возбуждают неудовлетворенность, неудовлетворенный человек – несчастен, вот почему он и социально ценен, и симпатичен лично».



Совершенно непонятная и какая-то буддийская мысль.



Впрочем, и Монтэнь печально вздыхал:



«К чему вооружаемся мы тщетным знанием? О, сколь сладостно и мягко изголовье для избранных – незнание и простота сердца».



Он объяснял долголетие дикарей их незнанием наук и религии, не зная, что все это – в зародыше – есть у них. Эпикуреец Монтэнь жил в эпоху религиозных войн. Он был весело мудр и находил, что каннибализм дикарей не так отвратителен, как пытки инквизиции.



Через триста лет Лев Толстой