Kitobni o'qish: «Арсен Люпен»
Арест Арсена Люпена
Злосчастное плавание! Но как приятно оно началось! Признаться, никогда в жизни ни одно путешествие не сулило мне столько радости. «Прованс» – так назывался наш быстроходный, наш комфортабельный тихоокеанский лайнер. Командовал им милейший из людей. На борту собралось самое изысканное общество. Пассажиры завязывали новые знакомства, придумывали всякие развлечения. Нами овладело несказанно радостное ощущение оторванности от мира; казалось, это не корабль, а необитаемый остров, люди, оказавшись на нем в полной изоляции, неизбежно должны были сблизиться.
И мы сближались…
Думали ли вы когда-нибудь, каким необычным, непредсказуемым может оказаться подобное объединение людей: еще вчера они не знали друг друга, а теперь им предстояло прожить несколько дней в своем узком кругу, между бесконечным пространством неба и бескрайним морем, и вместе бросать вызов разгневанной океанской стихии, выдерживать ужасающий натиск волн и пугающее затишье дремлющих вод?
По сути, это и есть жизнь, но как бы спрессованная в короткое трагическое действо, жизнь с ее необузданными страстями и величием, монотонностью и разнообразием; наверное, именно поэтому люди с такой лихорадочной поспешностью стремятся насладиться коротким путешествием, особенно соблазнительным оттого, что конец его виден уже в начале.
Но в последние несколько лет происходит нечто такое, что придает какую-то странную окраску эмоциям, переживаемым во время рейса. Маленький плавучий остров сохраняет принадлежность тому миру, от которого, казалось, пассажиры освободились. Связь сохраняется, но в открытом океане она вдруг потихоньку ослабевает, а затем, также в открытом океане, понемногу крепнет. Беспроволочный телеграф, зов из другого мира! Ведь новости, поступающие оттуда, передаются таким загадочным способом! Воображение уже не в силах уцепиться за образ проводов, по которым скользит невидимое послание. И загадка кажется совсем неразрешимой, но вместе с тем очень поэтичной, так что для объяснения нового чуда приходится прибегать к сравнению его с крылатым ветром.
Таким образом, в первые часы мы чувствовали, как за нами следует, нас сопровождает, даже опережает далекий голос, время от времени нашептывающий кому-то из нас несколько слов из дальнего далека. Два друга поговорили со мной. Десять-двадцать других послали всем, сквозь разделяющее нас пространство, грустные или веселые прощальные весточки.
Но вот на второй день в пятистах милях от французских берегов, в грозовой послеобеденный час беспроволочный телеграф передал телеграмму следующего содержания:
«На борту вашего судна находится Арсен Люпен, в первом классе, блондин, рана на правой руке, путешествует один, под именем Р…»
И в этот момент сильный удар грома потряс затянутое тучами небо. Произошло замыкание. Конец депеши до нас не дошел. Мы узнали только первую букву имени, под которым скрывался Арсен Люпен.
Если бы речь шла о любой другой новости, ничуть не сомневаюсь: телеграфисты, так же как вахтенный офицер и капитан корабля, скрыли бы эту тайну. Но бывают события, которых не утаишь даже при самой строгой конспирации. В тот же день, неизвестно каким образом, тайну разгласили, и все узнали, что знаменитый Арсен Люпен плывет на нашем корабле.
Арсен Люпен среди нас! Неуловимый грабитель, о подвигах которого все газеты шумят уже несколько месяцев! Загадочная личность, противник старины Ганимара, объявившего преступнику войну не на жизнь, а на смерть, войну, за ходом которой все следили с таким упоением!
Арсен Люпен, изобретательный грабитель и джентльмен, – он орудовал только в замках и салонах! – однажды ночью проник в особняк барона Шормана, но… ушел с пустыми руками, оставив, правда, визитную карточку, разукрашенную таким текстом: «Арсен Люпен, джентльмен грабитель, вернется, когда мебель будет подлинной». Арсен Люпен – человек с тысячью масок: то он шофер, то тенор, то букмекер, а то… юноша из хорошей семьи, подросток, старик, коммивояжер из Марселя, русский врач, испанский тореадор!
Вы только представьте себе: Арсен Люпен разгуливает по палубам нашего теплохода, по довольно ограниченному пространству, – да что я говорю! – просто по пятачку, отведенному пассажирам первого класса, и в любую минуту может появиться в столовой, в гостиной или курительной комнате! А вдруг вот тот господин и есть Арсен Люпен… или, к примеру, этот… мой сосед по столику или каюте…
– И это будет длиться еще пятеро суток! – воскликнула на следующий день мисс Нелли Андердаун. – Просто невыносимо! Я очень надеюсь, что его арестуют.
И, обратившись ко мне, спросила:
– Кстати, месье Андрези, вы ведь уже подружились с капитаном. Вам ничего не известно?
Как бы мне хотелось знать хоть немного, чтобы угодить мисс Нелли! Она была из тех чудных созданий, которые везде, где бы ни находились, сразу оказываются в центре внимания. Их красота в совокупности с богатством ослепляет. У них всегда есть свой двор, поклонники, воздыхатели.
Мисс Нелли выросла в Париже, у матери француженки, а теперь ехала к отцу, богачу Андердауну из Чикаго. Сопровождала ее одна из подруг, леди Джерланд.
С самого начала я решил приударить за мисс Нелли. Но познакомившись поближе, что быстро происходит во время путешествия, был просто очарован; когда ее огромные черные глаза встречались с моими, я чувствовал такое сильное волнение, какого не бывает при обычном флирте.
Кстати, мои знаки внимания она принимала довольно благосклонно. Удостаивала улыбкой мои остроты и с интересом выслушивала анекдоты. Казалось, легкая симпатия была ответом на ревностное служение, которое я всячески демонстрировал ей.
Пожалуй, лишь один соперник мог внушать мне опасения: это был довольно привлекательный, элегантный и сдержанный молодой человек, чью молчаливую сосредоточенность она, судя по всему, предпочитала моим парижским манерам, рассчитанным скорее на внешний эффект.
Когда мисс Нелли задала мне свой вопрос, молодой человек тоже находился среди окружавших ее воздыхателей. Мы сидели на палубе, удобно расположившись в креслах. Небо очистилось после вчерашней грозы. Погода была восхитительной.
– Ничего определенного я не знаю, мадемуазель, – ответил я, – но почему бы нам самим не провести расследование, как сделал бы это старина Ганимар, личный враг Арсена Люпена?
– О! Вы слишком самонадеянны!
– Отчего же? Разве это такое трудное дело?
– Очень трудное.
– Но вы забываете о сведениях, которыми мы располагаем для решения проблемы.
– Каких сведениях?
– Во-первых, месье Люпен зовется месье Р.
– Довольно неопределенная деталь.
– Во-вторых, он путешествует один.
– Неужели это обстоятельство о чем-то говорит?
– В-третьих, он блондин.
– Ну и что?
– А то, что нам остается только просмотреть список пассажиров и вычеркнуть по очереди тех, кто вне подозрений.
Список этот лежал у меня в кармане. Я достал его и пробежал глазами.
– Прежде всего должен отметить, что на борту только тринадцать человек с инициалами, заслуживающими нашего внимания.
– Только тринадцать?
– В первом классе – да. Из этих тринадцати господ Р. девять, как вы можете убедиться, путешествуют в окружении женщин, детей и прислуги. Остается четверо одиноких пассажиров: маркиз де Равердан…
– Секретарь посольства, – перебила мисс Нелли, – я его знаю.
– Майор Роусон.
– Это мой дядя, – пояснил кто-то.
– Месье Ривольта…
– Здесь… – воскликнул один из присутствующих, итальянец, лицо которого утопало в бороде роскошнейшего черного цвета.
Мисс Нелли расхохоталась.
– Месье не совсем блондин.
– Тогда, – продолжил я, – мы вынуждены заключить, что виновный стоит последним в списке.
– То есть?
– Это месье Розен. Кто-нибудь знает, кто такой месье Розен?
Все молчали. Но мисс Нелли, обратившись к молчаливому молодому человеку, чье настойчивое внимание к ней задевало меня, спросила:
– Ну же, месье Розен, почему вы не отвечаете?
Взгляды присутствующих обратились к нему. Он был белокур.
Признаюсь честно, я почувствовал, как что-то оборвалось у меня внутри. Но смущенное молчание, нависшее над нами, подсказало мне, что и другие свидетели этой сцены испытывали то же ощущение подавленности. Между прочим, все это выглядело абсурдным, ибо в конце-то концов ничто в поведении этого господина не вызывало и тени подозрений.
– Почему я не отвечаю? – произнес он. – Но именно потому, что, сопоставив свое имя, положение одинокого путешественника и цвет волос, я уже провел аналогию и пришел к тому же выводу. Полагаю, меня следует арестовать.
Произнося эти слова, он странно изменился в лице. Его узкие губы, две несгибаемые линии, сузились еще больше и побледнели. Глаза прорезали красные прожилки.
Разумеется, он шутил. Однако его лицо, поза произвели на нас большое впечатление. Мисс Нелли простодушно спросила:
– Но у вас ведь нет раны?
– Действительно, – сказал он, – раны недостает.
Нервным жестом он завернул манжет и обнажил руку. И тут же меня осенило. Глаза мои встретились с глазами мисс Нелли; он показал левую руку.
Клянусь вам, я уже собирался совершенно определенно высказаться по этому поводу, как вдруг другое событие отвлекло наше внимание. Запыхавшись, прибежала леди Джерланд, подруга мисс Нелли.
Она выглядела потрясенной. Мы сбились в кучу вокруг нее, но только сделав над собой усилие, девушка пролепетала:
– Мои драгоценности, жемчуг!.. Все пропало!..
Нет, как мы узнали позже, взяли не все, и самое любопытное – брали с разбором!
Бриллиантовую звезду, кулон с рубиновым кабошоном; из разбитых колье и браслетов были извлечены камни, но не самые крупные, а самые изысканные, дорогие, то есть именно те, что при максимальной стоимости были минимальны по размеру. Оправы лежали тут же, на столе. Я увидел – все мы увидели – эти оправы, утратившие драгоценное содержание и ставшие похожими на цветы с оборванными красивыми лепестками, сверкавшими и переливавшимися прежде.
И чтобы проделать всю эту операцию в тот час, когда леди Джерланд пила чай, то есть средь бела дня, понадобилось всего-навсего взломать дверь каюты в людном коридоре, найти маленький мешочек, предусмотрительно спрятанный в шляпную коробку, развязать его и выбрать то, что надо!
Все мы ахнули в один голос. А когда о краже стало известно другим пассажирам, сложилось единое мнение: это Арсен Люпен. И действительно, это был его ухищренный, таинственный, немыслимый… и вместе с тем логичный почерк: если бы он взял драгоценности целиком, то получилась бы внушительная кучка, которую нетрудно обнаружить, но насколько легче было спрятать разрозненные крохи: жемчуг, изумруды, сапфиры!
За обедом произошло следующее: справа и слева от Розена опустели два места. А вечером стало известно, что его вызвал капитан.
Арест молодого человека никого не удивил и принес подлинное облегчение. Наконец-то можно было вздохнуть. В тот вечер мы развлекались понемногу. Танцевали. Мисс Нелли особенно бурно веселилась, и это убедило меня в том, что, хотя знаки внимания со стороны Розена были ей прежде приятны, теперь она о нем не вспоминала. Изящество девушки окончательно покорило меня. Около полуночи, при ясном свете луны, я клялся ей в своей преданности с волнением, которое, судя по всему, не было ей безразлично.
Но на следующий день, ко всеобщему изумлению, обнаружилось, что обвинения, выдвинутые против Розена, были несостоятельны, и его освободили.
Розен, сын крупного коммерсанта из Бордо, представил документы, которые оказались в абсолютном порядке. Кроме того, на его руках не оказалось никаких следов раны.
– Документы! Свидетельства о рождении! – восклицали противники Розена. – У Арсена Люпена их сколько угодно! Что же касается раны, ее у него просто не было… или он сумел свести следы!
Им возражали: дескать, в момент кражи Розен – это было подтверждено – прогуливался по палубе. На что они отвечали:
– Когда человек породы Арсена Люпена совершает кражу, ему не обязательно присутствовать при этом…
Ведь если отбросить все остальные доказательства, существовал один пункт, который даже самые отпетые скептики не могли опровергнуть. Кто, кроме Розена, путешествовал в одиночку, был белокур и носил фамилию, начинавшуюся на букву Р? Так на кого же указывала телеграмма, если не на Розена?
И когда за несколько минут до завтрака Розен храбро устремился к нашей группе, мисс Нелли и леди Джерланд встали и ушли.
Они просто-напросто испугались.
Через час обслуживающий персонал, матросы, пассажиры всех классов уже читали и передавали друг другу рукописный документ: месье Луи Розен обещал десять тысяч франков тому, кто разоблачит Арсена Люпена или обнаружит похитителя драгоценностей.
«И, если никто не придет мне на помощь и не выступит против этого бандита, – заявил Розен капитану, – я сам с ним разделаюсь».
Розен против Арсена Люпена, или, как сострил кто-то, Арсен Люпен против самого себя – такая схватка не лишена интереса!
Продлилась она два дня.
Все видели, как Розен мечется во все стороны, подходит к обслуживающему персоналу, спрашивает, рыщет. А ночью бродит по палубе, как черная тень.
Капитан тоже развернул бурную деятельность. «Прованс» осмотрели снизу доверху, обшарили все углы. Обыскали все без исключения каюты под вполне разумным предлогом, что ворованные вещи наверняка спрятаны где угодно, но не в каюте преступника.
– В конце концов что-нибудь да обнаружат, не так ли? – спрашивала меня мисс Нелли. – Каким бы колдуном ни был этот Люпен, ему не удастся сделать бриллианты и жемчуга невидимыми.
– Ну конечно, – отвечал я, – в таком случае нам бы следовало заглянуть за подкладки наших шляп, пиджаков, осмотреть все, что на нас надето.
И показав на мой «Кодак», которым я без конца фотографировал ее в разнообразнейших позах, добавил:
– Даже в аппарате величиной не больше этого хватило бы места для всех драгоценных камней леди Джерланд, вы согласны? Достаточно притвориться, что снимаешь, и дело в шляпе.
– Однако я слышала, что не бывает воров, не оставляющих никаких следов.
– Такой только один: Арсен Люпен.
– Как ему это удается?
– Как? Он всего-навсего продумывает не только предстоящую кражу, но и все обстоятельства, которые могут выдать его.
– Вначале вы больше верили в успех.
– Но ведь теперь я видел его в деле.
– И что же, по-вашему, будет?
– По-моему, мы зря тратим время.
И действительно, поиски не дали никаких результатов, а если и дали, то полученный итог – исчезли часы капитана – не имел отношения к всеобщим усилиям.
Разъяренный капитан удвоил рвение, еще пристальнее стал следить за Розеном и несколько раз вызывал его на беседы. На следующий день – ирония судьбы – часы были обнаружены среди пристяжных воротничков его старшего помощника.
История с часами была похожа на фокус и явно выдавала шутливые повадки Арсена Люпена, грабителя, конечно, но грабителя, действовавшего из любви к искусству. Бесспорно, воровал он по призванию, но, бывало, и ради развлечения. Создавалось впечатление, что этот господин забавляется, присутствуя на представлении пьесы, которую сам поставил, и, стоя за кулисами, хохочет во все горло, наслаждаясь остротами и мизансценами, придуманными им самим.
Определенно он был в своем жанре артистом, и я, глядя на мрачного и непреклонного Розена, думая о той двойной роли, которую, без сомнения, играл этот удивительный человек, не мог говорить о нем без некоторого восхищения.
Однако позавчера ночью вахтенный офицер услышал, как кто-то стонет в самом темном углу палубы. Приблизился. Перед ним лежал человек; голова его была замотана толстенным серым шарфом, запястья связаны тонкой веревкой.
Несчастного освободили от пут. Подняли, оказали помощь.
И выяснилось, что это Розен.
Да, Розен, на которого напали во время одной из его ночных экспедиций, свалили с ног и обобрали. На визитной карточке, приколотой булавкой к его одежде, было написано:
«Арсен Люпен с благодарностью принимает десять тысяч франков от месье Розена».
На самом деле в украденном бумажнике лежали не десять, а двадцать купюр по тысяче франков.
Естественно, беднягу обвинили в том, что он разыграл это нападение, то есть напал сам на себя. Но помимо того, что самому так связать себя невозможно, примечательным было другое: почерк на карточке совершенно не похож на почерк Розена, и более того, очень напоминает – просто не отличишь – почерк Арсена Люпена, воспроизведенный в найденной на борту старой газете.
Итак, Розен больше не был Арсеном Люпеном. Розен опять стал Розеном, сыном торговца из Бордо! А присутствие Арсена Люпена подтвердилось в очередной раз, да еще каким ужасным образом!
Началась паника. Пассажиры не решались теперь оставаться по одному в каюте и тем более не отваживались гулять в слишком уединенных местах. Потихоньку люди стали группироваться по принципу взаимного доверия. Но в то же время инстинктивная настороженность разделяла ближайших друзей. Потому что угроза уже исходила не от какой-то одной, оказавшейся под подозрением и, следовательно, не столь уж опасной личности. Теперь Арсеном Люпеном… стал каждый. Наше до предела взбудораженное воображение приписывало ему чудесное и безграничное могущество. Полагали, что он способен принимать самые неожиданные обличья, по очереди быть почтенным майором Роусоном или благородным маркизом Раверданом и даже – поскольку разоблачительная буква Р теперь уж никому не мешала думать по-своему – любым другим пассажиром, имеющим жену, детей и прислугу.
Первые беспроволочные депеши не добавили ничего нового. Во всяком случае капитан помалкивал, и это молчание далеко не способствовало нашему спокойствию.
Вследствие чего последний день показался нам бесконечным. Мы жили в тревожном ожидании несчастья. На сей раз это будет уже не кража и не просто нападение, а настоящее преступление – убийство. Никто не мог допустить, что Арсен Люпен ограничится двумя ничтожными кражами. Безраздельно господствуя на судне, где деятельность властей сведена к нулю, он, стоило ему захотеть, мог все себе позволить, мог распорядиться богатством и жизнью пассажиров, как заблагорассудится.
Для меня, признаться, это было восхитительное время, так как в эти часы мисс Нелли начала мне доверять. Взволнованная столькими событиями, она инстинктивно искала защиты, безопасности, и я счастлив был их ей предоставить.
В глубине души я благословлял Арсена Люпена. Разве не он сблизил нас? И разве не ему я обязан тем, что приобрел право витать высоко в облаках на крыльях красивой мечты? Мечты о любви и мечты более прозаической, зачем скрывать? Андрези – достойный пуатвинский род, но их герб поутратил позолоту, и мне кажется, нет ничего недостойного в том, что некий джентльмен желает вернуть этой фамилии утраченный блеск.
Я чувствовал: мои мечты ничуть не оскорбили бы мисс Нелли. Ее улыбающиеся глаза позволяли мне так думать. А мягкий голос внушал надежду.
До последней минуты мы стояли рядом, опершись на борт, а кромка американских берегов плыла нам навстречу.
Обыски были прекращены. Оставалось лишь ждать. Все пассажиры, и в первом классе, и на нижней палубе, кишащей эмигрантами, предвкушали минуту торжества, когда наконец объяснится неразрешимая загадка. Кто был Арсеном Люпеном? Под каким именем, под какой маской скрывается знаменитый грабитель?
И эта высочайшая минута наступила. Проживи я и до ста лет, никогда не забуду ни одной ничтожной подробности этого момента.
– Как вы бледны, мисс Нелли, – сказал я своей спутнице, которая в полном изнеможении оперлась на мою руку.
– А вы! – ответила мне она. – Вы так переменились в лице!
– Ничего удивительного! Я так счастлив, что переживу эти волнующие мгновения вблизи вас, мисс Нелли. Мне кажется, что и вы когда-нибудь вспомните…
Тяжело дыша от лихорадочного возбуждения, она не слушала меня. Мостик опустился. Но прежде чем нам разрешили свободно ступить на него, на борт поднялась группа людей: таможенники, люди в униформе, почтовые служащие.
– Если окажется, что Арсен Люпен сбежал во время плавания, я не удивлюсь, – прошептала мисс Нелли.
– Быть может, он предпочел смерть бесчестью и потонул в атлантической пучине, чтобы не подвергаться аресту.
– Не смейтесь, – сердито сказала она.
Но вдруг я задрожал. Она спросила меня, что случилось, и я ответил:
– Посмотрите на того маленького старичка, что стоит в конце мостика…
– С зонтиком и в сюртуке оливкового цвета?
– Это Ганимар.
– Ганимар?
– Да, знаменитый сыщик, поклявшийся арестовать Арсена Люпена лично. О! Я понимаю, что до этого берега океана сведения еще не дошли, и Ганимар приехал раньше. Он очень не любит, когда кто-нибудь вмешивается в его дела.
– Значит, преступник наверняка будет пойман?
– Кто знает! Ганимар, кажется, никогда не видел Люпена без грима. Если только ему не известно его вымышленное имя…
– О! – произнесла она с безжалостным женским любопытством, – как бы мне хотелось присутствовать при его аресте!
– Немного терпения. Конечно, Арсен Люпен уже заметил присутствие своего врага. Он постарается выйти одним из последних, когда глаза старика уже устанут.
Высадка началась. Опершись на свой зонтик, с виду абсолютно индифферентный Ганимар вроде бы не обращал внимания на толпу, суетившуюся между перилами. Я заметил, что вахтенный офицер, стоя сзади него, давал время от времени пояснения.
Маркиз де Равердан, майор Роусон, итальянец Ривольта продефилировали мимо меня, затем пошли другие… и я увидел, что ко мне приближается Розен.
Бедный Розен! Он, кажется, так и не оправился от своих злоключений!
– Может быть, это все-таки он, – сказала мне мисс Нелли. – Как по-вашему?
– Я думаю, что было бы очень интересно запечатлеть на одной фотографии Ганимара и Розена. Возьмите мой аппарат, я слишком нагружен.
Я протянул ей мой «Кодак», но слишком поздно, она не успевала сделать снимок. Розен уже прошел. Офицер наклонился к уху Ганимара, тот слегка пожал плечами, и Розен проследовал дальше.
Бог ты мой, кто же тогда Арсен Люпен?
– Да, – громко сказала мисс Нелли, – кто же он?
Осталось не более двадцати человек. Она поочередно оглядела их, втайне опасаясь, что он окажется среди них.
– Дальше ждать мы не можем, – обратился я к ней.
Мисс Нелли пошла вперед. Я – за ней. Мы не сделали и десяти шагов, а Ганимар уже преградил нам дорогу.
– В чем дело? – воскликнул я.
– Минуточку, месье, вы ведь не торопитесь?
– Я сопровождаю мадемуазель.
– Минуточку, – повторил он более властным тоном.
Ганимар очень внимательно изучил мое лицо, затем, глядя мне прямо в глаза, спросил:
– Арсен Люпен, не так ли?
Я расхохотался:
– Нет, всего-навсего Бернар д'Андрези.
– Бернар д'Андрези умер три года назад в Македонии.
– Если бы Бернар д'Андрези умер, меня бы тоже не было на этом свете. Однако я здесь. Вот мои документы.
– Да, это его документы. И я с удовольствием расскажу, как они к вам попали.
– Вы с ума сошли! Арсен Люпен плыл на теплоходе под фамилией, начинающейся с буквы Р.
– Да, еще одна ваша уловка, ложный след, по которому вы всех там пустили! О! Вы очень сильный противник, дружище. Но на этот раз удача изменила вам. Ну же, Люпен, докажите, что вы настоящий игрок.
Секунду я колебался. Резко повернувшись, Ганимар задел мою правую руку. Я вскрикнул от боли. Он разбередил еще не зажившую рану, о которой говорилось в телеграмме. Что ж, надо было смириться. Я повернулся к мисс Нелли. Она слушала, прозрев наконец и еле держась на ногах.
Ее взгляд встретился с моим, затем опустился на «Кодак», который я ей передал. Она быстро отвернулась, и мне показалось, я был почти уверен, что она поняла. Да, все находилось там, между узкими мехами из черной кожи, внутри маленького аппарата, который я предусмотрительно вручил ей до того, как Ганимар арестовал меня, именно в нем были спрятаны двадцать тысяч франков Розена, а также жемчуга и бриллианты леди Джерланд.
О! Клянусь, в тот торжественный момент, когда Ганимар и двое его помощников обступили меня, все вокруг стало мне безразлично, за исключением одного: как поступит мисс Нелли с сокровищем, которое я ей доверил.
Я совсем не боялся того, что в ее руках очевидная и неопровержимая улика против меня, и думал лишь о том, решится ли мисс Нелли предъявить ее?
Неужели она предаст меня, станет орудием расправы надо мной? Неужели поведет себя как враг, который не умеет прощать, или же останется женщиной, и в память о том, что было между нами, смягчит свое презрение долей снисходительности и невольной симпатии?
Когда она проходила мимо, я очень низко склонился перед ней, не произнеся ни слова. Смешавшись с толпой других пассажиров, мисс Нелли направилась к мостику, держа мой «Кодак» в руке.
Конечно, думал я, она не решится отдать его на глазах у всех. А через час или через минуту сделает это.
Но дойдя до середины мостика, девушка, притворившись, что споткнулась, уронила фотоаппарат в воду между гранитом набережной и бортом судна.
И я увидел, как она удаляется.
Красивый силуэт мисс Нелли затерялся в толпе, мелькнул еще раз и исчез. Все было кончено, кончено навсегда.
Опечаленный и растроганный, я с минуту стоял неподвижно, затем, к великому удивлению Ганимара, со вздохом сказал:
– Как же все-таки плохо быть нечестным человеком…
Вот так однажды зимним вечером Арсен Люпен изложил мне историю своего ареста. Благодаря случайным происшествиям, которые я когда-нибудь опишу, между нами установилась некая связь… могу ли я назвать ее дружбой? Да, смею думать, что Арсен Люпен испытывает ко мне дружеские чувства и именно как друг приходит ко мне без предупреждения; с его приходом в тишину моего рабочего кабинета врывается молодой задор, отголоски увлекательной жизни, хорошее настроение, как будто этому человеку судьба дарует лишь милости и улыбки.
Как он выглядел? Смогу ли я описать Арсена Люпена? Я видел его раз двадцать, и всякий раз передо мной появлялся другой человек… скорее тот же, но отразившийся в двадцати зеркалах, отбросивших столько же искаженных образов; у каждого – особые глаза, особая форма лица, своеобразные жесты, силуэт и характер.
– Я сам уже не совсем понимаю, кто я такой, – говорил он мне. – Не узнаю себя в зеркале.
Шутка, конечно, парадокс, но в то же время правда, если иметь в виду тех, кто с ним встречался, не зная его бесконечных возможностей, терпения, искусства грима, поразительной способности изменять в своем облике все, вплоть до пропорций лица, и даже нарушать соотношение черт между собой.
«Почему, – спрашивал он иногда, – у меня должна быть какая-то определенная внешность? И зачем подвергать себя опасности, оставаясь всегда одинаковым? Меня нетрудно узнать и по моим поступкам».
А затем с некоторой гордостью уточнял:
– Пусть никто и никогда не сможет с полной уверенностью сказать: это Арсен Люпен. Главное, чтобы все безошибочно говорили: это сделал Арсен Люпен.
Я пытаюсь восстановить только отдельные его поступки и кое-какие из его приключений, основываясь на откровенных рассказах, которыми он любезно делился со мной зимними вечерами в тиши моего рабочего кабинета.
