«Я никому ничего не должна» kitobidan iqtiboslar
- Слушай музыку, детка. Хорошую музыку. Только она позволит тебе забыться.
Шопен, Малер, Бетховен... Каждый день, как антибиотик, как лекарство. Внутривенно.
Вот что странно - чем больше ты равнодушен к человеку, тем больше он к тебе привязан.
К одиночеству привыкаешь очень быстро, быстрее, чем хотелось бы.
В любви вообще многого не видишь. Да ничего не видишь.
Можно все простить, если есть ради чего.
Люди - идиоты. Хотя нет. Мы все, седые, больные, остаемся детьми - недолюбленными, капризными, избалованными, обидчивыми. Нам всем нужна забота, похвала и поощрение. Иначе как объяснить то, как мы себя ведем и как поступаем?
Тогда я совершила главную ошибку – приняла вину на себя. Решила, что все произошло из-за меня. Андрей ушел, потому что я была ему неинтересна. Мама умерла, потому что меня не было рядом. Я хотела усидеть на двух стульях, а рухнула на пол.
Это неправда. Неправильно, нельзя брать на себя слишком много. Я не была виновата.
Михаил Ильич излечил меня от любви. Когда я рассталась с Андреем, вычеркнула его из своей жизни, то не знала, как не сойти с ума, Михаил Ильич сказал мне фразу, которую я запомнила на всю жизнь:
– Слушай музыку, детка. Хорошую музыку. Только она позволит тебе забыться.
Шопен, Малер, Бетховен… Каждый день, как антибиотик, как лекарство. Внутривенно.Все сломалось в один момент, после поездки Михаила Ильича во Францию. Как его выпустили туда в те годы – непонятно, загадка. Но выпустили. И там, буквально за неделю, он изменился. Стал другим человеком. Он заговорил о свободе выбора, нравов и начал критиковать руководство института и страны. Он мечтал только об одном – уехать, вырваться. Говорил, что здесь жизни уже никакой не будет ни у нас, ни у детей, ни у внуков. Что в стране, где люди испуганные в нескольких поколениях, забитые, изуродованные жизнью, со страхом, заложенным в генетической памяти, невозможно жить. В этой стране не могут рождаться счастливые дети, потому что их родители не знали, что такое счастье. Он говорил, что из этой страны надо бежать, потому что здесь ничего никогда не изменится. Страх сильнее.Знаете, когда взрослеют дети? Когда умирают родители. Все, за спиной никого нет. Никто не защитит. Ты – в свободном плавании. Никакие замужества, дети и работы не заставят тебя повзрослеть, «вырасти». Только смерть родителей. После смерти папы я стала взрослой, после смерти мамы – старой и очень уставшей.– Мам, а время правда лечит?
– Нет, неправда. Мне не стало легче после смерти отца. Боль только другая, не режущая, а ноющая, тупая и… невыносимая. – Мама, как всегда, оперировала медицинской терминологией.
– А можно простить человеку предательство? – спросила я.
– Можно все простить, если есть ради чего.Для меня люди не уходят, не умирают. Я продолжаю с ними разговаривать, думать о них, как о живых, как будто они уехали в другой город и скоро вернутся. Только подождать надо. Мне так легче. Тем более что многие живые почти как мертвые – есть вроде бы человек, ходит где-то по соседней дорожке, а его вроде как и нет. Для тебя он умер.Есть такая категория людей, которые тебе не пойми кто. Вот Лена – она мне не подруга, не близкий человек, не родственница. Глеб тоже был из таких. Не муж, не любовник, не друг. И ничего не меняется, сколько ни общайся – остается дистанция, вы все равно на разных полушариях. И вроде не плохо, не хорошо, а никак. И совершенно непонятно, почему вы продолжаете общаться. И вот что странно – чем больше ты равнодушен к человеку, тем больше он к тебе привязан.
Та же Лена – сколько она от меня натерпелась. Другая бы давно бросила и забыла. А эта и плачет, и обижается, но все пытается меня завоевать, если уместно употребить такой глагол. Глеб тоже меня ждал и продолжал на что-то надеяться. Люди – идиоты. Неисправимые. Хотя нет. Мы все, седые, больные, остаемся детьми – недолюбленными, капризными, избалованными, обидчивыми. Нам всем нужна забота, похвала и поощрение. Иначе как объяснить то, как мы себя ведем и как поступаем?Лен, счастье – это быть здоровой. Счастье – это дети. А кошки с собаками, а также попугайчики с рыбками – это обязанность. Когда заняться больше нечем.
Жизнь все-таки удивительная штука. Я знаю. Смеется над тобой так, что дурно становится. Я не верю в то, что кирпич упадет завтра на голову, но верю в то, что судьба в какой-то момент захочет ухмыльнуться, похулиганить и поведет себя как трудный подросток.
Ребенок, которого воспитывала бабушка, тоже всегда был виден – по старческой суетливости или, наоборот, замедленным реакциям. У меня был такой мальчик, Паша. Никогда не бегал по коридорам, сидел в классе и потел в своей теплой жилеточке. С ним никто не желал дружить, а ему и не хотелось. Он жил с другим ощущением жизни – четко знал, что все умрут. Скоро. Зато всегда съедал обед в столовой и перекусывал булочкой. Маленький старичок.
