Kitobni o'qish: «В эфире»

Shrift:

«Всё, что я знала, стирается постепенно…»

Всё, что я знала, стирается постепенно.
Уходит за поездом поезд со станции
без меня.
Лают собаки шуму толпы на замену.
Не оборачивайся,
не надо.
Иди.
Это временно.
Это игра.

Всё, что я знала про город, стирается,
не подлежит замене.
Троллейбус уходит по несуществующим проводам.
Вовремя запиши на диск
воспоминания о мире,
или не мире,
или не о войне.

Стол, за которым написаны были книги.
Дом, за которым холм, поле, река…
Как они шли, перезваниваясь в своём эфире:
с поля – коровы и два быка.

Это я помню, такое не забывают.
Хрустнуло что-то тогда,
надломило наверняка.
Нет, не любила ходить за водой,
любила ходить за вареньем

в лавочку у разрушенной церкви.
Там пахло сладко
всегда.

Это я помню, а дальше – как будто пусто:
есть заголовок статьи,
но страница удалена.
Кажется, жизнь иногда
не подлежит замене,
и вычеркнутая из меня половина
стёрта, погребена.

Это те главы, в которых рука дрожала,
почерк менялся,
менялись все имена.
Самые прочные из меня вырывались корни:
мама,
папа,
семья.

Что я скажу об этом в эфире:
в облаке нет места,
переполнена голова?
Всё, что я знала, стирается постепенно.
Город во мне стирается постепенно,
строятся новые города.
Но, понимаешь, одно остаётся в теле:
рана, подобная пулевой.
Рана, которая не видна на рентгене,
рана чуть выше, чем требовалось, чтобы
отформатировать
меня.

«Проснуться от воздуха жаркого…»

Проснуться от воздуха жаркого,
криков птиц…
Такое лето на севере бывает
не чаще, чем раз в десять лет.
Оно отмеряет, что сделано,
а что – и не начинал.
В воздухе нет совершенно никакого движения —
Недвижимый горячий океан.

Самое время задуматься
куда дальше идти.
Раньше не знали названий улиц,
наугад выбирали пути.
Время заставило выучить,
проложить маршрут.
Но кто тогда знал, что навигаторы
постоянно врут?

Самое время опомниться,
включить звук.
А, если копнуть глубже, то вспомнится:
мост,
пруд,
водонапорная башня,
берёза качается,
бабушки жизнь перетирают,
никак не перетрут.
Я просыпаюсь от их говора,

и каждый раз
как будто глянцевая поверхность разума
разрушается,
как будто камень падает в воду,
и разбегается тишина.

Такое лето на севере
бывает не чаще, чем раз в десять лет,
но сколько для нас таких лет отмеряно
не рассчитано
никем.

«Вентилятор шпарит, как ужаленный…»

Вентилятор шпарит, как ужаленный,
Разгоняя бабочек с твоего пиджака.
Целый месяц без холода,
Без малейшего ветерка.
– Калифорния, что ли?
– Нет, Вологда, моя беда-да-да.

Мы встретились вовремя,
Из-за этого одновременно болят головы,
Предвещая дожди,
Да что там, дожди,
Чувствуя напряжение в воздухе,
В электрических проводах.

Записки оттаяли на холодильнике,
Не помешает написать их снова.
Но как жить, когда в жаре застревает
Каждое сказанное слово,
И связь теряется на полуслове,
И ты – такой невообразимо сонный,
Что не можешь
Признаться даже себе
В том, что было сделано неправильно
В той пятнице и в том четверге,
И где многоточие оказалось лишним,
И кого ранил запятыми,
Расставленными слишком точно —
Кувшинки на синей холодной воде.

Нам точно досталось
Нечто большее,
Иначе за что
Так ошпарили
В кипящем молоке?
Ещё до рождения,
Ещё во сне.

«Смешались запахи в тяжёлый клубок…»

Смешались запахи в тяжёлый клубок.
Зной.
Изнываешь под крышей,
Сгораешь без неё.
На двоих поделить тень
И двигаться только по желанию.
Бледное тело становится смуглым от солнца,
Солнечным, как на закате, от желания.
И каждая капля пота
В русле первых морщин
Сглаживает тон кожи, блестит.
Блестит, кажется, воздух,
И темнеет в глазах,
Ты пьян от волнения,
Проваливаешься в сон,
И тут же возвращаешься назад.

Смешались запахи.
Укутывают жарким полотном
Ромашки, лютики, кипрей,
Вода и тина, пыль, песок
И деревянное крыльцо,
И молоко…
И всё немного будто бы искажено,
Как через закалённое стекло,
Когда смотрел на свет,
Но видел тень – не свет.

Всё здесь дыханию подчинено:
Молчание, сомнения и страхи,
Движение и возвращение обратно.

«Мы живём, кажется, только летом…»

Мы живём, кажется, только летом,
Когда выше щиколоток подорожник,
Когда всё, что было нельзя, становится можно:
Оставаться на улице допоздна,
Покупать мороженое,
Не отвечать на звонки,
Легче дышать,
Не надрываться,
Не тревожиться.

Мне кажется, некоторые из нас
Не вовремя родились,
Или не до конца вылупились,
Так и остались в последнем учебном дне
На доске – аккорды и мелодии,
Стёртые наполовину,
Утонувшие в чувстве вины,
Поглощённые самобичеванием,
Самоиронией.

Но живём и кажется, что так надо:
Делать голос тише,
Сбавлять темп, если не успевает тот, кто рядом…
Только летом чуть больше воздуха,
Чуть больше неба,
И меня – чуть больше,
В остальном – по-прежнему
Запятых в предложении или нет,
Или больше, чем надо.

«Нас связывает незыблемая тишина…»

Нас связывает незыблемая тишина:
Я никогда не скажу – когда,
А ты – почему.
Все, пролетевшие между нами, годы —
Коричневая болотная вода,
Песчаные берега.
Нас связывает неисчезающая пустота.
Я никогда не признаюсь – зачем,
Ты не ответишь – куда.
Но на это есть причины:
Слишком твёрдое «да»,
Недостаточное «нет».
И не убегай от меня,
Время на нашей стороне,
Если не обращать внимания
На перемены погоды,
Ну, и что, что болит голова?
Значит, так надо.
Найдётся и для тебя награда
За пройденные километры.

Маленький город – одна пустая полоса,
Каменным джунглям – не ровня,
И до тебя было две минуты, не больше,
И до тебя было совсем не больно.
На физкультуре выстраивались ровно,
Дышали друг другу в затылки,
И бежали по кругу,

Делали разминку.
Рваный резиновый стадион,
Асфальта – лишь кромка,
Мой любимый вид спорта – совсем не
футбол,
А красивая футболка.
Кто распорядился так, чтобы были рядом?

Все пути ведут в маленький город,
Скрывающий изъяны.
Нас связывает тишина без изъянов,
Наша общая природа,
И все пролетевшие годы
Нарисованы одной рукой.

«У меня ещё не прошло…»

У меня ещё не прошло
Головокружение
После того, как посередине лета
Вырвалась из земного притяжения
Моя планета.

Посередине аномально жаркого лета
Разливалась река
Вопреки заветам,
Как посередине Ветхого завета,
И не было света.
По телевизору говорили —
Конец света.

У меня ещё не прошло
Головокружение
От того встречного ветра,
И от каждого прикосновения
Не прошло ощущение —
Это вне времени.

А помнишь – город окутал смог —
Жёлтый песок?
Почта закрылась на перерыв,
И я до нитки промокла,
Уматывая с работы,
Пересекая собственную трусость вброд,
Чтобы сбиться с нот,

Быстрее выбиться из сил,
Упасть без сил,
Открыв рот
В рот.

У меня ещё не прошло ощущение
Головокружения.
Может, стало реже,
Но нередко
Проявляется дурацким волнением,
Лепетом несвоевременным,
Ладонями мокрыми
Время от времени,
Периодически дрожащими
Коленями,
Нервами,
Щекочущими
Наречия твоего времени.

«На кого ты похож этими утренними часами…»

На кого ты похож этими утренними часами:
На разбросанные по траве лепестки обручальные,
Или рябь воды, уходящую из-под ног,
В тот момент, когда ты у моих ног?

На кого мы похожи этими летними днями
В самом долгом из всех ожиданий ожидании:
На движение по воображаемой спирали,
На тревогу, страдание, радость,
В мельчайших деталях прописанное расписание?

Быть похожим не плохо, но и не хорошо.
Яблоко от яблони, так принято, вроде,
Так все становятся на одно лицо.
Передают из поколения в поколение
воспоминания,
Определяют траектории будущего,
Выбирают, кому быть, а кому сказать до свидания.