Kitobni o'qish: «Маскарад Мормо», sahifa 2

Глава 2
О студенческих братствах и языческих культах

Наши дни

«…Поляне же жили в те времена сами по себе и управлялись своими родами…»¹

Гвалт и суета в лектории стояли ужасные, но Лене они не мешали. Напротив, все эти хаотичные звуки и смазанные очертания не давали сосредоточиться на главном – отдельных деталях. Прекрасно. Преподавательская кафедра; ряды амфитеатра, убегающие вверх и вниз двери, ходившие из стороны в сторону и коричневая меловая доска – особенно она – всё это сейчас одновременно и существовало и нет.

«… а у древлян было свое княжение, а у дреговичей свое, а у славян в Новгороде свое»².

– …так ему всё-таки тоже порезали горло?

– Да, вроде да. Но прикол не в этом, ты слышал же…

– Про подпись на стене?

Лена повела плечом, стараясь сфокусироваться на книге. Общий гул вокруг начинал расслаиваться на слова. И сейчас это было совершенно без надобности.

«Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, каждое – свои обычаи»³.

Позади, ярусом выше скрипнула скамья, едва не заставив Лену дёрнуться.

– …В комментах пишут, что «Мормо»…

– Что такое «мормо» вообще?

Ей не нужно было вслушиваться, потому что все они говорили об одном и том же вот уже какой день подряд. Ходили по кругу, будто муравьи в смертельной петле из собственного следа. Трещали об этом из каждого угла, из каждого коридора. А уж после вчерашней новости…

– …но всё равно, какой дебил нарисовал это на доске?

Лена заметила, что нервно теребит бровь, только когда в пальцах осталась пара вырванных волосков. Дурацкая привычка. Альбина каждый раз говорила, что если Ларина не отучится так делать, то в итоге останется и вовсе без них. Лене бы этого не хотелось. Она очень ими гордилась, вообще-то – своими широкими и густыми бровями. И всё её лицо – маленькое и острое, обрамлённое коротенькой смешной чёлкой и рыжевато-русым каре – очевидно, пострадает, если лишится того, что занимало довольно солидную его часть.

Лена потёрла виски. Книжные строчки плясали перед глазами, громкие слова, лавиной сходящие с верхних рядов амфитеатра не давали сосредоточиться.

Доска. Маньяк. Обряд. Аспирант. Следствие.

Диль.

Мормо.

Всё это уже немного раздражало. И отвлекало, а ей нужно было хорошо ответить сегодня. Как и всегда. И темой занятия были вовсе не псевдоритуальные убийства, совершённые всякими «фанатиками греческой мифологии» – как вчера окрестила преступника пресса.

«…А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели все нечистое и срамословили…»⁴

– Добрый день.

Стоило этим словам, самому голосу, что произнёс их – тягучему и глубокому – тронуть пространство аудитории, как вокруг повисла тишина. Так стремительно, будто кто-то просто отключил звук.

Лена оторвалась от «Повести временных лет». Заложила карандаш между страниц и небрежно захлопнула книгу. Она молча смотрела, как Алексей Диль неторопливо располагается за кафедрой – уже без пальто и перчаток, он никогда не позволял себе заходить в лекторий в верхней одежде. Никогда не приветствовал студентов иначе, чем «добрый день», даже если за окном была темень, а на часах – шесть вечера. Или девять утра.

Лена, да и все остальные, впрочем, оставались безмолвными. Неподвижно наблюдали, как доцент методично раскладывает на лекторской стойке рукописные конспекты. Он был завораживающим, этот их преподаватель истории и этнографии. Настолько же завораживающим, насколько и пугающим, если честно.

Ноздрей коснулся запах горячего шоколада, и Лена бросила быстрый взгляд на край парты. Альбина Сафаева выглядела совершенно потерянной, сжимая чёрный бумажный стакан в одной руке и второй механически копаясь в портфеле. Она не отводила глаз от доски. От огромной буквы «m» – то ли латинской, то ли русской прописной. Хотя в свете последних событий большинство склонялось к первому варианту.

– Всё в п-порядке? – спросила Лена.

Альбина была бледнее мела.

– Альбина, – голос преподавателя заставил Лену на миг отвлечься от соседки. – Сафаева, будьте добры…

Алексею Дилю не нужно было повторять дважды или даже заканчивать фразу. Его понимали с полуслова.

Альбина, казалось, побелела ещё больше. Но в следующее мгновение подорвалась с места, едва не расплескав шоколад. Портфель свалился со скамьи, на пол просыпались ручки и карандаши. Лена машинально выставила ногу вперёд, останавливая катящуюся к краю помоста помаду. А Сафаева уже трусцой сбежала по лестнице амфитеатра. Она схватила с преподавательской кафедры губку и, даже не намочив, ринулась стирать с коричневой доски за спиной Диля огромную «m». И в аудитории повисло такое безмолвие, что этот сухой шорох, казалось, эхом отражался от стен. Только ветер тихо завывал в оконных щелях да стёкла дребезжали в старых деревянных рамах.

– Я узнаю, кто это сделал, – сказал Диль, когда Сафаева закончила.

И от его безэмоционального тона у Лены за шиворотом проступили мурашки. Она подняла глаза на часы, висевшие над доской. Без семнадцати девять. И Диль, конечно, не начнёт раньше, чем они покажут 8:45. Педантичный, если не сказать дотошный, хладнокровный элитарист. С застывшим и гладким, как эмаль, белым лицом, подозрительно молодым для его должности. Диля обожали: его странноватую, зловещую харизму; одержимость предметом, который преподавал; ненормально правильные, какие-то ненастоящие черты лица. И вообще весь архаичный облик – от накрахмаленного воротника сорочки и острых стрелок на брюках до блестящих тёмно-русых волос, зачёсанных набок и напомаженных. Его боготворили. И это могло бы показаться милым. Забавным. Вот только…

Скамья рядом скрипнула. Альбина принялась собирать с пола рассыпавшиеся вещи. Лена подняла помаду и молча положила на стол рядом с соседкой.

– Спасибо, – шепнула та.

Лена коротко улыбнулась.

Часы наконец показали без пятнадцати девять, и Алексей Диль ожил. Престранное зрелище – секундой назад он казался застывшей в вечной юности огромной фарфоровой куклой. А теперь был артистом моноспектакля, вещающим не из-за кафедры, а будто прямо со сцены. Полный завораживающего обаяния, ироничный и увлечённый.

Живой.

И всё равно какой-то искусственный.

У Лены заболела голова.

– За сто пятьдесят лет язычества на Руси, – говорил он, неспешно подчёркивая волнистой линией тему занятия, – сформировалось целое влиятельное сословие – жрецы. «Волхвы», «чародеи»: их называли по-разному. И их влияние было так сильно, что и через столетие после принятия христианства иной раз жрецы могли привлечь целые города на свою сторону, сопротивляясь князьям или христианским священнослужителям. Но вы ведь уже знаете, о каких событиях я говорю…

Диль повернулся к амфитеатру. И Лена, игнорируя головную боль, послушно подалась вперёд, нависая над партой. Она смущённо подняла руку, прилежно делая вид, будто очарована, любуется. Как Альбина Сафаева или их староста – Миша Акимов. Как абсолютно все в этой аудитории.

«Какой-то чёртов культ», – в который раз подумала она, через силу удерживая на лице заискивающую улыбку.

– Новгородское восстание. – Альбина начала говорить одновременно с тем, как подняла руку: Лена заметила краем глаза её стремительное движение. – Тысяча семьдесят первый.

Ларина повернула голову и снова столкнулась взглядом с Сафаевой. У соседки были большие чёрные глаза, похожие на продолговатые пуговицы – такие же миндалевидные, такие же глянцевые. И красные-красные губы.

Боль прострелила виски, и Лена отвернулась, тут же натыкаясь взглядом на яркий затылок Миши Акимова. Ещё одного фанатика господина доцента, а ещё члена его занятного «тайного» клуба. В этой аудитории таких было несколько.

– Верно, – Диль дёрнул уголками губ в поощрительной улыбке. – Но не только оно. Новгород, Киев, Белоозеро – «Вѣ свѣмы, кто обилье держить»⁵, и это только за названный год… На сторону епископов становились князья и дружина, но вот простые люди всё ещё шли за волхвами. А ведь с крещения прошёл почти век.

Его взгляд скользил по лекторию, задерживаясь на каждом, но не более пары мгновений. Глядя на всех и ни на кого одновременно.

– Удивительно, насколько слепо люди доверяли волхвам, да? Безропотно делали всё, что им было сказано, даже… – Диль облокотился на преподавательскую кафедру, хитро прищурившись. – Приносили в жертву своих родных. Да-а. Если кудесник обвинял их… скажем, в неурожае: «И привожаху к нима сестры своя, и матери и жены своя»⁶. И если вы заглядывали в список дополнительной литературы, то конечно, уже поняли, о ком идёт речь. Не так ли?

Лена подняла руку, украдкой бросив взгляд на соседку. Та нахмурилась, пялясь стеклянными глазами в пространство перед собой.

– Да, Елена, – Диль благосклонно кивнул, позволяя Лариной говорить.

– Ярославские во‑олхвы. – Она медленно поднялась, сосредотачиваясь на словах, пытаясь подавить заикание. – Т-т-от же год, что и Но-оновгород, семьдесят первый.

– Верно. Поделитесь подробностями? – мягко поинтересовался Диль, впрочем, уже скользя взглядом по нижним рядам амфитеатра. – Или, может, хочет кто-то ещё?

Лена открыла было рот, но в это мгновение Сафаева подскочила с места. Их общая столешница дрогнула, карандаш, сорвавшись на пол, со стуком запрыгал по помосту.

– Восстание смердов⁷ в Ростовской земле! – выпалила Альбина. – В тот год был сильный неурожай и, как следствие, голод. Воспользовавшись ситуацией: недовольством, волнениями… ярославские волхвы внушили крестьянам, что во всём виноваты зажиточные женщины, – она говорила быстро, запинаясь и заикаясь.

Лена раздражённо стиснула зубы, опускаясь на место. Сафаева была выскочкой. Это не мешало им нормально общаться в свободное от учёбы время, но на занятиях… иногда хотелось её придушить.

– Хорошо. – Диль покровительственно улыбнулся. – И мы всё это знаем, потому что?.. Да, Михаил?

Лене с высоты пятого ряда было хорошо видно, как внизу дёрнулся староста. Миша Акимов, как Ларина поняла из разговоров с Альбиной, получил своё назначение не то чтобы заслуженно. Но в итоге справлялся неплохо. На удивление.

Миша встал:

– Эти события описаны в «Повести временных лет», – легко подхватил он слова Сафаевой. – К волхвам вели женщин, и «ярославские кудесники» разрезали им спины, делая вид, будто достают еду прямо у них изнутри. Хлеб, рыбу. К ним приводили даже своих родственниц. Люди верили, будто это настоящее колдовство.

Его волосы были медными. И на остром люминесцентном свету, а может из-за нарастающей мигрени их цвет казался Лене таким ярким – почти красным, почти кровавым – что резало глаза.

– Очень хорошо, – Диль довольно кивнул. А Акимов неловко рухнул обратно на скамью. – Любопытно, не правда ли? Верования строились вокруг культа предков и природных явлений. Многие божества, хотя у разных племён они могли называться по-разному, воплощали собой силы природы. Это не удивительно, потому что от природы зависел урожай. А от урожая – жизнь всего племени. Так что неурожайный год значил для них лишь одно – боги разгневаны. Ведь им больше не воздают жертв, подаяний. Волхвы ловко спекулировали на этой теме, ведь люди были в отчаянии.

Лена снова скосила глаза на Альбину. Сафаева на преподавателя больше не смотрела – покрывала бисерным почерком листы тетради. С такой фанатичностью и скоростью, что тряслась вся их столешница.

Мигрень стала сильнее и глубже. В аудитории стояла сырая прохлада. На потолке стрекотали длинные лампы. Их острый белый свет заставлял мёрзнуть только больше. Было одновременно холодно и душно. И Лену не согревал даже шерстяной жилет. Мужской, крупной вязки, с бежево-коричневыми ромбами – она носила его каждый день. Её любимая и единственная тёплая вещь.

Лена перевела взгляд на Акимова. Тот, в отличие от Альбины, конспектов не вёл. Но смотрел на Диля с выражением болезненной сосредоточенности. Внимал каждому его слову.

«Как древние славяне своим ужасным волхвам», – подумала Лена

За окнами почти рассвело. Небо нависало одной сплошной цинковой тучей. И из неё лениво валил снег. От искусственного света щипало глаза, а от голоса доцента, расходящегося эхом по аудитории, голова гудела уже почти невыносимо. И Лена запустила руку под парту и нашарила портфель – некрасиво и до отказа набитый кучей барахла, будто тюк с зерном. Он был потёртым, старым, но кожаным. Добытым на одной из барахолок. Здесь у многих были какие-нибудь подобные вещицы «с историей». В конце концов, ведь они учились на историков и все были такими позёрами.

Лена потёрла руками лицо – лоб был горячим, а пальцы, скользнувшие под короткую чёлку – ледяными. Ларина зажмурилась, машинально приглаживая волосы.

Она вытащила из портфеля термокружку. Стоило приторной, немного остывшей жиже скользнуть в горло, как стало полегче. Лекарство было гадким, но действенным.

– Лена, – едва слышно прошипела Альбина. – Потише.

Лена послушно обернулась к ней, выдавив пристыженную улыбку.

Чёрт возьми, Сафаева была куда приятнее, когда в ужасе пялилась на нарисованную «эм» на доске. Кстати, об этом.

Лена открыла тетрадь и, бросив быстрый взгляд на преподавателя, написала:

«Слухи про него правда в итоге?»

– Взгляните сюда. В чём может быть смысл дерева? Все мёртвые – это корни: они в земле. – Мелок Диля скрежетал по доске. – Живые – это само дерево. Дети – листья, плоды; мужчины и женщины – ветви, старики – ствол. Живые ходят по земле, мёртвые покоятся под ней…

Лена мягко подтолкнула тетрадку к соседке. Та не обратила внимания, и Лариной пришлось тихонько кашлянуть. Лишь после этого Сафаева, оторвавшись от конспектов, недовольно зыркнула в ответ.

– …Почитание предков было очень важно, ведь дерево крепко и могуче, лишь пока крепки и могучи его корни. Если корни исчезнут – дерево умрёт. И опять всё сводится к природе, да?

Лена настойчиво постучала пальцем по своему вопросу. Альбина вскинула брови. Их двухсекундный обмен взглядами вышел напряжённым. И Лена сдалась первой: закатив глаза и придвинув обратно тетрадку, послушно дописала:

«Диль и следствие – я про это. Что Акимов говорит? Диль консультирует их или нет?»

Альбина раздражённо вздохнула, едва только взглянув на записку. Лена состроила умоляющую гримасу. И приятельница устало прикрыла глаза.

«Я не знаю», – всё же написала она. И подчеркнула слова с таким остервенением, что остриё стержня прорвало лист.

Ларина цокнула.

– Тише! – одними губами прошипела Сафаева.

– Д-да ладно тебе, – шепнула Лена, игнорируя её негодование. – Ра-а-расскажи.

– …Языческие культы, с «кудесниками» во главе были невероятно массовы. Невероятно жестоки со всеми их этими… весёлыми ритуалами. Дикими…

Лена мельком взглянула на преподавателя. Но, услышав шорох бумаги, снова выжидающе уставилась на соседку. Альбина неуверенно теребила краешек тетради.

– Пожалуйста, – прошептала Ларина.

И на этот раз Сафаева капитулировала, с судорожным выдохом принявшись покрывать бисерным почерком листок.

– …и невероятно влиятельными. К счастью, со временем они… – В голосе доцента явно проступили весёлые нотки: – Были искоренены.

Лена подняла на него взгляд и послушно улыбнулась, хотя он в её сторону и не смотрел. Не было никаких сомнений в том, что Диль выбрал его намеренно – это последнее слово. Доцент был всё время таким драматичным, будто стоял не за кафедрой, а на сцене. Культ природы, культ предков – всё вырвано с корнем. Их древо погибло. Лена заправила за ухо прядь волос. Алексей Диль и его студенты, вовсе не изучали древних славян. Нет-нет. Они их препарировали.

Тетрадка, отправленная по столешнице с такой силой, что вздыбились страницы, пронеслась перед глазами. И Лена хлопнула по ней ладонью прежде, чем та сорвалась на пол.

– Да тише! – шикнула Альбина.

Ларина её проигнорировала. И жадно вчиталась в аккуратные и ровные строчки:

«К нему приходили из-за аспиранта, да. Потому что он был его аспирантом, очевидно. Это я знаю точно. А консультирует он следствие или нет – официально или неофициально, – я понятия не имею. А даже если и да, маловероятно, что мы об этом узнаем наверняка. Очевидно, что это держалось бы в тайне, нет?»

Очевидно. Лена хмыкнула. С тех пор, как нашли изувеченное тело пропавшего полгода назад Виктора Лыкова, весь университет стоял на ушах. А исторический факультет – особенно, и едва ли их в этом можно было винить. Виктор был аспирантом, Алексей Диль – его научным руководителем. Но когда на прошлой неделе был найден ещё один труп… но когда в прессу просочились подробности обоих убийств – оккультные символы, перерезанное горло и огромная кровавая «m», выведенная прямо на лбу – все просто сошли с ума. Неважно, что вторая жертва с университетом никак не была связана. После того, как слухи о ней разнеслись по аудиториям и коридорам, к ним на кафедру всё время приходили… посторонние. Так стоило ли удивляться осторожным и восторженным шепоткам, будто Диль помогает расследованию? Его монографии о языческих ритуалах и культуре древних славян расходились огромными тиражами.

Ларина перевернула страницу и, хмыкнув, написала:

«Как думаешь, кто нарисовал эту штуку у него на доске? И зачем?»

Альбина нервно застучала носком ботинка по полу, когда прочитала.

«Поиздеваться? – написала в ответ. – Я не знаю, люди тупые. Это отвратительно и жестоко».

Лена придвинула тетрадь обратно и покусала губу, собираясь задать следующий волнующий вопрос – про «Кентавристов» и успехи Альбины в попытках вступить в их ряды. В конце концов, это стремление было общим. И именно оно их в итоге и сблизило. Но Сафаева вдруг подвинула к ней собственные конспекты. И среди бесконечных схем, выделенных разными цветами пёстрых предложений и рисунков в уголках, Лена не сразу заметила трижды подчёркнутую надпись на полях:

«Закрыли тему, окей? Ты мешаешь».

Ларина поджала губы, но благоразумно решила отступить.

Доцент закончил с теоретической частью, когда до конца лекции оставалось меньше десяти минут. И, как за ним всегда и водилось, переключился на блиц-опрос. Студенты выпрямлялись, разминая пальцы или растирая уставшие глаза. Многие оживлённо тянули руки – что было ни к чему, потому что Диль спрашивал по списку. Он никогда никого не стыдил за невнимательность, но у большинства материал всё равно отскакивал от зубов. Просто потому, что все хотели ему угодить.

Почти все.

– Иван… – Диль оторвался на миг от списка и окинул недолгим взглядом аудиторию, а затем цокнул. – Снова не с нами. Передайте господину Мицкевичу, что в следующий раз без благословения деканата всё, что ему светит, – поцеловать мой порог.

У Лены дрогнули уголки губ – Диль напомнил ей кое о чём отрезвляюще-важном: в этих стенах ещё остались люди, способные не поддаваться его жуткому очарованию. Эта мысль была приятной.

Ларина перевела взгляд на ёрзающую на скамье Альбину. Та, как и всегда, тянула руку. Она, как и всегда, хотела ответить. Хотела ему угодить. Хотела стать для него такой же избранной, как Миша Акимов. Попасть в его закрытый студенческий кружок. Лена тоже хотела. Правда, причины у неё были куда достойнее.

Доцент начал допрашивать с конца списка. Лена откинулась на деревянную панель задней парты на вышестоящем ряду, отстранённо уставившись перед собой и нетерпеливо теребя бровь.

Диль дошёл до Сафаевой. И та нервно зашуршала конспектами.

«Собралась его же цитировать», – с весельем подумала Ларина.

Альбинина одержимость доцентом порой казалась пугающей. Как и одержимость его… «братством».

Внеурочный кружок доцента – на первый взгляд, обычный клуб по интересам, где обсуждают первоисточники, разные теории, философские трактаты, какие-то монографии. Вроде как. Заурядная межфакультетская группка ботанов-отличников, остающаяся на дополнительные занятия любимого учителя. Вроде как. Только что тогда там делали такие, как Акимов? На самом деле никто точно не знал, чем именно они занимаются. И эта волнующая завеса тайны, что окружала их крошечное студенческое общество, конечно, не могла не будоражить сознание сама по себе. Однако было и кое-что ещё. Что-то весьма любопытное – во всех них, ровным строем шагающих после занятий в маленький кабинет Диля на кафедре. То, как они говорили, то, как они выглядели, то, на какие закрытые мероприятия – по слухам — их приглашали. То, каким важным людям – по слухам – Диль мог их представить. И то, чем именно Диль руководствовался, выбирая себе студентов. Состав его кружка был… интересный.

Лена нашла взглядом напомаженный и глянцево-блестящий рыжий затылок Акимова.

Многие в университете считали Дилевских «фарфоровых мальчиков и девочек» – накрепко прилипшее к ним прозвище – позёрами или фанатиками. А другие спали и видели, как доцент пригласит их в свой закрытый клуб, посчитав избранными и достойными. У этого занятного студенческого общества даже было название – официальное или нет, чёрт их знает. Но, по крайней мере, Альбина часто использовала именно его. «Братство Кентавристов» – настолько же претенциозно, насколько и непонятно. И достаточно смешно, чтобы никто лишний и влиятельный – вроде ректората – не воспринимал их всерьёз.

– Альбина, – позвал Диль после того, как оповестил аудиторию об окончании пары. – Подойдите сегодня после занятий, пожалуйста.

Лена, потянувшаяся было сложить вещи, так и замерла с занесённой над «Повестью временных лет» рукой. Ларина повсюду таскалась с этим увесистым синим томиком. Демонстративно читала перед парами, в коридорах и столовой в каком-то самонадеянном порыве, что это, в конце концов, поможет привлечь внимание Диля. Но, кажется, стратегия Альбины сработала лучше. Что было невероятно. Она же откровенно подлизывалась! Лена осознанно избегала подхалимства – это слишком грубо и стыдно. А оно почему-то оказалось действенным. Как… неприятно.

Ларина досадливо поджала губы. Но в следующий миг одёрнула саму себя и ободряюще улыбнулась Сафаевой. У той было такое испуганное лицо…

– П-поздравляю, – весело сказала Лена, проходя мимо.

В тот же миг пальцы Альбины вцепились ей в рукав, вынуждая остановиться.

– Думаешь, – прошептала Сафаева, неверяще вытаращив свои пуговицы-глаза. – Это… то самое?

– Приглашение? – уточнила Ларина, осторожно выворачиваясь из её хватки. – Ну, Альбина, на-надеюсь.

– Быть не может…

– Д-да брось. – Лена улыбнулась, упрямо игнорируя неприятно закручивающееся внутри чувство раздражения. – Ты за-заслужила.

Сафаева порозовела, её глаза увлажнились. Это выглядело одновременно мило и как-то нелепо. Что ж, она действительно очень этого хотела – стоило бы порадоваться. Наверное.

Лена не могла при всём желании.

– Ра-расскажешь потом, к-как всё прошло? – спросила она, когда они вышли из аудитории.

Альбина чуть сбавила шаг, почему-то заозиравшись по сторонам. И только когда Лена повторила вопрос, неловко произнесла:

– Да… – Она нервно облизнула губы. – Ну только…

Ларина почувствовала, как на смену раздражению приходит что-то совершенно иное. Очень неприятное и очень ощутимое. Её внутренности словно медленно замерзали.

Она картинно подняла брови, заглянув приятельнице в глаза:

– Серьёзно?

– Прости, – пробормотала Сафаева, уставившись на свои ноги. – Но если это и правда приглашение, то… ну, я имею в виду, что «Кентавристы» обычно не особенно распространяются, что у них там и как…

«Мило», – подумала Лена, натянуто улыбнувшись.

Это было ожидаемо. И всё же неприятно.

– Да, к-ко-онечно. – Ларина нарочито беззаботно кивнула, разглядывая совершенно несчастное лицо подружки. – Я п-по-понимаю.

Удивительно, как легко Диль вбил первый клин между ними. Забавно, как быстро разрасталась от него трещина, отдаляя их друг от друга. А ведь ни одна из них ещё не была уверена до конца, что Сафаеву и правда сегодня пригласят в клуб загадочных и исключительных.

Альбина выдавила извиняющуюся улыбку и пробормотала:

– Ладно, у меня античная эпиграфика.

– Ага. Встретимся у «к-ку-кубков»? – снова попробовала Ларина. – После пар?

Сафаева неловко переступила с ноги на ногу:

– Ну… не хочу тебя задерживать, если честно. Лучше не жди меня, ладно?

– А. – Вопреки творящейся внутри буре неприятных эмоций, Лена улыбнулась так широко, что заболели щёки. – К-ко-конечно.

Альбина с облегчением выдохнула и, вежливо кивнув на прощание, зашагала прочь. Наблюдая за её удаляющейся ненормально ровной спиной, Лена прикусила внутреннюю сторону щеки так сильно, что ощутила медный привкус на языке. Чёрт. Она не считала Сафаеву какой-то близкой подругой, однако та была едва ли не единственной, с кем Лена вообще здесь общалась. И вопреки ожиданиям, помимо очевидной досады из-за того, что приятельница получит приглашение быстрее, Ларина вдруг ощутила эфемерное, но унизительное чувство ненужности. И в конечном итоге этот нелепый винегрет эмоций окончательно её разозлил.