Kitobni o'qish: «Сказки Даймона»

Вступление

Демон, приходящий в ночи – жестокий, ужасный, терзающий разум и сжигающий тело желаньем. Ты на грани реальности и фантазий – словно сон, боюсь я утратить. Я боюсь твоего появления, я боюсь, что ты никогда не придешь. И стереть мне память о тебе было бы величайшей милостью для меня. Я бы уничтожил тебя – собственными руками. Я бы отдал все во имя тебя – ведь ты Душа моя.

Женщина, сотканная паутиной Луны, каждый раз приходит в ночи через дверь желаний моих. Сев на меня, она смотрит в глаза мои – и не в силах я отвести взгляд. Ведь в глазах ее плещутся миры, что не видел я прежде, не знал. Слезы стекают по щекам моим, пока она меня иссушает. Меня убивая, песни она мне напевает – песни о Другой Стороне.

Нет никого ужаснее нее.

Нет никого прекраснее ее.

Настало время Мрачных сказок.

Лабиринт миров

Тебе страшно? Настолько страшно, что хочется закричать, вскочить с кровати и броситься прочь, но сил хватает лишь на то, чтобы шептать. Тебе так хочется все рассказать им, но глядя в их, полные скорби глаза ты позволяешь себе лишь улыбнуться на прощание. Ты уже почти что мертв, а им еще жить – так пусть верят, что ты умирая смирился с неизбежным. Но ты все равно боишься, боишься и ничего не можешь сделать, пока пустота неумолимо поглощает тебя крупица за крупицей.

В последний момент, когда ты желаешь увидеть свет в последний раз, но твои глаза видят лишь тьму, только тогда, только тогда ты понимаешь, что всегда был пустотой.

Не бойся, та сторона все же есть. Нет, она не похожа на унылый, скучный и мирный рай, и не полыхает в ней адское пламя, но там есть лабиринт.

В этом лабиринте вечно царит сумрак и прохлада. Приглушенный холодный изумрудно-голубой свет озаряет миллиарды дорог. Пути ветвятся, расходятся, сплетаясь в паутину, но у каждого из них есть свой конец, он же начало – дверь, что ведет в мир. Одни из них так похожи на наш, другие же ты даже представить не сможешь сейчас своим человеческим разумом, не то что понять.

Но у каждого из них своя музыка, непохожая на земную, у одних она спокойная, у других подобна самому хаосу, у нее есть свой цвет и вкус, но редко лишь один. Она раздается в лабиринте, зовя, маня из одного его конца в другой, завлекая в темные туннели и сияющие залы.

Что же выбрать, спрашиваешь ты. Когда ты там окажешься, у тебя не возникнет такого вопроса. Иди от одной двери к другой, познавая тайны чужих миров пока не найдешь тот, где захочешь остаться в следующей жизни. Может тебе приглянется первый попавшийся мир, а может ты решишь бродить в полумраке веками – время там течет незаметно, неслышно, его заглушает музыка множества измерений.

Поверь мне и не бойся. Когда-нибудь, когда ты уже забудешь наш разговор, не знаю где и когда, я обещаю ты вновь очнешься и осознаешь, что существуешь.

Мир – паутина.

Глава 1. Нигредо

Моя крепость

В одной такой разной Вселенной, в одном сером, унылом городе жил маленький мальчик. Этого мальчика звали Цакль, и было ему лет десять от роду. Цакль был очень послушным мальчиком с очень строгой мамой. Он всегда молча, без капризов, ел безвкусную кашу на завтрак, терпеливо высиживал уроки в школе, а потом осторожно, стараясь не наступать в грязь, в которой буквально утопал город, чтобы не запачкать ботинки, шел домой. Дома мальчика ждала мама, которая тщательно, до мелочей, выспрашивала, как прошел день, не делал ли ему замечаний мистер Уилсон (его школьный учитель), и не заходил ли (не дай-то бог!) он куда-то после уроков.

Вечером приходил его папа, и столь строгая мама сразу превращалась в милую, невинную пташку. Она всегда твердила, что папа так сильно устает на работе в конторе мистера Смитерса, что нельзя его тревожить. И всегда, когда он возвращался, либо кружила возле него, либо стояла у стены, пожирая супруга восторженными глазами, в любую минуту готовая сорваться с места на любую просьбу. В противовес эмоциональной, пухленькой, вечно пышущей здоровьем и энергией маме, папа был весьма уравновешенным, тихим и спокойным человеком. Низкого роста, худощавый, в очках, с серыми волосами, поеденными лысиной, не снимавший своего серого костюма даже дома, он после работы садился в свое кресло и читал газету, заботливо подготовленную женой. Порой он тихим голосом просил супругу сварить кофе или принести плед. На Цакля папа почти не обращал внимания и словно чувствовал рядом с ним какую-то неловкость. Порой папа спрашивал сына как учеба и, удовольствовавшись коротким ответом вроде «все хорошо, учитель меня вчера хвалил», с чувством выполненного отцовского долга возвращался к газете.

Сегодня выходной, а Цакль за неделю получил немало восторженных отзывов в тетрадь от мистера Уилсона, поэтому мама разрешила ему погулять. Так что Цакль как всегда осторожно, аккуратно шел по узеньким улочкам Смоллута, тщательно избегая кучи сочащегося мусора, бродячих собак, бездомных людей, праздно шатающихся драчливых пьянчуг. И так проходили его выходные, его каникулы – на улочках Смоллута посреди унылых полуразвалившихся домов, за высокой крепостной стеной – по другую сторону которой, как Цакль предполагал в своих самых смелых мыслях, был немного другой мир. Был ли он лучше? Этого мальчик не знал, но иногда, когда никто не видел, он подходил близко-близко к стене и прислонялся к ней ухом – а вдруг?

И однажды это «а вдруг» случилось. Одним весенним воскресным утром Цакль пошел гулять к стене – ведь пока все спят, наслаждаясь выходным, он мог «послушать» стену или даже попытаться найти в ней щели, дабы хоть одним глазком взглянуть на то, что скрывалось снаружи. В одном месте кладка выглядела изрядно расшатавшейся, и Цакль, предварительно оглядевшись по сторонам, начал осторожно «выколупливать» кирпич, но тот упорно не хотел поддаваться. Лишь облачко известки попало мальчику в лицо. Цакль не удержался и громко чихнул.

– Будь здоров, – пожелал кто-то рядом. Цакль дернулся от неожиданности и начал беспокойно оглядываться, ведь не хватало только, чтобы кто-то увидел, как он пытался разрушить стену.

– С… Сспасибо, – пробормотал он в ответ, не видя никого рядом, и почувствовал, как сердце внезапно пустилось вскачь. Ведь если рядом никого нет, значит этот голос раздался из-за стены!

На минуту воцарилось молчание, во время которого внутри Цакля происходила отчаянная борьба. Мама всегда говорила, что хорошие мальчики не разговаривают с незнакомцами, а Цакль уж очень хотел быть хорошим мальчиком. Но он так давно желал узнать, что скрывается там, за стеной, что все-таки не выдержал и решил рискнуть.

– П… Ппподождите. Вы все еще здесь? – окликнул мальчик, надеясь, что его таинственный собеседник еще не ушел.

Пара секунд молчания показались ему вечностью, а потом незнакомец наконец-то отозвался:

– Да?

– Знаете, вот… Как… – собравшись с духом, мальчик, наконец, смог сформулировать мысль, – Я никогда не был по ту сторону стены, не могли бы вы, сэр, рассказать… что там?

– Смотря с чем сравнивать, а для этого мне нужно знать, что творится по твою сторону, – незнакомец рассмеялся, у него был такой молодой, звонкий смех, но при этом не детский. Странно, но отдельными нотками он почему-то был знаком Цаклю.

– А знаешь, я сегодня жутко спешу, но если хочешь узнать, что происходит по мою сторону стены – приходи через неделю в это же время сюда, я буду тебя ждать. Кстати, как тебя зовут, мальчик?

– Томми, – на всякий случай соврал мальчик. Ему показалось, что незнакомец разочарованно вздохнул.

– Тогда до встречи… Томми…

– До встречи.

Через неделю они встретились, и еще через одну, и еще, и еще… Почти каждые выходные Цакль сбегал к своему новому знакомому, который теперь уже знал его настоящее имя и, как ни странно, совсем не обиделся на обман. Своего имени незнакомец упорно не называл, отшучиваясь и припоминая мальчику его маленькую ложь, так что Цакль прозвал его Сказочником, ведь все истории, рассказанные его новым другом, походили на сказку. По его словам, в Теририи – так назывался этот удивительный город, на улицах всегда чисто, все жители веселы и приветливы друг к другу, на завтрак они едят хрустящие тосты с сочным беконом и пьют ароматный кофе с мятными леденцами вместо безвкусной похлебки. На улицу можно выходить в любой час, даже поздно ночью – последний преступник скончался в тюрьме лет десять назад, и ее почти сразу же переоборудовали в исторический музей.

– Слушай, я долго думал… Я мог бы показать тебе свой город… Если ты конечно не против прогуляться… – в одну из встреч предложил Сказочник.

Цакль на минуту задумался, оглянулся назад на серые унылые дома и ответил:

– Буду рад, если там все и впрямь так, как ты описываешь. Только я вот понятия не имею где находятся ворота из города, а кого не спрашивал – на меня начинали громко кричать, мол, я хочу сбежать из столь «чудесного» места.

– А тебе и не потребуются ворота.

Цакль кинул оценивающий взгляд на стену.

– Нет, я не перелезу.

– И это не потребуется. Слушай внимательно, сейчас я открою тебя маленькую тайну. Стой на месте и закрой глаза. Закрыл?

– Да.

– Точно закрыл?

– Да.

– А теперь представь, что ты стоишь посреди широкого поля со мной, и мы смотрим на мой город, что виднеется на горизонте.

– Если он существует, конечно.

– Существует, и ты должен в это поверить, Цакль, это очень важно. Представил?

– Вроде…

– А теперь протяни руку.

Мальчик послушался. Как ни странно, через мгновение его рука коснулась не холодной и мокрой стены, а чьей-то теплой ладони. Затхлый, наполненный запахами подпорченных продуктов с рынка на главной площади, раскиданных повсюду отбросов и тел горожан, свято верящих, что принимать ванную надо никак не чаще пары раз в месяц, воздух Смоллута сменился свежим прохладным ветерком, принесшим сладковатый аромат полевых цветов.

– Теперь открывай, – разрешил Сказочник.

Первое что увидел Цакль – луг, весь заполненный такими разными цветами – синими, фиолетовыми, белыми, желтыми.

– Так вот что так сладко пахло! – мальчик вдохнул этот аромат полной грудью.

– Ну привет.

Перед ним стоял стройный, среднего роста человек, закутанный в черный плащ. Лицо почти полностью было скрыто под капюшоном и длинным темно-зеленым, развевающимся по ветру шарфом. Из-под него лишь немного выглядывали отдельные черные пряди. Сказочник протянул ему руку из длинного рукава плаща для рукопожатия. Кожа была гладкой, словно у юнца, так что не наблюдая лица своего нового друга, Цакль по прикосновению и голосу решил, что Сказочнику не более двадцати пяти – тридцати лет.

– Я рад, что мы наконец-то увиделись вот так, – сказал Сказочник и указал на горизонт, где луг заканчивался, и виднелись ослепительно белые башни, – вот мой город и я проведу тебя сегодня туда.

Пока они шли, Цакль то и дело украдкой пытался разглядеть лицо под капюшоном, на всякий случай – ему было страшновато идти вот так с незнакомцем, но напрямую попросить Сказочника снять капюшон мальчик стеснялся. Но он напрасно пытался скрыть свое любопытство.

– Я заметил твои попытки разглядеть мое лицо, и я прекрасно тебя понимаю.

Видя, как Цакль стушевался, его спутник поспешно добавил:

– Не переживай, я не в обиде, но лицо показать не смогу. Оно обезображено болезнью. Я не хочу тебя пугать, да и кожа моя от солнечных лучей будет болеть и чесаться, так что приходится даже в жару закрывать ее плащом. Не волнуйся, это не заразно. Просто последствие…. Одной… – ему сложно было подобрать нужные слова, – детской травмы. Я прекрасно вижу, что ты мне не доверяешь, но все же ты идешь рядом со мной. Я не смогу прямо сейчас доказать тебе, что не желаю тебе зла, но ты и сам увидишь это совсем скоро.

– Ты прав, я опасаюсь тебя, – немного помявшись, признался Цакль, – но я так давно мечтал увидеть, то что столько лет скрывалось от меня по ту сторону стены, что рискну.

– Некоторые мечты стоят того, чтобы ради них рискнуть головой, – Сказочник сорвал злак и стал вертеть в зубах на манер сигареты, – ты смелый маленький мальчик.

Когда они, наконец, подошли к Теририю, Цакль увидел, что в отличии от Смоллута, он не огорожен крепостной стеной, город словно вырастал из окружающего его луга. Высокие башни, аккуратные маленькие домики и ухоженные дорожки постепенно вплетались в него: на окраине города нерешительно, а затем все смелее и смелее, вытесняя великолепие природы великолепием плодов человеческого разума и труда.

Сказочник манерно поклонился и с гордостью в голосе напыщенно произнес:

– Добро пожаловать в Теририй, мой маленький друг. Здесь ты наконец-то воочию узришь те чудеса, о которых я столько рассказывал, и я уверен, поймешь, почему я считаю, что это самый удивительный город в мире.

Оказавшись в городе, о котором он столько слышал, Цакль зажмурился – настолько ярко сияли мостовые и стены. Многие здания здесь были выстроены из белоснежного камня, настолько гладкого и чистого, что в нём можно было увидеть своё отражение. Они походили на дворцы – богато украшенные барельефами стены уходили ввысь, к небесам, настолько, что шпили башен касались облаков. Чтобы увидеть их верхушки, Цаклю пришлось задрать голову так, что у него заболела шея. В домах было множество широких окон, многие из которых были украшены разноцветными витражами. Тут и там на стенах висели разноцветные флажки, слегка колеблющиеся на ветру.

– Какое всё яркое – проворчал Цакль, прикрывая лицо ладонью, – у меня уже глаза болят, так и ослепнуть недолго!

Входы в большинство дворцов украшали портики с изящными колоннами, между которыми стояли искусно изваянные из мрамора статуи животных. Среди них были самые разные создания: кони, львы, орлы и многие другие, незнакомые Цаклю. У одного из домов стояла скульптура, изображающая дракона. Гордое животное изящно изогнуло шею и напрягло задние лапы, будто готовясь подпрыгнуть, расправить могучие крылья и взлететь над городом, дабы полюбоваться своими владениями сверху. Увидев его, мальчик испугался и отшатнулся, не сразу осознав, что это лишь скульптура – столь искусно она была сделана.

– Боже, какое страшилище, такой верно может проглотить человека, не разжёвывая! – непроизвольно вырвалось у него.

Сказочник лишь нахмурился, услышав такие отзывы, и повёл Цакля по центральной улице города к главной площади. Улица была такой ширины, что по ней могли проехать четыре телеги, и рядом ещё оставалось место для пешеходов. Повсюду кругом суетились горожане, наряженные в яркие наряды из разноцветных тканей. Каждый как будто пытался перещеголять остальных. У всех были довольные сытые лица, они переговаривались друг с другом и смеялись. Окинув взглядом свою оборванную серую рубашку, старые поношенные штаны и стоптанные башмаки, Цакль решил, что они насмехаются над его видом.

– И зачем они так вырядились, у вас что, маскарад какой?

– Нет, это обычная одежда жителей города.

– А ты почему тогда в черном плаще?

– Здесь каждый ходит, как хочет, и никому нет дела. Я прежде жил в другом месте, и все еще не хочу обновлять гардероб.

В одной из лавок Сказочник купил мальчику леденцов. Тот вначале обрадовался и поблагодарил друга, но стоило ему попробовать один, и он с трудом удержался, чтобы не выплюнуть его. Сказочник с тревогой посмотрел на его искаженное гримасой отвращения лицо.

– Не нравится?

– Слишком сладкие, как вы такое едите только!

– Да ну! Это же лучшие леденцы в городе, самого Бадди Бернса!

– Какие же тогда худшие, – подумал мальчик, но из вежливости промолчал.

Вскоре Цакль почувствовал странный незнакомый запах. По мере их продвижения запах всё усиливался, и вскоре впереди показались яркие клумбы, высаженные по бокам улицы. Цветы на них образовывали сложные геометрические узоры. Столько цветов Цакль никогда в жизни не видел, по сравнению с этим разнообразием луг перед городом казался однообразным и монотонным. Там были и ярко-алые розы, и золотистые тюльпаны, и нежно-белые лилии. Именно они источали странный приятный аромат. Но Цаклю, хоть ему и нравился запах цветов на лугу, это показалось уже слишком. Он пытался понюхать какие-то диковинные цветы, которые Сказочник называл «орхидеями», но от их запаха Цакль начал чихать. Пришлось зажимать нос, проходя мимо особо ароматных клумб.

По центру улицы стали появляться фонтаны, украшенные прекрасными скульптурами людей и животных. Огромные рыбы извергали струи прохладной кристально-чистой воды, прекрасные мраморные нимфы танцевали, как будто паря над поверхностью воды, окутанные радужным ореолом брызг.

Возле воды радостно играли дети: они бегали и, смеясь, пытались обрызгать друг друга, зачерпнув воды из фонтана. Часть брызг попала на Цакля. Когда вода коснулась его лица, он в ужасе отшатнулся.

– Такая холодная! Я ведь могу заболеть! И что тогда, сидеть дома? Вот мистер Уилсон расстроится…

Чем ближе Цакль и Сказочник подходили к центральной площади, тем больше народа становилось вокруг. На открытых террасах кафе и ресторанов люди наслаждались изысканными блюдами и прекрасной погодой. По бокам улицы тут и там стали появляться уличные актёры, художники и музыканты, вокруг которых собирались группы зрителей. Отовсюду доносились музыка и весёлый смех.

– Как шумно! – подумал Цакль – и чего им дома не сидится всем!

И вот, выйдя, наконец, на центральную площадь города, он увидел перед собой огромное. Нет! Гигантское! Титаническое дерево! Оно вздымалось выше самых высоких башен города, ствол был толщиной с гору, а корни размером с целую улицу. На них даже кое-где росли обычные деревья, кажущиеся игрушечными рядом с этим исполином.

– Ого, какое огромное! – задрав голову, восхитился Цакль.

Сказочник зарделся, словно сам вырастил это дерево, но следующая фраза мальчика быстро согнала румянец с его лица и заставила нахмуриться.

– Сколько места занимает. Вот если оно упадёт, весь город раздавит!

На мощных ветвях кое-где виднелись странные оранжевые плоды, размерами под стать дереву. Ствол был весь опутан паутиной из лесенок и деревянных мостков, по которым сновали люди. Они срывали с дерева спелые плоды, обвязывали их верёвками и аккуратно спускали на землю.

–Что это за плоды? – спросил Цакль у Сказочника.

– Эти плоды – волшебные, их мякоть на вкус слаще мёда, а если прочитать над таким плодом специальное заклинание, то он превратится во все, что пожелаешь. Поэтому нам нужно меньше работать, чем жителям других городов. Мы можем заниматься тем, чем нам нравится, а всё необходимое нам даёт Дерево.

– Но я вижу, в тех же лавках и кафешках полно работников. Почему они все еще этим занимаются?

– Им просто нравится что-то делать самим.

– Вот странные. А почему ты не попросил Дерево дать тебе лекарство от твоей болезни?

– Некоторые вещи нельзя исправить даже с помощью магии.

– Жаль, а ты научишь меня заклинанию?

– Конечно, только произносить его нужно с радостью в сердце и любовью к жизни, иначе не сработает.

– Да-да, конечно, пойдём скорее, попробуем!

Они направились к группе людей, только что снявших новый плод с дерева. Сказочник о чём-то поговорил с одним из них, видимо, главным, и махнул рукой Цаклю.

– Слушай внимательно, нужно сказать «Арбор Мунди, Фацетэс Валюнтатем», а в конце поклониться дереву и поблагодарить его.

– Да-да-да, я всё понял! – с нетерпением закивал мальчик.

– Ну, сейчас я такого загадаю! Такого! Хм… а чего бы мне такого загадать? Что мне нужно-то? Может, велосипед? Да не, мелковато! Может, карету с лошадьми? Да ну, я ж лошадей боюсь. А, вот! Хочу корабль! Хочу быть капитаном!

Пока он раздумывал, чтобы ему пожелать, Цакль забыл заклинание и произнёс его неправильно. Он настолько разволновался, что напрочь забыл поблагодарить дерево. Ничего не произошло.

Цакль нахмурился и произнёс заклинание снова, опять неправильно.

Опять ничего.

– Давай попробуем еще раз. Ты перепутал слова, да и забыл поблагодарить Дерево. К тому же, оно исполняет лишь истинные желания, дает лишь то, что тебе действительно нужно.

Цакль, конечно, был хорошим мальчиком, но этот город начал его утомлять. Он был ярким, слишком ярким. Мальчик постарался как можно мягче сказать об этом своему другу.

– Знаешь, я бы скоро пошел домой.

– Хорошо, я провожу тебя. Но через неделю я могу привести тебя снова, и может на этот раз у тебя все получится с заклинанием.

– Слушай, это все, конечно, замечательно, но, если честно, мне не очень нравится этот город. Я не хочу сюда больше возвращаться.

Сказочник стал очень грустным.

– А я так хотел… Ты бы мог жить со мной…

– Зачем тебе это?

– Просто ты был таким грустным, когда мы разговаривали с тобой через стену… Ну и я… Я подумал, может, тебе тут будет лучше…

– Я ценю твои старания, но… Этот город не по мне.

– Ладно, я провожу тебя домой, – Сказочник расстроился и, тяжело вздохнув, переспросил, – и значит, ты больше вообще не придешь?

– Сюда далеко идти, и если я буду так долго пропадать, мама поймет что что-то не так. Да и скоро конец семестра, придется готовиться к куче контрольных, – попытался оправдаться Цакль.

– Понимаю, понимаю, – печально закивал Сказочник, но он все еще не сдавался, – но может потом, в каникулы?

– Я не хотел тебя обидеть, честно. Просто здесь все не так… Не так как я ожидал. Много людей, шумно, все выряженные в пух и прах, а зачем? Дети невоспитанные, валяют дурака и брызгаются ледяной водой, вот если бы мистер Уилсон добрался до них, он бы им показал! Мама всегда говорила, что приличные мальчики и девочки ведут себя спокойно, играют тихо, так чтобы никому не мешать. Да еще это дерево не хочет исполнять мои желания. Ну не мог я неверно произнести заклинание, учитель говорит, у меня лучшая память в классе. Может вам просто кажется, что оно работает? Вдруг вся эта магия лишь миф? Чтобы не приходилось вставать с утра на работу. Столько древесины зазря пропадает…

Цакль хоть и был воспитанным мальчиком, но его также приучили быть прямым и честным, да и прогулка столь вымотала и разочаровала его, что он уже не мог остановиться. Сказочник молча выслушивал его тираду.

– И зачем все эти украшения, все эти статуи, фонтаны?

– Так красиво же.

– А кому нужна эта красота? Она же совершенно бесполезна.

Из-под капюшона послышались всхлипывания.

– Ты что? – Цакль удивленно посмотрел на Сказочника, – что я такого сказал? Я же вроде не обидел тебя ничем. Просто этот город…

– Но это мой город! – крикнул Сказочник и резко бросился прочь, оставив Цакля одного в недоумении стоять посреди улицы. Мальчик подождал минут десять на случай, если друг передумает и вернется, а потом, все еще дивясь столь резкой вспышке эмоций приятеля, побрел по улицам Теририя в направлении дома.

Правда ему пришлось немного поплутать, Цакль лишь фрагментами помнил дорогу, хоть и не хотел сам себе в этом признаваться. Побродив по городу, мальчик стал замерзать – еще недавно ясное небо заволокло тучами, задул ледяной ветер. Да и в животе предательски урчало от голода.

– До дома далеко, а я замерз и хочу есть. Разумнее всего сначала отыскать Сказочника, попросить у него еды и теплой одежды и затем быстро домой, пока мама не заметила. А то я так не дойду до дома.

Цакль вспомнил, что Сказочник говорил, что живет на самой тихой и спокойной улице города, где белоснежные дома-дворцы сменялись маленькими аккуратными разноцветными домиками.

– Не то чтобы у меня не было возможности жить в доме пороскошнее, но пока я живу один, мне не нужно много места, да и мне удобнее жить на окраине, чтобы было проще ходить на луг, где я собираю лечебные травы и цветы. Конечно, дерево обеспечивает нас нужным лечением, но мне нравится делать всякие настойки, а еще из луговых трав получаются красивые букеты, – словно оправдываясь, во время одной из встреч возле стены рассказывал ему Сказочник.

Еще Цакль отчетливо помнил из его рассказов, что прямо напротив двери дома Сказочника есть маленький пруд. Стоило ему вспомнить это, и у него в голове буквально зазвучал голос друга: «Когда я только въехал в свой новый дом, все соседи упорно советовали мне закопать прудик – настолько мал и запущен он был. Но внимательно посмотрев на его грязно-зеленую гладь, я увидел, что он полон жизни, хоть это было и плохо заметно. Для рыб прудик был слишком мал, но в нем мельтешили мелкие рачки, водные жучки, личинки стрекоз. И знаешь, мне стало их жаль – чем они хуже красивых рыб? Временами я осторожно убираю часть ила, тщательно проверяю, не попали ли туда его маленькие жители, чтобы им было проще дышать. И знаешь, когда мне становится грустно, я прихожу к своему пруду и понимаю, что если даже в такой грязной луже так пышно может расцвести жизнь, то и я как-нибудь справлюсь с тем что гнетет меня…»

На мгновение Цаклю почему-то стало немного грустно.

– И почему он убежал? Странный какой-то. Наобещал с три короба – а на деле вышел пшик. Чем ему так дорог этот город и этот зарастающий пруд? Но все-таки он мой друг, самый настоящий друг… И это странно, ведь он так не похож на тех, с кем я прежде общался.

Цакль окликнул владельца ближайшей кофейни, вышедшего на улицу покурить:

– Извините, Вы не подскажете, как пройти на улицу Мачура?

– Конечно, подскажу. Но далеко тебе придется идти, мальчик. Улица Мачура на самом краю города, а сейчас такой ветрище – замерзнешь. Подожди минутку. Мужчина нырнул за дверь и вернулся уже с горячим термосом в руках.

– Держи, хоть будет чем согреться в дороге. Кофе детям не полезен, так что я налил ромашковый чай.

– Спасибо, – поблагодарил Цакль, покраснев от смущения, – а термос?

– Не переживай, как-нибудь вернешь, ну а не вернешь – уж переживу, – хрипло засмеялся владелец кофейни. Смех у него был грудной, громкий, но чуть кашляющий – сказывалась вредная привычка.

– Смотри, дойдешь до конца улицы и возле библиотеки повернешь направо, там будет узенькая улочка Мачура, ее надо пройти до самого конца, а в конце раскинулся парк, пересечешь его по прямой, перейдешь через мост, и в паре сотни метров от берега увидишь маленькие разноцветные домики, выстроившиеся в рядок. Вот туда тебе и надо. Мужчина достал из кармана фартука листок с ручкой и быстро набросал план.

– Вот тебе карта, на всякий случай.

– Спасибо большое, сэр.

– Хорошей дороги, малыш.

– И вам удачного дня.

Благодаря объяснениям баристы Цакль без проблем нашел дом Сказочника, хотя идти пришлось немало. Ноги уже предательски ныли, а ветер еще больше усилился, так что даже содержимое термоса не спасало озябшего мальчика.

Вот он – маленький, но ухоженный аккуратный домик, в котором живет его друг: васильковые стены, треугольная темно-зеленая крыша, странные рисунки в уголках окон – «под витражи». Напротив двери, почему-то приоткрытой – крупная изумрудно-зеленая лужа.

– И это и есть твой пруд? – подумал Цакль и еле удержался от смеха. Он наклонился над водной гладью, что-то мелкое и черное суетилось в воде.

– Какой же все-таки он странный… И нелепый… – в голове у мальчика промелькнуло, что он здесь не ради еды и теплой одежды, что он бы уже дошел до дома. Но почему-то ему хотелось перед возвращением повидаться с Сказочником, почему-то расстроенная интонация его голоса перед тем, как друг убежал, тяготила Цакля.

Он постучал в приоткрытую дверь, но никто не ответил. Тогда, предварительно извинившись за непрошеное вторжение, Цакль зашел внутрь. Прикрыв дверь, он снял уже изрядно промокшую обувь и босиком прошел в прихожую – пол был весьма чистым. Мальчик заглядывал из одной комнаты в другую – они были незаперты, но нигде не было его друга.

– Значит он еще не вернулся домой? Но почему тогда оставил открытую дверь? Вот растяпа… – посетовал Цакль, но на всякий случай решил забраться по хлипкой лестнице на чердак.

Когда он поднялся, глаза не сразу привыкли к полутьме. Посреди чердака виднелась высокая фигура в каком-то неестественном положении.

– Сказочник? – осторожно окликнул Цакль.

Ему не ответили. От странной фигуры веяло чем-то жутким, но мальчик собрал всю волю в кулак и медленно, шаг за шагом приближался к ней, готовый в любую минуту сорваться и убежать прочь. Глаза постепенно привыкли к полутьме, и им уже хватило того малого количества света, проникавшего в маленькое чердачное окошко, чтобы разглядеть фигуру. Ноги не касаются пола, голова неестественно повернута, а от шеи к потолку тянется толстая веревка. Фигура ростом и сложением похожа на Сказочника, на ней черный плащ Сказочника. Словно в забытьи мальчик подходил все ближе и ближе, не замечая, как горячие слезы обжигают щеки, взял валяющийся рядом опрокинутый стул и встал на него. Осторожно, он откинул капюшон, чтобы наконец-то разглядеть лицо друга, которое тот так рьяно прежде скрывал. На бледном, перекошенном от удушья лице проглядываются столь знакомые черты. Цакль словно смотрит в зеркало, только эдак лет через десять. Такой же нос с горбинкой, такие же темно-серые глаза, только неестественно выпученные, такие же тонкие губы, но искривленные в гримасе боли, его кожа, правда, покрытая легкой темной щетиной, его черные непослушные волосы, но отросшие до плеч, его лицо – только повзрослевшее и мертвое…

В маленьком синем домике с треугольной крышей раздался детский крик. Дерево, сломанное ураганом, издало жалобный стонущий скрип и упало, разбивая ветками чердачное окно. В дом ворвалась буря, безжалостно дергая подвешенное к потолку тело, словно марионетку, в какой-то дикой, неестественной пляске смерти. Цакль потерял равновесие и упал со стула. Голова ударилось обо что-то твердое, и разум заполнила милосердная тьма.

Прошла минута, а может, час, и он открыл глаза. Ветер резко стих. Находясь в полузабытьи, двигаясь словно деревянный, Цакль снова подставил стул к телу, закрыл мертвецу глаза и снял с него плащ. Надев плащ на себя, он вышел на улицу и пошел прочь – прочь от своего лучшего друга, прочь от этого маленького домика, прочь от прудика, который остался без хозяина, и который теперь-то уж точно закопают. Прочь от этого города, в сторону своего дома, в сторону серой стены. Он еще не знал, как попадет внутрь, возможно, придется сознаться во всем городской страже, что стоит на воротах, придется сказать, что он сбежал – но как? Кто поверит в то, что можно ходить сквозь стены?

Он прошел мимо опустевших улиц, заваленных оборванными ураганом ветками и украшениями – теперь они уже выглядели не столь яркими и праздничными. Мимо роскошных домов с выбитыми ветром окнами, мимо раскрошенных в щепки торговых рядов, мимо разбитых экипажей. Не все успели укрыться от непогоды, и улицы были полны стонов раненых людей, пытавшихся выбраться из-под обломков. Даже Великое Дерево на центральной площади теперь нагое, с содранными ветром листьями, с поломанными ветвями, выглядело уже не столь величественным. Волшебные плоды валялись на земле между обломков и искалеченных тел горожан, превратившиеся в бурую склизкую кашу.