Kitobni o'qish: «Хочу у зеркала, где муть… (сборник)», sahifa 6

Ода пешему ходу

1

 
В век сплошных скоропадских,
Роковых скоростей —
Слава стойкому братству
Пешехожих ступней!
 
 
Всеутёсно, всерощно,
Прямиком, без дорог,
Обивающих мощно
Лишь природы – порог,
 
 
Дерзко попранный веком.
(В век турбин и динам
Только жить, что калекам!)
…Но и мстящей же вам
 
 
За рекламные клейма
На вскормившую грудь.
– Нет, безногое племя,
Даль – ногами добудь!
 
 
Слава толстым подметкам,
Сапогам на гвоздях,
Ходокам, скороходкам —
Божествам в сапогах!
 
 
Если есть в мире – ода
Богу сил, Богу гор —
Это взгляд пешехода
На застрявший мотор.
 
 
Сей ухмыл в пол-аршина,
Просто – шире лица:
Пешехода на шину
Взгляд – что лопается!
 
 
Поглядите на чванством
Распираемый торс!
Паразиты пространства,
Алкоголики верст —
 
 
Что сквозь пыльную тучу
Рукоплещущих толп
Расшибаются.
– Случай?
– Дури собственной – столб.
 

3

 
Дармоедством пресытясь,
С шины – спешится внук.
Пешеходы! Держитесь —
Ног, как праотцы – рук.
 
 
Где предел для резины —
Там простор для ноги.
Не хватает бензину?
Вздоху – хватит в груди!
 
 
Как поток жаждет прага,
Так восторг жаждет – трат.
Ничему, кроме шага,
Не учите ребят!
 
 
По ручьям, по моренам,
Дальше – нет! Дальше – стой!
Чтобы Альпы – коленом
Знал, саванны – ступней.
 
 
Я костьми, други, лягу —
За раскрытие школ!
Чтоб от первого шага
До последнего – шел
 
 
Внук мой! отпрыск мой! мускул,
Посрамивший Аид!
Чтобы в царстве моллюсков —
На своих на двоих!
 

26 августа 1931 – 30 марта 1933, Медон

Дом

 
Из-под нахмуренных бровей
Дом – будто юности моей
День, будто молодость моя
Меня встречает: – Здравствуй, я!
 
 
Так самочувственно-знаком
Лоб, прячущийся под плащом
Плюща, срастающийся с ним,
Смущающийся быть большим.
 
 
Недаром я – грузи! вези! —
В непросыхающей грязи
Мне предоставленных трущоб
Фронтоном чувствовала лоб.
 
 
Аполлонический подъем
Музейного фронтона – лбом
 
 
Своим. От улицы вдали
Я за стихами кончу дни —
Как за ветвями бузины.
 
 
Глаза – без всякого тепла:
То зелень старого стекла,
Сто лет глядящегося в сад,
Пустующий – сто пятьдесят.
 
 
Стекла, дремучего, как сон,
Окна, единственный закон
Которого: гостей не ждать,
Прохожего не отражать.
 
 
Не сдавшиеся злобе дня
Глаза, оставшиеся – да! —
Зерцалами самих себя.
 
 
Из-под нахмуренных бровей —
О, зелень юности моей!
Та – риз моих, та – бус моих,
Та – глаз моих, та – слез моих…
 
 
Меж обступающих громад —
Дом – пережиток, дом – магнат,
Скрывающийся среди лип.
Девический дагерротип
Души моей…
 

6 сентября 1931, Медон

«Не нужен твой стих…»

 
– Не нужен твой стих —
Как бабушкин сон.
 
 
– А мы для иных
Сновидим времен.
 
 
– Докучен твой стих —
Как дедушкин вздох.
 
 
– А мы для иных
Дозорим эпох.
 
 
– В пять лет – целый свет —
Вот сон наш каков!
– Ваш – на пять лишь лет,
Мой – на пять веков.
 
 
– Иди, куда дни!
– Дни мимо идут…
– …
А быть или нет
Стихам на Руси —
Потоки спроси,
Потомков спроси.
 

14 сентября 1931

Стихи к сыну

1

 
Ни к городу и ни к селу —
Езжай, мой сын, в свою страну, —
В край – всем краям наоборот!
Куда назад идти – вперед
Идти, – особенно – тебе,
Руси не видывавшее
 
 
Дитя мое… Мое? Ее —
Дитя! То самое былье,
Которым порастает быль.
Землицу, стершуюся в пыль, —
Ужель ребенку в колыбель
Нести в трясущихся горстях:
«Русь – это прах, чти – этот прах!»
 
 
От неиспытанных утрат —
Иди – куда глаза глядят!
Всех стран – глаза, со всей земли —
Глаза, – и синие твои
Глаза, в которые гляжусь:
В глаза, глядящие на Русь.
 
 
Да не поклонимся словам!
Русь – прадедам, Россия – нам,
Вам – просветители пещер —
Призывное: СССР, —
Не менее во тьме небес
Призывное, чем: SOS.
 
 
Нас родина не позовет!
Езжай, мой сын, домой – вперед —
В свой край, в свой век, в свой час, – от нас —
В Россию – вас, в Россию – масс,
В наш-час – страну! в сей-час – страну!
В на-Марс – страну! в без-нас – страну!
 

Январь 1932

2

 
Наша совесть – не ваша совесть!
Полно! – Вольно! – О всем забыв,
Дети, сами пишите повесть
Дней своих и страстей своих.
 
 
Соляное семейство Лота —
Вот семейственный ваш альбом!
Дети! Сами сводите счеты
С выдаваемым за Содом —
 
 
Градом. С братом своим не дравшись —
Дело чисто твое, кудряш!
Ваш край, ваш век, ваш день, ваш час,
Наш грех, наш крест, наш спор, наш —
 
 
Гнев. В сиротские пелеринки
Облаченные отродясь —
Перестаньте справлять поминки
По Эдему, в котором вас
 
 
Не было! по плодам – и видом
Не видали! Поймите: слеп —
Вас ведущий на панихиду
По народу, который хлеб
 
 
Ест и вам его даст, – как скоро
Из Мёдона – да на Кубань.
Наша ссора – не ваша ссора!
Дети! Сами творите брань
 
 
Дней своих.
 

Январь 1932

3

 
Не быть тебе нулем
Из молодых – да вредным!
Ни медным королем,
Ни попросту – спортсмедным
 
 
Лбом, ни слепцом путей,
Коптителем кают,
Ни парой челюстей,
Которые жуют,
 
 
В сём полагая цель.
Ибо – в любую щель —
Я с моим ветром буйным!
Не быть тебе буржуем.
 
 
Ни галльским петухом,
Хвост заложившим в банке,
Ни томным женихом
Седой американки, —
 
 
Нет, ни одним из тех,
Дописанных, как лист,
Которым – только смех
Остался, только свист
 
 
Достался от отцов!
С той стороны весов
Я – с черноземным грузом!
Не быть тебе французом.
 
 
Но так же – ни одним
Из нас – досадных внукам!
Кем будешь – Бог один…
Не будешь кем – порукой —
 
 
Я, что в тебя – всю Русь
Вкачала – как насосом!
Бог видит – побожусь! —
Не будешь ты отбросом
 
 
Страны своей.
 

22 января 1932

Родина

 
О неподатливый язык!
Чего бы попросту – мужик,
Пойми, певал и до меня:
– Россия, родина моя!
 
 
Но и с калужского холма
Мне открывалася она —
Даль, – тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
 
 
Даль, прирожденная, как боль,
Настолько родина и столь —
Рок, что повсюду, через всю
Даль – всю ее с собой несу!
 
 
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: «Вернись
Домой!»
   Со всех – до горних звезд —
Меня снимающая мест!
 
 
Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.
Ты! Сей руки своей лишусь —
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля —
Гордыня, родина моя!
 

12 мая 1932

«Над вороным утесом – белой зари рукав…»

 
Над вороным утесом —
Белой зари рукав.
Ногу – уже с заносом
Бега – с трудом вкопав
 
 
В землю, смеясь, что первой
Встала, в зари венце, —
Макс, мне было так верно
Ждать на твоем крыльце!
 
 
Позже, отвесным полднем,
Под колокольцы коз,
С всхолмья да на всхолмье,
С глыбы да на утес,
 
 
По трехсаженным креслам, —
Тропам иных эпох! —
Макс, мне было так лестно
Лезть за тобою – Бог
 
 
Знает куда. Да, виды
Видящим – путь скалист.
С глыбы на пирамиду,
С рыбы – на обелиск…
 
 
Ну, а потом на плоской
Вышке – орлы вокруг —
Макс, мне было так просто
Есть у тебя из рук,
 
 
Божьих или медвежьих,
Опережавших «дай»,
Рук неизменно-бережных,
За воспаленный край
 
 
Раны умевших браться
В веры сплошном луче.
Макс, мне было так братски
Спать на твоем плече!
 
 
Горы… Себе на горе
Видится мне одно
Место: с него – два моря
Были видны по дно
 
 
Бездны… Два моря сразу.
Дщери иной поры,
Кто вам свои два глаза
Преподнесет с горы?
 
 
Только теперь, в подполье,
Вижу, – когда потух
Свет – до чего мне вольно
Было в обхвате двух
 
 
Рук твоих. В первых встречных
Царстве – и сам суди,
Макс, до чего мне вечно
Было в твоей груди!
 
 
Пусть ни единой травки, —
Площе, чем на столе, —
Макс, мне будет так мягко
Спать на твоей скале.
 

28 октября 1932, Кламар

«Никуда не уехали – ты да я…»

 
Никуда не уехали – ты да я —
Обернулись прорехами – все моря!
Совладельцам пятерки рваной —
Океаны не по карману!
 
 
Нищеты вековечная сухомять!
Снова лето, как корку, всухую мять!
Обернулось нам море – мелью:
Наше лето – другие съели!
 
 
С жиру лопающиеся: жир – их «лоск»,
Что не только что масло едят, а мозг
Наш – в поэмах, в сонатах, в сводах:
Людоеды в парижских модах!
 
 
Нами лакомящиеся: франк – за вход.
О, урод, как водой туалетной – рот
Сполоснувший – бессмертной песней!
Будьте прокляты вы – за весь мой
 
 
Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти,
Пятью пальцами – да от всех пяти
Чувств – на память о чувствах добрых —
Через всё вам лицо – автограф!
 

1932 – лето 1935, Фавьер

Стол

1

 
Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что шел
Со мною по всем путям.
Меня охранял – как шрам.
 
 
Мой письменный вьючный мул!
Спасибо, что ног не гнул
Под ношей, поклажу грёз —
Спасибо – что нес и нес.
 
 
Строжайшее из зерцал!
Спасибо за то, что стал
(Соблазнам мирским порог)
Всем радостям поперек,
 
 
Всем низостям – наотрез!
Дубовый противовес
Льву ненависти, слону
Обиды – всему, всему.
 
 
Мой заживо смертный тёс!
Спасибо, что рос и рос
Со мною, по мере дел
Настольных – большал, ширел,
 
 
Так ширился, до широт —
Таких, что, раскрывши рот,
Схватясь за столовый кант…
– Меня заливал, как штранд!
 
 
К себе пригвоздив чуть свет —
Спасибо за то, что – вслед
Срывался! На всех путях
Меня настигал, как шах —
 
 
Беглянку.
   – Назад, на стул!
Спасибо за то, что блюл
И гнул. У невечных благ
Меня отбивал – как маг —
 
 
Сомнамбулу.
Битв рубцы,
Стол, выстроивший в столбцы
Горящие: жил багрец!
Деяний моих столбец!
 
 
Столп столпника, уст затвор —
Ты был мне престол, простор —
Тем был мне, что морю толп
Еврейских – горящий столп!
 
 
Так будь же благословен —
Лбом, локтем, узлом колен
Испытанный, – как пила
В грудь въевшийся – край стола!
 

Июль 1933

4

 
Обидел и обошел?
Спасибо за то, что – стол
Дал, стойкий, врагам на страх —
Стол – на четырех ногах
 
 
Упорства. Скорей – скалу
Своротишь! И лоб – к столу
Подстатный, и локоть под —
Чтоб лоб свой держать, как свод.
 
 
– А прочего дал в обрез?
А прочный – во весь мой вес,
Просторный – во весь мой бег,
Стол – вечный – на весь мой век!
 
 
Спасибо тебе, Столяр,
За доску – во весь мой дар,
За ножки – прочней химер
Парижских, за вещь – в размер.
 

5

 
Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что ствол
Отдав мне, чтоб стать – столом,
Остался – живым стволом!
 
 
С листвы молодой игрой
Над бровью, с живой корой,
С слезами живой смолы,
С корнями до дна земли!
 

17 июля 1933

6

 
Квиты: вами я объедена,
Мною – живописаны.
Вас положат – на обеденный,
А меня – на письменный.
 
 
Оттого что, йотой счастлива,
Яств иных не ведала.
Оттого что слишком часто вы,
Долго вы обедали.
 
 
Всяк на выбранном заранее —
Много до рождения! —
Месте своего деяния,
Своего радения:
 
 
Вы – с отрыжками, я – с книжками,
С трюфелем, я – с грифелем,
Вы – с оливками, я – с рифмами,
С пикулем, я – с дактилем.
 
 
В головах – свечами смертными —
Спаржа толстоногая.
Полосатая десертная
Скатерть вам – дорогою!
 
 
Табачку пыхнем гаванского
Слева вам – и справа вам.
Полотняная голландская
Скатерть вам – да саваном!
 
 
А чтоб скатертью не тратиться —
В яму, место низкое,
Вытряхнут вас всех со скатерти:
С крошками, с огрызками.
 
 
Каплуном-то вместо голубя
– Порх! – душа – при вскрытии.
А меня положат – голую:
Два крыла прикрытием.
 

1933

«Вскрыла жилы: неостановимо…»

 
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет – мелкой,
 
 
Миска – плоской.
   Через край – и мимо —
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
 

6 января 1934

Куст

1

 
Что нужно кусту от меня?
Не речи ж! Не доли собачьей
Моей человечьей, кляня
Которую – голову прячу
 
 
В него же (седей – день от дня!).
Сей мощи, и плещи, и гущи —
Что нужно кусту – от меня?
Имущему – от неимущей!
 
 
А нужно! иначе б не шел
Мне в очи, и в мысли, и в уши.
Не нужно б – тогда бы не цвел
Мне прямо в разверстую душу,
 
 
Что только кустом не пуста:
Окном моих всех захолустий!
Что, полная чаша куста,
Находишь на сем – месте пусте?
 
 
Чего не видал (на ветвях
Твоих – хоть бы лист одинаков!)
В моих преткновения пнях,
Сплошных препинания знаках?
 
 
А вот и сейчас, словарю
Придавши бессмертную силу, —
Да разве я то говорю,
Что знала, пока не раскрыла
 
 
Рта, знала еще на черте
Губ, той – за которой осколки…
И снова, во всей полноте
Знать буду, как только умолкну.
 

2

 
А мне от куста – не шуми
Минуточку, мир человечий! —
А мне от куста – тишины:
Той, – между молчаньем и речью,
 
 
Той, – можешь – ничем, можешь – всем
Назвать: глубока, неизбывна.
Невнятности! наших поэм
Посмертных – невнятицы дивной.
 
 
Невнятицы старых садов,
Невнятицы музыки новой,
Невнятицы первых слогов,
Невнятицы Фауста Второго.
 
 
Той – до всего, после всего.
Гул множеств, идущих на форум.
Ну – шума ушного того,
Всё соединилось в котором.
 
 
Как будто бы все кувшины
Востока – на лобное всхолмье.
Такой от куста тишины,
Полнее не выразишь: полной.
 

Около 20 августа 1934

«Уединение: уйди в себя, как прадеды в феоды…»

 
Уединение: уйди
В себя, как прадеды в феоды.
Уединение: в груди
Ищи и находи свободу.
 
 
Чтоб ни души, чтоб ни ноги —
На свете нет такого саду
Уединению. В груди
Ищи и находи прохладу.
 
 
Кто победил на площади —
Про то не думай и не ведай.
В уединении груди —
Справляй и погребай победу.
Уединение в груди.
Уединение: уйди,
 
 
Жизнь!
 

Сентябрь 1934

Сад

 
За этот ад,
За этот бред
Пошли мне сад
На старость лет.
 
 
На старость лет,
На старость бед:
Рабочих – лет,
Горбатых – лет…
 
 
На старость лет
Собачьих – клад:
Горячих лет —
Прохладный сад…
 
 
Для беглеца
Мне сад пошли:
Без ни – лица,
Без ни – души!
 
 
Сад: ни шажка!
Сад: ни глазка!
Сад: ни смешка!
Сад: ни свистка!
 
 
Без ни-ушка
Мне сад пошли:
Без ни-душка!
Без ни-души!
 
 
Скажи: – Довольно муки – на
Сад, одинокий, как сама.
(Но около и сам не стань!)
Сад, одинокий, как я сам.
 
 
Такой мне сад на старость лет…
– Тот сад? А может быть – тот свет? —
На старость лет моих пошли —
На отпущение души.
 

1 октября 1934

«Тоска по родине! Давно…»

 
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно —
Где – совершенно одинокой
 
 
Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что – мой,
Как госпиталь или казарма.
 
 
Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной – непременно —
 
 
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведём без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться – мне едино.
 
 
Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично, на каком
Непонимаемой быть встречным!
 
 
(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен…)
Двадцатого столетья – он,
А я – до всякого столетья!
 
 
Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне все – равны, мне всё – равно,
И, может быть, всего равнее —
 
 
Роднее бывшее – всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты – как рукой сняло:
Душа, родившаяся – где-то.
 
 
Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей – поперек!
Родимого пятна не сыщет!
 
 
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё – равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина…
 

1934

Надгробие

1

 
«Иду на несколько минут…»
В работе (хаосом зовут
Бездельники) оставив стол,
Отставив стул – куда ушел?
 
 
Опрашиваю весь Париж.
Ведь в сказках лишь да в красках лишь
Возносятся на Небеса!
Твоя душа – куда ушла?
 
 
В шкафу – двустворчатом, как храм, —
Гляди: все книги по местам.
В строке – все буквы налицо,
Твое лицо – куда ушло?
 
 
Твое лицо,
Твое тепло,
Твое плечо —
Куда ушло?
 

3 января 1935

3

 
За то, что некогда, юн и смел,
Не дал мне заживо сгнить меж тел
Бездушных, замертво пасть меж стен, —
Не дам тебе – умереть совсем!
 
 
За то, что за руку, свеж и чист,
На волю вывел, весенний лист —
Вязанками приносил мне в дом! —
Не дам тебе – порасти быльем!
 
 
За то, что первых моих седин
Сыновней гордостью встретил – чин,
Ребячьей радостью встретил – страх, —
Не дам тебе – поседеть в сердцах!
 

7–8 января 1935

«Есть счастливцы и счастливицы…»

 
Есть счастливцы и счастливицы,
Петь не могущие. Им —
Слезы лить! Как сладко вылиться
Горю – ливнем проливным!
 
 
Чтоб под камнем что-то дрогнуло.
Мне ж – призвание как плеть —
Меж стенания надгробного
Долг повелевает – петь.
 
 
Пел же над другом своим Давид,
Хоть пополам расколот!
Если б Орфей не сошел в Аид
Сам, а послал бы голос
 
 
Свой, только голос послал во тьму,
Сам у порога лишним
Встав, – Эвридика бы по нему
Как по канату вышла…
 
 
Как по канату и как на свет,
Слепо и без возврата.
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное – взято.
 

Январь 1935

Дом

 
Лопушиный, ромашный
Дом – так мало домашний!
С тем особенным взглядом
Душ – тяжелого весу.
Дом, что к городу – задом
Встал, а передом – к лесу.
 
 
По-медвежьи – радушен,
По-оленьи – рогат.
Из которого души
Во все очи глядят —
Во все окна! С фронтона —
Вплоть до вросшего в глину —
Что окно – то икона,
Что лицо – то руина
И арена… За старым
Мне и жизнь и жилье
Заменившим каштаном —
Есть окно и мое.
А рубахи! Как взмахи
Рук над жизнью разбитой!
О, прорехи! Рубахи!
Точно стенопись битвы!
 
 
Бой за су-ще-ство-ванье.
Так и ночью и днем
Всех рубах рукавами
С смертью борется дом.
 
 
Не рассевшийся сиднем
И не пахнущий сдобным.
За который не стыдно
Перед злым и бездомным:
 
 
Не стыдятся же башен
Птицы, ночь переспав…
Дом, который не страшен
В час народных расправ!
 

Между 27 июля и 10 сентября 1935

Стихи сироте

1

 
Ледяная тиара гор —
Только бренному лику рамка.
Я сегодня плющу – пробор
Провела на граните замка.
 
 
Я сегодня сосновый стан
Обгоняла на всех дорогах.
Я сегодня взяла тюльпан —
Как ребенка за подбородок.
 

16–17 августа 1936

2

 
Обнимаю тебя кругозором
Гор, гранитной короною скал.
(Занимаю тебя разговором —
Чтобы легче дышал, крепче спал.)
 
 
Феодального замка боками,
Меховыми руками плюща —
Знаешь – плющ, обнимающий камень —
В сто четыре руки и ручья?
 
 
Но не жимолость я – и не плющ я!
Даже ты, что руки мне родней,
Не расплющен, а вольноотпущен
На все стороны мысли моей!
 
 
…Кругом клумбы и кругом колодца,
Куда камень придет – седым!
Круговою порукой сиротства,
Одиночеством – круглым моим!
 
 
(Так вплелась в мои русые пряди
Не одна серебристая прядь!)
…И рекой, разошедшейся на две,
Чтобы остров создать – и обнять.
 
 
Всей Савойей, и всем Пиемонтом,
И – немножко хребет надломя —
Обнимаю тебя горизонтом
Голубым – и руками двумя!
 

21–24 августа 1936

6

 
Наконец-то встретила
Надобного – мне:
У кого-то смертная
Надоба – во мне.
 
 
Что для ока – радуга,
Злаку – чернозем —
Человеку – надоба
Человека – в нем.
 
 
Мне дождя, и радуги,
И руки – нужней
Человека надоба
Рук – в руке моей.
 
 
Это – шире Ладоги
И горы верней —
Человека надоба
Ран – в руке моей.
 
 
И за то, что с язвою
Мне принес ладонь —
Эту руку – сразу бы
За тебя в огонь!
 

11 сентября 1936

Стихи к Чехии

Сентябрь

1

 
Полон и просторен
Край. Одно лишь горе:
Нет у чехов – моря.
Стало чехам – море
 
 
Слез: не надо соли!
Запаслись на годы!
Триста лет неволи,
Двадцать лет свободы.
 
 
Не бездельной, птичьей —
Божьей, человечьей.
Двадцать лет величья,
Двадцать лет наречий
 
 
Всех – на мирном поле
Одного народа.
Триста лет неволи,
Двадцать лет свободы —
 
 
Всем. Огня и дома —
Всем. Игры, науки —
Всем. Труда – любому —
Лишь бы были руки.
 
 
На поле и в школе —
Глянь – какие всходы!
Триста лет неволи,
Двадцать лет свободы.
 
 
Подтвердите ж, гости
Чешские, все вместе:
Сеялось – всей горстью,
Строилось – всей честью.
 
 
Два десятилетья
(Да и то не целых!),
Как нигде на свете,
Думалось и пелось.
 
 
Посерев от боли,
Стонут Влтавы воды:
– Триста лет неволи,
Двадцать лет свободы.
 
 
На орлиных скалах
Как орел рассевшись —
Что с тобою сталось,
Край мой, рай мой чешский?
 
 
Горы – откололи,
Оттянули – воды…
…Триста лет неволи,
Двадцать лет свободы.
 
 
В селах – счастье ткалось
Красным, синим, пестрым.
Что с тобою сталось,
Чешский лев двухвостый?
 
 
Лисы побороли
Леса воеводу!
Триста лет неволи,
Двадцать лет свободы!
 
 
Слушай каждым древом,
Лес, и слушай, Влтава!
Лев рифмует с гневом,
Ну, а Влтава – слава.
 
 
Лишь на час – не боле —
Вся твоя невзгода!
Через ночь неволи —
Белый день свободы!
 

12 ноября 1938

2

 
Горы – турам поприще!
Черные леса,
Долы в воды смотрятся,
Горы – в небеса.
 
 
Край всего свободнее
И щедрей всего.
Эти горы – родина
Сына моего.
 
 
Долы – ланям пастбище,
Не смутить зверья —
Хата крышей застится,
А в лесу – ружья —
 
 
Сколько бы ни пройдено
Верст – ни одного.
Эти долы – родина
Сына моего.
 
 
Там растила сына я,
И текли – вода?
Дни? или гусиные
Белые стада?
 
 
…Празднует смородина
Лета торжество.
Эти хаты – родина
Сына моего.
 
 
Было то рождение
В мир – рожденьем в рай.
Бог, создав Богемию,
Молвил: «Славный край!»
 
 
Все дары природные,
Все – до одного!
Пощедрее родины
Сына – моего!
 
 
Чешское подземие:
Брак ручьев и руд!
Бог, создав Богемию,
Молвил: «Добрый труд!»
 
 
Всё было – безродного
Лишь – ни одного
Не было – на родине
Сына моего.
 
 
Прокляты – кто заняли
Тот смиренный рай
С зайцами и с ланями,
С перьями фазаньими…
 
 
Трекляты – кто продали, —
Ввек не прощены! —
Вековую родину,
Всех, кто без страны!
 
 
Край мой, край мой, проданный
Весь, живьем, с зверьем,
С чудо-огородами,
С горными породами,
 
 
С целыми народами,
В поле, без жилья,
Стонущими:
   – Родина!
Родина моя!
 
 
Богова! Богемия!
Не лежи, как пласт!
Бог давал обеими
И опять подаст!
 
 
В клятве руку подняли
Все твои сыны —
Умереть за родину
Всех – кто без страны!
 

Между 12 и 19 ноября 1938