Kitobni o'qish: «Подсолнухи»

Выход там, где вход

– Сегодня встречаемся с Жоржеттой Семеновной. Это крутейшая экстрасенсша! То, что тебе нужно! – кричала Соня по телефону.

Моя лучшая подруга Соня старается мне помочь. Несмотря на многочисленные неудачи, все еще не сдается. С восемнадцати лет я падаю в обморок от смеха. Даже от намека на шутку начинает кружиться голова. Пять лет длится этот странный период – пришлось многое поменять в привычном образе жизни. Как назло, у меня обостренное чувство юмора и феноменальная способность видеть забавное и смешное почти в каждой вещи.

За столиком летнего кафе рядом с Соней восседала дама лет шестидесяти, с ровным гнездом из фиолетовых волос. Синяя губная помада в тон лака на ногтях и почти прозрачная желтая блузка, под которой колыхалась грудь двузначного размера, не внушали надежду на помощь. Ее вопрос я уже не услышала, потому что упала на руки проходившему мимо официанту. Меня усадили на пластиковое кресло, принесли воды, и я, не поднимая глаз на Жоржетту, протянула ей выписки из медкарты. Кровь, гормоны, эхограммы, заключения невролога, кардиолога и еще десяток ологов. Жоржетта Семеновна молча изучила бумажки, написала что-то на листке, взяла протянутую Соней купюру и удалилась.

– Светик, ну что же с тобой делать? Обидела женщину. – Подруга судорожно собирала справки, небрежно брошенные Жоржеттой.

– Ехать в Изумрудный город? – прочитала я указания экстрасенсши и не поверила своим глазам. – За это мы отдали столько денег?!

– Успокойся, это санаторий в Березовке. – Соня вырывала у меня листок. – Там нужно найти главврача Колхидского Н. Н. и ни в коем случае не ссылаться на Жоржетту.

Путь предстоял долгий. Маршрутка, метро, электричка и автобус. Но я была рада: хоть какие-то приключения и впечатления. Из-за моей странной болячки давно не путешествовала.

Соня ждала меня на вокзале с велосипедным шлемом в руках.

– Ну нет, я не буду это надевать! Я тогда от своего вида падать начну. Вдруг отражение увижу или просто представлю, – сопротивлялась я подруге и кружению головы.

– Надо подстраховаться, – настаивала Соня. – Мало ли что в пути может случиться!

Шлем я взяла, но надевать не стала. Убаюкивающе стучали колеса. Мелькали домики, поля, деревья, через открытые окна врывался запах трав. Мы наслаждались дорогой. На предпоследней станции в вагон вошли два нетрезвых гражданина, в спортивных штанах с вытянутыми коленками, и сразу направили свои остроносые ботинки в нашу сторону.

– Смотри, Васек, столичные штучки! – сказал первый, обдав нас хроническим перегаром.

– Какие крали! – сказал второй и подмигнул.

Мне стало жутко и смешно одновременно. Мозг посопротивлялся и уронил меня на Сонины острые коленки. Когда я пришла в себя, поезд сбавлял ход, приближаясь к нашей станции, а Соня и незнакомый молодой человек пытались поставить меня на ноги. Нетрезвых граждан рядом уже не было. Молодого человека с сильными руками и светлыми кудрями звали Сергей.

На станции мы сели в рейсовый автобус, который почти без приключений довез нас до санатория. Почти, потому что кудрявому Сергею оказалось по пути, и он всю дорогу пытался нас рассмешить. Пока, наконец, не понял, что его шутки в буквальном смысле валят меня с ног.

«Изумрудный город» состоял из трех бледно-зеленых зданий советской постройки. Они скромно спрятались среди берез и осин. После бензинового автобусного плена лесной воздух показался сладким и осязаемым, а небо высоким и бесконечно-голубым. Сергей работал техником в этом санатории. Он проводил нас до главного корпуса и обещал навестить. Мы взяли номер на два дня.

– Не отдыхать приехали, – утешала Соня то ли меня, то ли себя, разглядывая комнату.

Номер оказался ужасен: все, что могло быть облезлым, облезло, что могло быть ободранным – ободрали до нас. – Зато лес, воздух и тишина, – продолжала она, открывая окно, чтобы впустить воздух и тишину.

– И ничего смешного! – я тоже нашла большой плюс.

Сегодня Колхидский уже не работал. У нас появилась возможность рассмотреть плюсы этого места получше: погулять по лесу, подышать березовым воздухом. Вечером того же дня заглянул Сергей. Он старался не шутить, но два раза я все-таки ненадолго отключилась.

Следующим утром первым делом я отправилась к главврачу. Колхидский сильно озадачился моим вопросом. Изучая справки и выписки из медицинских карт, он постоянно поправлял старомодные очки с увеличивающими линзами, которые делали его глаза чересчур огромными, и почесывал затылок с остатками волос.

– Кто же вас ко мне отправил, милая барышня? – в третий раз спросил врач.

Я решила сказать правду:

– Жоржетта не помню отчество.

Он вскочил, замахал руками, как будто собирался взлететь. Глаза стали еще огромнее, изо рта вырвались нечленораздельные звуки и слюни. Я потеряла сознание.

Нашатырь и лед на ушибленный затылок быстро вернули меня к жизни. Колхидский тоже пришел в себя.

– Это моя бывшая жена. Она издевается надо мной, специально отправляя ко мне пациентов, которым невозможно помочь. Продолжает унижать меня и после развода, – жаловался он, капая в стакан какое-то лекарство.

– Не помог Гудвин, – я в красках описала Соне и Сергею детали встречи с врачом.

– Я, кажется, знаю, как тебе избавиться от этой напасти, – произнес Сергей, предварительно усадив меня на скамейку. – Если мы не можем победить врага, значит, его нужно возглавить!

– А подробнее? – заинтересовалась я.

– Это же очевидно. Нужно сделать юмор профессией!

– А что? Когда не избегаешь смешных моментов, а наоборот выискиваешь, записываешь, то они уже и не кажутся такими смешными, – согласилась Соня. – Тем более писать и выступать можно сидя в кресле.

Свет на несколько секунд померк.

P. S. Шесть месяцев спустя.

– Светик, ни пуха ни пера! – перекрикивая шум волн, кричала Соня в трубку. – Прости, что пропускаю твое первое стендап-выступление!

– Не переживай, придешь на второе. Свадебное путешествие важнее. Привет Сереге. Он настоящий Гудвин! Ни одного обморока за три месяца. И к черту!

Без фильтров

– Я сидела за кассой и слушала Матильду в прямом эфире. Ты же мне сказала, обязательно-о-о. – Клава теребила бумажный платочек ручищами, предназначенными для дойки коров, размазывала косметику по румяным щекам и завывала: – А тут мужик лысый, с просроченными кефиром. Я ему говорю: «Отвали». А тут мымра-а-а.

– И? – участливо спросила Валентина, затушив сигарету.

– Разоралась так, что башня на голове заколыхалась. Сосисками своими в кольцах стала меня тыкать, а потом увидела наушник в ухе и уволила-а-а.

Клава повсхлипывала, потерла распухший нос и продолжила:

– А я только ресницы успела сделать, а губы в следующем месяце-е-е, – завыла она с новой силой, но в другом регистре, плавно переходя с баритона на бас.

– Так, короче, это твой шанс. – Валентина откинулась на спинке стула, запахнула халат на тощих ногах и снова закурила. – Мы уже основательно подковались. Короче! Все ресурсы кинем на развитие блога. Время – самый ценный ресурс.

Она стряхнула пепел в банку из-под сайры:

– Короче! Главное – в тренд попасть.

– А что сейчас в тренде-е-е? – не успокаивалась Клава.

– Матильда сказала: «Искренность и минимализм».

– Да, минимализма завались. – Клава перестала плакать и оглядела комнату.

Стол с прожженной скатертью, двуспальный матрас в углу и старый покосившийся шкаф – все это богатство досталось Клаве пару лет назад вместе с комнатой в коммуналке от троюродной тетки. Шкаф, судя по всему, переживший революцию, добавлял дух старины, вернее, душок. Поэтому пахло здесь соответственно: пылью, нафталином и красногвардейцами.

Впервые мечта стать знаменитой появилась у Клавы в двадцать пять лет, сразу после развода. «Вот я сейчас ка-а-ак! Они еще пожалеют», – решила Клава, когда выяснила, что муж нашел городскую фифу и сбежал, оставив ей фамилию Кукушкина и несмываемый статус разведенки. Клава захотела поехать на «Дом-2», но мать сказала, что проклянет. К счастью, подвернулось наследство: жилье в Питере. Клава наплевала на проклятье, укатила ближе к славе.

На новом месте она подружилась с соседкой Валентиной. Коренной петербурженкой, образованной и интеллигентной в пятом поколении. Мечта стать богатой и знаменитой снова вторглась в примитивное Клавино воображение.

Увольнение оказалось совершенно некстати. «Как без бровей и губ появиться на изысканных просторах Бом-Буха? Вон у Матильды какие губы», – переживала Клава.

– Короче, – вспомнила Валентина. – Сейчас в тренде «без фильтра».

Клавдия перестала всхлипывать, вздымать грудь и похлопала ресницами XXL. Валентина выскочила из комнаты, появилась через минуту с пачкой допотопного Беломора.

– Прочувствуй идею. У нашей Митрофанихи заняла, – она затушила сигарету и прикурила папиросу. – В этом что-то есть, – удовлетворенно покачала головой и протянула папиросу Клаве.

Клава прикурила, закашлялась, скривилась, но тоже кивнула.

– Держись, Бом-Бух! – Валентина вскочила и забегала по комнате.

– Короче, придумала контент на неделю, а то и на месяц. Снимаем все как есть.

– Как есть? – испуганно повторила Клава и нервно затрясла гулливерскими ножками сорок второго размера, обутыми в тапки с заячьими ушками. Как будто под стулом задрожали два настоящих кролика.

– Без фильтра! – торжественно произнесла Валентина.

Она сделала пару фото Клавы с размазанной тушью. Сняла комнату с нескольких ракурсов: шкаф и матрас, шкаф и стол, оборванные обои крупным планом.

Клаве передался ее азарт, и, вооружившись телефонами, они уже вдвоем устроили фотоохоту в других частях коммуналки. Сняли небольшое видео с тараканьими бегами. Нашли залежи муки с жучками и неизвестных насекомых в ванной. Выстроили Валентининых детей в коридоре. Немного их подретушировали, конечно, измазали щеки вареньем, натянули старые колготки с отвисшими коленками. Хотя младшего готовить не пришлось, он и так отлично подходил. Апогеем этого фототворчества явилась улыбка соседки Митрофанихи: просто мурашки встали дыбом и поджилки застыли на спине.

Вечером Валентина помогла Клаве загрузить нефильтрованные кадры в аккаунт Бом-Буха и принесла бутылку шампанского.

– На Новый год оставляла, но сегодня повод круче, – торжественно сказала она, разливая содержимое по чашкам. Одну – с котиком, другую – с видами Парижа. – Короче, за успех!

Клава долго не могла уснуть. Ворочалась на матрасе, представляя, как увеличивается число ее фолловеров, как рекламодатели выстраиваются в очередь и как бывший обкусывает локти своей фифе.

Постель стала покачиваться из стороны в сторону. Клава огляделась: вокруг сияла бескрайняя морская гладь и светило солнце. Матрас плавно колыхался на волнах, а рядом возвышалась белая яхта, размером с ее бывший супермаркет. По палубе вышагивал Леонардо Ди Каприо в капитанской форме и махал ей рукой. Клава еще немного полежала, поболтав ногой в теплой воде, пришвартовала матрас к яхте и легко поднялась на борт. Снизу раздались жалобные крики. Она выглянула и увидела хилое суденышко, а в нем – мымру и лысого дядьку с кефиром. Они судорожно перебирали веслами, пытаясь уйти от огромной белозубой акулы. Акула вдруг истошно рассмеялась, превратилась в Матильду и оказалась на борту яхты. Свет погас, появился диско-шар, застучал клубный ритм. Шар начал вращаться, издавать противное гудение.

Клава с трудом открыла глаза. Звонил телефон, и кто-то тарабанил в дверь. Она натянула халат, тапки с кроликами и поплелась открывать.

На пороге комнаты, потрясая служебными удостоверениями и гневными возмущениями, толпилась разношерстная компания: участковый, люди из санэпидемстанции, органов опеки, Роспотребнадзора, тетка из тсж, корреспондент газеты «Криминальный Петроград» и медсестра из местной поликлиники. Из-за голов этой компании выглядывали любопытные лица соседей.

Клава силой оттеснила неиствующих и закрыла дверь. Привалилась к ней гренадерской спиной и пробормотала: «Не поняла, что это за люди, но на фанатов они не похожи. Может, в «Рублик» нужны кассиры?»

Эпицентр

Из кухни полз запах горелой каши. На столе в беспорядке лежали листы с графиками и схемами. Лера прыгала на одной ноге, второй пытаясь попасть в штанину новых черных брюк. Вчера вечером она тщательно отутюжила их вместе с белой шелковой блузкой – безупречный внешний вид помогает создать репутацию на новой работе. Но штанина сильно интересовала пса. Он тянул дорогую ткань зубами и бешено вилял хвостом, считая это веселой утренней игрой. На телефоне сработал будильник. Лера специально поставила его на время, когда нужно выйти из дома.

Кое-как справившись с брюками и собакой, Лера побежала на кухню. Вывалила кашу в собачью миску и рванула в ванную. Поводила расческой по спутанным волосам, собрала их в пучок, нарисовала две неровные черные стрелки на веках. Недовольно махнула рукой на свое отражение, шагнула из ванной и наступила во что-то теплое и липкое. Посреди коридора стояла миска с кашей. Пес сидел в двух метрах и обиженно рычал. Пришлось вернуться на кухню и отрезать ему розовый колбасный кругляш.

На пятнадцать минут позже назначенного самой себе времени Лера наконец выпала из подъезда на улицу. Села в пыльное желтое такси и решила: «С этой секунды должна начаться абсолютно новая жизнь. Настоящая. В тридцать не так и поздно».

Перед глазами промелькнули картинки из прошлого человека-невидимки. Вот коллега, с которой она проработала два года, силится вспомнить ее имя. Или профессор на лекции не замечает поднятую Лерой руку и произносит: «Раз вопросов больше нет, разрешите откланяться». Десятки примеров, после которых Лера начала думать, а существует ли она в реальности. С этого дня никто не посмеет ее игнорировать, она всегда будет в центре внимания.

Новая жизнь пахла бензином и хрипела голосом Лепса. Дверца желтого Киа громко хлопнула и слегка прищемила низ широкой брючины. Лера, устраиваясь поудобнее, услышала треск. Штанина мгновенно расползлась по шву почти до колена, оставляя торчащие нитки и руша надежды.

«По одежке встречают, – скрежетало в мозгу. – Нет, меня не сломить такой ерундой».

– Приехали, красавица, – сказал водитель через три песни.

До рабочего дня оставалось пять минут. Мечтая скорее добраться до офиса и спрятать штанину под новый рабочий стол, Лера выскочила из машины. Она старалась как можно незаметнее добраться до лифта.

Незаметность, по мнению Леры, усиливалась опущенным в пол взглядом и задержкой дыхания. Перемещаясь таким образом, Лера налетела на высокую рыжеволосую девушку в черном коротком платье. В руке та держала стаканчик с кофе.

– Ой! – вскрикнула Лера.

– Блин! – возмутилась девушка.

На Лериной белой блузке расплывалось коричневое пятно, по форме напоминающее Северную и Южную Америки. Так, с картой западного полушария на груди и со рваной штаниной, Лера вошла в новый офис.

– З-з-дравствуйте, – произнесла она робко.

Гул голосов стих. Взгляды десятка людей в идеальных костюмах разом устремились на ее запятнанную грудь и, видимо, репутацию. Даже сверкающие огромные окна и высокие потолки посмотрели на нее с укоризной.

«Хотела, чтобы заметили? Добро пожаловать в самый эпицентр внимания», – подумала Лера, чувствуя, как начинают пылать щеки.

Племенной брак

Вите Кобылкину максимально соответствовала его фамилия. Он работал на конезаводе, отвечал за выведение новых лошадиных …Э-э-э, сортов.

Хотя еще больше ему бы подошла фамилия Жеребцов. По темпераменту. Но он не виноват, стечение генов: не несут ноги мимо женского полу. Ему было тридцать два. По местным сельским меркам он уже давно засиделся в видных женихах. Высокий, кудрявый, носастый. Но жениться Витя категорически не собирался. Это было его кредо.

– Женишься, а потом энту жену обихаживай! А потом жеребята пойдут, тьфу, ты! Детишки! – в сотый раз повторил он своему товарищу Петьке Самогонкину. – Не такое мое жизненное предназначение. Я, друг мой Петька, хочу карьеру сделать, – мечтательно закатил Витя синие глаза в длинных ресницах.

– Ха-ха-ха, насмешил. – Самогонкин выронил стакан с остатками мутного напитка. – Из конюха в старшие конюхи! Все равно без жены никак.

– Женишься, выбору, опять же никакого! – настаивал Кобылкин. – А тут, хочешь рыжую, хочешь вороную. Брюнетку то бишь. Да черт с этими бабами! Я тут фотографии нашего Графа на конские выставки послал в дальнее Забугорье. Медаль, может, получу и премию!

Через месяц после этого разговора прибыла из Забугорья делегация. Двое в лаковых ботинках, господин Пферд в сапогах и с хлыстом, а с ними переводчица с самого райцентра, пегого окраса, невзрачная такая, и еще журналист газеты «Ударник племенного коневодства». Что тут началось! Начальство забегало, гостям – хлеб-соль, Кабылкину – по шеям. Но как узнали поточнее, зачем гости пожаловали, так Кобылкину извинения публично принесли.

Оказалось, что хотят Графа за баснословные деньги купить и Кобылкина на три года в аренду взять, за не менее баснословные деньги. Хотя Кобылкина начальство бесплатно готовы были отдать.

Замаячил перед Витьком блестящий взлет в кобыльем бизнесе. О таком реактивном разбеге он даже мечтать не мог.

– Виктор, если вы согласны, то нужно договор подписать, паспорт заграничный и себе, и супруге вашей оформить. У них с этим строго, не верит господин Пферд несемейным. Говорят, жена у него слишком красивая, – сказала невзрачная переводчица и землю носком коричневой туфли поковыряла.

Задумался Витя:

«Вот он, эзинцальный момент, или как там по радио сказали? Столкнулась мечта с принципиальной жизненной позицией. Высокий полет и хомут на шею или без хомута, но в глухой безвестности».

Стал девок местных вспоминать, какая из них побезобиднее будет: «Танька – круп хорош, да удар сильный, Нюрка – замуж вышла, Манька – грива красивая, но норов вредный, – подумал, подумал, – баб много, а никто не подходит».

Тут пегая переводчица опять нарисовалась:

– Контракт ваш и договор! – сама скромно так улыбнулась в тридцать два зуба.

«Зубы какие хорошие: ровные, крупные», – подумал Витя, а вслух спросил:

– Не желаете ли, дамочка, для поездки в дальнее Забугорье со мной одну фикцию совершить? Брак заключить фиктивный!

– Очень даже желаю, – сказала дамочка. – Где у вас тут расписаться можно?

Через неделю расписались, и Аллочка, так звали переводчицу, укатила в райцентр, чемоданы собирать. Свадьбу фиктивную делать не стали, но Кобылкин организовал проводы, почище армейских: и гусь в яблоках, и пироги, и портвейн местного розлива.

Но друзья-сотоварищи не рады были удачливым обстоятельствам.

– Зря ты, Витька, так! У нас что, своих девок мало? Женился на образованной крале, а образование энто – бабенкам сильно во вред! – сообщил Самогонкин и головой неодобрительно покачал. Остальные сотоварищи целиком оказались на его самогонной стороне.

– Да и в Забугорье порядки все ненашенские, неприличные, – подхватил Сенька Самокруткин, – сам в передаче «Забугорная изнанка» видел: то мужик с мужиком поженится, то свинью заместо собаки заведут!

«Завидуют», – подумал Витек и немножко возгордился.

Вот сидит Кобылкин на остановке с чемоданом, автобус рейсовый ждет, чтобы до аэропорту доехать. Мать с отцом рядышком стоят, слезы рукавами утирают. Тут почтальон:

– Ну, насилу нашел, телеграмма вам!

«Контракт капут. Граф с брачком. Г-н Pferd», – прочитал Витя вслух. – Да, как же?! Я же мотоцикл продал! Деньги на проводах пропил, – расстроился он. – Еще и фикцию зазря совершил!

Но не знал еще Витя Кобылкин, какая роковая напасть решила на следующий день случиться.

Утром на пороге его двухкомнатной избы появилась Аллочка с ребенком и своей мамашей трех и пятидесяти трех лет соответственно. Вот такой удар! Нельзя изменять своей принципиальности.