Kitobni o'qish: «Ведьма»

Часть I. Ведьма

Твой друг назвал меня принцессой,

А ты сказал, скрывая страх:

"Таких принцесс в старинный пьесах,

В конце сжигали на кострах!" (с)

Автор неизвестен

Я познакомился со своей Олесей в начале весны. Дул холодный, промозглый ветер, люди кутались в куртки на остановках. Я ждал запаздывающую маршрутку, поглядывая на часы. Время неумолимо приближалось к началу рабочего дня. Окончательно потеряв надежду на своевременный приход на работу, я вглядывался в туманную даль, когда перед остановкой затормозило такси.

– За пятерку набивайтесь, подвезу, – весело подмигнул белозубый таксист грузинской национальности. Люди на остановке, переглянувшись, остались на месте, я же решил воспользоваться предложенным такси. Вместе со мной к машине подбежала высокая, черноволосая девушка.

– Мне к главному корпусу университета… Нам не по пути? – улыбнулась мне девушка.

И хотя мне было совсем в другую сторону, я почему-то улыбнулся ей в ответ и кивнул.

Рабочий день был безнадежно испорчен, шеф злился, но, вспоминая о том, что телефонная книга пополнилась новым номером красивой девушки по имени Олеся, я блаженно улыбался даже в ответ на перспективу скорейшего увольнения.

Мы стали встречаться. Олеся была сплошным праздником, она часто смеялась, шутила, таскала меня на различные мероприятия, постоянно придумывала что-то новое.

Я узнал, что сама она родом из небольшого села в Краснодарском крае, а в нашем городе учится на пятом курсе университета и живет у двоюродных дяди и тети.

И все рядом с Олесей было так легко, становилось возможным.

Мы встречались утром на остановке, и маршрутка подъезжала ровно в нужное время, мы приходили в заполненное кафе, и перед нашим приходом освобождался один столик, мы не могли достать билеты на известную премьеру, и почти перед самым показом кто-то отказывался от билетов.

Мне казалось, что мы настолько едины и полноценны вместе, что небо сжалилось над нами и послало в спутницы вечную удачу.

Как-то я пожаловался своей Олесе, что засиделся на старом месте, а шеф никак не хочет продвигать меня по службе. Олеся нахмурила свой прелестный лобик, и на следующий день шеф подписал мое назначение начальником отдела.

Я даже всерьез стал задумываться о женитьбе. В конце концов, мне, закоренелому тридцатипятилетнему холостяку, пора было остепениться. Олеся была молода, прекрасна, весела и по-настоящему увлечена мной. Да и само небо благоволило нам…

И все было бы хорошо, но какое-то нехорошее предчувствие грызло меня, когда я смотрел в ее черные, как беззвездная ночь, глаза, вдыхал сладковатый запах пряных духов, зарывался в длинные, цвета воронова крыла, волосы…

Где-то в середине мая, я провожал Олесю домой, поцеловав меня на прощание, она впорхнула в подъезд.

Я немного посмотрел ей вслед, улыбнулся и собрался уже идти, когда дорогу мне преградил сухощавый, светловолосый парень, кутающийся в легкую куртку, несмотря на теплую погоду.

– Это Вы! – уверенно сказал он, глядя на меня воспаленными глазами. – Я здесь уже три часа Вас жду.

– Да? – я удивленно приподнял бровь. – И по какому это случаю?

– Вы ведь сейчас с Олесей? – не получив утвердительного ответа, парень протянул мне руку. – Я Степан. Бывший жених Олеси. Нам нужно поговорить.

– Кому это нам? – высокомерно процедил я, разглядывая щуплого паренька. – Мне, к примеру, без надобности…

– Поверьте, это в Ваших же интересах…Я хотел Вас предупредить… Эта любовь не доведет Вас до добра…Я ни в коем случае, не угрожаю. – Он немного испуганно огляделся по сторонам. – Пожалуйста, пойдемте со мной…

Я поддался минутному любопытству и принял приглашение Степана, хотя мне показалось, что он немного не в себе.

Так как я проголодался, мы зашли в этнический ресторан «Хата», расположенный неподалеку. Я заказал себе мясо в горшочках и пиво. Степан взял двести грамм коньяка и залпом выпил больше половины.

– Она – ведьма! – таинственно сверкая глазами, прошептал несчастный.

«Надо ж было на психа напороться», – с тоской подумалось мне.

Вслух я спросил:

– Кто?

– Олеся! – уже нормальным голосом подтвердил мою догадку Степан.

– Вы привели меня сюда, чтобы оскорблять мою девушку? – грозно нахмурился я.

Степан грустно покачал головой:

– Вы не поняли меня. Она на самом деле ведьма. И ведьмина дочь… Я тоже раньше не верил. Вы знаете, мы ведь хотели пожениться…

И тогда Степан рассказал мне их историю.

Олеся училась со Степаном на одном курсе в университете.

Почти сразу красивая, черноволосая девушка с легким южным акцентом привлекла внимание не только одногруппников, но и всего мужского преподавательского состава.

Ей писали стихи, признавались в любви, дежурили под окнами ее дома. Но Олеся никого не выделяла из общей массы поклонников.

Степан, конечно же, тоже попал под обаяние популярной девушки, но по причине природной скромности боялся подступиться ближе, чем обмен конспектами и списывание контрольных работ.

Но где-то к третьему курсу Олеся сама неожиданно обратила внимание на Степана, взяв свои вещи, она переместилась на соседнее с ним место и предложила погулять после занятий.

Так началась их любовь.

Степа был самым счастливым человеком на потоке, и без того блестящая учеба стала приносить свои плоды, он побеждал на всех научных конференциях, в которых принимал участие, его даже номинировали на Президентскую премию, ученые стали пророчить ему великое будущее.

В общественной жизни тоже все наладилось: робкий и стеснительный до этого, он вдруг начал пользоваться неоспоримым авторитетом у одногруппников, его приглашали на все студенческие вечеринки, советовались с ним по поводу личных отношений, спрашивали мнение об учебе.

И, конечно же, рядом с ним повсюду следовала прекрасная и независимая Олеся, что добавляло миллионные баллы его статусу.

Неприятности начались позже.

Где-то к середине четвертого курса Степан сделал предложение Олесе, и к его удивлению, она согласилась.

Свадьбу решили отложить до лета. И где-то в этот момент в сладкую вату жизненных успехов Степана стала примешиваться горечь сомнений.

Он задумался о том, что никогда до конца не знал Олесю.

Она была рядом, весела, смешлива, но все же до конца непонятна. Они никогда не говорили об ее душевных переживаниях, мыслях, планах. Все разговоры об ее жизни до него, Олеся сводила к шуткам, что, мол, до него она не жила, а существовала, и там не было ничего интересного, все, как у всех.

Его же душу она читала, как с чистого листа.

Иногда ему даже казалось, что она незримо управляет его поступками, она всегда знала, где он и чем занимается, от нее невозможно было что-то укрыть, нельзя солгать. Постепенно Степан начал чувствовать себя пойманным в клетку.

И не в радость уже были ни легкие победы, ни популярность, ни открывающиеся перспективы. Как будто не он сам добился всего этого, а только присвоил чьи-то достижения. Олеся в последние дни стала грустить, будто почувствовала произошедшие в нем перемены.

Отступать было некуда, и Степан с обреченностью ягненка отправлялся на заклание – на знакомство с родителями невесты.

Родители Олеси жили в маленьком селе на берегу речушки, с соседними населенными пунктами село связывала грунтовая дорога, идущая вдоль прибрежной полосы и узкий пешеходный мост.

Первым впечатлением от деревни было – полный уют и умиротворение: беленькие домики, утопавшие в кустах сирени и в зелени деревьев, за аккуратными деревянными заборчиками. Пока Степан с Олесей шли по главной улице к дому ее родителей, соседи подходили к заборам, выходили из ворот и здоровались с Олесей на местном диалекте – балачке, знакомились с ее будущим мужем.

– Здоровенькы булы, Олеся, а шо це в тэбэ за парень такый гарный?

– Олеся, ти шо, вернулась?

– Леська, яка ты выросла…

– А твои вже тры дни соби миста не находять – Галущиха вся звэлась…

Олеся улыбалась, кивала в ответ, знакомила Степана с соседями.

Степа смотрел в эти кажущиеся радушными лица людей и замечал нет-нет да мелькнувшую жалость при взгляде на него.

Сердобольная старушка в цветастом платочке даже всплеснула руками:

– Молоденький якый… – и обреченно покачала головой.

Рука Степана непроизвольно вздрогнула в Лесиной ладошке. Олеся посмотрела на него с какой-то затаенной тоской и покрепче сжала его руку.

Забор Лесиных родителей был выкрашен в изумрудно-зеленый цвет, по кромке лениво прогуливалась черная кошка, задрав кверху хвост и презрительно разглядывая гостей.

Во дворе, обвитом виноградной лозой, их уже встречали тесть с тещей, чуть позже к ним присоединилась старушка в белом платочке, Олесина бабушка. Тесть, Иван Матвеевич, был маленьким, щупленьким мужичонкой, с куцей бородкой и испуганными бегающими глазами, трясущиеся руки и синевато-красный оттенок лица выдавали в нем любителя продукции винно-водочной промышленности ручного производства, процветающей в небольших поселках бескрайних просторов Родины.

Теща же была полной его противоположностью – кровь с молоком: крупная, яркая, с копной иссиня-черных волос, не тронутых сединой, и глубокими черными очами.

– Это мой папа, Иван Матвеевич, – представила Олеся, – а это мама…

Теща представилась глубоким грудным голосом:

– Аглая Ивановна… – и добавила, указав на старушку, – А это – моя мама – Анна Леонидовна.

– Очень приятно, Степан. Олесин жених. – Степа чувствовал себя неловко под пронизывающим взглядом тещиных черных глаз, ему казалось, она видит его насквозь: и то, что он уже подумывал сбежать из-под венца, и то, как отчаянно он трусит…

– Что жених – оно-то понятно, – пропел Иван Матвеевич, – оно бы обмыть нужно…

– Успеешь еще обмыть, – ласково взглянула на него теща, от чего Иван Матвеевич, сжался и как-то даже уменьшился в размерах. – Ну что ж, – улыбнулась Аглая Ивановна и приглашающее указала рукой, – пройдемте в дом?..

В доме уже был накрыт праздничный стол: специально по случаю приезда гостя закололи лучшего барашка, из закромов на свет было извлечено красное вино из собственного виноградника, испечена сдоба…

Олесина семья как будто дружелюбно улыбалась гостю, и все же какая-то щемящая тоска нет-нет да закрадывалась в сердце Степана. В голове почему-то вертелось: «Навсегда, навечно, пока смерть не разлучит нас…»

Застолье длилось недолго: поговорили о свадьбе, о планах на будущее, теща вынесла старый альбом с фотографиями, где Степан увидел молодую ее, так похожую на Олесю, и не признал в высоком статном парне Лесиного отца.

Иван Матвеевич быстро набрался, затих и был транспортирован спать в летнюю кухню – отдельно стоящее здание с печью и обеденным столом.

Лесе же и Степану постелили в соседних комнатах, на высоких перинах, в окружении громоздких пуховых подушек. Глаза Степана закрылись, едва голова коснулась кровати, и он забылся страшным, тяжелым сном.

Среди ночи Степан проснулся от страшной жажды и засобирался на кухню в поисках воды. Выйдя из дома, он с удивлением заметил, что в окнах летней кухни горит свет. На небе светила полная Луна. Степану она отчего-то в ту ночь показалась особенно яркой…

Степа заглянул в кухню и испуганно замер на пороге – посередине комнаты стояла огромная черная волчица. Зверь обернулся на скрип открывшейся двери и злобно ощетинился, глядя на Степана.

– Мне показалось, – дрожа, то ли от страха, то ли от перевозбуждения, рассказывал мне несчастный, – что у нее глаза человеческие! Понимаешь, она так разумно на меня смотрела, и явно была недовольна моим появлением…

Я посмотрел по сторонам – мало ли, вдруг кидаться начнет? Где официанты, куда убегать? Мне стало очень жалко мою девушку, это ж надо было, замуж за сумасшедшего собираться. Хотя, конечно, как их распознаешь-то сразу?

– Степан, – осторожно начал я, – а Вы не пробовали обращаться за помощью?

– Ты думаешь… – в глазах неудавшегося жениха мелькнуло понимание, но он тут же замахал руками – А…Нет-нет, я абсолютно здоров психически. Конечно, как всякий разумный человек я не верил во всю эту мистику, я обошел массу врачей, прошел кучу тестов. Я здоров, мое МРТ в порядке, галлюцинациями я никогда не страдал и не страдаю сейчас, а это… Я видел это, как я могу не верить собственным глазам?

Я немного успокоился, не было похоже, что Степан собирается на меня нападать, и продолжил слушать его увлекательный рассказ.

Степан, конечно, выскочил из кухни и побежал к забору, чтобы позвать на помощь.

– Ты понимаешь, дикий зверь же в кухне? – оправдывался жених. – На мои крики, естественно, никто не пришел, видимо, в селе уже привыкли к странностям, происходящим в этом доме…

И тут сзади, со стороны той самой летней кухни, раздался голос Иван Матвеевича:

– Завидкилля ж ты узявся, такый громкый?

Степан обернулся, на пороге кухни стоял сонный тесть, хотя Степан мог поклясться, что еще минуту назад в кухне, кроме его самого и огромной волчицы, никого не было.

– Волчица, там здоровенная такая волчица… – заикаясь, тыкал в сторону кухни несчастный жених.

– Да яка волчица, побойся Бога, – сзади Ивана Матвеевича появилась теща, босая, в легком халатике, наброшенном на пышное тело, с распущенными длинными волосами, ниспадающими ниже пояса.

– Степан, что происходит? – из дома выскочила и перепуганная Олеся в коротенькой белой сорочке. Вид невесты немного успокоил Степана, Олесе получилось вернуть его в дом и уговорить попробовать снова уснуть.

Утром светило солнышко, кукарекал петух, мычали коровы, сельская жизнь текла неторопливо, и Степану стало казаться бредом вчерашнее видение. Олесе удалось его убедить, что волчица просто почудилась ему, до конца не проснувшемуся.

– Да то ты мешок с тряпьем побачив и перелякався, – убеждала Степана теща. – А мы ото на кровати дремали, тебя и не заметили, Степа, а ты кричать сразу…

Еще вчера Степан мог бы поклясться, что кровать на летней кухне была пустой, но уже на следующий день, при свете солнца, он уже не так доверял своим глазам.

– А свет? Почему у вас ночью горел свет?

– Тю, та то ж фонарь в окно светил! – только всплескивала руками Аглая Ивановна и качала головой, как будто жалея несчастного городского.

Иван Матвеевич больше отмалчивался и бегал в погреб остограммливаться.

Анна Леонидовна не выходила в тот день из своей комнаты, теща сказала, что ей нездоровится. Только посредине двора лениво грелась под солнышком вчерашняя черная кошка, а тесть почему-то, споткнувшись об нее, возмущенно вскрикнул: «Опять разлеглись, мамо!», потом оглянулся смущенно на Степана, сидящего на лавочке неподалеку, и снова потрусил в погреб.

осле завтрака Олеся сообщила жениху, что сегодня они должны поработать на огороде, посадить горошек и редис.

– А потом еще мама просила там, в садике, высадить немофилу и чернобрывцы, бабушка говорит, осень будет темной и холодной, бабы будут бегать, от цистита отвары просить, – как-то рассеянно добавила невеста.

Степан слабо понимал, как красивые цветочки могут помочь бороться с воспалением и откуда Анна Леонидовна узнала про холодную осень, но почему-то предпочел не уточнять.

Вечером, когда все было посажено, прополото, в хате убрано, вся живность была покормлена, а вода принесена из колодца, вся семья снова собралась за столом. К столу вышла Анна Леонидовна и даже поддалась на уговоры Ивана Матвеевича, выпив 50 грамм настойки «для аппетиту», после чего принялась расспрашивать молодых об их планах на свадьбу и дальнейшую жизнь.

Степан отметил про себя, что бабушка совсем не выглядела больной или уставшей, а черная кошка, в свою очередь, куда-то подевалась.

Когда ужин подходил к концу, на улице раздался шум, Иван Матвеевич под ласковым взглядом своей жены, поднялся и пошел посмотреть, что там происходит. Вернулся он вместе с пышногрудой и румяной женщиной лет пятидесяти.

– Вот, соседку вам привел! – торжественно сообщил тесть.

– Ой, Галущиха, а я свого шукаю, думаю, может, с твоим уже накидався, – с порога защебетала женщина.

– Окстись, Настя, твой к нам с прошлой зимы ни ногой, – улыбнулась Аглая Иванова так, что женщина сразу покраснела и стушевалась. – Ты, небось, на Олеськиного жениха посмотреть пришла? Говори уж, как есть…

– Ну прости, Аглая, все село ж болтает, требует новостей, – оправдывалась за свой приход Настасья.

– А ты у нас главная сорока, что тебя отправили? – прищурилась Аглая Ивановна, от чего Настя сразу побледнела и даже, казалось, уменьшилась в размерах. «Гы-гы, испугалась, что превратит», – пробормотал Иван Матвеевич, подмигнув испуганной соседке.

– Ладно, чего уж так, садись, раз пришла, – сменила гнев на милость теща, и Степан заметил, как вздохнула с облегчением, присаживаясь за стол, их соседка.

– Прости, Степан, у нас просто Олеся – первая невеста на селе! – как-то неискренне улыбаясь и заискивающе поглядывая на Аглаю, пояснила Настя.

– Скажешь тоже, – отмахнулась Олеся. – Вон, дочка твоя, Люська, покрасивее меня будет, ладная какая!

– Нет!!! – даже вскрикнула Настя, и у Степана снова появилось это чувство непонятной тревоги и тоски.

Настасья после, заметив удивленные взгляды, уже спокойнее добавила:

– Да поправилась доченька в последнее время, кожа лоснится, куда ей до нашей красавицы! – но почему-то ее первая реакция на Олесины слова показалась Степану более искренней.

– Ладно, завязывай уже Олеську смущать, – махнула рукой Аглая, – давай, рассказывай, шо на селе новенького?

Соседка обрадовалась, распрямила плечи и защебетала, кто напился, у кого забор покосился, чья дочь понесла, и прочие сельские новости первостепенной важности. Когда на улице уже начало темнеть, соседка засобиралась домой.

– Галущиха, а не дашь мне свого Степана? Мне з погребу достать надо самогона бутыль, завтра хату белить хлопцы придут. А мого, бачишь, носит где-то, и Леська где-то шляется, боюсь, сама не вытащу! – вдруг просительно повернулась соседка к Аглае Ивановне.

Теща пристально посмотрела на Настасью, чуть прищурив черные глаза, потом взглянула на Степана, криво усмехнувшись, и махнула рукой:

– Сходи, Степка, помоги бабе…

Настя быстро вскочила и поспешила к забору, Степан направился за ней. Анна Леонидовна, долго молчавшая дотоле, вдруг тоненько захихикала…

Степан помог Настасье достать до того здоровый бутыль из подвала, что даже сам пошатнулся под его тяжестью. Но в глазах соседки он заметил нетерпение – Насте явно хотелось о чем-то рассказать.

– Ну спасибо, Степка, давай я тебя чаем с вареньем напою, за помощь. Или ты самогончик предпочитаешь?

От самогончика мой собеседник отказался, но на чай решил остаться – ему самому не терпелось узнать хоть что-нибудь о его будущей семье.

– Так шо, Степанчик, давно ты Галущиху знаешь? – начала Настасья разговор издалека.

– Да вчера только приехал, к свадьбе дело идет, пришла пора с родителями знакомиться…

– Это да, это хорошее дело, – вздохнула соседка. – А ничего странного, Степа, ты в их доме не примечал?

– Да как же не примечал… Странно они живут как-то…

– Ой, да не кажи, – всплеснула руками Настя и принялась сплетничать.

Как узнал Степан из рассказа соседки, Анна Леонидовна родила Аглаю в военные годы. Без мужа… И у самой бабушка отца не было, и у матери ее. В селе давно поговаривали, что ведьмовского они роду. На свет народят без мужей да только девочек. Всех чернявых и темноглазых.

В округе про них говорили «с нечистой силой знаются», во всех болезнях или неурожаях видели их руку, но и за лечением или еще какой помощью – сразу бежали в Галущихе. Она никогда не отказывала, давала отвары, читала какие-то заговоры, и односельчане действительно выздоравливали, коровы телились, дочери выходили замуж.

– Еще поговаривают, – с горящими глазами вещала Настасья, – что в зверей они оборачиваться могут.

– В волчиц? – испуганно переспросил Степан.

– Да, может, и в тех, – махнула рукой Настя, – но чаще всего у них якась кошка странна бродит по двору… Черная, как смоль, а глаза такие умные-умные…Человеческие как будто…

Но больше всего односельчан пугала даже не эта их способность, как то, что они, по поверьям, могли и другого человек в зверя обратить. Да и назад в человеческое обличье не вернуть, коли не угоден им будет.

– А еще, Степка, поговаривают, что мужской силой они питаются! Вот без мужей и ходють…Выпили их, ведьмы, до дна… Мужик сразу чахнуть, слабеть начинает. А им хоть бы хны – молодые, здоровые, сильные… Ты на Ваньку посмотри! Мужик был – подковы гнул, пока с Аглаей не спутался…– Настасья вздохнула тяжело и на Степана таким взглядом посмотрела…

– Будто прощалась она со мной, понимаешь? – возбужденно говорил мне мой собеседник. Я смотрел на бывшего Олесиного жениха и думал, впечатлительный он такой или сумасшедший – что ближе к истине?

После беседы с Настасьей незадачливый жених вернулся в дом к родителям невесты. Ему показалось, что вся семья смотрела на него выжидающе, будто ждала от него каких-то слов.

Олеся была молчаливой и погрустневшей.

«Ага, напиться из меня не смогла, да? Кровушки моей, энергии?» – почему-то злобно про себя подумал Степан.

Холодно пожелал всем спокойной ночи, одними губами прикоснулся к щеке своей невесты и лег в кровать.

Выходные подходили к концу, Степан надеялся, что сегодняшняя ночь не принесет ему больше никаких приключений.

«А уж завтра мы уедем в город, и там я с ней поговорю! Что за чертовщина у них творится? Ноги моей больше не будет в этом подозрительном доме!» – успокоил себя жених и забылся тяжелым, беспокойным сном.

Но его мечтам о спокойной ночи не было суждено сбыться…

Степан проснулся от шума и запаха гари за окном, на мгновение ему показалось, что их дом горит.

Быстро натянув брюки, он выскочил на улицу и застыл на пороге. На небольшой площадке сбоку летней кухни был разожжен костер. У костра стояли Анна Леонидовна и Аглая по одну сторону и бледная, но с упрямо сжатыми губами, Олеся по другую.

Женщины, не заметив Степана, продолжали свой начатый ранее спор.

– Ты думаешь, я этого хочу? – зло говорила Аглая. – Выхода нет, да пойми ты! Или мы его… Или помрем с ним вместе…

– Но можно же как-то… Помягче, что ли? – упрямилась Олеся.

– Леська, да куда уж мягче с ним! Никаких сил не наберешься… Вспомни, как твоя бабка с дедом намучилась! Никак, гад, сдаваться не хотел, так в могилу и сошел… – Аглая Ивановна сердито обернулась к Анне Леонидовне. – Мамо, ведите уже!

Старушка хитро прищурилась и скрылась в летней кухне. Через пять минут она появилась уже в сопровождении черного козла и Ивана Матвеевича. Козла, потряхивающего длинной бородой, Анна Леонидовна вела на привязи. Рядом с ними шел тесть, босой, в белых семейных трусах и со связанными за спиной руками.

Степан даже вздрогнул от этого зрелища, нехорошее предчувствие поселилось в нем, вспомнились слова Настасьи: «Выпили… ведьмы, до дна…»

– Мама, не надо, не надо, мама, жалко же батю, – всплеснула руками Олеся.

Иван Матвеевич молча подошел к костру и остановился, опустив голову. «Как агнец на заклание», – подумалось Степану.

Аглая махнула рукой на дочь и подтолкнула Ивана Матвеевича встать напротив себя, прямо перед костром, так, что огонь даже лизал языком его ноги. Степан с удивлением заметил, что Ивану Матвеевичу, судя по всему, огонь не причинял дискомфорта. Тесть стоял смирно, даже не пытаясь уклониться от языков пламени.

Анна Леонидовна привела козла на место между Аглаей и ее мужем, а сама стала по правую руку от дочери. Аглая Ивановна протянула руку к Олесе, приглашая ее встать по другую сторону.

Так, женщины выстроились в ряд, глядя на смирно жующего что-то козла, и принялись шептать. Степан догадался, что это какой-то заговор, и почувствовал, как похолодело у него в груди.

– Я подумал, сживут же мужика со свету, – жаловался мне бывший жених Олеси.

– Так чего же не остановил их, герой? – зло ухмыльнулся я: во мне уже начинало просыпаться глухое раздражение к этому перепуганному мальчишке (назвать его мужчиной не поворачивался язык).

– Какой там, – махнул рукой Степан, – я пошевелиться не мог! Страшно – жуть, на дворе темень, в небе полная луна, тишина такая, как на кладбище – только треск костра… И шепот, и жуткий шепот… Ноги, как будто в землю вросли…

Когда Степан был уже готов умереть от страха, женщины закончили шептать свои заклинания. Аглая Ивановна выпрямилась, громко сказала: «Ключ. Замок. Да будет так!», а потом левой рукой подтянула к себе послушно идущего козла, в темноте сверкнуло лезвие – козел издал хрип и упал наземь с перерезанным горлом. А Аглая повернулась уже к Ивану Матвеевичу, перекрестила его – и толкнула прямиком в горящий костер.

Здесь чуткая натура Степана уже и не выдержала – он вскрикнул и лишился чувств…

Очнулся незадачливый жених уже утром, на своей кровати, брюки лежали аккуратно сложенные рядом на стуле. Солнышко светило за окном, пели птички, и опять вчерашний кошмар казался всего лишь дурным сном.

«Нет-нет, я не брежу, Иван Матвеевич, срочно в полицию!» – Степан вскочил с кровати и бросился натягивать брюки.

– Ты чего пидскочив, як будто корову годувать треба?

Степан развернулся, как и стоял, на одной ноге, с одной надетой штаниной: в дверях стоял живой и здоровый Иван Матвеевич и широко улыбался.

– Я сначала глазам своим не поверил, я уже видел его в огне! – рассказывал мне Степан, размахивая руками. – Я выскочил на улицу… Бросился искать козла этого дурацкого! Его же тоже эта ведьма зарезала на моих глазах! А козел, представь, стоит себе в стойле, жует траву какую-то, и опять бородой своей трусит!

– Может, это был другой козел? – осторожно предположил я, серьезно опасаясь за психическое здоровье Степана.

– Да нет, тот же, отвечаю, пятно у него такое странное на лбу было – в форме полумесяца!

– А может, тебе почудилось, что она его зарезала? В конце концов, ночь, темно, ты парень впечатлительный, – настаивал на своем я.

– Да нет же! – даже прикрикнул Степан. – Я – не сумасшедший! Я все видел, и нож, и кровь, и как козел упал!!!

Обезумевшего от увиденного Степана в стойле козла нашла Олеся. Он почти рвал на себе волосы, пытался разглядеть рану на шее у козла, чему тот совсем не обрадовался и чуть было не забодал жениха.

Олеся молча взяла Степана за руку и повела за собой. Он покорно шел, повторяя только: «Я же видел! Я видел!».

Олеся привела его в лесополосу на окраине села, усадила на поваленное бревно, достала из своей сумки небольшой термос и налила какой-то отвар и протянула жениху со словами: «Выпей, это тебя успокоит!».

Степан неожиданно для себя послушно выпил предложенный напиток, по его словам, «он просто не мог сопротивляться».

– А теперь давай поговорим, – сказала Олеся и присела рядом.

– Я домой хочу, Лесечка, – жалобно посмотрел на нее Степан.

– Знаю, Степа, знаю… Ты мне только скажи искренне, любишь ли ты меня? По-настоящему любишь? Так, чтоб до конца, до самого конца жизни – вместе?

В голове у Степана снова завертелось: «Пока смерть не разлучит нас», но он отчаянно трусил рядом с этой девушкой, среди деревьев, на окраине села, поэтому только послушно кивнул.

– Я знаю, Степа, что ты видел много странного в эти выходные, но если ты готов быть со мной до конца наших дней, то мне нужно убедиться, что ты не лукавишь…

– Как? – испуганно спросил Степан.

– Тебе нужно пройти одно испытание. Не бойся, оно не будет сложным для тебя, если ты искренне предан мне… – Олеся внимательно смотрела на жениха, как будто сама сомневалась в своих словах.

– А нельзя без этого как-нибудь? – жалобно спросил Степан. – Я очень-очень хочу домой!

– Нельзя, милый, – Олеся обняла его и принялась гладить по голове, – ты же понимаешь, в истории моей семьи было много неблагополучных союзов у женщин. Бабушка с мамой просто не допустят, чтобы со мной тоже приключилось подобное… Они сказали, что никому не позволят меня обидеть…

Степану показалось, что сердце его провалилось куда-то в пятки.

– Ты не бойся, милый, – продолжала Олеся, – испытание совсем не страшное! А потом мы уедем, потом все будет хорошо! Все всегда будет хорошо, это уж я тебе обещаю!

– А если, если… Я не справлюсь? – осторожно спросил Степа.

Олеся нахмурилась:

– Значит, ты не вполне искренен?

Небо над ними резко заволокли тучи, подул сильный ветер. Степану почудилось, что это Олеся вызвала на него гнев небес, и он отчаянно закивал:

– Искренен, ты что, конечно, дорогая, я очень тебя люблю! Отсюда до Луны просто…

Ветер тут же утих, и тучи разошлись.

– Распогодилось, – улыбнулась Олеся и поднялась с бревна. – Ну, если ты искренен, тогда тебе нечего опасаться! Пойдем, нам пора, время уже к обеду. Ты долго спал…

Степан с удивлением заметил, что солнце уже в зените и тоже поднялся.

– Мы с мамой все приготовим, а тебе надо отдохнуть… Вечер будет важным…

«Ой, жить-то как хочется. Может, деру дать? Найдут ведь, догонят, ведьмы…», – думал про себя Степан, но покорно брел вслед за Олесей к дому. Вечер действительно обещал быть непростым…

Когда на улице стемнело, Олеся пришла за Степаном и позвала его за собой. На улице их уже ждали Аглая с Анной Леонидовной и Иван Матвеевич. Степан с удивлением отметил, что тесть был трезв, собран и одет в черный костюм.

Да и вообще после той ночи, с костром и сожжением, Ивана Матвеевича как будто подменили. Степан не видел его ни пьяным, ни посещающим погреб.

Весь день он работал на огороде, подметал двор, был аккуратно причесан, опрятно одет и выглядел спокойным и вполне довольным своей жизнью. После обеда даже поблагодарил Аглаю Ивановну и ущипнул за пятую точку, от чего теща зарделась и раскраснелась, как девушка, а Анна Леонидовна захохотала и захлопала в ладоши. Даже Олеся, казалось, с облегчением вздохнула и пробормотала: «Получилось!».

Степана вся семья встретила настороженно. Олеся приобняла жениха и прошептала ему на ухо: «Не бойся, я рядом! Помни, что выдержишь испытание – и у нас все будет очень-очень хорошо! Как в сказке…»

«Угу, чем дальше, тем страшней», – пессимистично про себя подумал Степан.

В этом раз на площадке у кухни тоже был разожжен костер, только меньший по величине. Кроме того, стоял огромный чан, заполненный водой, и большое кресло, похожее чем-то на трон. «Из музея, что ли, уперли?» – удивился Степан, но промолчал.

Степана усадили на кресло, женщины также выстроились в ряд перед ним и взялись за руки. Иван Матвеевич встал позади, за креслом.

«Хорошо, хоть козла нет, обойдемся без крови», – думал Степан, разглядывая Олесю с матерью и бабкой. Все меньше ему нравилось происходящее, было жутковато, да и Олеся уже не казалась ему таким уж благословением.

– Понимаешь, мне бы девушку хорошую, послушную, чтоб меня уважала, – объяснял мне жених. – Зачем мне ведьмы эти? Как с ними справиться-то? Чего еще, превратят тебя, в козла или собаку…