Kitobni o'qish: «Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века»

Кукольные истории в лицах и эпохах

Картинка вместо эпиграфа

Игры дворянских девочек с различными типами кукол (литография П. Вдовичева, 1830–1840-е)

Старинная литография изображает детскую комнату в русском дворянском доме. Сделал рисунок и вырезал на камне Петр Вдовичев, гравер и владелец мастерской, существовавшей в Петербурге в 1830–1840-е годы. Вдовичев занимался изготовлением литографических картин и картонажных игр, среди которых были разрезные картины (пазлы). Для их изготовления печатались литографии, наклеивавшиеся на картон и разрезавшиеся на замысловатые фигуры. Возможно, литография с видом детской комнаты и играющих детей была выполнена Вдовичевым для настольной игры.

Куклы и аксессуары для кукольной игры воспроизведены литографом с точностью и в деталях – именно такие игрушки продавались в игрушечных лавках обеих столиц и привозились русскими дворянами из зарубежных вояжей. У кукол, которые сидят в коляске или лежат в кроватке, восковые головки с нарисованными лицами и тряпичное тело, обшитое лайкой. Части кукольного тела соединены тканью или кожей, что делает их удобными для игры в дочки-матери. Куклы со съемной одеждой подходят для уроков по шитью и рукоделию, обязательных для каждой девочки. Иное предназначение у кукол, закрепленных на подставке: они радуют глаз модным французским платьем или живописным крестьянским нарядом. Такие игрушки украшают домашнюю половину дома подобно картинам, вазам и скульптурам.

Пространство картинки, изображающей девичью игру с куклами, замкнуто стенами детской. За ее пределами располагается мир взрослых. Замкнутость пространства нарушает вошедшая дама (мать или гувернантка): она пришла, чтобы позвать к себе старшую из девочек (книги в руках у обеих напоминают о взрослых обязанностях). Девочке не хочется отрываться от игры, да и наставница словно медлит в дверях: створка двери на взрослую половину не распахнута, а только приоткрыта.

Такой предстает игра в куклы на литографии старого петербургского мастера. Так ли было на самом деле? Мемуары и исторические документы свидетельствуют: социальные практики, воспитательные методы и семейные обстоятельства в русских семьях были разными. В 1820–1840-х годах у девочек из семей петербургских аристократов, а именно такая семья изображена на картинке, имелись дорогие куклы и аксессуары для кукольной игры. В семьях провинциального дворянства подобные игрушки были редкостью. Но и там, где они встречались, куклы не часто попадали в детские руки, ведь восковые или фарфоровые головки легко бьются, ручки-ножки быстро ломаются. На литографии, изображающей детскую, воцарился рай – девочки могут вдоволь наслаждаться игрушками и кукольной игрой.

Выражение «девочка и кукла» стало формулой, закрепившей предметно-символическую связь между игрушкой и ее обладательницей. В этнографических, психологических и социальных науках существует множество трактовок этой связи. При всей разности подходов между ними есть принципиально общее. Связь «девочки и куклы» основана на экзистенциальной, возрастной, социальной «незавершенности» участниц игры: кукла больше, чем предмет, а девочка меньше, чем женщина. В игре осуществляется потенциальная завершенность: кукла как бы оживает, а девочка как бы становится взрослой женщиной. В этом «как бы» – отражение магических представлений о кукле как предмете для ритуальных действий и обрядовых практик. Участницы игры в куклы растворяются в придуманных ролях и воображаемых образах.

Описание девочки с куклой – устойчивый мотив в культуре. Коннотации данного мотива разведены по разным эмоциональным и семантическим полюсам – от невинного любования до сексуального желания, от сладкой грезы до приземленной реальности, от эстетического наслаждения до потребления. Этот диапазон сужается в текстах для детского чтения: набор мотивов ограничен, а толкования не выходят за пределы общепринятых истин. Ограничения и упрощения образа искупаются богатством житейских и психологических деталей. Статус события в текстах для детей получают бесценные «мелочи жизни», будь то именины куклы или шитье кукольной одежды. Простота историй для детского чтения осложняется взрослой рефлексией над принципами воспитания.

Судьба куклы-персонажа тесно связана с историей куклы как предмета для детской игры, украшения интерьера и демонстрации моды. Длительный период создания и производства кукол дает для этого обширный материал, в отношении отечественных кукол мало исследованный. Кукла представляет собой уменьшенную копию человека, и все развитие кукольного производства было направлено на то, чтобы сделать эту копию достоверной. Тело, лицо и одежда мануфактурных, а после фабричных кукол несли информацию о материально-предметном и социальном мире. Носителями информации служили многочисленные аксессуары для кукольной игры (мебель, посуда, белье), копировавшие предметы домашнего обихода. Кукла являлась частью предметно-бытового мира, а кукольное хозяйство – его зеркальным повторением. О «зеркальной» функции игрушек писал знаток и собиратель игрушки Н. Бартрам: «Игрушка всегда была „зеркалом жизни“, и старинные игрушки, отражая на себе свое время, быт, их окружавший, – дают возможность подойти с совершенно еще новой, незатронутой стороны, к интимной жизни прошлого, образно характеризуя его и в общем, и в мелочах»¹.

Дамы в гостиной занимаются рукоделием и воспитанием детей. Заботы о грудном ребенке доверены кормилице (литография П. Вдовичева, 1830–1840-е)

Детская в дворянском доме объединяет детей разного пола и возраста (литография П. Вдовичева, 1830–1840-е)

Первые книжные издания, посвященные куклам, увидели свет в середине XVIII века одновременно с распространением кукол в европейском досуге. Тогда же появились первые выпуски картонажных кукол с наборами сменных нарядов². Куклы предметные и печатные были в равной степени дорогим и малодоступным удовольствием. Поэтому героинями первых кукольных историй стали юные аристократки и дочери крупных негоциантов – настоящие обладательницы кукольного богатства.

Расширение мануфактурного, а затем фабричного производства во второй половине XIX века привело к распространению кукол в играх детей из разных социальных слоев. В обиходе ребенка женского пола из состоятельной семьи было до двух-трех десятков кукол различного типа и размера. Общепринятой практикой стала традиция дарить девочкам кукол на именины и Рождество, такой подарок считался приличным в буржуазной среде. Из забавы аристократов кукла превратилась в игрушку для детей среднего класса. Но и в этом качестве она продолжала сохранять вид респектабельной игрушки, что льстило ее обладателям. Значительно доступнее стали издания детских книг и бумажных кукол, адресованные детям «образованных» сословий. Соответственно, изменились героини кукольных историй – ими стали девочки из буржуазных семей среднего достатка. Кукла этого времени органично вписалась в домашний мир немецкого бидермайера и французской Второй империи, и именно этот период считается золотым веком куклы. Вторая половина XIX века стала временем распространения кукольного шаблона (в производстве кукол и их изображении в литературе), рассчитанного на вкусы широкой публики.

Вручение ребенку фарфоровой куклы обставлялось взрослыми с торжественностью (Андреевская В.П. Записки куклы. Рассказ для маленьких девочек. СПб.: Ф.А. Битепаж, 1898)

Одновременно с демократизацией кукол в конце XIX века продолжалось производство дорогих и очень дорогих игрушек: появились модели кукол, которые могли «говорить» и «ходить», совершать движения частями тела. «Оживление» кукол оказалось возможно благодаря использованию новых технологий и материалов. В создании кукол начали принимать участие модные дизайнеры и профессиональные художники. Некоторые из изделий поражали сходством с живым ребенком, другие впечатляли художественным изяществом. Куколки аристократов XVIII века казались пустячными поделками рядом с игрушками детей финансовых магнатов и крупных фабрикантов начала XX века. Элитарность, всегда отличавшая эту игрушку, стала еще заметнее в эпоху кукол для всех.

Элитарность куклы остро ощущалась в русском быту, поскольку привезенные из Европы изделия были дороги и малодоступны, а собственного производства фарфоровых кукол в России не было. Название «парижская» или «французская» кукла стало типовым названием дорогой игрушки (оно сохранялось и русскими производителями). О дороговизне «настоящей» куклы свидетельствует факт из воспоминаний Анны Керн, семья которой принадлежала к среднепоместному дворянству. Бабушка предложила внучке выбрать в качестве подарка куклу из французского магазина или деревню (события происходили в 1800-е годы). Выбор девочки был предрешен: вместо «обычной» деревни она выбрала необыкновенную куклу. Три-четыре десятилетия спустя ситуация изменилась: у девочек из состоятельных семей появилось много разнообразных по типу и стоимости кукол. По свидетельству одной из жительниц Петербурга середины XIX века, в детской дворянской девочки находилось около двух десятков кукол. Но игрушек из дорогих магазинов в этом наборе было мало. В ситуации малой доступности презентация куклы в книжных изданиях для детей была особенно значима. Литературные истории о «настоящих» куклах приоткрывали для русского читателя заманчивый мир дорогих игрушек и богатых детей.

Образ куклы в литературе для детей создавался с непрерывной оглядкой на предметные реалии. Прототипы стояли на полках игрушечных лавок и в витринах модных магазинов, их привозили из заграничных вояжей. Это были куклы мануфактурного, а позднее фабричного производства, разнообразные по материалам и типажам, одетые и неодетые (с предметами для шитья). Вместе с куклами на прилавках магазинов выставлялась кукольная продукция: мебель, посуда, одежда, аксессуары. Вот пример описания кукольного раздела из каталога столичного магазина игрушек последней трети XIX века:

1. Куклы: неодетые, деревянные, резиновые, фарфоровые, ватные – одетые в костюмы разных профессий и национальностей.

2. Обстановка кукол: гостиная, спальня, кухня, ванная, прачечная, купальня, дом, ферма, магазин, станция.

3. Обиход куклы: посуда чайная, столовая, кухонная, принадлежности туалета, кабинета, ванной и т. д.³

Образцы кукол (Каталог изданий и изделий магазина «Детское воспитание»; нач. XX в.)

Купить все это богатство можно было в магазинах игрушек обеих столиц. Магазинная торговля куклами стала налаживаться в России во второй половине XIX века. В Петербурге «парижскими» куклами торговали в Гостином дворе. Самый крупный гостинодворский магазин принадлежал С.И. Дойникову, предлагая большой выбор кукол разного производства. Кустарными игрушками торговали в лавках Апраксина двора. В последней трети XIX века в Петербурге появилось много магазинчиков, владельцы которых (часто дамы) содержали мастериц, занимавшихся обшиванием заграничных кукол и изготовлением для них приданого. Известно, что куклы с приданым продавались в петербургских лавках В.Р. Жуковской, Е.Ф. Николаевой, Н.А. Вороновой и др. Предлагаемые изделия отличались изяществом и были отмечены дипломами на Выставках игрушек⁴. Дешевых кукол выставляли перед входом в игрушечную лавку, привлекая внимание гуляющих детей. Дорогие куклы демонстрировались в красочно оформленных витринах. По праздникам витрины крупных магазинов представляли собой сцены из кукольной жизни с большим количеством персонажей и аксессуаров. Магазинные куклы продавались в нарядных коробках с отделениями для кукольного приданого или в украшенных бантами и кружевом подарочных корзинах. Указание магазина и адреса, где приобретена кукла, служило верной характеристикой типа игрушки и ее стоимости. Фраза «кукла с Невского проспекта» говорила современникам о многом.

Выбор игрушечной продукции был намного скромнее в провинции: барышни наравне с дворовыми девочками играли самодельными или кустарными игрушками, купленными на ярмарках. Особой популярностью пользовались куклы-талии, одетые на манер модниц в платье и шляпки⁵. Фигурка такой куклы выточена из дерева, а лицо выполнено из мастики. Куколки под названием скелетки, представлявшие собой деревянные фигурки, закрепленные на дощечке, продавались без одежды – девочки сами придумывали им разнообразные наряды. Большое количество кустарных кукол продавалось на базарах во время Вербной недели, куда приходили за игрушками дети разных сословий.

В дворянских усадьбах предметы для кукольной игры изготавливали домашние мастера, и некоторые из этих изделий можно назвать настоящими произведениями искусства (кукольная мебель, кухни, наряды и т. д.). Но в литературе упоминаний об этих замечательных предметах нет. Издатели предпочитали описывать кукольную продукцию столичных магазинов – продававшиеся там модные куклы соответствовали литературным типажам и сами служили образцами для них.

С модных кукол срисовывались фасоны нарядов, модными моделями определялись стандарты кукольной красоты, формы игрушечного тела и стиль прически. Натурализм в описаниях игрушки авторы детской литературы объясняли стремлением быть «правдивыми». Часто такое объяснение служило оправданием литературной неумелости, но причина появления «натуралистических описаний» не только в этом. Авторам и издателям приходилось учитывать интерес детей к куклам, их пристальное внимание к мелочам и деталям в образе игрушки. Книга использовалась как приложение к игрушке и детской игре. Этому же способствовали производители игрушек: они выпускали брошюры с рассказами про кукол своей торговой марки⁶. Печатались также книжечки для «чтения» куклам, журналы для кукол, кукольные альманахи и т. д.⁷

На страницах изданий наряду с описанием кукол сообщалась информация о нарядах, модных сочетаниях цветов, стильных фасонах, прическах и изысканных аксессуарах, ведь модной деталью выходного наряда девочки была и сама кукла. В эпоху малой распространенности модных журналов книжный текст служил источником утилитарной, но значимой для читательниц информации. Не является случайным совпадением, что сочинители кукольных историй были одновременно издателями модных журналов (как, например, немецкий писатель и издатель Ф.Ю. Бертух). Достоверностью отличались также изображения нарядов на иллюстрациях в детских книгах. Интерес к подробностям туалета противоречил поучающему характеру изображения: премиленькое платье и модная шляпка надеты на героиню дурного нрава. Однако стремление наглядно представить модные тенденции пересиливало необходимость назидать.

Мир модно одетых кукол продолжал манить и тогда, когда информация о модах стала более доступной. О неспадающем интересе к модным куклам свидетельствовали рост их производства и организация выставок. С конца XIX века такие выставки становятся регулярными. Так, на выставке 1912 года, проводившейся в Лейпциге, выставлялись среди прочего кукольные дамы-спортсменки, а также дамы-модели. Каждая деталь их наряда, по свидетельству корреспондента, вызывала у публики огромный интерес и становилась предметом обсуждения. Куклы были «в шикарных черных бархатных костюмах с меховой опушкой, с остроконечными шапочками на модных прическах и в высоких коричневых ботинках с крохотными коньками в руке. Здесь же мы можем любоваться роскошными туалетами, сработанными по последней парижской моде, которые могут даже служить моделями. Стоит упомянуть о лиловом бархатном платье декольте, вышитом бисером, с серой легкой накидкой и о светло-зеленом шелковом платье, заложенном красивыми складками и украшенном штофными розочками, – характерная мода этого сезона»⁸. Не менее привлекательными казались интимные предметы нарядов игрушечных дам⁹. В описаниях кукольных мод (в том числе в профессиональных журналах для модельеров и игрушечников) использовались литературные клише, заимствованные из массовых изданий. На протяжении двух столетий кукла, мода и детская книга существовали в тесной взаимосвязи.

История куклы отразилась в смене кукольных образов, созданных в литературе. Героинями изданий XVIII века были куклы, произведенные в знаменитых мастерских Нюрнберга. Головки и ручки-ножки кукол этого времени делались из воска или папье-маше, тела шились из лайки и набивались отрубями. На смену им в середине XIX века пришла кукольная классика, производившаяся на французских и немецких мануфактурах: головка из фарфора и тонкая прорисовка аристократического лица свидетельствовали о сословной культуре тех, кому эти куклы предназначались. Конец XIX – начало XX века характеризуется роскошью пышных кукольных форм и броской внешностью фабричных кукол, что стало признаком наступающего демократизма. Затем последовала эпоха революционного авангарда 1920-х годов, с ее резкими чертами деревянной куклы, простонародной или самодельной. Ее сменил период резиновых заводских болванок, выносливых в условиях военного и послевоенного времени. Далее в обиход вошла пластмассовая и целлулоидная неоклассика кукол советской эпохи 1960–1980-х годов. На смену советской эпохе приходит политическая и экономическая перестройка с лицом Барби. Смена кукольных образов запечатлевается в литературе и в памяти современников как эпохальное событие (с положительными или отрицательными коннотациями).

Как бы ни менялись идейные взгляды и художественные позиции, кукла оставалась воплощением представлений о женской красоте и девичьей привлекательности, служила идеальным образцом модного и телесного, а имплицитно и сексуального. К кукле относятся слова: «детские игрушки, при всей своей хрупкости, отличаются долговечностью, являются как бы живым воплощением присущей нам всем мечты о вечной весне»¹⁰. В свою очередь кукла участвовала в создании семантики женских и девичьих образов в жизни, культуре и моде: одни из них бледны, словно «восковые», другие прельщают свежестью «фарфора», третьи кажутся грубовато «деревянными», а четвертые напоминают о дешевизне «пластмассы».

Между куклой-изделием и куклой-персонажем существует немалый зазор. Популярная игрушка не всегда оказывалась персонажем литературы или становилась им в другую эпоху либо оставалась не замеченной вовсе. Была среди персонажей и кукла-фаворитка, господствовавшая во все литературные эпохи. Ею стала дорогостоящая кукла из воска или фарфора, представлявшая модно одетую даму. Такие куклы, созданные для детской игры, одновременно служили для демонстрации наряда, стиля жизни и социального статуса ее обладателей. С дорогими куклами девочки являлись на детские праздники и светские рауты, выходили на прогулки в парки и на бульвары. С куклами в руках дети позировали художникам, а позднее фотографам¹¹. Дорогая игрушка демонстрировала социальные возможности семьи, была материальным эквивалентом любви взрослых к ребенку. Демонстрационные функции кукла-дама выполняла и в детской игре, где она служила образцом женской красоты, респектабельности и модного изящества. Считалось, что такая игрушка, подобно скульптуре или картине, способствует развитию художественного вкуса у детей¹². Восковые и фарфоровые дамы царили в детских комнатах и в детских книгах, где они изображались любимицами детей и предметами их страстных мечтаний.

Однако литературные предпочтения расходились с житейскими практиками. В обиходе девочек от трех до четырнадцати лет дорогая кукла не была единственной и тем более любимой игрушкой. Сошлемся на документальное свидетельство начала XX века – периода относительной доступности кукол: «У нас было три сорта кукол: 1) „большие“, это покупные куклы с фарфоровыми или мастичными головками, 2) „средние“, сделанные самими или кем-нибудь из старших сестер и братьев, куклы из твердой бумаги с головками и лицами с наклеенных картинок… 3) „маленькие“, сделанные из бумаги самими нами»¹³. По свидетельству мемуаристки, они с сестрами любили играть в детстве со «средними» и «маленькими» куклами: эти игрушки подходили для игрушечных домиков и городков, которые они сооружали. С мнением девочки из буржуазной семьи среднего достатка были согласны дети дворянской и чиновничьей элиты – они тоже предпочитали играть с куклами попроще. Причин тому можно назвать несколько. Прежде всего – хрупкость куклы и ломкость деталей из воска или фарфора. Игра с бьющейся игрушкой предполагала осторожность, граничащую с пиететом и страхом. Подставка, надежно закреплявшая куклу на железном штыре, затрудняла манипуляции с куклой, ограничивала контакты с ней. Мешали в игре и большие размеры игрушки. Носить на руках «аршинную» куклу утомительно, а таскать по полу – предосудительно. Помехой для ребенка были пышные наряды куклы, усложненность гардероба, составленного из множества деталей. Особенное неудобство причиняли шляпы с перьями – обязательный аксессуар костюма куклы-дамы. Эстетика дорогой игрушки, с тонкой прорисовкой лица и изысканной прической, была больше рассчитана на вкусы взрослых, чем на симпатии детей¹⁴. Взрослыми же диктовались правила игры с куклой: гувернанткам вменялось в обязанность присутствовать при игре, да и родители не выпускали из глаз дорогое изделие¹⁵. Ограничения в игре приводили порой к детским бунтам, когда девочка демонстративно отказывалась играть с подаренной ей куклой, и примеров таких бунтов против кукол не мало. Игры с кустарными и бумажными куклами отличались большей свободой и разнообразием. С ними можно было заниматься тайком от родителей и воспитателей, пряча под передник, в парту или в учебную книгу.

Картонажная кукла с набором одежды и аксессуаров (надписи на англ., фр., нем. и рус. языках; вт. пол. XIX в.)

Однако фактом культуры и литературы стала дорогая, громоздкая и неудобная для детской игры фарфоровая кукла-дама. То, что мешало в игре (хрупкость, неудобные размеры, сложность гардероба, высокая цена), стало привлекательным в искусстве и публицистике. Обладание куклой имело статус событийности, прерывавшей череду типичного и обыденного. Претенциозность фарфоровой игрушки уводила за пределы житейской прагматики, а сходство с человеком служило основой для литературного мифотворчества или педагогического воздействия. Игрушка «не для всех» была индикатором социальных потребностей, материальных возможностей и сословных амбиций. Эти же качества делали куклу «девочкой для битья» в различные этапы русского демократического движения.

Авторами первых кукольных историй были европейские издатели, педагоги и писатели конца XVIII века. «Детская библиотека» Иахима Кампе, «Друг детей» Жозефины Вейсс и Арнольда Беркена, сборники рассказов Жан-Николя Буйи, повести для детей мадам Жанлис и Марии Эджеворт на протяжении столетия пользовались непререкаемым педагогическим и читательским авторитетом¹⁶. Из этих произведений, разнообразных по жанрам, составился интернациональный свод сюжетов для детских сборников и периодических изданий. В России он послужил основой для создания отечественной литературы для детей. Истории про кукол занимали в ней не последнее место. В изданиях XVIII века куклы фигурировали в качестве поучительного примера, часто отрицательного: бездушная кукла противопоставлялась человеку. Противопоставление живого и бездушного стало устойчивым мотивом в духовно-назидательной литературе¹⁷. Впрочем, отрицательная оценка куклы не снижала интереса к изысканной игрушке. Филантропы и просветители оставили нам самые подробные описания кукол и их нарядов. Свой вклад в литературную историю куклы внесли и русские авторы: они переводили иностранные тексты, переделывая их на свой лад. Вольные пересказы становились таким же отечественным «изделием», как и французская кукла, обшитая в русских мастерских¹⁸.

Значительная часть кукольных историй находилась в стороне от большой литературы. Их авторы сделали себе имя в журналистской, издательской или педагогической среде, выступая моралистами и блюстителями нравов. Часто истинными «хозяевами» литературных текстов были издатели, хорошо знавшие запросы публики и бесцеремонно диктовавшие писателям «правила игры». Авторы и издатели ориентировались на воспитательные и досуговые практики детей из «достаточных» («образованных») сословий, так как достаток и образование позволяли приобретать книги и игрушки, нанимать гувернанток для занятий с детьми. Сословный характер изданий диктовал выбор тем, набор персонажей и манеру общения с читателем. «Детский писатель должен подчиниться следующим правилам: каждая мысль его должна быть верная и удобопонятная для детей, должна быть выражена приятно и заманчиво для воображения, которое беспрестанно ждет нового и, наконец, должна быть способна убедить ребенка, чтобы заставить его поступать так, как сказано»¹⁹. Стремясь выражаться «приятно и заманчиво», авторы текстов для детей воспроизводили стиль общения с ребенком, принятый в дворянской детской («нянюшкин» тон, уменьшительно-ласкательная лексика, наставительные интонации и т. д.). Естественное в речевом обиходе выглядело нарочито сентиментальным в печатном тексте, но своего языка у русской детской литературы XVIII – первой половины XIX века не было. Несмотря на литературную несамостоятельность, русские издания для детей помогали осваивать культурные формы общения с ребенком и корректировали стиль Домостроя, царивший в русском семейном быту.

Рассказы о девочках и их куклах считались увлекательным и полезным чтением. Современники полагали, что «читать их похождения, значит, как бы видеть оные в действии»²⁰. Кукольные истории наставляли, как лучше и полезнее проводить досуг, подсказывали «правильные» сюжеты для игр, учили бережному отношению к дорогой игрушке, давали на примерах кукол азы гендерного, сословного и духовно-нравственного воспитания. Литературные тексты транслировали не только религиозно-этические идеи и просветительские образцы, но также житейские суеверия и сословные предрассудки (их хватало в избытке у самых просвещенных авторов).

Первоначальный корпус кукольных историй составился из произведений назидательных жанров (рассказов, повестей, бесед, притч и аллегорических сказок), ставших нравственным чтением для всех членов семьи. Притчевая природа обеспечивала нравоучительным текстам долгую жизнь, а содержавшиеся в них наставления отвечали «вечным» задачам воспитания. Писатель-моралист XVIII века утверждал: «…я думаю, что ничего нет приятнее, как видеть детей хорошего поведения, с ревностью исправляющих свои должности, и кои при том умеют забавляться, не нанося своими забавами другим беспокойствия»²¹. О том же самом радели издатели последующих эпох. Они использовали готовый нравоучительный материал, не стремясь к сюжетной новизне, зато живо откликались на реалии повседневного быта и моды, стараясь быть занимательными в житейских подробностях. Это сближало кукольные истории с бытовой повестью, богатой «натуральными» деталями и тоже назидательной.

Своей литературной славе кукла обязана культуре романтизма, в которой детская игрушка впервые предстала живой. Назидательная и просветительская традиция отказывала кукле в жизни, считая чем-то предосудительным детское воображение, оживляющее игрушку. Первые переводы на русский язык сказки Э.Т.А. Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» содержали множество наставительных оговорок: малолетних дворянок убеждали в том, что кукла не может думать и говорить, а девочке из хорошей семьи неприлично давать волю своим фантазиям. Романтизм «оживил» куклу и провозгласил право ребенка на воображение. Со временем ожившие куклы стали типичными персонажами детских книг, но без «страстей» и «крайностей», присущих литературе романтизма.

Увлечения романтиков куклой разделяли защитники женских прав, заявившие о себе в публицистике и романистике 1840–1850-х годов. Историк и публицист Ж. Мишле, произведениями которого зачитывались в России, в трактате «Женщина» описал привязанность девочки к кукле как сильное, страстное чувство («страсть к кукле – страсть серьезная, с нею не следует шутить»). Он рассказал драматическую историю девочки, для которой кукла стала единственной утешительницей. «Страстно, горячо любила она эту куклу; та отвечала ей и разговаривала с ней самым нежным голоском». Неприязнь окружающих привела к тому, что девочка лишилась своей куклы. В этом сюжете реализуется романтическое противопоставление мечты и грубой реальности. «Столько раз обманутая в своих мечтах, она отчаялась в жизни, едва вкусив ее. Она умерла, возбудив глубокое сожаление во всех, кто знал ее, кроткое, невинное создание, такое несчастное и в то же время такое нежное и любящее»²². Восторженную страсть к кукле переживала и маленькая Козетта, героиня романа В. Гюго «Отверженные».

Пока авторы-романтики поэтизировали женские страсти и привязанности, авторы назидательных историй призывали к соблюдению гендерных ограничений и патриархальных норм. Свои наставления они помещали в изданиях, имевших четкую гендерную направленность: зеркала для девиц, отцовские наставления дочери, беседы матери с дочерьми, повести для девиц, рассказы для девочек и т. д. Некоторые произведения назидательного характера были кодифицированы как учебные тексты, обязательные для чтения в казенных стенах женских воспитательных заведений. В институтах Ведомства императрицы Марии воспитанницам надлежало читать «Отеческие советы моей дочери», написанные известным немецким педагогом Иоахимом Кампе²³. В семейном кругу «нравственную беллетристику» родители читали вместе с детьми. Старшие члены семьи черпали в изданиях для детей советы по воспитанию, а также проверяли содержание книг, предназначенных детям. Особо строго контролировалось девичье чтение (читать «для себя» девочкам разрешалось с 13–14 лет)²⁴. Возрастные ограничения искупались привилегиями детства: в книгах для девочек допускалась игра с нормативами женского поведения, чего не дозволялось в литературе для барышень (в ней господствовали требования приличия и этикетности).

К разряду гендерной литературы относятся «записки куклы» – литературно-издательский формат, где в роли повествователя выступает кукла. Хотя «Записки куклы» предназначались для девочек, их читателем мог быть кто угодно. Необычайная популярность «записок» в течение всего XIX века выделяет их среди прочих изданий. Тематика кукольных «записок» не ограничивалась игровым досугом. Большое место в них занимали вопросы, связанные с обучением шитью и рукоделием, отношением к одежде и моде. Поначалу этими вопросами ведали моралисты мужского пола – они брались за перо, составляя отеческие наставления для девиц. Но потом кукольной тематикой завладели дамы-писательницы. Они со знанием дела описывали предметно-материальный мир «маленьких женщин», не боясь упреков в пристрастии к бытовым мелочам.