Kitobni o'qish: «Берегиня сегодня 2»

Каждый день мы изменяем Природу, и каждый миг Природа изменяет нас.

Глава 1

Половина восьмого утра. Синяя морозная прозрачность за окном. Рассвет в минус двадцать. Под двумя одеялами так тепло, так тепло. Рядом сопит Кирилл.

За стеной, в своей комнате спит сын Данила. Как же хорошо, когда дома всё хорошо…

На тумбочке зазвонил телефон. Пришлось высунуть руку в холодный воздух.

– Алло, – обреченно вздохнула я в трубку.

– Дети в школу собирайтесь, петушок давно пропел. – Хрипло сообщил братец.

При мысли, что придётся вставать и топать по вымерзшему за ночь дому, захотелось натянуть оделяло «с головой», и не шевелиться до апреля. Но от брата под одеялом не спрячешься.

– Кукареку, Толик. Ты уже встал, или сначала решил заморозить мне настроение?

– Маня, – Толик откашлялся, – я уже в магазине. Хмырь, что живёт за кемпингом, в особняке, замёрз. Позвонил в шесть утра, попросил «за ради Бога» пять штук обогревателей. У него ребёнок маленький. Я и встал.

– Гуманист. – Рука начала замерзать. – От меня что надо?

Лежащий рядом Кирилл проворчал что-то на счёт нашего с братом трудоголизма. Я плотнее закуталась в одеяло и слушала Толика.

– Машка, обогревателей осталось десять штук, автомобильных аккумуляторов пять, а электропледов и грелок для ног по две штуки.

Мой внутренний оранжевый голос, отвечающий за финансовые операции и сохранения здравого смысла, завопил: «Подъём! Кассовый аппарат зовёт!»

– Встаю, – мрачно сказала я.

– Кстати, камин и печь я перед уходом затопил, так что скоро и до вас допрёт тепло.

– Спасибо Толик! Вот за это моё тебе искреннее сестринское спасибо!

– Да ладно, тебе, говорунья.

Положив трубку, я высунула ногу из-под одеяла. Нога оказалась в шерстяном носке. О! Я всё-таки люблю себя.

«А наплюй на всё и верни ногу в тёплое гнёздышко. Пусть магазин подождёт» – загундел во мне Болотный голос, отвечающий за мои удовольствия и лень. У меня ещё есть внутренний бирюзовый голосок – сентиментальный, интуитивный, жалостливый, но он самый тихий из трёх.

Было бы два, могло случиться раздвоение личности, а так три – полна гармония.

Здравый оранжевый голос напомнил о некоторых подвижках в моём организме, при которых пить ничего крепче кваса не рекомендуется, и сначала правая, а затем и левая ноги нащупали на полу тапочки-арбузики, зелёно-полосатые.

Встав, я нагнулась к Кириллу и поцеловала в плечо. Кирилл заворчал:

– Не тормоши, я ещё сплю, – и плотнее укутался в одеяло.

На туалет-ванную-завтрак ушел час, и я с чистой совестью, что никого не разбужу в девять утра, начала обзванивать поставщиков.

Усевшись за кухонным столом на первом этаже, я посматривала на заснеженные сосны и деревья, подсвеченный фонарём.

Налив самую большую горячего сладкого чая с тремя дольками лимона, раскрыла толстенную записную книжку. Пришлось сделать одиннадцать звонков, узнавая наличие нужных товаров на складе.

Как всегда самые низкие цены оказались не в соседнем Осташкове, или в Твери, а в Москве.

Я могла заказать товар по каталогу, но тогда товар придёт только через три-четыре дня и обязательно будет пересортица и разборки, а нам, как всегда в торговле, нужно сейчас и немедленно.

Торговля в нашем с братом собственном магазине шла хорошо, хотя зима не сезон для хозяйственного магазина. Зато сейчас ежедневный аншлаг отопительных приборов.

Появилась новинка – обогревательный шары. Плавает такой шар по комнате, ищет место, где температура ниже, прогревает и плывёт себе дальше. Но мой бирюзовый голосок пел: «Ах, наша печка и камин так романтичны!»

На личном фронте у нас происходили тишь да благодать – Кирилл рисовал зимние пейзажи из окна моего тёплого дома, иногда помогал по хозяйству и Толику в магазине, и частенько оставался на ночь. Окончательно ко мне он пока не переехал, отговаривался тем, что после свадьбы ещё наживётся.

Сын Данила, когда отвлекался от планшета, активно дрессировал лабрадора Ривза.

Взвесив «за» и «против», я не стала будить Кирилла. Он вчера весь вечер сидел перед телевизором и грелся электродеялом – снаружи, и сорокоградусным джином – внутри. Короче говоря, не боец.

* * *

При выезде из посёлка зашла в свой магазин.

Брат неспешно ходил по торговому залу, сверяя по накладным наличие товара.

– Толик, – я встала перед прилавком. – Как ты понимаешь, я еду в Москву, контролировать отгрузку товара. Не забудь закупить продукты, холодильник пустой. И проследи, чтобы Данила съел суп.

– Какой суп? – Толик сонно смотрел на меня.

– Который ты сваришь. На Кирилла надежда маленькая. И вообще, Данила не его сын, а мой, и твой племянник, между прочим. Пока будешь суетиться по хозяйству, поставишь моего красавчика за прилавок. Товара всё равно мало, справится.

– Машка, заканчивай дурью маяться, – брат кинул бумаги на прилавок. – Давай наймём домохозяйку, что это я, бляха муха, по дому с половой тряпкой шарюсь.

– Толя… – Зубы мои свело от недовольства. Терпеть не могу тратить кровные денежки на неоправданные расходы. – Я подумаю.

Гоня свой «Лексус» по дороге между заснеженных деревьев леса, сквозь деревушки и города, я уговаривала себя угомонить непонятно откуда появившееся чувство тревоги.

«Благодари Судьбу и не суетись», – строил меня оранжевый голос. Болотный голос нудел: «Так хорошо долго не бывает».

И ещё я корила себя за то, что велела Толику поставить Кирилла за прилавок. Узнав об этом, все наши местные девицы не поленятся и припрутся в магазин, поболтать с ним, сделать селфи и, что наиболее неприятно, попозировать ему, как художнику, для набросков. И каждая не забудет ему напомнить, что я, его будущая жена, на пять лет старше, и намекнуть, что я его купила.

Нет, я его не покупала. Он добровольно поддался моей влюблённости.

В прошлом году мы попали в большие передряги, и Кирилл повёл себя вполне достойно, помогая мне и моей подруге Ане, выпутаться из них.

И вообще я ему нравлюсь. Хотя последний месяц он только тихо спит рядом со мной, греется… И хватит мне трястись от ревности.

«Ты же беременна!» – Напомнил мне мой здравый смысл оранжевого цвета. – «Конечно, мужчина может уйти из семьи и от собственного ребёнка. Он может уйти от богатой жены…» И тут, как всегда, встрял циничный болотный голосок: «Но, чтобы уйти одновременно от богатой жены и от собственного ребёнка – такого практически не бывает».

* * *

В два часа дня я бодро вошла на территорию Митинского радиорынка… и выползла оттуда обессиленная в половине седьмого вечера. Пересмотрела и перещупала десятки образцов, пересчитала все варианты скидок, выпила с поставщиками два литра кофе.

Хотелось половину горячей курицы гриль, апельсинового сока и спать. А завтра с утра отдать документы в банк на оплату, и днём совершить особый подвиг – то, что я делаю с душевной болью и зубовным скрежетом – потратить деньги в магазине на себя и родных. И домой, домой.

Моя любимая, и единственная близкая подруга Анна живёт в Москве, и логично было бы заночевать у неё, но в этом году она впервые в жизни отправилась в заграничное турне по Италии, вместе с мамой и племянником. Так что придётся мне перебиваться в гостинице.

Глава 2

Сделав предварительный расчёт в блокноте, официант Жорик увидел поднятую руку за дальним столиком. За ним сидели парень и девушка, сразу честно предупредившие – на этой неделе им исполнилось по двадцати одному году, и они официально хотят напиться. Но не в подъезде с друзьями, не на кухне при родителях, а друг с другом в хорошей обстановке. Закуску парочка выбрала скромную, но вкусную.

Жора, не переставая строго улыбаться, заменил им графин и взглянул на столик Лены, за который только что уселась посетительница. Ничего особенного, среднего росточка, пухленькая, одета неброско, но дорого. Явно пришла поужинать, а не мужика снять. Такие дают чаевых мало, но зато «не кидают».

– …могу тебя завтра подхватить в Шереметьево, как раз поеду из Москвы домой… Я специально подгадаю к прибытию самолёта… В Зону Топь не собираешься?.. Пошутила, пошутила я.

Хорошо, что Жорик успел поставить поднос на свою рабочую тумбочку, иначе выронил бы. Словосочетание «Зона Топь» из семи миллиардов населения планеты Земля, знают от силы тысячи полторы, причём усиленно об этом молчат.

Переставив заказ на столик «совершеннолетних», Жора заставил себя ни разу не оглянуться, пока шёл на кухню. Там он спрятался за косяк и осторожно выглянул.

Ну, точно, эта… как её… Маша или Маруся, сидела, ела салатик «Цезарский», пила апельсиновый сок и чувствовала себя прекрасно.

Со второго столика, где сидели серьёзные клиенты, дали отмашку, и Жора поспешил за новой бутылкой водки и мясным ассорти.

Жора остро чувствовал зуд в пальцах рук и в позвоночнике. Так было при ожидании хороших чаевых, при выигрыше в лотерею, и при радостном известии.

И теперь он, Жорес Владимирович, воспользуется шансом всё изменить, или халдеить ему Жориком до пенсии, а в старости бутылки по дворам собирать.

Ночью меня разбудил стук в дверь. Если бы не голос, монотонно повторяющий: «Маша, Маша, мне надо поговорить», я бы ни за что не встала.

Часы на столике показывали два часа. Мистика какая-то. В Москве, ночью, со мной кто-то рвётся поговорить.

Открыв дверь, я первым делом увидела в двух вытянутых руках поднос с бутылкой коньяка, пакетом апельсинового сока, толстокожим лимоном и шоколадкой. Затем из полутёмного коридора материализовался мужчина незнакомой наружности.

– Маша, поговорить нужно. Меня Жориком зовут.

– Проходите. – Я запахнула накинутое на себя одеяло. – Подождите минуту, я оденусь.

Пока я в спальне натягивала джинсы и свитер, мужчина в гостиной разлил коньяк по гостиничным бокалам и нарезал лимон. Было прохладно и я накинула на плечи одеяло.

Жора сидел в кресле и ожидал меня с серьёзным видом.

– Мария, я заочно знаком с тобой и твоей уникальной подругой Анной. Сегодня услышал разговор по телефону про некую Зону Топь и решил зайти, поговорить.

Я наступила на край одеяла и чуть не упала. «Поменьше трепаться надо в общественных местах», – противно заверещал мой Болотный голос. – «Болтун – находка для шпиона»! Плюхнувшись на диван, я внимательно оглядела молодого мужчину. Вроде простецкая внешность, а глаза умненькие.

– И чего от меня нужно? – Я взяла в руки рюмку и тут же поставила обратно. – Мне нельзя алкоголь, налей сока.

Жора проворно метнулся в ванную, сполоснул стакан, налил сок и выдохнул:

– Очень хочу знать. Где сейчас Леонид.

– Понятия не имею. – Честно ответила я. – Скорее всего, в больнице для психов.

– Н-да, – парень расстроено плеснул себе коньяка на полбокала.

– А-а… – Я осторожнее сформулировать вопрос. – А что вы слышали о Топи?

– Я с августа по декабрь был в Посёлке и Зоне Топь. Привёз туда посылку от Леонида для академика Аристарха Кирилловича.

Моя рука переместилась к бокалу с соком.

– Посылкой, как я понимаю, вы называете двоих детей?

– Да. – Обрадовался Жора. – Двоих детей четырёх и пяти лет. Леонид выкупил их из специальных детских домов. – В три глотка выпив коньяк, Жора подышал, приходя в себя, и сжевал дольку лимона. – Эх, хорошо… Так вот, Маша, могу похвалиться, но дети теперь устроены в семьях гораздо лучше, чем некоторые при родных родителях.

– Рада слышать. Жора, зачем тебе Леонид?

Налив себе ещё полбокала, Жора не стал медлить и выпил коньяк залпом. Глазки его заблестели.

– Я, Маша хочу изменить свою жизнь. К лучшему. Не в криминальном смысле, а самому стать более цельным человеком. Я, когда с Леонидом встретился, понял, что полжизни ху… фигней страдал. А с Тавренным не соскучишься.

Зевота не давала мне нормально говорить.

– Жора, извини, у меня режим. А где Леонид сейчас, я действительно не знаю.

Жора встал.

– Извини, спокойной ночи.

– Надеюсь, что спокойной. Коньяк с собой забери.

Не глядя, Жора прихватил коньяк и тарелочку с нарезанным лимоном.

– Ты беременна?

В глазах Жоры, что меня очень удивило, была искренняя радость.

– Да, Жора, у меня восемь недель и нужно спать.

– Поздравляю.

Глава 3

Март в Италии – уже буйная весна. За раскрытыми окнами гостиницы солнце грело древние мостовые Пьяченцы. Незнакомые деревья благоухали сладкими запахами. Фиалки и бархотки, крокусы и анютины глазки, высаженные в цветочные горшки, радовали глаз с широких подоконников.

Вовка в окно подглядывал за Анной. Та рассматривала витрину магазина сувениров.

А все вокруг рассматривали Анну. Не было ни одного мужчины, не обратившего на неё внимания. Один даже врезался в стену, заглядевшись на стройную девушку с длинными русыми волосами, со светлыми глазами, в лёгком белом платье. Она была похожа на Афродиту пенорождённую.

Молоденький продавец сувенирного магазина открыл дверь, и, размахивая руками, пригласил Анну войти. Она сделала шаг вперёд, и тут, рядом с нею, стал оседать на мостовую мужчина средних лет. Лицо бледнело, губы синели.

Продавец и Анна одновременно нагнулись к мужчине. Достав мобильный, продавец, вероятно, стал вызывать скорую. Аня провела ладонью над головой упавшего. Тот очнулся, зажмурился, увидев Анну и медленно встал. Продавец с удивлением наблюдал за сценой. Аня не стала заходить в магазин, а пересекла дорогу и зашла в гостиницу. Спасённый мужчина и продавец смотрели ей вслед.

В номер Вовчика постучали, и вошла Валерия Николаевна.

– Вова, ты собираешься в музей? – Валерия Николаевна посмотрелась в большое зеркало у двери, поправила платок на шее, в элегантный контраст лёгкому строгому костюму. – Аня ждёт нас в холле, на первом этаже.

– Я готов, – с сожалением ответил Вовка.

Ему совсем не хотелось в музей, он бы лучше посидел за компьютером, поиграл бы в «танки» или поболтал в соцсетях, но спорить с тётей себе дороже. Тётя Лера обидится и лишит карманных денег.

Валерия Николаевна и Вовчик, делая вид, что им интересно, ходили по залам музея в Пьяченца. Зато Аня получала громадное наслаждение, ходя по прохладным залам. В последний раз она была в музее в седьмом классе и сильнее всего запомнила, как пряталась от сочувствующих её внешности взглядов в туалете Третьяковки.

Тогда она была низенькой худющей уродицей с прыщавым лицом. Теперь её облик вызывал восхищение и зависть. А Анне было всё равно. Ей слышалась старинная музыка и хотелось танцевать по мрамору музея-дворца.

При выходе из музея, около ступенек, стояла инвалидная коляска с мальчиком лет семи. Не то его забыли поднадзорные службы, не то родители куда-то отлучились, но мальчик сидел одинокий и без радости смотрел на прекрасную площадь Пьяченцы Пьяца Ковалли. Слезы текли по его щекам. Проходящую мимо Анну он схватил за руку. Что он говорил Анна не поняла, «даро уне мано», или что-то такое и она просто провела рукой по голове мальчика. Он успокоился и смотрел на неё, улыбаясь.

На ступени музея выбежала молодая женщина и с тревогой оглядывалась. Как заметила мальчика, подбежала к нему оттолкнула руку Анны… и тут же замерла. Внимательно вглядевшись в лицо Анны, она проговорила «анжело», перекрестилась и повезла инвалидную коляску по пандусу, на площадь. Несколько раз обернулась и приветливо помахала рукой Анне.

На ходящего за Аней мужчину, первой обратила внимание её мама.

– Анечка, вон тот курчавый парень с бандитской внешностью, вторые сутки смотрит на тебя со странным выражением.

– На неё половина мужиков Италии так смотрят, – весело проговорил Володя, доедая мороженное. – Но только этот придурок таскается за нами по всем музеям.

– Почему же придурок? – Аня два раза коротко взглянула на молодого мужчину.

Среднего роста, длинные волосы, смуглый. Глаза тёмные, широкий нос, крупный рот. Яркая внешность. Одет в джинсы и драную лёгкую куртку, очень дорогую. Но кроссовки пыльные.

Действительно, она его видела и сегодня и вчера. Заметив её внимание, мужчина улыбнулся широкой пастью с крупными белыми зубами и, разведя руки в приветствии, начал изъясняться на итальянском языке.

К моменту его подхода к Анне, все соседние туристы знали, чего именно восхищенный художник хочет от прекрасной девушки классической наружности.

Мама, хвалившаяся перед поездкой беглым знанием итальянского языка, мультяшно быстро листала разговорник, сверяя с ним комплименты мужчины. Всё произнесённое вроде бы оказалось приличным и допустимым для общения.

– Мам, ты или сама переводи, или сейчас кто-нибудь другой начнёт…

Валерию Николаевну, Вовчика и Анну обступала толпа, в которой появились понимающие лица российских туристов, одетых так же, как и итальянцы и туристы из других стан – рубашки и футболки, шорты и летние туфли.

Что говорили другие иностранцы Анна не понимала, зато россияне не стеснялись:

– Снимает он её!

– Не-е, он картину хочет подарить…

– Да нет, селфится на память хочет сфоткаться…

– Если коротко – Валерия Николаевна сделала уверенный жест, и туристы смолкли. – То он хочет её нарисовать.

– И мама с братом могут сидеть рядом для вашей безопасности, – блеснул знанием итальянского языка хорошо одетый мужчина искусствоведческой наружности. – Советую девушка, соглашайтесь. Я Луиджи знаю, он модный художник.

Анне ситуация нравилась. Италия, теплынь, внимание людей, по тем или иным причинам, зашедших в музей. И художник ей нравился и пожилой мужчина.

– Минуточку. Вот вы, мужчина. – Валерия Николаевна дотронулась до пиджака «искусствоведа». – Давайте захватим этого активного молодого человека, и все вместе сядем в кафе. Иначе скоро мимо нас экскурсоводы начнут проводить туристов, включив в экспозицию!

– И я их понимаю, – проникновенно сказал мужчина. – Юрий Владимирович Топорков. А вас как зовут, сударыня?

– Какие же вы нудные, – тихо сказал Вовка и пошел к выходу, пока тётя не передумала.

Подхватив Юрия Владимировича под локоть и поманив за собой художника, Валерия повела мужчин к выходу и делала лёгкий жест ладонью, знакомя.

– Я – Валерия Николаевна, это Володя, племянник. А это Анна, моя дочь. Единственная.

– Не буду говорить слова «прекрасная и неповторимая», боюсь показаться банальным, но в вашей дочери бездна очарования. В родном Питере я бы не стал садиться с вами в кафе, чувствуя себя… – Юрий Владимирович нахмурился, – сводником. Но Италия расслабляет.

Скептически скривив рот Вовчик и утрированно закатив глаза. Идущий сзади итальянец широко улыбался и не сводил взгляда с Анны.

Площадь от музея пересекли за пять минут и расселись за широким деревянным столом летнего кафе на тротуаре.

– Моя дочь, – начала фантазировать Валерия Николаевна, – долгое время серьёзно болела. И теперь ей необходимо отвлечься от компании престарелой мамаши и подростка племянника. – Она взглянула на соседний столик, где трое парней пили пиво, переговариваясь на русском матерном. – Нашим российским туристам я не доверяю.

Придерживая подол лёгкого платья, стремящегося показать всей Пьяченца идеальные ноги, Аня шутливо возмутилась, кивая на художника.

– А зубастому итальянскому обормоту доверяешь?

– Да, – без сомнения сказала мама. – Я хочу твой портрет, и даже согласна за него заплатить. Милый Юрий… Переведите, пожалуйста, темпераментному художнику, что Анна будет ему позировать, начиная с сегодняшнего дня. Пусть забирает дочку, только пусть оставит телефон.

Не меняя приветливого выражения лица, Юрий Владимирович перевёл и чуть повернулся к Валерии Николаевне.

– Я перевёл, но вы уверены…

– Я уверена. Мою Аню нельзя обидеть.

Обернувшись всем телом, Юрий Владимирович заглянул Анне в глаза и увидел в них мудрость взрослого человека, одновременно с жаждой приключений.

– Верю.

– Хорошо. – Аня встала, поправила лёгкую юбку платья. – Раз уж меня родная мама сосватала на позирование, так зачем тянуть.

Обрадованный художник взмахнул рукой, тут же напротив тормознуло такси, и перед Аней открылась дверца автомобиля…

Глядя в окно такси Аня восхищалась домами древнего города. Ветер доносил запахи цветущих олив, растущих на тротуарах и в маленьких садиках между домами. В старой части горда на балконах сушилось бельё и подушки, зеленели плети плющей, ползущие по стенам. Из открытых окон улыбались любопытные итальянки.

Так странно, что она сейчас здесь, в Италии, а не в промёрзшей Москве и тем более не в Посёлке Топь, в котором провела почти пять лет. Вряд ли кому ещё приходилось пережить столько странного, сколько ей.

Глава 4

Посёлок Топь остался там, в России, в далёкой якутской лесотундре.

Пять с половиной лет назад Анна уехала из Москвы за своим мужем Григорием.

Григорий Лебедев служил начальником охраны в особой Зоне Топь. Приехав в отпуск к родной сестре Наташе в Москву он, неожиданно для всех, и особенно для себя, женился на дурнушке Ане, которая умудрилась попасть под колёса его автомобиля, когда Гриша и свояк Паша возвращались утром из казино.

На Ане он женился, в первую очередь из желания видеть рядом собственную женщину. А ещё она была хорошо образована, интересна как собеседник, из семьи научных работников – папа, между прочим, академик, – но главное и самое важное – была влюблена в него без памяти.

Зона Топь располагалась над месторождением радиоактивной руды. В Зону для работы в шахте переправлялись осуждённые, на пожизненное заключение, то есть с отсрочкой смертной казни. Долго в Зоне Топь «контингент» не выживал. Лечить их было экономически невыгодно.

На большинство людей радиация оказывает отрицательное воздействие, с Аней произошло чудо. В Посёлок Топь она приехала ростом метр пятьдесят восемь и весом в сорок пять килограммов. Плохая кожа и мальчишеская фигура не прибавляли обаяния. За первый год она выросла на семь сантиметров, пополнела и обрела фигуру Венеры. Григорий влюбился в собственную жену и ревновал ко всем подряд. И зря, Анна любила только его.

А потом случилось несчастье. Григорий, на которого местные отклонения действовали отрицательно, заглушал свой страх водкой и коньяком. Однажды он сильно напился и замёрз снегу, по дороге в три километра домой, из Зоны, в Посёлок. И тогда, оставшись без его защиты, Анна попала в лабораторию Аристарха Кирилловича.

В Лаборатории Зоны исследовали влияние радиации на «организмы контингента», так здесь называли заключённых.

Начальник и фактический владелец Зоны и Посёлка Топь, Аристарх Кириллович Лоретов, решил исследовать феномен Анны. Она не просто выросла и похорошела, у неё кардинально изменился состав крови и вообще всего организма. Каждая клетка тела стала лекарством для любого другого человека. Бесценной. Её кровь могла излечить смертельно больного, её пот мог омолодить кожу безнадёжной старухи.

Такие феномены случались в истории человечества, но не часто, и на современном уровне ещё не изучались.

Аристарх обманом заманил Анну в секретную лабораторию, и продержал там полгода, испытывая все значимые лекарства. От аспирина и викасола, до антибиотиков, наркотиков и антидепрессантов.

Прошлой осенью этот ужас закончился. Ане удалось сбежать из Топи. В пути она познакомилась с молодой женщиной Машей, ставшей ей близкой подругой.

Теперь она с любимой мамой и Вовкой, племянником покойного мужа, путешествовала по весенней Италии, и у неё начиналось любовное приключение. Понятно, что мама нарочно отправила её с художником – знает, что больше года у дочери не было ни романтических отношений, ни мужчины вообще.

Пусть будет приключение. А завтра ночью она возвращается домой, в Москву.