Kitobni o'qish: «Маски. Книга 3. Дрозд и малиновка»

ЧАСТЬ 1. Дрозд в малиннике
1. Пролог

День начался суматошно. Привезли двух новых девочек. Не сказать, чтобы проблемных, во всяком случае, одна была немного с кровью фэйри, но совсем не странная. Просто очень красивая. Я ее не взяла, мягко объяснив родителям, что школа моя переполнена. У меня только тридцать постелей для учениц. Больше я никого не беру.

А вторую домой отправить не смогла: по ее глазам было видно – она не справится самостоятельно. Пятый, ненужный ребёнок в семье, лишний, да ещё с врождённым уродством – хромоногая. Не забери я ее, родители сдали б ее в бордель или продали в рабство. Такие у меня уже были, не чудные, не дивные, не странные: просто ненужные. Платили за них полную сумму, поэтому я брала. Не выкидывать же их, как котят на помойку. Была бы на месте лея Ши – она бы ругалась, но старушка как раз уехала в город за чем-то очень нужным.

Она и ругалась, но матрас ещё один нашла в кладовке. Потом купим и постель. Пока же я уступила девочке свою, сама перебравшись на жёсткий тюфяк.

Наверное, это глупо. Таких вот «никчемных» у меня теперь четверо. Каждая из них – удар по репутации школы, которая после первого выпуска взлетела до небес. Раньше у нас был маленький дом и всего шесть учениц. Теперь же – тридцать девочек, фанлой (*каменный дом буквой «п» с внутренним двором, обычно вымощенным камнем) в два этажа с садом вокруг, шесть учителей и три могущественные покровительницы. Четыре даже, но про последнюю чужие люди не знают, да и знать им этого не нужно.

И я вот уже восемнадцать лет Хозяйка Дивного сада – именно так называется наша школа. Потому что каждую девочку мы взращиваем как цветок.

Основательницей школы была лея Ши, старая оборотница. Да и школа когда-то была создана для оборотней, коих в Ильхонне не слишком любят, во всяком случае, в обычные школы их принимают со скрипом зубов. Да и учили тут когда-то лишь чтению, каллиграфии и законам – для того, чтобы юные оборотницы могли найти хоть какую-то работу в Ильхонне.

Я не ильхонка, я – гюйдо, круглоглазая демоница. Белокожая, рыжая и с зелёными глазами. Сначала мне было здесь, на островах, очень сложно из-за разреза глаз и цвета волос, а сейчас мне завидуют и подражают.

– Мальва, зачем нам лишняя ученица? – ворчит лея Ши. – Ты сама знаешь, что из неё не вырастет танцовщица.

– Из моей Мэйгут тоже невесть что вырастет, – привычно напоминаю я. – Боюсь, ничего хорошего.

– Твоя Мэйгут – дочь демона. А эта хромоножка… пустышка.

– Ну что ж, значит, нам нужно вырастить из неё доброго человека, а это тоже непросто.

Против такого аргумента матушка Ши возражений не нашла, только улыбнулась и нежно поправила мне ворот рубашки. Для неё, не привыкшей к прикосновениям, это высшее проявление заботы.

Девочка с узелком в руках, что следует за нами как безмолвная тень, почтительно замирает в нескольких шагах, пока мы с матушкой Ши беседуем. Конечно, она все слышит. Я уверена, что хромоножке сейчас страшно, больно и обидно, но это часть ее обучения. Здесь никто никому ничего не должен. Девочкам приходится тяжело трудиться. Да и учителя не ленятся: не так-то просто взрастить из тех крошечных ростков, что сюда привозят, дивный цветок с головокружительным ароматом.

– Тебя будут звать Лейзи (*цветок сливы, ильхон.), – равнодушно сообщаю я девочке. – Жить будешь с Молихо и Байше.

– Но я… – лепечет девчушка. – Меня зовут…

– Забудь, – мне ее жаль, но я холодна и непреклонна. – Ты Лейзи, слива. Здесь у всех новые имена. – Ясно?

– Да, лея Мальва.

Что ж, она быстро соображает. Возможно, из неё выйдет толк, хотя пока я этого не вижу.

Но когда я впервые увидела страшную Гойренн, тогда я тоже не сразу поняла, какое сокровище попало к нам в руки.

© Марианна Красовская 2023

2. Гюйдо

Маленькая глупая Мальва с большим саквояжем в руках сошла с корабля в Шейнаре, то и дело оглядываясь. Ей было девятнадцать, она недавно закончила колледж-интернат и теперь считала себя очень опытной, смелой и умной.

Сейчас, спустя пятнадцать лет, я понимаю, насколько безрассудной была сама мысль плыть в чужую страну без денег и знакомств за женихом, которого отправили служить в посольстве Ранолевса в Ильхонне на пять лет. Лучше б я сидела дома, учила детишек иностранным языкам и вышивала себе приданое. Заодно бы накопила немного денег, это несложно, если живешь в интернате и питаешься там же. Тратить совсем не на что. А там, глядишь, и Ивген вернулся бы. А что уж было у него в Ильхонне, осталось бы за морем.

Впрочем, это я сейчас могу так хладнокровно рассуждать, а тогда я была юной и прекраснодушной девицей, уверенной, что невеста должна следовать за женихом в любые дали. Стоит признать, что Ивген старательно поддерживал во мне эту мысль, в письмах уверяя, что он отчаянно страдает и без меня, без своего цветочка, просто не сможет быть счастлив ни единого мгновения. К тому же он очень точно описывал своё местоположение, и найти его действительно оказалось совсем нетрудно.

Я думаю, он и в самом деле меня любил и даже собирался жениться по возвращении.

Я же в то время совсем свихнулась от разлуки и одиночества. Это можно понять: я была сиротой, родители умерли от холеры, когда мне было шесть, я жила в интернате, где старательно училась и проявляла интерес и талант к иностранным языкам. Особенно хорошо мне давался ильхоннский. Именно благодаря своему эссе на этом языке я и познакомилась с Ивгеном. Нас обоих награждали за победу в конкурсе. Он писал стихи, я прозу. Мне было семнадцать, ему двадцать два. Никогда ещё в моей жизни я не видела так близко молодого мужчину, никогда не разговаривала с ним. Наша первая встреча закончилась сокрушительной ссорой, разумеется, на ильхоннском. Потом же он прислал мне букет цветов в качестве извинений и пригласил на прогулку…

Славное было время.

Неудивительно, что я очень быстро влюбилась в него по уши. Блестящий выпускник военного училища, красавец офицер, сирота, как и я – казалось, мы просто созданы друг для друга. А потом его отправили на пять лет в Ильхонн, а я спустя полгода рванула вслед за ним.

Совершенно не представляя, что я буду делать в чужой стране с незнакомыми обычаями, я надеялась, что отличного знания языка мне будет достаточно для того, чтобы найти какую-нибудь простую работу, вроде служанки или, может быть, портнихи (я неплохо шила, как и любая выпускница интерната). Но в душе я, конечно, мечтала работать с детьми. Все преподаватели мне говорили, что у меня талант находить общий язык даже с самыми сложными и замкнутыми ученицами.

Итак, я сошла на пристань Ильхонна, восторженно крутя головой, не замечая ни грязи, ни нищих, ни шустро снующих малолетних оборванцев разного цвета кожи и разреза глаз. Все здесь было для меня в новинку. Какие дома! Из цветного камня, в два или этажа, с причудливо изогнутыми крышами, украшенными петухами и драконами, вдоль побережья стоящие вплотную друг к другу. Наверное, в шторм в их окна бьется соленая морская вода! Хотелось бы мне жить в одном из них! В голубом… или даже в красном, пожалуй!

В Ранолевсе дома были из серого камня, тоже высокие, с покатыми крышами (чтобы снег зимой на них не держался) и с маленькими окнами, а то и вовсе без них – так топить было проще, да и налог на окна никто платить не хотел. Здесь, видимо, о таком налоге и не слыхивали! И правильно, на островах гораздо теплее, чем у меня на родине, зимой тут и снег не всегда выпадает.

Я перехватила поудобнее свой саквояж, тщательно проговорила про себя путь в посольство Ранолевса и смело отправилась в путь. Одна, без проводника, решительно думая сэкономить на транспортных расходах. Ивген писал, что посольство находится всего в четверти часа быстрого шага от порта, незачем было тратить деньги, которых у меня совсем было немного, на рикшу или, что еще дороже, на конный экипаж. Это для богатых. На мне были дорожные прочные ботинки, толстая юбка и теплый, подбитый шерстью камзол, в конце концов, я уплывала из едва только проклюнувшейся весны, на в Ильхонне было уже практически лето. Пот струился по моей спине, лоб и волосы под шляпкой взмокли, но я с усердием молодой лошадки, уже не разглядывая ничего вокруг, стремилась к первому моему ориентиру – портовому скверу. Ивген уверял меня, что это совершенно очаровательное место, где можно посидеть на лавочке, наслаждаясь буйным цветением местной флоры и мелодично журчащими струями фонтана. Именно там я и намеревалась снять камзол, повесить его на сгиб локтя и дальше двинуться налегке.

Небольшая круглая площадь, действительно, была прекрасна. Мраморный фонтан напевал нехитрые мелодии, повсюду буйным цветом цвели тюльпаны, гиацинты и какие-то еще незнакомые мне цветы, даже кусты вокруг одуряюще благоухали. Я поставила саквояж на лавочку, сняла, наконец-то, камзол и… с криками мимо меня пронеслась ватага босоногих ребятишек без головных уборов. Я шарахнулась в сторону, больно ушиблась бедром о лавку и тихо выругалась на ранолевском. Какая дикость! Куда смотрят городовые! Они не должны позволять оборванцам сшибать с ног честных леди! Решительно потянулась за саквояжем… и с ужасом обнаружила его отсутствие. Сперва я подумала, что он упал под лавку или улетел в кусты, задетый небрежной рукой, но нет. Его украли. Впору было разрыдаться в отчаянии.

Но я ведь не для того проделала такой длинный путь, чтобы реветь и паниковать, тем более, деньги у меня были спрятаны под рубашкой, а в саквояже были лишь книги, письма и смена одежды. Все равно обидно, мне теперь не во что даже переодеться.

И все же я разревелась, слёзы сами хлынули из глаз. Подхватив камзол и крепко сжав его в руках (чтобы и последнее не потерять), я присела на мраморный бортик фонтана и намочила кончики пальцев холодной водой, намереваясь охладить пылающие щеки. Ой! В ответ на мое движение в воде зашевелились самые настоящие золотые рыбки величиной с ладонь! Видимо, им показалось, что в чашу фонтана упали крошки хлеба или какое-то другое лакомство. Заворожённая чудным зрелищем, я снова тронула воду. Слёзы как-то сами собой иссякли, губы невольно искривились в улыбке.

Ну и дура ты, Мальва Дархон! Тебя только что обокрали, а ты пялишься на глупых рыбок. Ещё неизвестно, у кого из вас больше мозгов!

– Эй, лея, лея! – раздался громовой голос за спиной. – Нет кормить рыб! Не трогать!

Отчего-то голос кричал по-ранолевски.

Я быстро оглянулась и невероятно обрадовалась, увидев городового. Ну, или кто тут был ответственный за соблюдение порядка на улице? Мужчина в форменном чёрном костюме (широкие штаны и куртка, ярко-оранжевый пояс, черная лента на лбу) был чистокровный ильхоннец: смуглый, с раскосыми глазами и круглым лицом. Я подскочила и затараторила на ильхонском:

– Достопочтенный лей, как хорошо, что вы появились, меня только что ограбили! Банда малолетних разбойников украла мой саквояж! Они убежали вон туда!

Если бы рыбки из фонтана заговорили человеческим голосом, мужчина, наверное, был бы удивлён меньше. Он отскочил в сторону, совершенно невежливо уставился мне в лицо, разглядывая так внимательно, словно ожидал найти знакомые черты. Тщетно! Даже при самом большом старании невозможно принять меня за ильхонку: кудрявые рыжие волосы, веснушки и зелёные глаза выдают во мне чужестранку. Ну и фигура тоже, я несколько крупнее и округлее местных жительниц.

– Лея разговаривает на ильхонском? – осторожно уточнил городовой, вероятно, надеясь, что ему померещилось. – Лея попала в беду?

– Да, да! – нетерпеливо отвечала я. – Меня обокрали! Я только сегодня приплыла в Ильхонн и уже столкнулась с форменным безобразием!

Разумеется, я сказала как-то не так, но очень похоже. И именно тогда я услышала то самое слово, которое прилипло ко мне навечно: гюйдо. Круглоглазая. Нет, это не только про глаза, а ещё про то, что чужестранцы все как один глупы, невежественны и склонны вляпываться в неприятности.

Сейчас я с тем человеком согласна. Тогда я была настоящей гюйдо.

3. Странные дети

Дивный Сад отличается от ильхонских школ не только тем, что родители отдают сюда дочерей навсегда. За ними никто не приедет через несколько лет, если, конечно, они не станут очень богатыми и известными. Родители заплатили деньги. Теперь их странные дочери – практически моя собственность.

Впрочем, такое практикуется в Ильхонне повсеместно, тут даже рабство не запрещено. Конечно, нет никаких рынков рабов и прочих ужасов, что были когда-то давно в Ранолевсе, но родители вполне могли продать своего ребёнка в слуги или даже в бордель, и это было совершенно законно. К счастью, меня это никаким образом не касалось. У меня было другое: я подписывала особый договор и как бы удочеряла всех этих девочек, ну, или становилась их опекуном. Я брала на себя обязательства их кормить, одевать и обучать – до самого совершеннолетия, которое здесь наступало для девушек в двадцать. Я могла потом их выдать замуж, оставить при школе или выгнать на улицу – но не раньше их двадцатилетия. Такие порядки царили во многих школах.

Но только у меня было строгое расписание, дисциплина и даже форма для воспитанниц. Я уже знаю, что ильхонцы очень уважают и ценят строгость и предсказуемость, но к детям относятся зачастую слишком безразлично. Не просит есть, не болен – ну и ладно. Или наоборот, обожают до беспамятства, позволяя своему чаду любой каприз. И зачастую – все это одновременно.

Я долго не могла понять, почему так происходит, но потом догадалась. Ильхонцы очень трудолюбивы, они совершенно не сидят без дела. Матушка Ши, к примеру, каждую свободную от занятий минуту или копается в земле, или шьёт, или что-то моет-протирает-чистит. У родителей часто просто не хватает времени на своих детей. К тому же ильхонки очень плодовиты, рожают легко и часто. Обычно в семьях пять, шесть, а то и более детей. Чтобы их прокормить, работать нужно много. А если кто-то умрет, всегда можно родить нового.

В Ранолевсе в семьях чаще всего два или три ребёнка, не больше. Но у нас и место другое, не такое… пожалуй, благословенное.

Здесь же, несмотря на социальные проблемы, просто рай на земле. Все, что сажается в землю – растёт, цветёт и даёт урожай. Много солнца, обильные дожди, плодородная земля, отсутствие вредных гусениц и всякой пакости вроде кротов и землероек делает садоводство весьма успешным и прибыльным делом. А ещё тут совершенно нет мошкары и гнуса, что меня очень радует.

Несколько веков назад Ильхонские острова были обителью фэйри. Если в холодных и густых лесах Ниххона жили, в основном, екаи, злобные, жестокие и кровожадные, то в Ильхонне владычествовали куда более добродушные существа. Не сказать, что им было дело до людей, они всегда существовали сами по себе, но и откровенного вреда они никому не причиняли. А земля от их присутствия просто расцветала.

Разумеется, их тут звали вовсе не фэйри, а каким-то очень сложнопроизносимым словом. Даже я, прекрасно владеющая ильхонским, могу с трудом и заминками прочесть его по бумажке. Мне проще звать их на ранолевский манер – фэйри. Тем более, что в Ранолевсе фэйри – лишь сказка. А тут они реально существуют. У меня было немало возможностей в этом убедиться лично.

И, разумеется, кровь фэйри была во многих ильхонских детях. Чаще всего это было даже на пользу, даровало таланты и удивительную красоту, но бывали и сложности. Сложности были теперь моей работой.

Новенькая девочка… как ее там… Лейзи, да, была вовсе не проблемной. И даже не уродиной. Обычная совершенно ильхонка: невысокая, хрупкая, черноволосая, смуглая и с узкими глазами. Гармоничные черты лица, высокий упрямый лоб, нежный рисунок рта. Пожалуй, если бы не ее хромота, она выросла бы красавицей, но в Ильхонне слишком много идеальных людей с кровью фэйри, чтобы они относились снисходительно к чужим недостаткам. Нет, людей горбатых, косых, кривых (такие тоже были), да даже со сломанным носом или без зубов просто прятали с глаз. В дальние комнаты, в закрытые сады, в свинарники и конюшни.

Помню, каким для меня было шоком осознать, что в Ильхонне все вокруг – прекрасны.

Даже тот кинь (которого я ошибочно называла городовым, прибавляя к слову «город» личностный суффикс), был прекрасно сложен и на лицо вполне приятен. Жаль только, что характер у него был гораздо хуже внешности.

Вот если бы в Ранолевсе городовой обнаружил плачущую на площади иностранку, вполне молодую и привлекательную, что бы он сделал? Грудь колесом, усы залихватски подкручены, иностранка утешена, мальчишки экстренно найдены (плох тот городовой, который не знает, кто безобразит на вверенной ему территории, к тому же кому и в самом деле нужно мое белье? Ладно бы новое и дорогое, так ведь уже штопанное), девушка рукоплещет, театр ставит про умного городового пьесу, зрители сморкаются в платки, свадьба, дети и внуки…

Но ильхонский кинь меня просто высмеял, обозвал глупой гюйдо и практически силой (я порывалась опросить каждого мальчишку, которого встречала) отвёл в посольство Ранолевса, где потребовал разыскать Ивгена. Да, мне пришлось рассказать, зачем я вообще приехала в Ильхонн.

К чести моего жениха, он даже особо не ругался. Просто закатил глаза, вручил мне белоснежный платок – я снова разревелась, измученная, напуганная и уставшая – усадил меня в кресло и пообещал все решить. И решил. Где-то через час совместными усилиями посольства мне нашли жилье – каморку под самой крышей без кухни и уборной, но зато в хорошем районе. Ивген накормил меня острым жареным рисом и уложил спать, выдав пару своих рубах, пообещав все проблемы решить утром.

Но наутро я проснулась рано, умылась в тазу, с брезгливостью поискала, куда вылить содержимое ночной вазы (в Ранолевсе уже даже в бедных кварталах есть нормальные уборные с унитазом), не нашла. Оставила в комнате. В самом деле, не в окно же выливать? К счастью, потом мне показали, где находится задвижка, за которой скрывается канализационная труба, и я не успела окончательно разочароваться в благословенном Ильхонне. Все же мне здесь не грозило оказаться по душам из помоев, проходя слишком близко к чужим окнам.

В тот воистину чудесный день я умылась, надела ту самую тёплую двойную юбку, тяжелые зимние ботинки и шляпку (камзол оставила дома), пересчитала имеющуюся наличность, часть которой я предусмотрительно поменяла на ильхонские рюпы ещё в банке Ранолевса, и смело вышла навстречу приключениям. Сама. Одна.

Тогда я ещё не знала, что женщине, тем более, иностранке, лучше в одиночестве не гулять, это считается просто неприличным. От домогательств и скабрезных намеков меня спасла, кажется, только шляпка и ярко-рыжие волосы, которые были здесь такой диковинкой, что люди только глазели, но подойти боялись, принимая меня за фэйри. На углу у чумазого (и весьма хорошенького) мальчишки я купила за медный рюп газету с объявлениями, за два рюпа – кулёк мелкой жареной рыбёшки и полусырой хлебец у уличного торговца едой и, гордясь собой, вернулась в свою каморку, где с аппетитом позавтракала и принялась искать работу.

Первое же объявление гласило: «В частную школу леи Ши требуется помощница учителя. Проживание, питание за счёт школы, оплата договорная. Обращаться…» Как раз то, что мне нужно. Какая удача!

Не счесть, сколько раз я благодарила судьбу за то короткое объявление и за своё упрямство, позволившее мне отстоять право на самостоятельный труд! Появившийся ближе к полудню Ивген был категорически против того, чтобы я где-то работала, тем более, как он увидел по адресу, в дальнем пригороде. Он на полном серьезе собирался меня содержать! Кстати, вещи мои он принёс с собой, все, кроме книг, саквояжа и летних туфель. Видимо, их уже успели сбыть, а на одежду покупателей не нашлось, потому что я несколько фигуристее местных дам.

Странно, что Ивген ещё не понял, какая я могу быть настырная – это после того, как я бросила все в Ранолевсе и приехала в Ильхонн! В конце концов он сдался и отвёз меня в школу леи Ши, в весьма живописный домик с закрытым садом в хорошем спокойном районе. Да, от посольства очень далеко, но уж точно не три недели на корабле. Лея Ши оказалась крошечной пожилой ильхонкой. Вначале я ей не понравилась: рослая, толстая (по ее меркам, конечно), рыжая, но услышав мой отличный ильхонский и взглянув на рекомендательные письма (на них покупателя, к счастью, тоже не нашлось) она сменила гнев на милость и предложила попробовать. Меня приняли на работу на пару недель. Бесплатно, разумеется, за кров и еду. Я осмотрела предложенную комнату, обнаружила в доме приличную уборную и просторную кухню, прогулялась по великолепному саду и согласилась. Я была совершенно уверена, что справлюсь с работой, а лея Ши мне понравилась. Как ни странно, она понравилась и Ивгену, и он отправился на службу, пообещав привезти мои скудные вещи в ближайшее время.

С уродливой Гойренн я познакомилась в тот же день.

Строго говоря, она не была совсем уж ужасна. Просто ребёнку не повезло с чертами лица. Маленькие припухшие глазки, крупный нос, большой рот и упрямый подбородок делали ее похожей на грустную собачонку. Но проблема была даже не в этом. Как сказала лея Ши, девочка была неисправимой, просто ужасной лгуньей.

Помимо Гойренн, в школе жили ещё пять девочек: оборотница Майло, очень подвижная и крикливая малютка Ди, «пустышка» Вейко и близняшки Райраки и Айсай.

Матушка Ши принялась спрашивать, что я умею. При словах «арифметика» и «география» она поскучнела, на предложение научить девочек эльзанскому и ранолевскому языку замахала крошечными ручками, и только слово «гимнастика» ей понравилось. Итак, решили, что я буду вести уроки гимнастики, читать девушкам указанные матушкой книги и следить за чистоплотностью воспитанниц, а сама лея Ши будет учить их каллиграфии, манерам и танцам.

Все обязанности по дому (стирка, уборка, готовка) выполняли сами воспитанницы, поэтому нужды в других людях здесь больше не было.