Kitobni o'qish: «Сны спящей красавицы»

«Все приходит и уходит. Но когда кто—то пробуждается, то это уже навсегда».

Будда

1

В наследство Силатору Кровлину остался дом с балконом, смотревшим на площадь Мытимья. За домом пенился полузаброшенный сад с двумя свежими холмами у каменной ограды – место упокоения родителей: матушка хотела, чтоб на её могиле цвёл куст cирени, а на городском погосте, закатанном в камень, гранит и мрамор, кустам не было места. Силатор высадил сирень в саду и ждал от неё букетов.

В доме – большой каменной шкатулке – хранился деревянный ларчик. Силатор, а он был худ, высок и красив предгрозовой красотой, ссутулился над ним, выставив бремя однобокого горба, и тонкими пальцами, – о—о—о! по ним сразу угадывался музыкант, – извлекал из него сверкающие ювелирные создания и подносил к лицу, ещё не знающему лезвия бритвы, но уже поросшему клочками редкого, длинного пуха. Глаза его вспыхивали отблесками камней, и цвет глаз менялся в тон им: от жемчуга они делались перламутрово—стальными, от изумрудных серёг прозрачно—зелёными, сапфировая брошь превратила их в звездное небо, а браслеты с бирюзой, сердоликами и хризопразами в каре—зелёные мутные омуты. Игра камней бередила в душе Силатора броженье: ведь всю эту красоту он потихоньку сбывал, а вырученное тратил на запоздалые уроки игры на скрипке у маэстро Морфона, прекрасно понимая, что начинать учиться музыке в его годы – безнадежно поздно. Переливы колокольчика у входной двери вывели Силатора из тупика мыслей, он быстро убрал ларчик и поспешил на звонок. В двери стоял безупречный идальго с иголочки, донкихотистый рыцарь, немного похожий на кощея, немного на доброго домового с седыми прядями, спадающими до плеч:

– Доброе утро, маэстро Морфон! – раскинул руки Силатор, словно собирался заключить пришедшего в объятья.

– Доброе, доброе!– поклонился и вошел в дом маэстро.– Как тебе нынче спалось, мой друг?

– Ох, как в тумане, в плывучем облаке, – посетовал Силатор, увлекая маэстро Морфона в гостиную.

– Отлично!– прищелкнул пальцами маэстро.– И что ж ты видел в туманном облаке?

Силатор призадумался:

– Что—то видел. Но что? Забыл, забыл! Проснулся от звенящей молнии, а это, оказывается, было к вашему колокольчику.

– Прекрасно, – маэстро Морфон излучал отличное настроение, – сон в руку! Но главное, помнить урок! Ты помнишь?

– Ну, естественно, маэстро! Помнил, когда разучивал экзерсисы.

Маэстро Морфон взмахнул руками, изображая игру на скрипке:

– Эх, всю жизнь мечтаю, как вознесусь над толпой, поплыву над ней, дирижируя! И она будет мне повиноваться… Эх… если бы толпа меня слушала, то мир давно был бы цветущим садом! Однако, за дело!

Cилатор тем временем вытащил из буфета футляр, из футляра скрипку и подтянулся:

– Вчера она пела, точно морская сирена! Заслушаться, заснуть и в небесах проснуться!

Он провел смычком по струнам – маэстро Морфон схватился за зубы:

– М—м—м! Какая сирена?! Пожарная! К тому же испорченная! Ведём по струнам легче, скрипка не полено, а смычок не семь пил!

– Пил? – удивился Силатор. – Я, кстати, ещё и чаю не пил, а уж про завтрак молчу.

– Кто, что, каких пил? Силатор, не отвлекаемся! Пробуем сыграть вместе пассаж,– маэстро отобрал смычок и стал у него за спиной.– Итак, я – твоя правая рука, десница, а ты – моя левая, шуйца. Ты перебираешь струны, я их озвучиваю. Поехали!

Силатор и маэстро Морфон дружно заиграли. Издалека, с перекатами эха донёсся голос скрипки:

– Ах, как грустно мне, скрипке, в футляре томиться,

Где бархатно, душно, ни ниточки света –

Ветшают колки, обечайка и дека

Великой, волшебной артистки.

Когда доиграли, маэстро Морфон кивнул:

– Уже лучше. Правда, ещё не—е—е, – указал смычком на его левую руку, затем продемонстрировал свою правую, – не шуе—десно, но всё—таки.

Силатор взвился от радости:

– Да я о таком с утра и мечтать не смел!

Маэстро Морфон недоверчиво покачал головой:

– А теперь меняемся местами. Ты – моя правая рука, а я твоя левая!

Силатор взял смычок и стал за спиной Морфона, который взял в руки скрипку. Они заиграли и, будто издалека, с перекатами эха донёсся голос скрипки:

– Ах, как грустно мне, скрипке старинной,

Не уводить за собою оркестра.

Но час пробьёт, и сумею я ринуться

Во всемогущие руки Маэстро!

Скрипка замолкла – подал голос маэстро Морфон:

– Теперь да, почти великолепно! Шуе—десно! Чудесно! Так учат ребёнка выводить на бумаге первые буквицы! Держат в своей руке его ручонку с пером и выводят с ним палочки, завитки, загогулинки. Проверенный метод! Поверь старине Морфону!

Силатор воспрянул:

– Вместе мы два крыла!

– Да, но у нас две головы. А твоя задача, чтоб два крыла были при одной голове, и ты сам перебирал струны и взмахивал волшебной, да, да, поистине вол—л—лшебной палочкой – смычком. Ведь если подумать, что такое смычок? Деревянная тросточка, на которую натянут волос, взятый из хвоста монгольской кобылы! А как звучит! Какие искры чувства высекает!

– Ещё чуть—чуть и я тоже стану высекать искры чувств!

Маэстро Морфон снисходительно улыбнулся:

– Вот именно, чуть—чуть. Но как сказал великий маэстро кисти, а кисть тоже делается из дерева и, так сказать, волоса животных, в этом чуть—чуть и заключается все искусство.

– И кто же сей великий маэстро кисти?

Маэстро Морфон вздохнул:

– Карл Брюлли.

Силатор поклонился:

– Благодарю, маэстро, за урок! – и вынул из ящика буфета кипу купюр.– Примите, прошу покорнейше, скромную плату!

– Нет, нет,– отшатнулся служитель Муз,– ты ничего не должен! Ты уж намедни заплатил мне за двенадцать месяцев вперед!

– Нет, нет, маэстро! Возьмите! Ведь в вашем лице я делаю приношение Орфею, Музам, Музагету! Я ими восхищаюсь, благоговею, их обожаю, а вы, маэстро Морфон, – их служитель и в то же время храм. Другого храма нет в нашем Мытимье, да и во всем Залетье. И мне негде преклонить колени перед Орфеем, Феями искусств и вдохновеньем опалённым Аполлоном, – и Силатор опустился перед маэстро на колено.

– Милый, безумный юноша! Встань! Ты молод, тебе столько еще понадобится в жизни. А я… я стар. Мне уже ничего не нужно. А деньги – и вовсе самое последнее.

– Вот именно!– не успокаивался Силатор.– Как раз это и нужно! Чтобы ничего уже было не надо. Чтоб человек уже просто полностью служил Музам. Вы сущая star, звезда! Не изведёте эти деньги, не простые, а золотые, на бренные блага, а употребите на небесные. Во славу Орфея, Муз и Музагета! Берите или я заболею не обидой, а огорчением оттого, что Орфей не принял моего подношения.

Он засунул кипу купюр в карман куртки маэстро Морфона и только затем поднялся с колена.

Морфон беспомощно покачал головой:

– Не взять – обидеть, взять – покоя невзвидеть. А с другой стороны, дают – бери. И даль гонит идальго, и высота зовет!